Глава двадцать восьмая
Николь шла впереди – единственная, кому не терпелось поскорее добраться до школы. Но Гамаш знал, что она напрасно так спешит, потому что ключ лежал у него в кармане.
Жером держал Терезу за руку, на обоих были пуховые черные куртки и пуховые варежки. Они напоминали Микки и Минни Маус на прогулке.
Старший инспектор Гамаш обогнал суперинтенданта Брюнель и отпер замок на дверях школы. Он придержал дверь, пропуская всех, но сам не вошел, отпустил ручку – и дверь закрылась.
Сквозь заиндевевшее окно он увидел, как зажегся внутри свет, услышал металлическое позвякивание – с печки сняли верхнюю крышку, чтобы загрузить поленья на еще тлеющие угли.
Но снаружи царила тишина.
Он запрокинул голову и посмотрел в ночное небо. Может быть, одна из этих ярких точек и не звезда вовсе, а спутник, который вскоре перенесет их из деревни в другие места?
Гамаш вернулся на землю. Обвел взглядом дома. Гостиницу Габри, пекарню. Универмаг месье Беливо. Магазин Мирны. Бистро. Место, где он много раз великолепно обедал и вел жаркие дискуссии. Он и Жан Ги. Лакост. Даже Николь.
Столько лет прошло.
Вот сейчас он прикажет сделать последнее подсоединение, и пути назад уже не будет. Как справедливо указала Николь, рано или поздно их обнаружат. И выяснят местонахождение.
И тогда никакое количество лесорубов, охотников, жителей деревни, впавших в старческое слабоумие поэтесс, знаменитых художников и владельцев гостиниц не смогут воспрепятствовать тому, что произойдет. С Тремя Соснами. Со всеми жителями деревни.
Арман Гамаш повернулся спиной к спящим домам и вошел внутрь школы.
Жером Брюнель сидел перед одним из мониторов, Тереза стояла у него за спиной. Иветт Николь сидела рядом с доктором Брюнелем перед своим монитором с клавиатурой, слегка ссутулившись, словно у нее вырос вдовий горбик.
Все повернулись к Гамашу.
Старший инспектор не колебался. По его кивку Иветт Николь залезла под стол.
– О’кей? – спросила она.
– Oui, – ответил он резким, решительным голосом.
После небольшой паузы они услышали щелчок.
– Готово, – сказала Николь, вылезая из-под стола.
Гамаш встретился взглядом с Жеромом и кивнул.
Жером протянул руку, с удивлением увидел, что его пальцы не дрожат, и нажал кнопку питания. Засветились огоньки, послышалось тихое пощелкивание, и экраны ожили.
Гамаш вытащил из кармана аккуратно сложенный лист бумаги, разгладил его и положил перед Жеромом.
Агент Николь посмотрела на листок. На логотип. На строку с буквами и цифрами. Потом перевела взгляд на старшего инспектора.
– Национальный архив, – прошептала она. – Господи, может, это и сработает.
– Итак, все подключено, мы в Сети, – сказал Жером. – Работают все программы и подпрограммы шифрования. Как только я залогинюсь, время пойдет.
Доктор Брюнель принялся медленно, внимательно набирать пароль, а Гамаш отвернулся и стал изучать карту на стене. Карта была военная, подробная. Но даже на ней не увидел бы он того места, где они сейчас находились, если бы много лет назад чья-то детская рука не поставила здесь точку и не написала четкими, аккуратными буквами: «Дом».
Гамаш смотрел на карту и представлял себе церковь Святого Томаса, стоящую неподалеку. Изготовленное после Великой войны витражное стекло, на котором маршировали молодые солдаты. Не бравые. На их лицах застыло выражение страха. И все же они шли вперед.
Ниже был список тех, кто не вернулся домой. А под именами начертано: «Они были нашими детьми».
Гамаш слышал, как Жером набирает последовательность букв и цифр. Потом – ничего. Тишина.
Пароль набран. Осталось только одно.
Палец Жерома Брюнеля завис над клавишей «ввод».
Наконец он стал опускать его.
– Non, – сказал Гамаш и ухватил Жерома за запястье, остановив палец в миллиметре от клавиши.
Все уставились на эту клавишу, не осмеливаясь дышать, не зная, коснулся ее Жером или еще нет.
– Что вы делаете? – спросил Жером.
– Я совершил ошибку, ускоряя события, – ответил Гамаш. – Вы устали. Мы все устали. Если мы хотим чего-то добиться, то должны быть во всеоружии. Отдохнуть. Ставки в игре слишком высоки.
Он снова посмотрел на карту на стене. Нашел почти невидимую точку.
– Мы вернемся завтра ночью и начнем все заново, – сказал он.
У Жерома Брюнеля был вид приговоренного к казни, которому объявили о помиловании. Он еще не понял, что это: проявление великодушия или шутка. Через мгновение плечи его обмякли, и он вздохнул.
Собрав остатки сил, он стер пароль и вернул Гамашу листок бумаги. Убирая его в карман, Гамаш поймал взгляд Терезы. И кивнул.
– Вы можете нас отключить? – спросил Жером, обращаясь к Николь.
Она хотела возразить, но передумала: она тоже слишком устала и не была готова к сопротивлению. В который уже раз она соскользнула со стула и полезла под стол.
Они отсоединили кабель, выключили свет, вышли, и Гамаш запер дверь, надеясь, что не совершил ошибку. Что не дал Франкёру отсрочку на те самые двадцать четыре часа, которые требуются ему для реализации своего плана.
Направляясь к дому Эмили Лонгпре, Гамаш догнал на тропинке Терезу:
– Вы были правы, я…
Тереза подняла свою лапку Минни-Маус, и Гамаш замолчал.
– Мы оба были не правы. Вы боялись остановиться, а я боялась продолжать.
– Вы думаете, завтра у нас будет меньше страха? – спросил он.
– Не меньше страха, – сказала она, – но, возможно, больше мужества.
Вернувшись в теплый дом, они сразу же улеглись и заснули, как только голова коснулась подушки. Прежде чем провалиться в сон, Гамаш услышал удовлетворенное ворчание Анри и потрескивание в стенах, какое обычно слышишь в собственном доме.
Гамаш открыл глаза и обнаружил, что смотрит прямо в морду Анри. Неизвестно, сколько времени просидел пес, положив голову с мокрым носом на кровать, в нескольких дюймах от лица хозяина.
Но стоило Арману открыть глаза, все тело Анри пришло в движение.
День начался. Гамаш посмотрел на часы на прикроватной тумбочке.
Почти девять. Он спал шесть часов, а чувствовал себя так, будто проспал в два раза больше. Отдохнувший и свежий, он вполне осознал, что ночью принял правильное решение. Сегодня они отдохнут, а к ночи вернутся в школу, и тогда им уже не придется бороться с усталостью, замешательством и друг с другом.
Одеваясь, Гамаш слышал скрежет лопат. Он отодвинул занавеску: вся деревня была засыпана снегом и с неба продолжали падать снежные хлопья. Они ложились на ветви гигантских сосен, на деревья в лесу, на дома.
Стоял полный штиль, и снег падал вертикально. Мягко и неумолимо.
Гамаш увидел Клару и Габри – они расчищали дорожки перед своими домами. Он сначала услышал, а потом и увидел снегоуборщик Билли Уильямса – тот спустился с холма в деревню, проехал мимо маленькой церкви, мимо школы. Обогнул деревенский луг.
Родители с лопатами катались на коньках по пруду, расчищая снег, а дети с хоккейными клюшками нетерпеливо ерзали на самодельных скамейках.
Гамаш спустился в кухню и обнаружил, что встал первым.
Пока Анри ел, Гамаш поставил вариться кофе и разжег камин в гостиной. Потом отправился на прогулку с Анри.
– Приходите на завтрак в бистро, – окликнул его Габри. На нем была шапочка с громадным помпоном, а в руках – лопата. – Оливье сделает вам блинчики с голубикой и кленовым сиропом от месье Паже.
– А бекон? – спросил Гамаш, уже понимая, что сдается.
– Bien sûr, – ответил Габри. – Кто же ест блинчики без бекона?
– Я скоро приду.
Гамаш поспешил домой, написал записку остальным и вместе с Анри отправился в бистро. Старший инспектор уселся у камина и только-только успел пригубить кофе с молоком, как к нему подошла Мирна:
– Не возражаете против компании?
Не дожидаясь ответа, она уселась в кресло с другой стороны камина и махнула рукой, чтобы ей принесли кофе.
– Я собирался к вам в магазин после завтрака, – сказал старший инспектор. – Хочу купить подарки.
– Для Рейн-Мари?
– Нет, для всех вас. В знак благодарности.
– Знаете, это не обязательно, – сказала Мирна.
Габри принес ей кофе и подтащил стул для себя.
– О чем мы говорим? – спросил он.
– О подарках, – ответила Мирна.
– Мне? – обрадовался он.
– А кому же еще? – усмехнулась Мирна. – Мы ведь только о тебе и думаем.
– Вот что нас объединяет, ma chére, – сказал Габри.
– О чем мы говорим? – спросил Оливье, ставя перед Мирной и Гамашем две тарелки с блинчиками с голубикой и беконом, копченным в кленовом соке.
– Обо мне, – ответил Габри. – Обо мне, обо мне, обо мне.
– О, прекрасно, – сказал Оливье, подтаскивая еще один стул. – Мы уже тридцать секунд обсуждаем этот предмет. Столько всего, вероятно, случилось.
– Вообще-то, я хотел спросить кое о чем у вас двоих, – сказал Гамаш.
Мирна передала ему кувшинчик с кленовым сиропом.
– Oui? – произнес Оливье.
– Вы открывали подарки Констанс? – спросил старший инспектор.
– Нет, мы положили их под елку. Хотите, чтобы мы их открыли?
– Нет. Я и так знаю, что она вам подарила.
– Что? – спросил Габри. – Машину? Лошадку?
– Я вам не скажу, но, по-моему, там нечто такое, чем вы можете воспользоваться.
– Намордники? – предположил Оливье.
– О чем мы говорим? – спросила Клара, подтаскивая стул.
Щеки у нее были красные, на носу висела капля, и Гамаш, Габри, Мирна и Оливье одновременно и вовремя предложили ей салфетку.
– О подарках, – ответил Оливье. – От Констанс.
– Неужели мы говорим не о тебе? – спросила Клара у Габри.
– Я знаю. Осквернение природы. Но если откровенно, мы говорили о подарках, которые мне вручила Констанс.
– Нам, – поправил его Оливье.
– Она и мне сделала подарок, – сказала Клара, повернувшись к Гамашу. – Вы сами мне его привезли.
– Вы его открыли?
– Стыдно признаться, но открыла, – сказала Клара и украла кусочек бекона с тарелки Мирны.
– Вот почему я держу твои подарки под своей елкой до утра Рождества, – сказала Мирна, отодвигая тарелку подальше от Клары.
– А что Констанс тебе подарила? – спросил Габри.
– Вот что.
Клара размотала свой шарф и протянула Мирне, и та взяла его, восторгаясь яркой и веселой зеленью.
– А это что? Хоккейные клюшки? – Мирна показала на узор на концах шарфа.
– Кисточки, – ответила Клара. – Я сама не сразу сообразила.
Мирна вернула шарф Кларе.
– Давайте посмотрим наши подарки, – сказал Габри.
Он ринулся прочь, и к тому времени, как он вернулся, Мирна и Гамаш закончили завтракать и пили уже по второй чашке кофе с молоком. Габри протянул один из пакетов Оливье, а второй оставил себе. Они были одинаковые, оба завернуты в красную бумагу, обвязанную ленточкой.
Габри снял обертку со своего подарка.
– Варежки! – воскликнул он, словно увидел машину и лошадку в одном великолепном подарке.
Он примерил их.
– И даже по руке. Для такой большой руки, как у меня, трудно подыскать варежки. А вы знаете, что говорят о больших руках?..
Никто не стал уточнять.
Оливье примерил свои варежки. Они тоже пришлись ему впору.
На каждой варежке был вывязан ярко-желтый полумесяц.
– Как вы думаете, что означает этот рисунок? – спросила Клара.
Все задумались.
– Она знала, что ты лунатик? – спросила Мирна у Габри.
– Кто ж об этом не знает! – сказал Габри. – Но тут полумесяцы.
– Даже не полумесяцы, – уточнила Клара. – Лунные серпы.
Габри рассмеялся:
– Я бы с серпами был поосторожнее.
– Верная мысль, – подхватил Оливье.
– Но по-моему, – продолжил Габри, – это рогалики. Или бананы.
– Кисточки для Клары и бананы для геев, – подытожила Мирна. – Идеально.
Гамаш наблюдал, как они разглядывают свои подарки. Та мысль, что ускользнула от него вчера, прилетела, словно снежинка, и опустилась рядом.
Он повернулся к Мирне:
– А вам она не сделала подарка?
– Одного ее приезда было более чем достаточно, – ответила Мирна.
Гамаш покачал головой:
– Мы нашли эти подарки в ее чемодане, но для вас она ничего не приготовила. Почему? Я не могу понять, почему Констанс везла подарки для всех, кроме вас.
– Я и не ждала никакого подарка.
– И все-таки, – сказал Гамаш. – Если она везла подарки остальным, то должна была везти и вам. Разве нет?
Вникнув в его рассуждения, Мирна кивнула.
– Может быть, Мирне предназначалась та фотография, которую Констанс положила в чемодан, – предположила Клара. – С четырьмя сестрами.
– Возможно, но почему она тогда не была завернута, как другие подарки? Возвращение на Рождество не входило в первоначальный план Констанс, верно? – спросил он.
Мирна снова кивнула.
– Значит, приехав, она еще не предполагала, что вернется, – сказал Гамаш, и все посмотрели на него, как на идиота: это уже и так все поняли, зачем же повторять?
– Верно, – согласилась Мирна.
Гамаш встал:
– Вы можете пройти со мной?
Он обращался к Мирне, но все собравшиеся повалили за ними в дверь, соединяющую бистро с магазином. Рут была уже там – засовывала книги в свою огромную сумку, днище которой давно приняло очертания бутылки для виски. Рядом с Рут стояла Роза и смотрела на появившуюся толпу.
Анри остановился как вкопанный и лег. Потом перекатился на спину.
– А ну-ка вставай, несчастный, – сказал Гамаш, но Анри лишь смотрел на него снизу вверх, помахивая хвостом.
– Боже мой, – прошептал Габри театральным шепотом. – Только представьте себе их детей – большеухих и большеногих!
– Что вам надо? – спросила Рут.
– Это мой магазин, – заявила Мирна.
– Не магазин, а библиотека. – Рут рывком закрыла сумку.
– Идиотка, – пробормотали обе.
Гамаш подошел к большой елке.
– Вы можете их посмотреть? – Он показал на подарки под деревом.
– Но я знаю, что там. Я сама их заворачивала. Они для всех присутствующих и Констанс.
«И Констанс», – подумал Гамаш. Все по-прежнему, даже в смерти.
– И все-таки проверьте, пожалуйста.
Мирна опустилась на колени и принялась перебирать завернутые подарки. Наконец в ее руках оказался подарок, завернутый в ярко-красную бумагу и обвязанный ленточкой.
– Прочитайте, пожалуйста, открытку, – попросил Гамаш.
Мирна не без труда поднялась на ноги и открыла маленький кармашек.
– «Мирне, – прочитала она. – Ключ от моего дома. С любовью, Констанс».
– Что это значит? – спросил Габри, переводя взгляд с одного лица на другое.
Наконец его глаза остановились на Гамаше.
Но старший инспектор смотрел только на подарок.
– Откройте его, пожалуйста, – попросил он.
