Глава двадцать вторая

– Обедать! – позвала Клара.

Они уже досмотрели видео до конца. Кроме съемок НКК и киножурналов, имелось еще несколько коротких сюжетов о пятерняшках. Пятерняшки на первом причастии, на встрече с молодой королевой, делающие реверанс перед премьер-министром.

Разумеется, одновременно. И этот великий человек удовлетворенно смеялся.

Доставая кастрюлю из духовки, Клара думала о том, как странно видеть маленькой девочкой ту, которую она знала только пожилой женщиной. Но еще необычнее было видеть, как она растет. Видеть так много про нее и так мало ее самой. Видеть эти фильмы один за другим, от очаровывающих до приводящих в замешательство и обескураживающих. Еще более необычным казалось то, что она не могла определить, кто из них Констанс. Они все были Констанс. И никто.

Фильмы неожиданно закончились, когда девочкам исполнилось лет семнадцать-восемнадцать.

– Давай помогу, – сказала Мирна, забирая теплый хлеб из рук Клары.

– Что ты думаешь об этих фильмах? – спросила Клара, укладывая нарезанный Мирной багет в корзиночку.

Оливье расставлял тарелки на длинном сосновом столе, Габри тем временем перемешивал салат. Рут пыталась то ли зажечь свечи, то ли устроить пожар. Арман куда-то исчез, а с ним Тереза и ее муж Жером.

Мирна перестала нарезать хлеб и уставилась перед собой:

– Я все время вижу первую сестру, Виржини, кажется. Как она смотрит в камеру.

– Когда мать не пускает их в дом? – уточнила Клара.

Мирна кивнула и подумала: как странно, что в разговоре с Гамашем она привела аналогию с домом, сказав, что Констанс стала пленницей, запертой в эмоциональном доме.

Но что хуже, спросила себя Мирна: когда тебя запирают внутри или когда тебя не впускают?

– Они были такие маленькие, – сказала Клара и взяла нож из зависшей руки Мирны. – Может, Констанс и не помнила.

– Нет-нет, она помнила, – возразила Мирна. – Они все помнили. Если не конкретные события, то общую обстановку.

– И ни с кем не могли поделиться, – сказала Клара. – Даже с родителями. В особенности с родителями. Интересно, как это влияет на человека.

– Я знаю как, – раздался знакомый голос.

Они обе повернулись к Рут, которая чиркнула очередной спичкой. Скосив глаза, она смотрела, как горит деревянная палочка. Пламя уже готовилось лизнуть ее желтые ногти, но тут Рут дунула и загасила спичку.

– И как же? – спросила Клара.

В комнате воцарилась тишина, все глаза устремились на старую поэтессу.

– Маленькая девочка превращается в старого морехода.

Раздался общий вздох. Они-то и в самом деле подумали, что Рут знает ответ. Глупо. Уж кому, как не им, знать, что не стоит искать мудрости у старой пьяной пироманки.

– Альбатрос? – спросил Гамаш.

Он стоял в дверях между гостиной и кухней. «Давно ли он нас слушает?» – подумала Мирна.

Рут чиркнула еще одной спичкой, и Гамаш взглянул в ее горящие глаза, видя за этим пламенем обугленное сердце.

– Это что должно означать? – нарушил тишину Жиль. – Старый моряк и тунец?

– Тунец зовется не альбатрос, а альбакор, – поправил его Оливье.

– Бога ради, – рявкнула Рут и махнула рукой так, что пламя погасло. – Когда-нибудь я умру, и что тогда у вас будет с разговорами о культуре, тупоголовые?

– Touché, – сказала Мирна.

Рут напоследок посмотрела на Гамаша строгим взглядом и повернулась к остальным:

– «Сказание о старом мореходе»? – Увидев лишь недоуменные взгляды, она добавила: – Знаменитая поэма. Кольриджа?

Жиль наклонился к Оливье и прошептал:

– Надеюсь, она не будет декламировать поэму. Мне хватает стихов и дома.

– Верно, – сказала Рут. – Люди всегда путают творения Одиль и Кольриджа.

– По крайней мере, они оба пишут в рифму, – заметил Габри.

– Не всегда, – доверительно сообщил Жиль. – В последнем стихе у Одиль «турнепс» рифмуется с «сараем».

Рут вздохнула так тяжело, что ее последняя спичка погасла.

– Ну хорошо, я заглатываю наживку, – сказал Оливье. – С какой стороны то, что мы увидели, напоминает тебе «Сказание о старом мореходе»?

Рут огляделась:

– Неужели здесь только я и Клузо получили классическое образование?

– Постойте, – сказал Габри. – Я вспомнил. Это, случайно, не старый мореход и Эллен Дедженерес спасли Немо из аквариума в Австралии?

– Нет, его спасла Русалочка, – возразила Клара.

– Неужели? – повернулся к ней Габри. – Мне что-то помнится…

– Прекратите! – Рут махнула рукой, призывая их к молчанию. – Старый мореход нес свою тайну, как мертвого альбатроса на шее. Он знал, что единственный способ избавиться от альбатроса – открыть тайну другим. Снять груз с души. И вот он остановил незнакомого человека, свадебного гостя, и все ему рассказал.

– А что у него была за тайна? – спросил Жиль.

– Мореход убил в море альбатроса, – ответил Гамаш, входя в кухню и ставя на стол корзиночку с хлебом. – И за этот жестокий поступок Господь забрал жизнь у всех членов команды.

– Силы небесные! – поразился Жиль. – Я не ахти какой любитель охоты, но наказание кажется мне чересчур суровым.

– Один лишь мореход остался в живых, – сказал Гамаш. – Чтобы он жил и мучился. Когда его наконец спасли, он понял, что сможет освободиться от душевных мук, только если расскажет о случившемся.

– О том, что птичка померла? – спросил Жиль, все еще пытаясь вникнуть в суть.

– О том, что убито невинное существо, – ответил Гамаш. – И что он сам его и убил.

– Вам не кажется, что Господь тоже должен был ответить за убийство всей команды? – высказался Жиль.

– Ой, да замолчи ты, – рявкнула Рут. – Старый мореход накликал проклятие на себя и на других. Он был виноват, и перед ним стоял выбор: либо признать это, либо нести бремя вины всю жизнь. Понял?

– И все равно до меня не доходит, – пробормотал Жиль.

– Если вам трудно понять, попробуйте почитать «Королеву фей», – сказала Мирна.

– «Королева гей»? – с надеждой в голосе проговорил Габри. – Наверное, неплохое чтение перед сном.

Они расселись за обеденным столом, причем гости жульничали, лишь бы сесть подальше от Рут или от утки.

Гамаш проиграл.

А может, он и не участвовал в игре.

А может, он выиграл.

– Вы думаете, на шее у Констанс висел альбатрос? – спросил он Рут, накладывая на ее тарелку порцию курицы.

– Тебе не кажется, что это очень иронично? – спросила Рут, не поблагодарив его. – Говорить об убийстве невинной птички и одновременно трескать курицу?

Габри и Клара положили вилки. Остальные сделали вид, что не слышат слов Рут. Ведь курица была очень вкусная.

– Так какого же альбатроса носила Констанс? – спросил Оливье.

– Что ты у меня спрашиваешь, олух царя небесного? Откуда я знаю?

– Но ты думаешь, она знала какую-то тайну? – не отставала Мирна. – Что-то такое, из-за чего она чувствовала себя виноватой?

– Слушай. – Рут положила вилку и нож и уставилась на Мирну. – Будь я гадалкой, что бы я говорила людям? Я бы заглядывала им в глаза и говорила… – Она повернулась к Гамашу и своими тощими руками сделала несколько пассов перед его изумленным лицом. Потом, понизив голос, заговорила с восточноевропейским акцентом: – Ты несешь тяжелый груз. Тайну. Ты не можешь поделиться этим ни с одной живой душой. Сердце твое разрывается, но пусть все идет как идет.

Рут опустила руки, однако продолжала смотреть на Гамаша. Он ничем не выдал своих чувств, но замер, словно окаменел.

– У кого нет тайн? – тихо сказала ему Рут.

– Вы, конечно, правы, – ответил Гамаш, подбирая на вилку кусочек восхитительного куриного мяса. – У нас у всех есть тайны. И большинство из них мы уносим в могилу.

– Но некоторые тайны тяжелее других, – сказала старая поэтесса. – Они удерживают нас, замедляют нас. И мы не уносим их в могилу, потому что могила сама приходит к нам.

– Думаешь, именно это случилось с Констанс? – спросила Мирна.

Рут еще несколько мгновений смотрела в задумчивые карие глаза Гамаша, потом перевела взгляд:

– А ты так не думаешь, Мирна?

То, что Рут обратилась к ней по имени, пугало больше, чем сама мысль. Столь серьезной была эта неожиданно и подозрительно трезвая поэтесса, что она забыла забыть имя Мирны.

– Так в чем, по-твоему, была ее тайна? – спросил Оливье.

– Я думаю, она была трансвеститкой, – произнесла Рут значительным тоном.

Оливье удивленно поднял брови, однако тут же нахмурился. Сидящий рядом с ним Габри расхохотался.

– Значит, все-таки «Королева гей», – сказал он.

– Откуда, черт побери, мне знать ее тайну? – пожала плечами Рут.

Гамаш посмотрел на Мирну. Он подозревал, что Мирна была тем самым «свадебным гостем», на плечи которого Констанс Уэлле собиралась переложить свой груз. Но ей не представилось такой возможности.

И Гамаш все больше и больше проникался мыслью: Констанс Уэлле, последнюю из пятерняшек, не случайно убили накануне ее возвращения в Три Сосны.

Кто-то хотел помешать ее возвращению в деревню.

Кто-то хотел помешать ей раскрыть душу.

Но тут его осенила еще одна мысль. Возможно, Мирна была не единственным «свадебным гостем». Возможно, Констанс раскрыла душу перед кем-то еще.

Остальная часть вечера прошла в разговорах о планах на Рождество, о меню, о предстоящем концерте.

Пока все, кроме Рут, убирали со стола, Габри принес из холодильника кулинарное творение Оливье – бисквит, прослоенный виноградом, сладким кремом, свежевзбитыми сливками и вареньем с добавкой бренди.

– Любовь, которая не осмеливается назвать себя, – сказал Габри, баюкая лакомство на ладонях.

– Сколько там калорий? – поинтересовалась Клара.

– Не спрашивай, – ответил Оливье.

– Не говори, – попросила Мирна.

После обеда, когда со стола было убрано и посуда вымыта, гости поднялись, облачились в теплые куртки и принялись разбирать обувь в прихожей.

Кто-то схватил Гамаша под локоть и потащил в дальний уголок кухни. Оказалось, это Жиль.

– Кажется, я знаю, как подключить вас к Интернету, – сказал бывший лесоруб, сверкая глазами.

– Правда? – спросил Гамаш, боясь поверить услышанному. – И как?

– Тут уже есть вышка. И вы про нее знаете.

Гамаш озадаченно посмотрел на него:

– Что-то я не помню. Мы сможем ее увидеть?

– Нет. В этом-то вся и прелесть, – возбужденно сказал Жиль. – Она практически невидима. Вы не сможете ее увидеть, даже если окажетесь под ней.

Гамаша это не убедило. Он, конечно, не так хорошо знал окружающий лес, как Жиль, но все же неплохо. И ему ничего не приходило в голову.

– Объясните же, о чем вы толкуете, – велел старший инспектор.

– Когда Рут заговорила об убийстве той птички, я подумал об охоте. И сразу же вспомнил о скрадке.

От удивления старший инспектор открыл рот. «Merde», – подумал он. Охотничий скрадок. Деревянная сторожка высоко на дереве в лесу. Построенная охотниками площадка из досок, где удобно сидеть и ждать, когда на тропе появится олень. А потом убить его. Современный эквивалент старого морехода и его наблюдательного поста на мачте.

Для человека, который видел слишком много смертей, скрадок был недостойным местом.

Но сегодня он мог искупить прошлые грехи.

– Скрадок, – прошептал Гамаш. Он забирался туда в первый свой приезд в Три Сосны, когда расследовал убийство мисс Джейн Нил, но с тех пор ни разу не вспомнил о нем. – Он все еще на месте?

– Думаю, да. Он не такой высокий, как передающая башня, однако он находится на вершине холма и очень устойчив. Мы наверняка сможем прикрепить к нему тарелку.

Гамаш помахал Терезе и Жерому:

– Жиль придумал, как нам установить тарелку.

– Как? – хором спросили Брюнели, и Гамаш им рассказал.

– И она будет работать? – спросил Жером.

– Вот попробуем и узнаем, – ответил Жиль, но его улыбка говорила, что он не сомневается, а может даже, абсолютно уверен. – Когда она вам нужна?

– Тарелку и другое оборудование привезут сегодня вечером, – ответил Гамаш, к удивлению Терезы и Жерома.

Жиль пошел вместе с ними к двери. Остальные уже уходили, и эти четверо стали надевать куртки, ботинки, шапки и рукавицы. Они поблагодарили Клару и ушли.

Жиль остановился у своей машины.

– Так я приеду утром, – сказал он. – À demain.

Они обменялись рукопожатиями, и Жиль уехал. Гамаш попросил Брюнелей:

– Вы не могли бы выгулять Анри? Мне нужно перекинуться несколькими словами с Рут.

Тереза взяла поводок:

– Не буду спрашивать, какими словами.

– Хорошо.

Сильвен Франкёр на мгновение оторвал взгляд от документа, который загрузил его заместитель, затем вернулся к компьютеру. Они находились в кабинете старшего суперинтенданта в его доме.

Пока босс читал отчет, Тесье пытался читать своего босса. Но за все годы, что он с ним работал, ему ни разу это не удалось.

Классически красивый в свои шестьдесят с небольшим, старший суперинтендант мог с улыбкой оторвать вам голову. Он мог цитировать Чосера и Тинтина хоть на литературном французском, хоть на уличном жаргоне. На ланч он мог заказать poutine, а на обед – фуа-гра. Он был каким угодно. Для любого человека. Он был все и одновременно ничто.

Но у Франкёра тоже имелся начальник. Человек, которому он подчинялся. Однажды Тесье видел старшего суперинтенданта с его начальником. Франкёр, конечно, не представил того человека как своего босса, но поведение старшего суперинтенданта говорило само за себя. Тесье не сказал бы, что Франкёр подхалимничал, однако в поведении старшего суперинтенданта наблюдалось какое-то беспокойство. Он волновался, потому что хотел угодить этому человеку. Точно так же, как Тесье хотел угодить Франкёру.

В первые минуты это забавляло Тесье, но, когда он понял, что видит человека, перед которым трепещет самый опасный из известных ему людей, он перестал улыбаться.

Наконец Франкёр откинулся на спинку кресла, чуть покачался в нем.

– Мне нужно возвращаться к гостям. Я вижу, все прошло хорошо.

– Отлично. – Тесье сохранял спокойное выражение лица, говорил нейтральным голосом. Он научился быть зеркалом своего босса. – Мы были полностью готовы, подъехали туда в бронированной машине. К тому времени как мы добрались, Бовуар едва стоял на ногах. Я постарался, чтобы кое-что из улик оказалось у него в кармане с моими наилучшими пожеланиями.

– Подробности меня не интересуют, – сказал Франкёр.

– Извините, сэр.

Тесье знал: дело тут не в щепетильности Франкёра. Просто его это не волновало. Важно, что его приказ исполнили, а как – дело десятое. Детали он оставлял на выбор подчиненных.

– Я хочу отправить его еще в один рейд.

– Еще в один?

– Вас что-то смущает, инспектор?

– На мой взгляд, сэр, на него не стоит тратить время. Бовуар – конченый человек. Он уже шагнул за край и теперь висит в воздухе. Он еще не упал, но ждать недолго. Назад пути для него нет, да и возвращаться ему не к чему. Он потерял все и знает это. В очередном рейде нет нужды.

– Вот как? Это то, что ты думаешь насчет Бовуара?

Его должно было насторожить спокойствие в голосе Франкёра. И уж конечно, едва заметная улыбка. Но инспектор Тесье не смотрел в лицо Франкёру.

– Насколько я понимаю, это же относится и к старшему инспектору Гамашу.

– Ты так понимаешь?

– Но вы видели здесь…

Тесье наклонился и показал на монитор компьютера. Он не обратил внимания, что старший суперинтендант не сводит с него глаз. Даже не моргает.

– Отчет психотерапевта, доктора Флёри. Гамаш настолько выбит из колеи, что сегодня приходил к нему. В субботу.

Слишком поздно он заглянул в эти ледяные глаза.

– Мы сняли информацию с компьютера доктора Флёри сегодня днем.

Он ждал какого-нибудь знака одобрения. Небольшой оттепели. Признаков жизни. Но встретил только мертвый взгляд.

– Он говорит, что Гамаш теряет контроль над собой. Почти бредит. Вы не видите?

Но, еще не успев закончить фразу, Тесье понял, что лучше бы ему застрелиться. И он застрелился бы. Франкёр видел все на десять шагов вперед по сравнению с остальными. Именно поэтому их отделяли от успеха считаные шаги.

Случилось, правда, несколько неожиданных проколов. Один из них – операция на фабрике. Раскрытый заговор с плотиной. Опять Гамаш.

Но тем приятнее был отчет доктора. Старший суперинтендант должен быть доволен. Тогда почему же он так смотрит на него? У Тесье кровь застыла в жилах, загустела, отчего сердце стало биться натужнее.

– Если Гамаш попытается обратиться к публике, можно сделать утечку этого отчета. Доверие к нему растает на глазах. Никто не поверит человеку, который… – Тесье заглянул в отчет, отчаянно отыскивая какое-нибудь идеальное предложение в поддержку его мысли. Нашел его и прочитал: – «Страдает манией преследования, повсюду видит заговоры и козни».

Тесье прокрутил текст, быстро его читая. Он пытался создать мостик доверия между собой и Франкёром.

– «Старший инспектор Гамаш не просто сломленный человек, – читал он, – но и психически нездоровый. По возвращении с рождественских каникул я буду рекомендовать его отставку».

Тесье поднял голову и снова увидел те же ледяные глаза. Ничто не изменилось. Сказанные им слова если и дошли до адресата, то лишь наткнулись на лед. Еще более холодный. Более глубинный. Бесконечный.

– Он изолирован, – сказал Тесье. – Из его следователей осталась одна инспектор Лакост. Остальные либо перевелись по собственному желанию, либо их перевели вы. Его последний союзник из высшего состава, суперинтендант Брюнель, оставила его. Она тоже считает, что Гамаш спятил. У нас есть запись прослушки из ее кабинета. И Гамаш здесь ссылается на это. – Тесье снова прокрутил отчет психотерапевта. – Видите? Он признает, что они улетели в Ванкувер.

– Может, и улетели, но они подобрались слишком близко, – заговорил наконец Франкёр. – Муж Терезы Брюнель оказался не просто хакером-любителем. Он почти вычислил нас.

Его голос звучал обыденно, в противовес ледяному взгляду.

– Однако он не успел, – поспешил успокоить босса Тесье. – Испугался так, что в штаны наложил. Брюнель выключил компьютер и с тех пор его не включал.

– Он увидел слишком много.

– Он понятия не имеет, что увидел, сэр. Он не способен понять, что к чему.

– Зато Гамаш поймет.

Настала очередь Тесье улыбаться:

– Но доктор Брюнель ничего ему не сказал. А теперь они с суперинтендантом в Ванкувере, убрались подальше от Гамаша. Бросили его. Он остался один. Сам признался в этом психотерапевту.

– Где он?

– Расследует убийство пятерняшки. Большую часть времени проводит в маленькой деревне в Восточных кантонах, а когда он не там, его отвлекает от дел Бовуар. Слишком поздно. Ему уже не остановить то, что запущено. И потом, он даже не знает, что происходит.

Старший суперинтендант Франкёр встал. Медленно. Нарочито медленно. И обошел вокруг стола. Тесье вскочил со стула, отступил, еще отступил, пока не уперся спиной в книжный шкаф.

Франкёр остановился в нескольких дюймах от Тесье, не сводя глаз со своего заместителя:

– Ты понимаешь, насколько высоки ставки?

Тесье кивнул.

– Ты понимаешь, что произойдет, если мы добьемся успеха?

И снова Тесье кивнул.

– А если не добьемся?

Тесье даже не приходило в голову, что их может ждать неудача, но теперь он задумался и понял, чем это им грозит.

– Вы хотите, чтобы я позаботился о Гамаше, сэр?

– Пока нет. Это может вызвать слишком много вопросов. Ты должен сделать так, чтобы доктор Брюнель и Гамаш на тысячу миль не подходили друг к другу. Понял?

– Да, сэр.

– Если увидишь, что Гамаш выходит на след, отвлеки его. Это сделать нетрудно.

По пути к машине Тесье понял, что Франкёр прав. Это действительно нетрудно сделать. Стоит чуть-чуть подтолкнуть Жана Ги Бовуара – и он упадет. Прямо на старшего инспектора Гамаша.