Часть пятая
Анархист. Демоны и бомбы

«Ничто» – странное слово. «Ничто» – это то, чего нет, но разве такое возможно?

Уберите любую вещь – останется пустота, откачайте из лабораторной колбы воздух – получите вакуум. Никакой научный эксперимент не позволит вам получить пресловутое «ничто». Это ведь чисто философское определение, а отнюдь не физическое.

Ничего полезного. Ничего важного. Ничего страшного. Просто нечто, не имеющее для человека значения здесь и сейчас.

Я думал так, пока «ничто» не раскинулось вокруг меня, не поглотило с головой, не растворило в себе.

Мир перестал существовать, исчезли мысли, прахом развеялись желания и устремления. Я был ничем и всем одновременно.

Наверное, такое состояние и называют нирваной.

Затухание, угасание, иссякание, успокоение.

Смерть?

Нет, вовсе нет. Пусть я и не помнил доподлинно, каково это – умирать, но подсознательно ожидал от смерти мимолетной вспышки боли, как от пореза опасной бритвой, и долгого холода могильного льда. Здесь подобного не было и в помине.

Электромагнитным излучением я пронзал эфир, и мне не было ни холодно ни жарко. Чувства остались далеко позади. Там же, где осталось и мое тело, – на заднем сиденье самоходного экипажа, неспешно катившего по узеньким улочкам Старого города.

Таблетка фрейлины оказалась чудо как хороша.

А потом меня ослепило нестерпимое сияние бившего прямо в глаза солнца. Я потянулся прикрыть ладонью глаза и с ужасом осознал, что плаваю в эфире посреди бескрайней космической пустоши. Где-то невероятно далеко горели крупные звезды, но на фоне оранжевого шара солнца с косматой плазменной короной они просто-напросто терялись.

«Сон! – вспомнил я. – Это всего лишь сон!»

И сон, вне всякого сомнения, чужой.

Словно ответ на пробуждение самосознания пространство шелохнулось, и прямо напротив ослепительного шара возник крылатый силуэт. Свет по-прежнему слепил глаза, и деталей было не разобрать, но почему-то показалось, что силуэт этот – женский.

Силой собственного воображения я попытался притушить сияние слишком яркой звезды, а когда из этого ничего не вышло, предпринял попытку сдвинуться от нее в сторону, и вновь нисколько в своих устремлениях не преуспел. Чужое сновидение оказалось невосприимчиво к моим мысленным приказам.

– Кузен! – с укором произнесла принцесса Анна. – Вы разочаровываете меня!

Силой таланта сновидца наследница престола наделила себя ангельским обличьем и потому не испытывала никакого дискомфорта от пребывания в космическом пространстве. А вот меня никак не оставляло ощущение, что стоит только перерезать невидимую нить, как я тотчас рухну вниз и, подобно метеору, сгорю в атмосфере Земли, чей голубовато-зеленый шар плыл прямо под нашими ногами.

– Кузен!

Я вздрогнул от окрика, но сразу взял себя в руки и усмехнулся.

– К чему эти нравоучения, кузина? Говорите, что вам от меня нужно, и покончим с этим!

Крылья ангела плавно колыхнулись, принцесса неуловимым образом приблизилась, но, как и прежде, ее фигура осталась для меня непроницаемо-черным силуэтом, словно дело было вовсе не в бивших ей в спину солнечных лучах.

– Вы отдаете себе отчет, что в моей власти оставить вас здесь навсегда? – прошептала Анна. – Кузен! Вам не укрыться от меня, вы дали слово. Я могу явиться в любой ваш сон и заточить в любую темницу, какую только пожелаю! Продолжите уклоняться от встреч со мной впредь, и я воссоздам самый страшный ваш кошмар, какой только отыщу!

– Ближе к делу!

На меня повеяло лютым гневом, словно дотянулась плазменная корона солнца.

– Кузен, вы не осознаете всей серьезности ситуации!

– Нет! – рявкнул я в ответ. – Это вы перестали различать сон и явь! Если меня убьют, я не выполню ваше поручение! Подумайте об этом! Для сохранения собственной жизни мне пришлось не спать – и я не спал. Надо уметь правильно расставлять приоритеты!

– И на каком месте среди ваших приоритетов стоит данное мне слово?

Я задумался, как ответить, но не слишком долго, дабы еще больше не обострять ситуацию.

– На втором. На первом, как и у любого другого, моя собственная жизнь.

– Как у любого другого! – взъярилась принцесса. – А для меня ваше промедление смерти подобно! Что вы на это скажете, кузен?!

Жутко не хотелось оправдываться, но долгие блуждания по снам не лучшим образом сказались на психическом здоровье наследницы престола, поэтому я постарался хоть как-то сгладить ситуацию.

– Вы сказали: «убей», но не сказали кого.

– Нас прервали, – уже обычным своим тоном произнесла принцесса.

– Что это было, тот огненный дождь?

Лично я подозревал, что всему виной нестабильность психики принцессы или, быть может, подобным образом во сне проявилась проводимая в реальности физиотерапия, но ответ поразил меня до глубины души.

– Не что, а кто.

– Еще один сновидец?!

– Больше чем просто сновидец. Тот, кто спит в нашей крови, в крови сиятельных, – ответила кузина и замолчала, но ненадолго. – Сжигающий столицу дождь снился мне с самого детства, – поведала она после некоторой заминки. – Но тогда это были простые кошмары, а после операции на сердце видения стали неотличимы от реальности. Я жутко устала раз за разом сгорать заживо! Если такова цена моего исцеления, не лучше ли было спокойно прожить отмеренный мне срок?

– Цена исцеления? Что вы имеете в виду? – удивился я, машинально потирая располосованную шрамами грудь.

– Мое сердце заменили твоим, – напомнила принцесса Анна. – Но наши предки пролили слишком много крови падших, на двоих в нас с тобой чересчур много силы. Никому не дано вместить в себе столько.

Слова кузины поставили меня в тупик.

Тот, кто спит в крови?

Что за бред?!

– Не понимаю! – честно признался я.

Принцесса Анна рассмеялась и спросила:

– Знаешь, почему сиятельных отодвинули от всех важных постов, назначив на синекуры в колониях и отдаленных провинциях?

Не было никаких причин скрывать свою осведомленность в этом вопросе, и я спокойно произнес:

– Заговор. Часть сиятельных после смерти императора Климента решила поддержать герцога Аравийского в его притязаниях на престол.

– И это тоже, – подтвердила принцесса. – Но не только. Истинной целью было не допустить возникновения династий сиятельных, не дать собраться всей проклятой крови в одном человеке, пусть и многие поколения спустя. Именно по этой причине на роль моего супруга никогда не рассматривались сиятельные.

В иной обстановке слова кузины лишь рассмешили бы меня своей нелепостью, но сейчас под воздействием неизвестного препарата я воображал себя парящим меж звезд и потому с неожиданным спокойствием поинтересовался:

– И чем это чревато? Что случится, если кто-то соберет в себе слишком много силы?

– Тогда пробудится тот, кто спит, и покарает отступников. Нас всех, все человечество.

Я рассмеялся.

– Удивительные фантазии рождаются у механистов, когда они приходят к выводу о наличии неких высших сил! Надо же было так перекроить на собственный лад предсказание о явлении антихриста!

– Это не фантазия! – резко возразила принцесса. – Что ты знаешь о законах наследственности? О накоплении во внутренних органах человека металлов? О мутации живых организмов под воздействием разного рода излучений? Теории Дарвина, наконец?!

– Пустые слова.

– Отнюдь нет! Я лично читала доклад, где приводилось научное обоснование рождения сверхчеловека при достаточно длительном скрещивании сиятельных, не состоящих в близком родстве.

– Сверхчеловека?

– Механисты! – фыркнула принцесса. – Прячутся от истины за ширмами формулировок. В нашей крови спит проклятие, кузен! Или ты действительно полагаешь, что падшего можно убить, просто вырезав сердце титановым клинком?

– Говорят, будто сила падших несет в себе отпечаток их воли, – нейтрально заметил я, рассчитывая потянуть время. Если до пробуждения принцесса не успеет сообщить имя жертвы, у меня появится как минимум двенадцатичасовая отсрочка.

– Падшие и есть сама сила! Они не умерли, не исчезли без следа, они просто растворились в нас, в сиятельных!

– Кровью падших был залит весь Новый Вавилон, – произнес я тогда, наблюдая за окутанным белесым маревом шариком Земли. – Десятки тысяч людей оказались окроплены ею! Три четверти их скончалось от аггельской чумы в первые месяцы после свержения падших. А сколько впоследствии умерло бездетными? В нынешних сиятельных растворена просто мизерная часть былой силы!

– Все совсем не так, мой дорогой кузен, – возразила принцесса Анна. – Умерли те, кого обожгла отрава и не досталось силы.

– Как так?

– Люди страшились падших, даже когда те лишись всех своих способностей. Они опасались навлечь на себя их предсмертное проклятие, да и титановых клинков в столице было наперечет.

– И что с того?

– Кровь, которой залили Новый Вавилон, была кровью людей! Старая аристократия защищала своих владык до последнего, некоторые гарнизоны и военные части выступили на их стороне. В городе шли бои, но мало кто из падших был убит в тех столкновениях. Их за редким исключением не убивали, а казнили. И на весь город было всего несколько палачей.

Я мысленно кивнул. Площади Нового Вавилона были красными не только в силу природной расцветки гранита, но и по причине намертво въевшейся в этот самый гранит крови падших. Во времена моего детства любой беспризорник назубок знал места казней и за полфранка готов был провести любознательных приезжих по Дворцовой площади, площади императора Климента или мосту Броуна, а за более щедрое вознаграждение – и по не столь известным, но едва ли менее кровавым закуткам Старого города.

– Именно палачи приняли на себя львиную долю силы падших, – продолжила принцесса Анна. – Что-то перепало их помощникам и охранникам, а простым горожанам, которые бесновались на залитых кровью площадях, остались сущие пустяки.

– Но прокляты все были в равной степени, – невесело усмехнулся я.

– Не прокляты, а отравлены, – поправила меня кузина. – Впрочем, речь не об этом. Мой дед забивал падших на Императорской площади, а его брат – в Риверфорте.

Принцесса имела в виду герцога Аравийского, от которого моя бабка понесла маму. Этот факт и породил ее опасения, что на двоих в нас слишком много силы падших.

– Ерунда… – засомневался я, но с ходу опровергнуть это безумное измышление не смог и замолчал, подбирая слова, а потом под ногами вдруг разлилось ослепительное сияние, полностью затмившее собой свет солнца и разметавшее клубившуюся вокруг принцессы тьму.

В своем сновидении кузина вообразила себя крылатой женщиной с нескромно зрелыми формами, но мне не было никакого дела до ее наготы: спину невесть с чего пронзила невыносимая боль. Меж лопаток набух огромный горб, кожа лопнула, и на волю вырвались два ангельских крыла. С легким хлопком они расправились, и брызнувшая с них кровь невесомыми каплями зависла в пространстве.

Я заорал от невыносимой муки, а лучи солнца ударили в распахнувшиеся крылья и толкнули их, как ветер толкает паруса кораблей. Меня закрутило и отбросило прочь, реальность чужого сна прогнулась, и стремительной стрелой я рухнул вниз, прямиком к земле.

– Он пробуждается! – крикнула кузина, падая рядом.

Умело сложив крылья, она первой ворвалась в атмосферу планеты, а я обмер в ожидании жесткого столкновения с воздухом, но вместо удара ощутил лишь лютый жар. В мгновение ока мы с принцессой промчались над континентальной Европой, пересекли пролив и двумя огненными кометами рухнули на Новый Вавилон.

Над самыми крышами домов принцесса распахнула крылья и выровняла полет. Я последовал ее примеру и мимолетом сшиб башенку какого-то замка, но удержался в воздухе и вслед за кузиной пронесся над объятым пламенем городом.

Вместо теней по земле за нами текли реки огня…

Я вздрогнул и очнулся на заднем сиденье самоходного экипажа, который, как и прежде, ехал по извилистым улочкам Старого города.

– Проклятье! – выдохнул я, едва ворочая пересохшим языком. – Вот же дьявол…

А потом взглянул на сиденье напротив и замер с открытым ртом. На меня ясными светлыми глазами сиятельной смотрела хрупкая молодая девушка с кожей столь бледной, словно на нее никогда не падали солнечные лучи.

– Ваше высочество… – опешил я и только после этого сообразил, что не проснулся окончательно, а всего лишь вырвался из одного сна в другой.

– Оставьте эти формальности, кузен! – рассмеялась принцесса Анна. – Не возражаете, если я пока побуду в вашем сне? В моем невыносимо пахнет гарью.

– И серой, – сказал я, уловив знакомый запах, а также вонь горелой плоти и чего-то еще, даже более отвратительного.

– И серой, – подтвердила кузина.

– Зачем это все? К чему прыгать из одного сна в другой, будто блохи – по бродячим собакам?

– У вас богатое воображение, кузен. Наверное, оно и разбудило его…

– Вздор! Это просто засевший в вашем подсознании кошмар! Фобия. Страх. Комплекс. Избавьтесь от него! Избавьтесь – и живите спокойно!

– Сейчас речь не обо мне! – разозлилась кузина, и ее бледные щеки тронул легкий лихорадочный румянец. – Вы дали слово…

– Дал.

– …и должны убить герцога Логрина!

Я должен убить регента? Действительно должен?!

– Вы дали слово! – повторила принцесса.

– Драть! – выдохнул я, обессиленно развалился на сиденье и рванул ставший вдруг слишком тугим ворот сорочки.

Я и в самом деле был обязан выполнить просьбу кузины. Для сиятельных слово не пустой звук. Дай клятву – и окажешься связан этим обязательством навсегда.

Я зажал лицо в руках, помотал головой, потом вскинулся и спросил:

– Зачем вам это?

– Так ли важна причина?

– А сами как думаете? – не сдержался я. – Важна! Разумеется, важна!

Бледное лицо принцессы осталось бесстрастным.

– Вам так нужно ощущать собственную правоту? – с легким оттенком презрения поинтересовалась она. – Герцог – узурпатор. Этого вам недостаточно?

– Это лишь слова!

– Это слова наследницы престола! – выкрикнула кузина, и глаза ее засияли бесцветным огнем. – Мало моего слова?! Действительно?

– Нет, но…

Принцесса не дослушала.

– Ко мне не допускают врачей! – заявила она. – Моих собственных врачей! Назначенные герцогом коновалы ничего не знают об операции на сердце, их задача – поддерживать меня в стабильном состоянии, и не более того. А я не хочу провести следующие полвека в коме! Не желаю!

– Хорошо! – вскинул я перед собой открытые ладони. – Вы подозреваете герцога в измене, но почему не обратитесь напрямую к членам императорского совета?

– Все зашло слишком далеко. Никому нельзя доверять.

– А мне можно?

– Если герцог узнает о вашем существовании, он вас уничтожит. Вам, кузен, я доверять могу.

Я не нашелся что на это ответить, только спросил:

– И на полицию вы тоже влияния не имеете?

Принцесса покачала головой.

– Фон Нальц был хорошим человеком, но теперь герцог назначил на его место кого-то своего. А почему вы спрашиваете?

– Недоразумение, – поморщился я и спросил: – Вы хоть понимаете, что у меня нет ни единого шанса на успех? Мне просто не проникнуть во дворец.

– Вам и не придется этого делать, – ответила принцесса Анна. – Завтра в полдень герцог посетит Императорский монетный двор. Будет согласовывать со смотрителем эскизы памятных монет.

– Информация точная?

– Визит был запланирован еще на прошлой неделе. Мне удалось отыскать информацию об этом в одном из снов его референта.

– А вы не можете забраться в голову регента?

Кузина скривилась.

– Нет, герцог благоразумно не видит снов.

– Как такое может быть?

– Вас интересует название таблеток? – улыбнулась принцесса Анна. – Нет, кузен, они вам не помогут. Только не сиятельному с вашим воображением. Проще сразу пустить пулю в лоб.

– Возможно, так и придется поступить, если покушение провалится.

– Так постарайтесь, чтобы оно не провалилось! – отрезала кузина. – Экипаж герцога не бронирован, узнаете его по гербам на дверцах. Как действовать – решать вам. Только не забывайте, что стоит на кону! Второго шанса не будет! Помогите мне, и я решу все ваши затруднения с полицией.

– Обещаете?

– Они больше не побеспокоят вас.

Я кивнул, распахнул дверцу самоходного экипажа и вывалился в серое мягкое ничто.

Мне приходилось засыпать при разных обстоятельствах и при разных обстоятельствах просыпаться, но местонахождение при этом обычно не изменялось. Где лег, там и встал.

А на этот раз я отключился в роскошном салоне самоходного экипажа, а очнулся на каменной набережной под мостом через Ярден. Голову заботливо устроили на трофейном чемоданчике ирландского убийцы, в руку вложили пузырек с чудодейственными таблетками фрейлины.

«Выпей меня!» – гласила надпись на неровно приклеенной к нему бумажке. Почерк был женским.

Захотелось выкинуть пузырек в реку, но я передумал и сунул его в карман. Потом уселся на холодных камнях и прикоснулся к лицу; на пальцах остались следы ярко-красной помады. Фрейлина оказалась человеком слова и свое обещание сдержала.

«Чтоб тебе пусто было!» – беззлобно ругнулся я, вытер щеку носовым платком и вытащил из кармана револьвер. Переломил его, убедился, что все патроны на месте, и спрятал обратно.

В голове звенела пустота, и не знаю, как долго я просидел бы под мостом, но тут с другой его стороны замаячили фигуры констеблей. Пришлось подниматься на ноги и плестись по набережной в противоположном направлении.

К счастью, полицейские мной не заинтересовались.

Кожаный плащ послужил не лучшей защитой от холода, и после сна на камнях тело задеревенело, а из носа текли сопли, поэтому в первом же попавшемся на глаза уличном кафе я заказал бокал горячего глинтвейна. К вину со специями попросил принести пару вафель со взбитыми сливками, а потом взмахом руки подозвал тащившего на плече стопку газет парнишку. Свежий номер «Атлантического телеграфа» обошелся в десять сантимов.

Отпив подогретого вина со специями, я расправил газету и без особого удивления увидел, что вся первая полоса посвящена убийству главного инспектора полиции Фридриха фон Нальца.

Где-то в глубине души шевельнулась мысль о том, каким потрясением это известие стало для его дочери, но воспоминания о былой любви недолго занимали меня. Чем дальше, тем сильнее мое чувство к Елизавете-Марии фон Нальц казалось бесовским наваждением.

Да и о чем тут волноваться? У нее есть муж, с ней все будет хорошо.

А вот у меня… у меня впереди была полная неопределенность, и ничего хорошего ближайшее будущее не сулило даже при самом лучшем раскладе.

Убить регента, подумать только! Кстати… а если подумать?

Я сделал глоток начавшего остывать глинтвейна, с удивительным для последнего времени аппетитом умял хрустящую вафлю и принялся обдумывать слова кузины о притязаниях регента на престол. Как ни хотелось мне получить моральные оправдания для грядущего убийства, никаких аргументов в защиту этого предположения отыскать не получилось.

Хотя разве не в императорской власти карать и миловать по собственному усмотрению? Принцесса Анна высказалась на это счет вполне однозначно.

Дьявол! Уверен – анархиста не беспокоили подобные сомнения, когда он кидал бомбу в экипаж главного инспектора. Просто кинул – и все. А моральные терзания по Достоевскому, «тварь я дрожащая или право имею», – они для тонких и чувствительных натур вроде меня. Вечно сомневаться в своих поступках, даже когда прав, – это ли не изощренная пытка? Любой другой на моем месте с легким сердцем взялся бы исполнить приказ наследницы престола, а я вот терзаюсь!

К дьяволу все это! Анархистам с их фанатичной преданностью идее несказанно легче…

Стоп! Анархистам?

Враз позабыв про головную боль, я в пару глотков допил глинтвейн и, оставив нетронутой вторую вафлю, расплатился по счету. Затем перешел через дорогу и в аптеке напротив купил попавшуюся на глаза жестянку апельсиновых леденцов, а заодно попросил воспользоваться телефоном.

Седовласый старик в строгом сюртуке благодушно кивнул, и я снял трубку, вот только, к величайшему сожалению, Рамона в конторе не оказалось; на звонок ответил один из его многочисленных кузенов.

– Рамона нет, когда вернется – не знаю, – сообщил он. – Что-то передать?

Учитывая возможности Третьего департамента прослушивать разговоры, назначать место по телефону было форменной глупостью, но это не отменяло необходимости срочной встречи с бывшим напарником.

– Пусть ждет меня там, откуда мы в первый раз отправились на поиски Прокруста, – попросил я и добавил: – И приходит один.

– Хорошо, передам, – флегматично ответил мой собеседник и отключился.

Оставалось лишь надеяться, что его при этом не держали на прицеле сыщики Третьего департамента. Хотя если это и ухудшит мое положение, то не слишком сильно: приметы Леопольда Орсо, сиятельного, наверняка уже разосланы во все полицейские участки, а задержание человека в Императорском парке требовало проведения самой настоящей облавы.

Выкручусь.

Императорский парк – зеленый оазис в мертвом царстве камней и железа Нового Вавилона. Впрочем, не такой он уже и зеленый. Из-за постоянного смога и выбросов заводов и фабрик листья покрывал серый налет, они желтели и засыхали. И вместе с тем деревья упрямо цеплялись за жизнь, и даже в самые жаркие и безветренные летние деньки воздух там был не так раскален и задымлен, как на окрестных улочках.

С одного края парк ограничивала железная дорога, с остальных теснили жилые дома, но и самым отъявленным механистам не приходило в голову выступить с инициативой застройки этого куска свободной земли. А если кто-то из рационализаторов и лелеял подобные намерения, то на публичные слушания их благоразумно не выносил.

Не могу сказать, будто я знал Императорский парк как свои пять пальцев, но по старой памяти вполне мог рассчитывать пересечь его и при этом не заплутать на тенистых тропинках. Выбраться же через одну из многочисленных дыр в ограде на противоположной стороне и запрыгнуть в проходящий по железной дороге товарняк и вовсе не составило бы никакого труда.

Я не учел лишь дирижабли. Воздушные корабли с вооруженными мощной оптикой наблюдателями легко могли взять под контроль внешние границы парка и просемафорить в случае обнаружения беглеца с воздуха наземным частям.

Мне пришло это в голову, лишь когда на глаза попался медленно дрейфовавший над городом армейский аэростат с имперским гербом на вертикальном стабилизаторе. Как на грех, день сегодня выдался ясный и ветреный, смог выдуло с улиц, и лишь на фабричной окраине небо оставалось серым от дыма.

Кинув извозчику монету в два франка, я покинул коляску у ворот парка и задумчиво посмотрел в небо. Дирижабль неспешно удалялся к Центральному вокзалу. Это не за мной.

Но исключать подобной вероятности все же было нельзя.

Паранойя?

Я вас умоляю! Для человека, объявленного в розыск по линии Третьего департамента, паранойя – это единственно допустимая форма мышления, которая позволит не угодить за решетку хотя бы в первые несколько часов.

И я не пошел в парк. Полюбовался на кроны деревьев и чугунную решетку, купил на лотке стакан газированной воды, напился и укрылся на боковой улочке, откуда просматривались ворота, возле которых мы с Рамоном встретились в прошлый раз. По пути я остановил чумазого мальчишку и велел ему караулить краснолицего невысокого господина в форменном плаще без нашивок. Согласие мальчишки отправить Рамона в гостиницу, где случилось первое столкновение с оборотнем, обошлось в два франка с четвертью, и мы с пацаном расстались, всецело довольные заключенной сделкой.

Мальчишка убежал дожидаться Рамона, а я отыскал свободную лавочку, уселся на нее и углубился в изучение передовицы о вчерашнем убийстве главного инспектора. Меня интересовали любые детали произошедшего, вытянутые ушлыми газетчиками из знакомых с обстоятельствами дела полицейских.

На ворота парка я при этом поглядывать не забывал, и когда часы пробили половину пятого, приметил шагавшего от ближайшей станции подземки Рамона Миро. Мой посыльный тут же подскочил к нему, выпалил приказ и вприпрыжку припустил прочь – руки ему жгли честно заработанные деньги.

Преследовать пацана никто не стал, но на всякий случай я пару кварталов шел по параллельной улочке вслед за Рамоном, а потом забежал вперед и пропустил бывшего напарника, спрятавшись за тумбой с театральными афишами. И только после этого свистнул и помахал рукой.

– Что за дела? – нахмурился обозленный долгими блужданиями Рамон, но я даже слушать его не стал и затащил в небольшую харчевню с огромной красной розой на вывеске. Харчевня так и называлась – «Роза Дуная».

Посетителей в закусочной в этот час не оказалось, и со спокойным сердцем я прошел в небольшой зал с деревянными столами и потемневшей от времени стойкой бара.

– Бутылку токайского, будьте любезны, – попросил я смуглого черноволосого мужчину, доставая бумажник. – И гуляш. У вас ведь есть гуляш?

Мадьяр смерил меня внимательным взглядом, затем медленно кивнул и ушел на кухню, не произнеся ни слова. А вот Рамон раздражения сдержать не сумел.

– Лео! – прошипел он вне себя от бешенства, нервно раздувая крылья широкого приплюснутого носа. – Какого черта ты творишь?!

Я развалился за столом и улыбнулся:

– Токайское же белое, разве нет? Чего ты кипятишься?

– Да не в вине дело!

– Сядь, – указал я на стул напротив себя, – и послушай, что я тебе скажу. Раз уж ты все равно здесь, глупо будет сейчас развернуться и уйти, разве нет?

Рамон Миро после недолгого колебания уселся за стол.

– Говори, – потребовал он.

– Морана назначили на место фон Нальца. Ты ведь слышал о смерти главного инспектора? Я теперь в розыске. Это если в двух словах.

Вернувшийся с кухни мадьяр начал выставлять на стол тарелки с гуляшом, деревянную доску с хлебом, откупоренную бутылку вина и стаканы, поэтому Рамону пришлось сдержаться. В итоге крепыш подавил приступ гнева и, хрустнув костяшками пальцев, спросил:

– Чего ты хочешь от меня, Лео?

Я наполнил вином стаканы, но сам пить не стал, вместо этого взял ломоть хлеба и зачерпнул гуляша. Тот оказался горячим и острым.

– Лео! – вновь начал закипать Рамон.

– Пей! – указал я на стакан, промокнул губы краешком салфетки и спросил: – Что с профессором Берлигером? Удалось что-нибудь выяснить?

Крепыш пригубил вино, одобрительно кивнул и повернул бутылку этикеткой к себе.

– Берлигер числится пропавшим без вести при пожаре, – сообщил Миро после этого. – До сих пор дожидаются опознания более дюжины тел.

– Ясно, – вздохнул я, но особенно из-за зашедшего в тупик расследования не расстроился. Было бы здорово отыскать профессора целым и невредимым, да только это могло подождать, а вот задвинуть в долгий ящик поручение принцессы не имелось никакой возможности.

– Ты только за этим просил меня прийти? – напомнил о себе Рамон, наполняя опустевший стакан.

– А? Нет, не за этим, – покачал я головой и отодвинул от себя пустую тарелку. Удивительно, но порция сытного кушанья нисколько не притупила голод. Есть хотелось по-прежнему сильно. – Ты гуляш будешь?

Крепыш странно посмотрел на меня и молча передвинул через стол собственную тарелку. Я, в свою очередь, переставил ему стакан с вином и вновь принялся за еду.

Уж даже и не помню, когда в последний раз на меня нападал такой аппетит!

Рамон приложился к стакану, затем промокнул салфеткой губы и демонстративно выложил перед собой карманные часы.

– Да-да! – покивал я. – Время – деньги!

– И немалые.

– К делу так к делу! Раньше на Слесарке можно было купить что угодно, имелись бы нужные связи. Это по-прежнему так?

– Что тебе нужно?

– Адская машина.

– Бомба? – округлил глаза Рамон. – Тебе нужна бомба?!

– Тише! – шикнул я на него. – Не так громко! Сможешь достать?

– Могу предложить гранаты.

Я покачал головой.

– Армейское оружие не подойдет. Как пишут в газетах, в экипаж главного инспектора бросили самодельную бомбу.

Рамон Миро шумно выдохнул, выпил вина и забарабанил пальцами по краю стола.

– Только не говори, что хочешь заняться этим делом. Это не наш уровень, Лео. Лучше даже не лезь.

– Я не занимаюсь этим делом и не собираюсь привлекать к нему тебя, – честно признался я, а дальше уже не произнес ни слова правды. – Мне просто нужно кое-кого… припугнуть. Если подумают на анархистов, это будет идеальный вариант.

Отвертеться от убийства герцога Логрина у меня не было никакой возможности в любом случае, поэтому я решил сделать все, чтобы пустить следствие по ложному следу. Принцесса обещала решить проблемы с полицией, но не стоит слишком сильно полагаться на человека, не приходящего в сознание уже второй месяц кряду.

Рамон внимательно посмотрел на меня, словно видел все уловки насквозь, и тяжело вздохнул.

– Хорошо! – Он решительно мотнул головой и пригладил короткий ежик жестких черных волос. – Я помогу.

– На примете имеется кто-то конкретный?

– Один человек должен мне услугу, но тебе придется ему заплатить.

– Бомба нужна завтра к десяти утра, – предупредил я.

– Серьезно?! – охнул крепыш. – Лео, это же не в бакалейную лавку сходить!

– Завтра к десяти.

– Сделаю, что смогу.

Рамон поднялся из-за стола, в несколько глотков осушил мой стакан и, предупредив: «Звони с утра», – вышел за дверь.

Я доел гуляш, попросил запаковать в оберточную бумагу кральку салями и бутылку сливовицы, после чего сунул их в чемоданчик, расплатился и покинул харчевню.

Шел шестой час, и понемногу в город начинали прокрадываться ранние осенние сумерки. Ветер сменил свежесть на откровенную прохладу; я надел фуражку, поднял воротник реглана и зашагал к ближайшей станции подземки. Спустился и покатил на противоположный конец города – в район порта. Та округа была знакома мне не слишком хорошо, поэтому требовалось осмотреться на месте.

Ежась от порывов прохладного ветра, гнавшего по мутной воде высокую рябь, я какое-то время постоял на обзорной площадке, разглядывая пароходы и терявшийся в дымной пелене противоположный берег, потом с тяжелым вздохом двинулся дальше.

Тянувшаяся вдоль реки улица оказалась запружена повозками, а вот на пешеходной части набережной горожан было немного; за все время пути навстречу попалось лишь несколько спешивших по делам прохожих, да еще запускали бумажного змея двое мальчишек, и с откровенной ленцой подметал тротуар бородатый дворник.

Вскоре из-за излучины реки показался небольшой островок, полностью занятый высоким мрачным строением с узкими прорезями зарешеченных бойниц, мощной кладкой каменных стен, острыми пиками на парапете плоской крыши и укрепленными пулеметными гнездами башен. Прожектора на угловых вышках еще не горели, лишь время от времени блистали яркими солнечными бликами стволы винтовок дежуривших там караульных.

С берегом Риверфорт, где последние полвека располагался Императорский монетный двор, соединяла дуга старинного моста, но пользовались им нечасто; обычно сообщение с внешним миром велось через пристань, расположенную с противоположной стороны острова-форта.

Оценив изгиб моста, уклон тротуара и ширину набережной, я платочком вытер покрывшийся испариной лоб и двинулся дальше. Простреленное бедро ныло все сильнее, но я не поленился пройти пару кварталов, прежде чем свернуть с набережной и двинуться в обратный путь по параллельной улочке. Здесь меня интересовали проходные дворы многоквартирных домов с крытыми черепицей островерхими крышами, закопченными трубами и слуховыми оконцами. А в особенности – застроенный сараями пустырь между двумя особняками, как раз напротив въезда на монетный двор.

На первый взгляд затеряться в округе после броска бомбы представлялось делом нехитрым, карты могли спутать лишь местные обитатели. На лавочках в тенистых двориках сидели седовласые старушки, пили пиво за столиками пришедшие с работы мужички, гоняла по дороге набитый тряпками мяч пацанва, копошились в наваленной у забора куче мусора ребята помладше.

Но это вечером. А в полдень?

Ответа на этот вопрос у меня не было.

Где провести ночь человеку, которому некуда идти? Снять номер в гостинице или же до самого утра слоняться по пустынным улицам?

Опыт работы в сыскной полиции подсказывал, что поступать подобным образом весьма опрометчиво. Мои приметы, вне всякого сомнения, уже доведены до всех детективов крупных отелей, а по небольшим гостиницам наверняка пройдутся сыщики в штатском. Да и оказаться задержанным за подозрительное блуждание по ночному городу мне нисколько не хотелось.

Центральный вокзал? Его будут шерстить в первую очередь, ничего не стоит нарваться там сегодня на полицейскую облаву.

Столица все сильнее погружалась в сумерки. Где-то зажигали газовые фонари, где-то включалось электрическое освещение, и начинали сиять ярким светом витрины и вывески. От их блеска заломило глаза и захотелось нацепить на нос темные очки, но я сдержался. Пристрастие к черным окулярам наверняка фигурировало во всех списках моих особых примет.

Приняв заинтересованный вид, я встал у тумбы с театральными афишами, но все мысли были заняты исключительно тем, где провести эту ночь. Забираться в какой-нибудь заброшенный дом или пытаться найти приют на пыльном чердаке откровенно не хотелось.

В этот момент с соседней улицы вывернул полицейский броневик и под размеренный стрекот движка неспешно покатил вдоль обочины, а стоявший на подножке констебль принялся высвечивать поворотной фарой лица прохожих.

На миг я замер на месте, но сразу сбросил оцепенение и зашагал по тротуару, лихорадочно высматривая боковые проходы. Так и подмывало ускорить шаг, но мой маневр и без того привлек внимание полицейских, и, если начну суетиться, они точно решат задержать подозрительного гражданина для выяснения личности.

Как назло, с моей стороны улицы дома были выстроены впритык друг к другу, а редкие проемы между стенами закрывали высокие решетки. Пороховой движок тарахтел за спиной все отчетливей, и тогда я с уверенностью добропорядочного горожанина перешел через дорогу прямо перед носом броневика. Задерживаться на улице не стал и с ходу юркнул в развлекательное заведение с характерным названием «Синема».

На входе пришлось заплатить за билет, а потом еще под звуки приглушенной мелодии тапера дожидаться начала очередного сеанса в прокуренном вестибюле. Иного способа покинуть заведение через черный ход, кроме как пройти через зал, не оказалось.

Когда минут через пять объявили новый сеанс, я намеренно не стал торопиться, дабы в темноте незаметно проскользнуть прямиком на выход, но неожиданно для самого себя заинтересовался титрами и опустился на крайнее сиденье предпоследнего ряда. Фильм назывался La momie, и, что интересно, он был цветным. Раскрашенным вручную, полагаю.

История только начала разворачиваться, когда позади вдруг зашуршала зажженная спичка, мелькнул отблеск огонька, запахло табаком.

– Жалкое зрелище! – с нескрываемым осуждением произнес знакомый голос. – Силой воображения ты способен создавать в голове целые миры, а сидишь и пялишься на эти раскрашенные картинки. Малыш, ты разочаровываешь меня.

Альбинос выдохнул к потолку густую струю вонючего дыма, и на экране замелькали тени. Зрители зашумели и начали оборачиваться; контролер злым шепотом потребовал потушить сигарету.

Зверь к этому моменту уже растворился в темноте, и я спокойно продемонстрировал пустые ладони, но настроение оказалось испорчено безвозвратно. Досматривать фильм я не стал, прошел к двери черного хода и выскользнул на улицу. Узким темным проходом вернулся на бульвар, по выработанной за годы службы привычке выровнял козырек фуражки и вдруг замер на месте, буквально обратившись в соляной столб.

Из подкатившей к синематографу кареты выскочило четверо крепких парней в штатском с револьверами и электрическими фонарями в руках. Они забежали внутрь, а оставшийся на козлах возница устроил на коленях четырехствольную лупару.

Я резко развернулся и зашагал прочь. На ходу переложил чемоданчик в левую руку, а правую сунул в карман реглана с револьвером. Но обошлось. Меня укрыла темнота вечерних улочек.

Пару минут спустя я запрыгнул на заднюю площадку запоздалого паровика и покатил на Дюрер-плац, а оттуда уже пешком двинулся к возвышавшейся неподалеку Кальварии. Окруженный со всех сторон городом холм был застроен лишь частично; за высокими заборами прятались от нескромных взглядов особняки вышедших в отставку армейских офицеров, дипломатов и министерских чиновников.

Шагая по обвивавшей склон холма дороге, я не забывал внимательно поглядывать по сторонам, но особого беспокойства не испытывал, резонно полагая, что сыщикам и в голову не придет устроить здесь засаду. Фамильная усадьба ушла с молотка, и никто не мог знать, что именно я выкупил ее через подставных лиц.

На мосту через овраг с ручьем я уловил привычное ворчание в сгустившемся снизу мраке, прошел еще метров сто и увидел знакомые ворота с карантинным знаком аггельской чумы, ныне окончательно выцветшим и облупившимся. Мертвые деревья сада давно повалил ветер, а от трехэтажного особняка остался лишь фундамент, но я все же перебрался через ограду и зашагал в обход развалин напрямик через заросшие высокой травой газоны.

Провалившийся подвал особняка показался темной могилой, и в ту сторону не хотелось даже смотреть, да я и не стал. Просто постоял несколько минут у одного надгробия, затем перешел к другому, а потом выбрался за ограду и продолжил путь на вершину, где, запрокинув голову, уставился на венчавшую холм железную башню. Было в гигантской вышке никак не меньше двухсот метров, и, по слухам, именно она вдохновила небезызвестного Гюстава Эйфеля на постройку еще более грандиозного сооружения в Париже.

На моих глазах с ясного неба сорвался ослепительно-яркий росчерк молнии, и сразу дрогнула под ногами земля, а по округе разнесся оглушительный хлопок грома.

Я улыбнулся башне будто старому другу – да так оно и было! – и отправился на смотровую площадку, с которой открывался просто удивительный вид на вечерний город. Новый Вавилон уже полностью утонул в густых сумерках; центральные улицы сияли нервным блеском электрических ламп и мягким мерцанием газовых фонарей, но чем дальше, тем чаще попадались на глаза черные прорехи спящих кварталов. На шпилях башен горели сигнальные огни, такие же огоньки в небе помаргивали, отмечая движение многочисленных дирижаблей.

Смотровая площадка оказалась сильно замусорена, смотритель ржавого железного монстра заглядывал сюда лишь время от времени, а всем остальным не было до грязи никакого дела. Я застелил каменную скамью прихваченной с собой газеткой, уселся на нее, давая отдых усталым ногам, затем раскрыл чемоданчик и достал кральку салями. Нарезал колбасу перочинным ножиком, задумчиво взвесил в руке бутылку сливовицы, но от употребления алкоголя решил воздержаться.

Мне было это просто не нужно.

Посматривая на город с высоты холма, я взял кусочек салями и принялся задумчиво его жевать.

Когда послышался мерзкий стеклянный скрип, я не повел даже ухом. Невесть откуда взявшийся Зверь сграбастал бутылку сливовицы, воткнул страшенный коготь в пробку и легко выдернул ее из горлышка.

– Не возражаешь? – усмехнулся он, сверкнув своим жутким оскалом.

– Пей, – разрешил я. – Так и думал, что ты на огонек заглянешь.

– Становлюсь предсказуемым?

– Вообще – да.

Зверь надулся и отодвинулся от меня подальше. Я этому лишь порадовался: белая кожа альбиноса словно светилась изнутри, и от столь близкого присутствия вымышленного друга заломило зубы. Сила падшего переполняла Зверя, растворяя и меняя его телесную оболочку, она грозила в любой момент выплеснуться наружу и захлестнуть меня с головой.

Альбинос запрокинул бутылку и надолго приложился к горлышку, затем довольно крякнул и вытер широкую пасть тыльной стороной ладони. С исцарапанной бутылкой он отошел к самому краю обрыва, и сразу послышалось размеренное журчание.

– Отрадно осознавать, что есть в этой жизни нечто незыблемое и неизменное, – отметил я, когда альбинос вернулся обратно.

– Умничаешь, Лео! – укорил меня Зверь, помолчал и добавил: – Не будь ханжой!

– Как скажешь, – усмехнулся я и принялся вытирать носовым платком жирные от салями пальцы. Есть почему-то расхотелось.

Альбинос подцепил когтем кусочек колбасы, отправил его в рот и отвернулся к городу. Над головой сверкнула молния, скамья заметно вздрогнула, раскатисто прогрохотал гром. Почудился запах озона, а белые волосы Зверя встали дыбом, будто иглы дикобраза.

– Как думаешь, когда все пошло наперекосяк? – спросил я вымышленного друга, прекрасно осознавая, что задаю вопрос самому себе.

Зверь приложился к бутылке и покрутил когтистым пальцем у виска.

– С дуба рухнул? Лео, у тебя все хорошо!

– Серьезно?

– Драть, малыш! Сколько тебе лет?

– Двадцать два.

– Вот именно! – наставил альбинос на меня указательный палец, глотнул сливовицы, рыгнул и продолжил: – Тебе двадцать два года, а ты все еще жив. Не все могут похвастаться тем же. Знаешь, сколько гибнет до совершеннолетия, угодив под паровик, утонув или записавшись по дурости в колониальные войска? Да просто умерев от голода или замерзнув насмерть, в конце концов! Имя им – легион. Так что не жалей себя. Тебе вырезали сердце…

– Дважды…

Зверь кивнул.

– Тебе дважды вырезали сердце, а ты до сих пор жив! Да и тебе ли бояться смерти? Ты связан с суккубом и наперед знаешь, что именно ждет тебя в загробном царстве! Вечность боли. Драть! Целая вечность! Лео, да ты воистину бессмертен!

– Утешил…

– Но зато никто не наложит лапу на твою душу, пока ты жив.

Я досадливо поморщился.

– Меня больше беспокоит сохранность телесной оболочки.

– Так плюнь на все и беги.

– Не могу.

Зверь достал заткнутый за пояс кухонный нож и поковырял его кончиком меж неровных зубов, вычищая застрявший там кусочек колбасной оболочки.

– Нравится ощущать себя цепным псом императрицы? – спросил он с издевкой.

– Не в этом дело.

– Именно в этом, – уверил меня альбинос. – Ты полагаешь себя недооцененным. Думаешь, если справишься с заданием, тебя впустят с улицы в дом, позволят погреться у очага, накормят, напоят и уложат спать в тепленькую постельку?

– О чем ты говоришь?!

– Думаешь-думаешь! И ты прав, они действительно пустят тебя в дом, погладят по головке и уложат спать. Только ты уже не проснешься. Никогда! Семейка Хулиганов – милые шалунишки по сравнению с твоей родней!

– Принцесса странная, – согласился я. – Боится, что у нее в крови растворена сущность падшего и однажды тот может проснуться.

Альбинос достал сигару и раскурил ее, затем искоса глянул на меня и ухмыльнулся.

– Даже не знаю, Лео, насколько это нормально – обсуждать странности кузины с собственным вымышленным другом.

– Иди ты! – ругнулся я, впрочем, совершенно беззлобно.

Зверь в ответ лишь закудахтал от смеха.

– Выше нос! Ты самый везучий человек, которого я только знаю! – объявил он, встряхнув головой. – Шизофреник с раздвоением личности, который умудрился выпихнуть мистера Хайда в вымышленное тело, чтобы самому остаться с чистенькими руками!

– Все не так!

– Так! – рыкнул Зверь, и его глаза засверкали в ночи куда ярче огонька зажатой меж зубов сигары. – Имей смелость признаться в этом хотя бы самому себе!

– Сгинь! – огрызнулся я.

Зверь расхохотался, но я вовсе не собирался оставлять за ним последнее слово.

– Кстати, почему тебя не слышал тот ирландец в подвале?

– Такое случается, малыш, когда человек разговаривает сам с собой.

Я не стал ввязываться в бессмысленный спор с альбиносом, достал из кармана жестянку с леденцами и сунул один из них в рот. Покатал его между небом и языком, вздохнул и выплюнул в траву. Сладкого не хотелось.

Но это мне. Зверь моментально сграбастал банку, всыпал все леденцы разом в свою широченную пасть и захрустел ими, словно засахаренными орехами.

– Мой тебе совет, Лео, – проговорил он, нечетко выговаривая слова, – начинай делать то, что умеешь лучше всего.

– И что же это?

– Бояться, малыш! Драть! Разумеется, бояться!

Я ничего не ответил, да Зверь на ответ и не рассчитывал. Мощным замахом он отправил пустую бутылку куда-то в ночь и зашагал к башне на вершине холма. Я с интересом проследил за ним взглядом, но все оказалось до обидного банально. Альбинос попросту решил помочиться на одну из опор железной вышки.

Над головой вновь сверкнула молния, и сразу между башней и темной фигурой сыпанула искрами электрическая дуга.

– Драть, тряхнуло! – донеслось оттуда мгновение спустя. – Драть, вот это разряд! А-ха-ха!

Я сплюнул под ноги и отвернулся к окутанному ночью городу. Сейчас хотелось просто посидеть в тишине.