Часть шестая
Ангел. Проклятая кровь и воплощенные кошмары

Бывают ситуации, когда сознание просто отказывается воспринимать происходящее и не оставляет ощущение дурного сна. Кажется, что достаточно просто закрыть глаза, вновь открыть их – и чудесным образом ситуация изменится к лучшему сама собой.

Не изменится, уж поверьте на слово. Я в этом кое-что понимаю…

Новый Вавилон, оплот научного мира и сердце могучей империи, на поверку оказался гнилым яблоком. Проклятая кровь падших инфернальным червем подточила его изнутри и стала той отмычкой, что открыла дорогу потустороннему. И пусть заполошная стрельба доносилась пока только из Старого города, не приходилось сомневаться, что спешно возводимые баррикады не сумеют сдержать демонов надолго.

Оставалось надеяться на электромагнитные волны и, как ни странно, законы магии: по всем правилам проведения ритуалов опоясывавший Старый город круг, на котором располагались места жертвоприношений, должен был заточить потусторонних созданий внутри себя. Пусть не навсегда, а лишь на какое-то время, но заточить.

Свечение над городом мало-помалу угасло, но не исчезло полностью, а собралось жгучим багряным пятном прямо над императорским дворцом, словно гигантское дьявольское око. Высыпавшие на улицы горожане с ужасом наблюдали за небесным огнем; кто-то истерично кричал о скором конце света, кто-то сохранил присутствие духа и толковал о столкновении Земли с гигантской кометой. Простаки оплакивали безвременную кончину ее высочества, циники шептались о государственном перевороте. Самые умные при виде входящих в город армейских частей отправились со спешно упакованными чемоданами прямиком в порт, но таковых было совсем немного.

А вот сутолоки на улицах оказалось преизрядно. До Леонардо-да-Винчи-плац, куда взялся подвезти меня Томас Смит, мы в итоге добирались больше двух часов. То и дело приходилось гудками клаксона отгонять с проезжей части встревоженных зевак и пропускать бесконечные колонны кативших к центру броневиков и паровых грузовиков с безоткатными орудиями и мощными гаубицами на прицепах.

Высадив меня, сыщик отправился на центральный телеграф, намереваясь оповестить о случившемся Детективное агентство Пинкертона, а я перебрался через забор во двор лавки «Механизмы и раритеты» и постучал в заднюю дверь.

Александр Дьяк открыл почти сразу; подобно большинству горожан, он в эту ночь не спал.

– Что происходит, Леопольд Борисович?! – встревоженно спросил старый изобретатель.

Пока хозяин лавки отпаивал меня чаем, я быстро ввел его в курс дела.

– Все намного хуже, – заявил Дьяк, выслушав рассказ о событиях сегодняшнего дня. – Много-много хуже, Леопольд Борисович!

– О чем вы?

– Идемте, я покажу! – позвал изобретатель меня за собой в заднюю комнату.

Я допил чай, вновь наполнил стакан и лишь после этого отправился в подсобное помещение. В голове стоял туман, невыносимо хотелось спать, и только крепкий терпкий напиток хоть как-то позволял справляться с сонливостью.

В дальнем углу мастерской размеренно шуршал грифелем по бумажной ленте какой-то прибор. Дьяк встал рядом и пояснил:

– Это грозоотметчик, он ничего не излучает, просто регистрирует электромагнитные колебания. Я настроил его на нужную волну, и вот, посмотрите… – Дьяк протянул мне обрывок бумажной ленты, где змеилась непрерывная ломаная линия. – Это прибор фиксировал до вчерашнего дня. Но вечером картина изменилась самым кардинальным образом!

Различия между старым рисунком и линией, которую вычерчивал грозоотметчик сейчас, и в самом деле были видны невооруженным глазом. Экстремумы остались прежними, но в середине диапазона царила полная каша.

– Они изменили сигнал, – прошептал я. – Вот почему демоны вырвались из катакомб! Когда это произошло?

Александр Дьяк принялся рыться в своих бумагах, потом хлопнул себя по лбу и достал блокнот.

– За два часа до полуночи, – сообщил он, просмотрев рабочие пометки.

– Сразу после ритуала! – охнул я и заходил из угла в угол, а потом повернулся к изобретателю. – Это не случайное совпадение! Это предательство! Не знаю, кто в движении «Всеблагого электричества» отвечает за передачу сигнала, но мы должны заставить его восстановить правильные настройки!

Александр Дьяк лишь покачал головой.

– Боюсь, все не так просто.

– В смысле? – не понял я, отставил стакан с чаем на верстак и спросил: – Что вы имеете в виду, Александр?

Изобретатель тяжело вздохнул и пояснил свои слова:

– Боюсь, речь идет о другом сигнале на той же волне. Если совместить листы, то в графике становятся заметны элементы оригинального сигнала. Вчера вечером включился новый передатчик! Он работает на той же частоте, что и передатчики «Всеблагого электричества», и сигналы накладываются друг на друга. Это каким-то образом нарушает защиту…

Я покачал головой.

– Не верю в подобные совпадения.

– О совпадении и речи быть не может! – уверил меня Дьяк. – Посмотрите сами: новый излучатель передает чрезвычайно схожий сигнал и за счет этого заглушает старый.

– Это слишком сложно для меня.

– Помните, вы просили меня перевести в морзянку Pater Noster и передать его в эфир? А теперь представьте, что кто-то одновременно посылает такой же сигнал, но в обратном порядке, как это водится на черных мессах! Это просто аналогия, но сам принцип…

– О дьявол! Александр, кому вы направляли выкладки собственных исследований, Эдисону и Тесле? Так?

– Я никого ни в чем не обвиняю! – в штыки воспринял мои подозрения Александр Дьяк. – Не единожды случалось, что разные ученые совершали одни и те же открытия независимо друг от друга практически одновременно!

– Эдисон и Тесла, – повторил я, вспомнил о недавнем заговоре, когда преступники оказались вооружены электрическими метателями совместного производства «Кольта» и «Электрического света Эдисона» и вздохнул: – Эдисон…

– Прошу вас воздержаться от огульных обвинений! – возмутился Дьяк. – Это просто чудовищно!

– Бросьте, Александр! – перебил я изобретателя. – Мы не на суде! Расскажите об этом новом передатчике. Можно вычислить его местонахождение?

Дьяк вздохнул и поманил меня к задней двери. Распахнул ее и указал на багряные облака над дворцом.

– Передатчик там! – уверенно заявил старик.

– Почему вы так решили?

– Свечение облаков вызвано повышенной концентрацией потусторонней энергии, – пояснил изобретатель, закрывая дверь. – Судя по диаметру сияния, мощность передатчика невелика и он покрывает только центральную часть Старого города, а мой грозоотметчик ловит лишь отголоски его сигнала.

– В самом эпицентре… – пробормотал я. – Во дворце…

– Я постелю вам на диване, – предложил Александр Дьяк и, шаркая домашними тапками по полу, ушел в кладовку. – Утром поеду в лекторий «Всеблагого электричества», они должны знать, что происходит. И не отговаривайте меня, Леопольд Борисович. Не отговаривайте! Я все решил!

Я не стал даже пытаться.

На текущий момент инфернальное воздействие коснулось лишь района императорского дворца, но остальной город оставался в опасности до тех самых пор, пока работает таинственный передатчик. Вдруг его запустили не на полную мощность или он такой не один?

От тяжелых раздумий разболелась голова; в доме стало тесно и душно, словно я, подобно сказочной Алисе, вдруг увеличился в размерах.

– Александр! – окликнул я изобретателя. – Возьму ваш плащ?

– Вы куда-то собрались? – удивился старик.

– Пройдусь.

– Берите, конечно! – разрешил Александр и сразу забеспокоился: – Вы надолго?

– Дождитесь меня, – попросил я. – Сходим в лекторий вместе.

– Договорились! – обрадовался старик, приободренный моей поддержкой.

Жалея о невесть где позабытом реглане, я с трудом влез в слишком узкий и короткий плащ, нацепил на макушку синюю фетровую шляпу и вышел за дверь.

На улице с неба сыпалась мелкая холодная морось: я вышел с заднего двора лавки и поспешил на звуки стрельбы. Артиллерийская канонада в окрестностях императорского дворца не смолкала ни на миг, орудиям вторило стрелковое оружие – хлопали винтовки, часто-часто тарахтели пулеметы; изредка окна домов звенели от далеких разрывов бомб. В небе кружили армейские дирижабли, но к захваченному демонами району они приближаться не рисковали.

Горожан к этому времени на улицах заметно убавилось. Кого-то уговорили разойтись полицейские, кого-то распугал дождь. Да и смотреть особо было не на что: багряный пламень в небе над дворцом размеренно пульсировал, словно призрачное сердце, а в остальном ничего интересного не происходило.

Впрочем, хватало и тех, кто не поддался на уговоры констеблей и остался на мостах и тротуарах глазеть на свечение ночного неба. Слышались причитания из-за гибели наследницы престола и ругань на бестолковое правительство, но крамольные разговоры моментально стихали, стоило только оказаться поблизости полицейскому наряду.

Я в своем желании подобраться поближе к Старому городу оказался не одинок, и хоть выставленные на перекрестках постовые заворачивали любопытствующих назад, пронырам ничего не стоило отыскать обходные пути.

Постепенно шум выстрелов и взрывов приблизился, и на улицах начали попадаться армейские патрули, которые разгоняли зевак, не делая исключений ни для газетчиков, ни для служащих местных управ. Я решил не рисковать и по пожарной лестнице забрался на крышу четырехэтажного дома, рассчитывая осмотреться с высоты. До меня это место уже облюбовала стайка местных пацанов и два фоторепортера; вид на Старый город отсюда открывался на удивление неплохой, а багряное пятно в небе теперь, казалось, пульсировало прямо над нашими головами.

Дальше по улице темноту ночи то и дело разрывали вспышки винтовочных выстрелов, но по кому ведут огонь солдаты, отсюда было не разобрать. Не удавалось разглядеть этого даже приникшему к морскому биноклю дедку, который начинал грязно ругаться всякий раз, когда с расспросами к нему подлезал кто-то из пацанов.

Неожиданно дом вздрогнул и вроде бы даже покачнулся, а миг спустя кучей битого кирпича осыпался угловой особняк на соседнем перекрестке. К нему с басовитым рыком подкатил гусеничный паровик, опустил свой ковш и принялся сгребать обломки на проезжую часть, сооружая вторую линию обороны.

Отчаянно гудя клаксоном, его объехал броневик, кативший за собой на прицепе безоткатное орудие. Откуда-то сбоку донесся гулкий хлопок гаубицы, и сразу в Старом городе полыхнул разрыв зажигательного снаряда; к небу начали подниматься густые клубы дыма, коих и без того уже хватало с избытком. Горело никак не меньше дюжины домов, но орудие умолкло, лишь выпустив еще три или четыре фосфорных заряда.

– Генераторы Теслы! – всполошились вдруг мальчишки на другом краю крыши. – Едут! Генераторы Теслы едут!

Я перебежал к ним и увидел колонну броневиков, на башнях которых были установлены парные металлические штанги с медными шарами на концах. Между ними время от времени проскальзывали искры электрических разрядов.

– Ну, сейчас они вдарят! – азартно рассмеялся щербатый мальчишка, но полюбоваться на это нам не удалось: неожиданно с шумом распахнулась чердачная дверь и выбравшиеся на крышу констебли погнали всех вниз.

Когда под утро я вернулся в «Раритеты и механизмы», Александр Дьяк, несмотря на раннее время, уже отпер лавку, более того – в торговом зале оказалось не протолкнуться от посетителей. Но никто ничего не покупал, преподаватели академии пили кофе и обсуждали ночное происшествие, то и дело выбегая на улицу покурить. Эдакое выездное заседание дискуссионного клуба.

– Леопольд Борисович! – обрадовался изобретатель, запуская меня с черного хода. – В полдень в лектории «Всеблагого электричества» выступит Никола Тесла, и я попытаюсь с ним увидеться!

– Тесла? – удивился я. – Как он успеет прибыть в Новый Вавилон? Он ведь сейчас в Париже!

– Это же Тесла! – объявил Александр Дьяк с таким видом, словно это объясняло решительно все.

Впрочем, и вправду объясняло. Истории о Николе Тесле ходили самые невероятные.

– Говорят, приедет и Эдисон, – добавил изобретатель.

– Ну, Эдисону Атлантику точно не пересечь!

– Поговаривают, будто Эдисон прибыл в Новый Вавилон инкогнито еще неделю назад. Якобы он намеревался привлечь на свою сторону столичное отделение «Всеблагого электричества».

– Очень сомневаюсь.

– Вот и я тоже, Леопольд Борисович. А сейчас извините, вынужден вас оставить, – сказал Дьяк. – Мне надо позаботиться о гостях и подыскать продавца на замену. В ближайшие дни будет не до торговли.

Грядущая встреча с Николой Теслой невероятным образом воодушевила старого изобретателя. Он словно помолодел на полтора десятка лет, и у меня не повернулся язык разочаровать его, заявив, что едва ли ему получится пробиться к одному из высших иерархов «Всеблагого электричества» через многочисленных секретарей и помощников.

Вместо этого я сварил себе кофе, такой крепкий, какой только смог.

К одиннадцати часам во рту у меня стояла столь дикая горечь, по сравнению с которой вкус листьев коки мог показаться даже приятным. В глаза словно насыпали полпригоршни мелкого песка, и хотелось лишь одного – лечь и уснуть. Но спать было некогда. Да и нельзя…

– Как я выгляжу? – поинтересовался Александр Дьяк, пройдя в заднюю комнату в своих лучших визитке и полосатых брюках.

– Очень солидно, – зевнул я и спросил: – Уже пора?

– Да, извозчик нас ждет.

Оставив лавку на попечение нанятого Дьяком студиозуса, мы вышли на улицу и велели извозчику ехать к лекторию «Всеблагого электричества», но, честно говоря, пешком получилось бы добраться до места гораздо быстрее. На дорогах было не протолкнуться от телег, карет и самоходных экипажей, да еще полицейские то и дело останавливали движение, давая проехать колоннам армейской техники.

При этом особой паники среди горожан не наблюдалось. В окрестностях императорского дворца в большинстве своем располагались государственные учреждения, и число пропавших без вести было относительно невелико. Многие сокрушались о гибели наследницы престола, но не слишком сильно: слухи о слабом здоровье принцессы ходили с самого рождения и особых чаяний на ее долгое правление не питали даже самые неисправимые оптимисты.

Мрачное свечение в небесах с наступлением рассвета угасло и больше не пугало людей своим зловещим багрянцем, но отзвуки далеких выстрелов не давали обывателям счесть ночное происшествие дурным сном, поэтому площадь вокруг лектория оказалась полностью запружена горожанами. Столпотворение там царило такое, что кинохроникеру пришлось забраться на постамент памятника Амперу, Ому и Вольте, а нас извозчик и вовсе высадил за два квартала до места назначения.

Полагаю, многие пришли сюда вовсе не из желания увидеть знаменитого Теслу, а стремясь вернуть себе пошатнувшееся душевное равновесие: рвавшийся к небу двумя стальными мачтами лекторий «Всеблагого электричества» служил наглядным подтверждением беспредельного могущества науки. Вокруг огромных медных шаров, что венчали изящные конструкции, трепетали короны электрических разрядов; воздух там регулярно вспыхивал ослепительными искрами, и тогда над площадью разносились резкие щелчки. Сегодня они никого не пугали; напротив – им радовались и ждали с откровенным нетерпением.

Электричество – это сила!

Хотелось бы и мне верить в это так же беззаветно, как и прежде…

Придержав Александра за руку, я привстал на цыпочки, оглядел площадь и пришел к неутешительному выводу, что через центральный вход нам в лекторий не попасть. К воротам выстроилась столь внушительная очередь, что мест внутри для всех желающих не могло хватить, даже реши люди стоять друг у друга на головах. Констебли уже начали вклиниваться в толпу, отсекая от лектория большую ее часть.

– В подобных случаях членов движения должны запускать через служебный вход, – предположил изобретатель, и мы поспешили в обход здания.

От усталости кружилась голова; чужие эмоции накатывали со всех сторон, ударялись невидимыми волнами лихорадочного возбуждения и едва не сбивали с ног. Мой талант по-прежнему спал, но чувствительность к чужим фобиям никуда не делась, и ментальный ураган буквально сводил с ума. За сотню метров я вымотался так, словно не шагал по площади, а карабкался вверх по отвесной стене.

К счастью, с обратной стороны лектория людей собралось куда меньше, и постепенно мое сердцебиение пришло в норму, а голова перестала кружиться. Но резкие отголоски чужих страхов продолжали колоть, даже когда мы уже выбрались из толпы.

– Нам туда! – уверенно объявил Александр Дьяк и потянул меня к задней калитке, у которой помимо служителя лектория сейчас дежурило два вооруженных револьверами и дубинками констебля. Еще полдюжины полицейских с самозарядными карабинами было рассредоточено по территории.

Общаться с бывшими коллегами мне нисколько не хотелось, и незаметно я отстал от изобретателя, решив дождаться его возвращения на улице. Привлечь своим бесцельным шатанием внимание констеблей опасаться не приходилось: пусть с этой стороны и было не столь многолюдно, как у главных ворот лектория, но зевак хватало и здесь. Один пройдоха-газетчик и вовсе воспользовался монтажными когтями, чтобы взобраться на телефонный столб.

Достав носовой платок, я вытер покрывшееся испариной лицо и вдруг увидел, как Александр Дьяк разворачивается и шагает от калитки прямиком ко мне.

– Нет-нет! – по-своему расценил я эту ситуацию. – Идите сами! Я подожду вас на улице, внутри будет жуткая духота.

– Леопольд Борисович! Меня не пропустили, можете себе представить?! – возмутился изобретатель. – Сказали, что по спискам запускают через центральный вход! Придется идти обратно!

– Идите, Александр, – вздохнул я. – Идите. А мне надо промочить горло.

Изобретатель с обреченным вздохом отправился в обратный путь, а я выстоял очередь к уличной палатке, но в самый последний момент передумал и газированную воду с сиропом покупать не стал. Вместо этого зашел в уличное кафе и попросил домашнего лимонада. После горького кофе напиток показался божественной амброзией; я не удержался и выпил второй стакан, потом расплатился и вернулся на площадь.

Там я походил вдоль ограды лектория и неожиданно понял, что голоден как волк. Это немного даже удивило: хорошим аппетитом в последнее время я похвастаться не мог. Да и лимонад уже сто лет не пил. А тут накатило.

«Стоило сразу кувшин взять», – усмехнулся я и попытался разобраться в эмоциях окружавших меня людей, но сумел уловить лишь смутную нервозность; талант так и не пробудился, и чужие страхи ускользали, будто вода сквозь пальцы.

Это раздражало.

Тут на площадь выехал кортеж из трех самоходных экипажей, и сидевшие за столиками уличных кафе газетчики мигом повскакивали со своих мест и засверкали вспышками фотокамер.

– Тесла! Тесла приехал! – зазвучало со всех сторон.

Служители лектория быстро распахнули задние ворота, а пришедшие им на помощь констебли оттеснили загородивших проезд зевак. Репортеры бежали вслед за самоходными колясками, едва не бросаясь под колеса, выкрикивали вопросы, хлопали по боковым стеклам и крыльям, но кортеж проехал в ворота, не сбавляя хода.

Вопреки обыкновению, общаться с пишущей братией Тесла не пожелал.

Или же на этом настояла его охрана?

Разочарованные газетчики начали расходиться, на ходу выясняя отношения и переругиваясь друг с другом, а вот забравшийся на столб репортер продолжил наблюдение за территорией лектория, и не подумав спуститься вниз.

Меня заинтересовала необычная фотокамера в его руках, и я направился к столбу, но разглядеть журналиста не смог: тусклое осеннее солнце светило через пелену облаков прямо в глаза. Я приставил ладонь ко лбу, заметил краешек русой бородки и неожиданно понял, что с репортером мы точно встречались раньше.

Но кто он такой? Приятелей среди газетчиков у меня отродясь не водилось.

И вдруг я узнал его и едва не разинул рот от удивления.

На столб взобрался Иван Соколов, русский светский обозреватель!

Рамон Миро упоминал о некоем русском, искавшем на Слесарке взрывчатку, а другой мой случайный знакомый некогда отрекомендовал Соколова как человека, разделяющего убеждения анархистов. И хоть обмолвившийся об этом улыбчивый толстяк Красин впоследствии оказался подлецом и наемным убийцей, не доверять его суждению о Соколове не было никаких причин.

Отступив на шаг от столба, я взглянул на констеблей у ворот и заколебался, не зная, стоит ли привлекать к себе их внимание, и сразу в бок уткнулось что-то твердое.

– Без глупостей! – предупредил подступивший со спины человек.

– Помяни черта… – охнул я, поскольку голос оказался мне прекрасно знаком.

Пистолетный ствол под ребра упер не кто иной, как Емельян Красин!

– Леопольд Борисович! Разве вы не рады меня видеть? – разыграл добродушное удивление толстяк.

– Воображал нашу встречу… несколько иначе, – натянуто улыбнулся я.

– О, могу себе представить! – добродушно хохотнул Красин.

После того как Емельян Никифорович усыпил меня газом, я резонно решил, что его нанимателем был свихнувшийся архитектор Тачини, теперь же все виделось в несколько ином свете.

– Что вы задумали? – спросил я, косясь на толстяка самым краешком глаза, но разглядеть получилось лишь смазанный силуэт дородного человека в темном пальто и котелке.

– На кой черт задавать вопрос, ответ на который вам и без того известен?

– Собираетесь взорвать лекторий? Но зачем?! Там собрался цвет научной мысли империи!

Красин только фыркнул.

– Цвет научной мысли?! Да это сборище ретроградов и бюрократов от науки, бесконечно далеких от интересов простого народа! Буржуазные прислужники крупного капитала – вот кто они такие! И принести пользу рабочему классу эти господа могут лишь собственной смертью! Наша акция станет той искрой, из которой возгорится пламя, а затем и пожар мировой революции!

– Сейчас не время! – попытался урезонить я собеседника. – Потусторонние силы ворвались в город, нужно использовать любую возможность выжечь эту заразу!

– А нужно ли? – усомнился Емельян Никифорович. – Если Новый Вавилон провалится под землю, если скроется под водами вся Атлантида, остальное человечество от этого лишь выиграет. Вторая Империя – это тюрьма народов! Чем раньше она падет, тем лучше! Новый Вавилон должен быть разрушен!

И все же меня не покидало ощущение, что привело сюда русских анархистов отнюдь не стремление провести акцию устрашения, которая неминуемо попадет на передовицы всех мало-мальски значимых изданий. Или, по крайней мере, не оно одно…

– На кого вы работаете? – спросил я. – Кто приказал взорвать лекторий именно сейчас?

– Мы боремся за права простого народа…

– Пустые слова! – оборвал я собеседника. – Как вас приставили к Меллоуну и Тачини, так и эту цель спустили тоже сверху. Никакие вы не борцы за идею, а обычные платные провокаторы!

– У вас слишком длинный язык, Лев Борисович! – проговорил Красин с нескрываемой угрозой. – Для человека в вашем положении это чревато серьезными неприятностями!

– Да что вы говорите? – усмехнулся я и спросил: – Вы работаете на герцога Логрина? Или все же на Новый Свет? На тот самый крупный капитал?

Ответ на этот откровенно провокационный вопрос меня нисколько не интересовал. Важно было сбить Красина с толку неожиданным заявлением, и, судя по тому, как дрогнул упертый мне под ребра ствол, последние предположения угодили точно в цель.

Не теряя ни мгновения, я скрутил корпус, одновременно сдвигаясь в сторону от оружия. Тотчас грохнул выстрел, и стоявший перед нами господин в элегантном макинтоше всплеснул руками и повалился на мостовую. Мне лишь обожгло бок.

Ухватив руку противника с оружием, я выкрутил ее и поднырнул под плечо Красина, а потом резко выпрямился, взваливая его тушу себе на спину. Поясница хрустнула, но острая боль в связках не помешала провести борцовский прием, и я перебросил тучного анархиста через себя.

Толстяк рухнул на брусчатку с такой силой, что под ногами дрогнула земля. Так показалось в первый миг, а потом взрывная волна с ужасающей силой шибанула в грудь, отбросила на спину и покатила кубарем. По ушам ударил ужасающий грохот, и здание лектория «Всеблагого электричества» сложилось, будто непрочный карточный домик. Мачты с медными шарами накренились и рухнули на площадь, к небу взметнулось настоящее облако пыли.

Когда удалось отлипнуть от мостовой и оглядеться, всюду валялись разбросанные ударной волной люди, но серьезно пострадала лишь стоявшая за оградой охрана. Меня самого контузило, в ушах стоял сплошной звон, да еще горела огнем обожженная пороховыми газами кожа на боку, где в пиджаке обнаружилась длинная узкая прореха.

Я попытался встать с брусчатки, но тотчас навалилось головокружение, а в глазах посерело, и пришлось остаться на холодных камнях. Звуки так и не вернулись, краски померкли, и происходящее виделось дурным черно-белым фильмом: одни горожане пьяными движениями нокаутированных боксеров поднимались с земли, другие в панике разбегались с площади, стремясь поскорее покинуть опасное место. Мало кто задержался оказать помощь пострадавшим при взрыве, и на выходивших к лекторию переулках в один миг образовалась ужасная давка.

Шок. Это просто шок.

«Красин!» – мысль эта молнией промелькнула в голове; я повернулся и увидел, как толстяк тяжело привстает на четвереньки. Из его ушей струилась кровь, в остальном от взрыва он нисколько не пострадал.

Я направил на него вытащенный из кармана «Цербер», но в глазах двоилось, а рука ходила ходуном, и прицелиться не получилось. Анархист заметил меня и страшно оскалился; одной рукой он уперся в брусчатку, другой потянулся за валявшимся в шаге пистолетом.

«Цербер» трижды плюнул огнем – совершенно бесшумно, я лишь ощутил, как толкнулась в ладонь рукоять. Красин вздрогнул и уткнулся лицом в мостовую. Первые две пули угодили ему в бок и плечо, а последняя пробила висок, и по камням вокруг головы начало растекаться кровавое пятно.

Совершенно машинально я поменял съемную кассету пистолета на новую и поднялся на ноги, но к этому времени второго анархиста уже и след простыл. Соколов удрал.

– Сволочь! – выругался я, спрятал руку с пистолетом в боковой карман пиджака и, пошатываясь словно пьяный, зашагал в обход покосившейся, а местами и полностью обвалившейся ограды лектория.

Серьезно пострадавших на площади перед обрушившимся зданием было немного: в основном контуженные горожане разбредались по окрестным улицам самостоятельно, а неотложная помощь требовалась лишь тем, кому не повезло попасть под удар разлетевшихся из окон осколков витражей. Но вот у главного входа, где вырвалась из здания взрывная волна, брусчатка оказалась полностью залита кровью; там валялись переломанные тела и оторванные конечности. Из-за обрушившихся перекрытий подвала правое крыло лектория полностью ушло под землю, и было даже страшно представить, сколько людей угодило в провал мостовой.

Расталкивая счастливчиков, которые не успели попасть в лекторий, я начал пробираться к центральным воротам и вдруг заметил Александра Дьяка, который брел навстречу, зажимая ладонью окровавленный лоб.

– Александр! – крикнул я, но изобретатель меня не услышал.

Я пробрался к старику и обхватил, помогая удержаться на ногах. От соседних домов уже спешили на помощь добровольцы, но я повел Дьяка не в одно из окрестных кафе, где развернулись импровизированные пункты первой помощи, а прямиком к выехавшей на площадь карете «скорой помощи». Санитары побежали за тяжелоранеными с носилками, принимать пострадавших у экипажа остался врач. Александр Дьяк ему серьезно раненным вовсе не показался, но я выгреб из бумажника несколько сотенных банкнот и запихнул скомканные купюры в нагрудный карман халата медика.

– Не заставляйте убеждать вас по-иному, – произнес я после этого, не слыша собственного голоса.

Врач поежился и разрешил уложить Дьяка на одно из свободных мест.

Когда через пять минут карета укатила в госпиталь, а на смену ей приехало несколько новых, я сунул руки в карманы и зашагал прочь, спеша убраться с площади, прежде чем полицейские перекроют соседние улицы и начнут тотальную проверку документов.

Что облавы непременно последуют, я нисколько не сомневался и потому, когда кто-то ухватил сзади за руку, крутнулся на месте излишне резко и лишь в самый последний момент успел сдержать удар уже приподнятого локтя. За спиной оказался вовсе не излишне ретивый констебль, а Елизавета-Мария, суккуб.

– Ты здесь что делаешь? – опешил я от удивления.

Елизавета-Мария принялась что-то быстро говорить, но для меня она лишь беззвучно открывала рот. Слух так и не восстановился, в ушах стоял сплошной звон.

– Не слышу! – сказал я ей и немедленно заработал увесистую затрещину.

– Так лучше? – спросила суккуб.

Спросила – и я прекрасно разобрал ее слова. После хлесткой пощечины в голове что-то щелкнуло, и меня вмиг окружила ужасная какофония. Кто-то кричал, кто-то плакал навзрыд, выл и скулил. Неподалеку надрывался колокол пожарной команды, пронзительно свистели полицейские, неразборчиво хрипела тарелка уличного громкоговорителя, и действительность враз перестала казаться жуткой кинохроникой.

Все это происходило здесь и сейчас. И происходило со мной!

Я немедленно ухватил Елизавету-Марию за руку и потащил ее с площади.

– Да подожди ты! – возмутилась суккуб. Ноздри ее азартно раздувались, а кончик языка то и дело пробегал по тонким бледным губам. Человеческие страдания привлекали ее демоническую натуру, и наблюдать за этим было попросту неприятно.

Поэтому я не стал ничего слушать и буквально поволок за собой суккуба, которая вновь вырядилась не слишком подобающим для приличной дамы образом. Нет, блуза и велосипедные штаны-блумеры нареканий не вызывали, но красная косынка и рыжая кожаная куртка смотрелись предельно провокационно.

– Да куда ты меня тащишь?! – возмутилась Елизавета-Мария уже в переулке. – Я оставила коляску на другой стороне площади!

– Не кричи! – потребовал я. – Меня один раз уже сегодня контузило!

– Оно и видно!

– Как ты меня нашла?

– Это было несложно. Мы ведь связаны с тобой, не забыл?

Я несколько раз глубоко вздохнул, отошел с тротуара, по которому то и дело пробегали перепуганные горожане, к стене дома и спросил:

– Что тебе надо?

– Лилиану увезли полицейские! – объявила Елизавета-Мария, и у меня сердце от ужаса остановилось.

Просто взяло и остановилось. Душу пронзил страх, звуки вновь смолкли, а мир посерел. На мгновение показалось, будто я умер, а возможно, я и в самом деле умер, но через растянувшийся на целую вечность миг сердце забилось снова, только уже четче, резче, злей.

Пульс болезненными ударами начал отдаваться в висках, за глазами растеклась невыносимая ломота. Я поднял взгляд на Елизавету-Марию, та невольно попятилась назад.

– Когда? – прохрипел я. – Когда это случилось?

– Около часа назад, – сообщила Елизавета-Мария. – Она только вернулась от родителей.

Дьявол!

Я со всей силы саданул себя кулаком по ладони.

Дьявол! Дьявол! Дьявол!

Ну что мне стоило позвонить и предупредить ее? Почему я даже не подумал об этом?

– Лео! – дернула меня за рукав суккуб. – Лео, успокойся!

Но я не мог успокоиться. Сейчас я мог думать лишь о Лилиане. Из Ньютон-Маркта мне ее не вытащить, но задержание наверняка устроил Бастиан Моран, он мог отвести ее куда угодно. Возможно, еще есть шанс…

– Лео! – рявкнула рассвирепевшая Елизавета-Мария. – Тебе передали записку!

– Что?

– Полицейские передали тебе записку! Вот, смотри!

Трясущимися руками я развернул помятый листок, на нем оказался записан телефонный номер. Телефонный номер – и больше ничего.

Я огляделся по сторонам и в битком набитую аптеку не стал даже заходить, а вместо этого забежал в небольшой отель, где сослался на полицейскую необходимость и потребовал у портье телефон.

Дальше ссылаться на полицейскую необходимость пришлось еще не раз и не два – все линии оказались перегружены срочными звонками, и неизвестно, когда дошла бы очередь до меня, если б на листке не оказался записан один из номеров Ньютон-Маркта.

Трубку поднял Бастиан Моран.

– Говорите! – рявкнул он, не утруждая себя правилами приличия.

Впрочем, удивительно, что у него вообще нашлось время отвечать сейчас на телефонные звонки.

– Это Леопольд…

– Никаких имен! – резко бросил старший инспектор.

– Если с ней…

– Заткнись и слушай! – вновь перебил меня Моран. – Встретимся там, где ты отыскал музу. Ровно в три. Не опаздывай и приходи один. И без глупостей!

Я попытался вставить хоть слово, но старший инспектор моментально разорвал соединение. Повторно дозвониться до него уже не получилось.

– В какую историю ты вляпался на этот раз? – спросила меня Елизавета-Мария, когда мы вышли на улицу и зашагали в обход площади к ее самоходной коляске.

– История все та же, – вздохнул я, посмотрел на суккуба и предупредил: – Мне понадобится твоя помощь.

– Услуга за услугу.

– Помощь нужна не мне, а Лилиане. Вы ведь с ней подруги, так?

– Услуга за услугу, – повторила Елизавета-Мария.

– Просто позаботься о ней…

– Лео, ты не понимаешь! – недобро глянула на меня суккуб. – Альтруизм чужд моей натуре. Ты мне, я тебе. Или ищи кого-то другого.

Заключать с инфернальной тварью очередную сделку не хотелось просто до скрежета зубовного, и я принялся мысленно перебирать возможные кандидатуры, но никто из моих знакомых не помог бы избежать кровавой бойни; наоборот – участие любого из них делало ее неизбежной.

– Ладно! – с обреченным вздохом сдался я. – Чего ты хочешь?

– Силы, разумеется! – рассмеялась Елизавета-Мария. – Подарив мне на несколько минут силу падшего, ты лишь раздразнил меня! Могущество – вот чего я желаю. И будь уверен – второго такого шанса я не упущу.

– Я не могу тебе этого дать. Ты же знаешь, что не могу!

– Сейчас не можешь, но ничего страшного, я подожду. Как только ты получишь такую возможность, ты наделишь меня силой. Поклянись.

– Этого может не случиться никогда.

– Как однажды сказал ты сам: никогда – это очень долго. Я верю в тебя, Лео. Клянись или проваливай.

Я достал карманный хронометр, взглянул на него и спрятал обратно.

– Если я пообещаю наделить тебя силой, ты поможешь освободить Лилиану и прикроешь меня при разговоре с Мораном?

– Могу даже оторвать ему голову, – неприятно улыбнулась суккуб.

– Не надо никому ничего отрывать!

– Почему нет? Давно не ощущала такого подъема сил!

– Так ты поможешь или нет?

– Освободить Лилиану. Прикрыть тебя. Я сделаю это.

– Хорошо! – хрипло выдохнул я. – Взамен я клянусь наделить тебя силой, как только у меня появится такая возможность.

Стоило лишь произнести эти слова, и я сразу уловил неприятное давление, словно клятва обрела некую материальность и повисла дополнительным грузом на моей и без того порченной сделкой с порождением преисподней душе.

– Отлично! – расплылась Елизавета-Мария в кровожадной улыбке. – Что надо делать?

– Едем в Греческий квартал, – распорядился я.

– Тебе там назначили встречу?

– Да, неподалеку от варьете, где ты встречалась с Альбертом.

Суккуб задумчиво кивнула и вдруг негромко рассмеялась.

– Что такое? – насторожился я.

– Удивительно! – покачала головой Елизавета-Мария. – Говорят, что трагедия имеет обыкновение повторяться в виде фарса, а у нас все наоборот. Сначала фарс, теперь трагедия.

– Не надо трагедий! – отрезал я, хотя прекрасно понял мысль суккуба: мой прежний начальник – инспектор Уайт некогда похитил ее, желая добиться от меня содействия в одном безумно опасном, если не сказать просто безумном, деле.

А похищение суккуба – это ли не доведенный до предела абсурд?

Сейчас же все обстояло с точностью до наоборот. На кону стояла моя жизнь и жизнь Лилианы, и это уже был никакой не фарс, а самая настоящая драма.

И я не удержался и тихонько выдохнул себе под нос:

– Трагедия, драть…

Договориться о присмотре за самоходной коляской с племянником владелицы «Прелестной вакханки» – варьете, где одно время снимал апартаменты Альберт Брандт, – получилось без всякого труда. Уверен, даже не посули я парнишке за беспокойство пять франков, тот по собственной инициативе забрался бы в кабину, стоило только нам скрыться из виду, да так и просидел бы все это время за рулем.

Сложности возникли там, где не ждал. Загнав коляску на тихую набережную узенького канала, Елизавета-Мария первым делом распахнула багажный сундук и извлекла из него саблю моего деда.

– Какого дьявола ты творишь?! – возмутился я. – Как ты собираешься ходить с ней по улицам? На тебя и так все глазеют, не хватало еще только, чтобы постовые прицепились!

– Ты хочешь, чтобы я тебе помогла, или нет? – последовал холодный ответ.

– Я хочу добраться до места без перестрелок с полицией!

Суккуб шумно вздохнула, но спорить не стала и спрятала саблю обратно.

– Сам будешь виноват, если что-то пойдет не так.

– Уверен, ты справишься! – парировал я и узкими улочками Греческого квартала повел Елизавету-Марию к месту встречи со старшим инспектором.

В любой другой день поглазеть на эмансипированную фифу в брюках и кожаной куртке сбежались бы все окрестные пацаны, но сейчас район словно вымер. Большинство лавок не работало, ставни были закрыты, двери заперты. Не спешили на рынок в сопровождении малых детей матроны, не сидели на приставленных к стенам домов стульях старики. А те немногочисленные горожане, что попадались навстречу, обычно ускоряли шаг и переходили на другую сторону дороги.

В Новый Вавилон пришел страх. Я чувствовал его столь же явственно, как привкус брошенных в кувшин с лимонадом листьев мяты.

– Не собираешься надеть очки? – спросила вдруг Елизавета-Мария. – От тебя люди шарахаются!

– Брось! – отмахнулся я.

Тогда суккуб вынула пудреницу, раскрыла ее и дала посмотреться в круглое зеркальце. Я взглянул на собственное отражение и озадаченно присвистнул: былая прозрачность глаз сменилась явственным свечением, словно в голове у меня горела электрическая лампа в двадцать или даже сорок свечей.

Но как такое могло произойти? Неужели страх за Лилиану стал тем катализатором, что возродил к жизни мой ослабленный электротерапией талант?

Не став ломать над этим голову, я без промедления достал из кармана темные очки, одно из стекол которых прочертила длинная трещина, и нацепил их на нос.

– Так лучше?

– Вид у тебя… – поморщилась Елизавета-Мария, но сразу махнула рукой. – Впрочем, сойдет!

И в самом деле, к этому времени Греческий квартал уже остался позади, и на глаза то и дело попадались заколоченные досками окна и выломанные двери домов. Хватало и сгоревших остовов некогда солидных и ухоженных особняков, а вдалеке над крышами домов и вовсе маячила стрела стенобойной машины. Не иначе кто-то из ушлых дельцов решил скупить часть пришедшего в запустение района и застроить ее доходными домами. Здесь даже поставили временные столбы с воздушной линией телефонной связи, но тот дом, где я некогда отыскал изводившую Альберта музу, за прошедшее время, казалось, нисколько не изменился.

Я остановился на соседнем перекрестке, а Елизавета-Мария ловко перебралась через покосившуюся ограду и отправилась на разведку прямиком через дворы.

Вскоре она вернулась и окликнула из-за меня забора.

– Да? – отозвался я.

– Двое на первом этаже. Курят, – сообщила суккуб. – Возможно, кто-то есть в подвале, но не уверена. Дом… странный. Я почти ничего не почувствовала.

Я посмотрел на часы – была половина третьего. Решив не тянуть время попусту, я расстегнул кобуру с пистолетом и спросил:

– Сможешь прикрыть?

– Дай мне пять минут. Заберусь с соседней крыши на чердак, оттуда спущусь в дом.

– Только не шуми. Ничего не предпринимай, пока я не позову.

– Надеюсь, на входе тебе не перережут горло, – усмехнулась Елизавета-Мария и скрылась из виду.

Я выждал оговоренное время и зашагал к заброшенному особняку, уже нисколько не скрываясь, посередине дороги. В животе словно смерзся ледяной комок, и оставалось лишь подбадривать себя поддержкой суккуба. Елизавета-Мария кровно заинтересована в моем благополучии, она всех голыми руками порвет, только бы заполучить обещанную ей толику силы. И все же было страшно. Очень страшно.

Но я шел вперед. Просто не оставалось ничего иного.

Как бы глупо это ни было, мне требовалось вызволить Лилиану буквально позарез, во что бы то ни стало. Я обязан был позаботиться о подруге! Иначе…

Даже думать не хотелось о том, что случится иначе.

Ужас бился внутри меня, но не вгонял в ступор, а, напротив, подталкивал в спину и нашептывал на ухо: «Убей, убей, убей!» Мало кто отдает себе отчет, но страх далеко не всегда заставляет человека отступить, зачастую страх толкает человека на столь безумные поступки, что потом, стоя с ножом в руке посреди залитой кровью комнаты, он и сам не понимает, как его угораздило сорваться и угодить в такой переплет.

Что дело кончится кровью, я нисколько не сомневался. Желай Бастиан Моран добиться моей явки с повинной, заставил бы прийти в Ньютон-Маркт. Но нет же, назначил встречу у черта на куличках. И явно неспроста…

Когда я через распахнутую калитку прошел во двор заброшенного особняка, нервы были напряжены до предела. Тронь – не зазвенят даже, а палец до крови порежут.

И потому, когда из дома выступил подтянутый парень в неброском сером костюме и фетровой шляпе, рука лишь каким-то чудом не рванула из кобуры «Штейр-Хан» сама собой.

Уж не знаю, что помогло не натворить глупостей: удивительное для столь нетривиальной ситуации спокойствие подручного старшего инспектора или четырехствольная лупара в руках его напарника, крепкого дядьки средних лет.

– Оружие! – указал молодой парень на рассохшийся деревянный стол, вероятно вытащенный во двор специально для этого.

Я попытался с помощью своего возродившегося таланта уловить хоть какие-то отголоски страха, но нисколько в этом не преуспел. Подчиненные Морана оказались совершенно спокойны, будто находились при исполнении служебных обязанностей, и это обстоятельство изрядно удивило своей неправильностью. Но выложить на стол сначала «Штейр-Хан», а затем и «Цербер» удивление не помешало.

– Повернитесь! – потребовал парень после этого. – Руки в стороны, ноги на ширине плеч.

Я повиновался, и меня ловко охлопали от щиколоток и до ворота, где обычно прячут шейные ножи. Действовал при этом молодой человек столь расчетливо, что ни разу не перекрыл линию стрельбы своему старшему напарнику с лупарой.

– Что в карманах? – спросил он, прощупав рукава пиджака. – Все на стол!

Пришлось избавляться от перочинного ножа, бумажника, запасных кассет для «Цербера» и снаряженных обойм к «Штейр-Хану».

– Оставляйте! – распорядился парень.

– Серьезно?

Парень пропустил мой риторический вопрос мимо ушей и указал на дверь.

– Проходите в дом. Вас ждут в подвале.

Я в недоумении склонил голову набок.

– А как же почетный караул?

– Проходите в дом и спускайтесь в подвал, – последовало повторное распоряжение.

Недоуменно хмыкнув, я поднялся на крыльцо, ожидая, что вслед за мной двинется дядька с лупарой, но тот лишь посторонился, освобождая дорогу, а сам остался стоять на улице.

В полном одиночестве, под скрип рассохшихся половиц я двинулся к лестнице в подвал. За прошедшие с моего последнего визита сюда полтора года особняк пришел в полное запустение: пол покрывала корка грязи, бумажные обои отклеились от стен и свисали неряшливыми лохмотьями. Дом, казалось, стремился исторгнуть из себя потустороннюю заразу, обустроившую здесь свое логово, но отрава проникла слишком глубоко. Вместо очищения происходило саморазрушение.

Встав на верхней ступеньке уходившей в подвал лестницы, я посмотрел вниз и нервно поежился. Спускаться не хотелось. С детства подвалы терпеть не могу. Всякий раз мне казалось, что обратно уже не подняться, а сейчас ожидание смерти и вовсе было сильно как никогда.

– Спускайтесь, Леопольд! Спускайтесь! – послышался вдруг голос Бастиана Морана. – Хватит уже топтаться на месте и скрипеть половицами! У меня сегодня крайне напряженный рабочий график!

Злость помогла перебороть сомнения, и я решительно зашагал по прогнившим ступеням шаткой лестницы. Алтаря полагавшей себя древнегреческой музой твари в подвале не оказалось, вместо него вниз спустили два табурета. На одном из них, закинув ногу на ногу, сидел Бастиан Моран. Второй был пуст.

– Где Лилиана? – первым делом спросил я старшего инспектора.

– Присаживайтесь, – указал тот пистолетом на свободный табурет.

– Если с ней что-то случится…

– Заткнись и садись! – повысил голос Бастиан Моран, а когда я повиновался, продолжил: – Сразу хочу предупредить, что с твоей пассией ничего не случится в любом случае. Ее просто допросят и доставят обратно домой. Но вот что станется с тобой, Леопольд, зависит исключительно от того, сумеем ли мы найти общий язык.

– Вы серьезно?

– Хватит юродствовать! – сорвался старший инспектор. – В городе творится черт знает что, а я впустую теряю с тобой время! Либо начинай говорить, либо тут тебя и закопают!

Людям нужна надежда, пусть даже она противоречит здравому смыслу. Искусные манипуляторы цепляют ею человека, словно рыболовным крючком. Полицейские следователи преуспели в этом лучше остальных; я прекрасно знал это, но все же решил ухватиться за протянутую соломинку.

– Что вам надо? – напрямую спросил я старшего инспектора.

– Шлюхи, ацтеки и какой-то заговор – о чем ты вчера толковал? Что тебе известно о ритуальных убийствах?

Я взглянул на собеседника с неприкрытым удивлением.

– Серьезно? Об этом хотите поговорить?

– Ты тратишь мое время! – ледяным тоном произнес Бастиан Моран. – Мне твое общество не доставляет никакого удовольствия, поэтому просто отвечай на вопрос! Чем раньше мы с этим закончим, тем лучше!

Тянуть время не было никакого резона, поэтому я вкратце рассказал старшему инспектору все, что узнал о замысле ацтеков от Томаса Смита, а под конец после недолгих колебаний поделился и собственными соображениями на этот счет. Нечто в поведении Морана навело на мысль, что в детали заговора его посвятить не удосужились.

– Полагаешь, за прорывом инфернального стоит герцог Логрин? – задумчиво произнес старший инспектор, выслушав мой рассказ. – Откуда такая уверенность?

– Is fecit, qui prodest – блеснул я своим знанием латыни.

– Вздор! – вспылил Бастиан Моран. – Ставить империю на грань развала – не в интересах регента! От кронпринцессы можно было избавиться сотней не столь разрушительных способов!

– Он пытался, – сообщил я. – Но ему не удалось. И вполне может статься, на этот раз союзники из Нового Света не посвятили его во все детали. Это не важно! Важно, что ацтеков в Риверфорт провез герцог. Я был там! Я видел!

– Что ты делал там, Леопольд?

– Выполнял поручение ее высочества… людей из ее окружения.

Моран поднялся на ноги, задумчиво посмотрел на пистолет в своей руке и спросил:

– Тот агент Пинкертона, почему он не пришел ко мне?

– Он звонил и договаривался о встрече. Тем же вечером его едва не зарезали. Вряд ли это было простым совпадением!

Старший инспектор поморщился и отвел взгляд, но сразу пересилил себя и, словно оправдываясь, произнес:

– Когда Третьему департаменту поручили отыскать Жнеца, герцог Логрин обратился ко мне с неофициальной просьбой держать его в курсе расследования и немедленно сообщать о любых подвижках. Мне не показалось это подозрительным: серия убийств вызвала большой общественный резонанс, а положение регента в императорском совете оставляло желать лучшего. Критичной для него могла оказаться любая мелочь. Я и подумать не мог, что он как-то связан с этими убийствами!

Моран говорил как по писаному, но я не спешил принимать его слова за чистую монету.

– В нашу последнюю встречу вы утверждали совсем другое.

– Ты о моем отношении к ее высочеству? – усмехнулся старший инспектор. – Я говорил вчера и скажу снова: смерть кронпринцессы пошла бы империи лишь на пользу. Я искренне убежден, что на престол должен взойти кто-то иной. Кто-то… кто более человек.

– Ну так все складывается для вас лучшим образом, разве нет?

– Во-первых, ее высочество еще жива и не далее как час назад вышла из комы, – огорошил меня неожиданным заявлением Бастиан Моран.

– Откуда вы знаете?

– Защита дворца выстояла, гвардейцы поддерживают с нами телефонную связь.

– Ясно, – задумчиво протянул я. – А во-вторых?

– А во-вторых, я желаю смены династии, а не развала государства! – почти выкрикнул в ответ старший инспектор. – Следовало дождаться естественной кончины кронпринцессы или устроить дворцовый переворот! Но то, что происходит сейчас… – Моран посмотрел на меня в упор. – Это конец империи. Ты сам разве не понимаешь этого?

– Не уверен, что могу проследить ход ваших мыслей…

Бастиан Моран презрительно фыркнул.

– Единство империи зиждется на двух вещах, – произнес он менторским тоном. – Метрополия дарует провинциям защиту от инфернальных созданий и гарантирует нерушимость границ. Но о какой защите может идти речь, если в столице творится подобная чертовщина? Осажден императорский дворец, а мы ничего не можем с этим поделать!

Я кивнул. Случившееся стало наглядной демонстрацией слабости центральной власти. Если ситуация не разрешится в самое ближайшее время, волнений в провинциях не избежать.

– С границами тоже не все ладно, – вздохнул Моран и помрачнел, ослабляя шейный платок. – Александрия и Тегеран заключили военный союз и предъявили совместный ультиматум, по которому мы должны полностью вывести войска с Аравийского острова и передать Гибралтар Великому Египту, а Константинополь – Персии. Закрытие Персидского и Красного проливов перекроет короткий путь в Индию, а потеря Босфора и Геркулесовых Столбов станет сущей катастрофой!

– Разве это первый подобный ультиматум?

– Это первый ультиматум, который всерьез рассматривается кабинетом министров! Регент не хочет войны, он настаивает на переговорах. Он верит в возможность компромисса!

– Вижу, герцог Логрин больше не ваш герой, – усмехнулся я, не понимая, к чему весь этот разговор.

– Герцог Логрин делает все настолько неправильно, что поневоле закрадываются сомнения в его истинных мотивах! – отчеканил старший инспектор. – Это даже не преступная глупость, это намеренный саботаж!

– И что вы хотите от меня?

– От вас? – хмыкнул Бастиан Моран и вдруг убрал пистолет в кобуру. – Ничего. Я узнал все, что хотел.

– А Лилиана? – вскочил я с табурета.

– Ее привезут сюда через четверть часа, – пообещал старший инспектор. – Я отзову розыскной лист. И советую покинуть Атлантиду незамедлительно, пока еще есть такая возможность.

Бастиан Моран подошел к лестнице, но я окликнул его:

– Подождите! А что собираетесь предпринять вы?

– Я? – удивился старший инспектор. – Я собираюсь делать то, что умею лучше всего. Задавать вопросы, только и всего.

– Не боитесь разделить судьбу фон Нальца?

– На кону стоит судьба империи. Если государство падет, цивилизация окажется отброшенной на полвека назад. И это в лучшем случае!

Я заколебался, но все же решил довериться старшему инспектору и спросил:

– А если кронпринцесса сможет выбраться из дворца?

– О том, что ее высочество жива, знает не больше полудюжины человек. Спасательной операции не будет.

– И все же? Если кронпринцесса покинет Старый город, что тогда?

Старший инспектор поморщился.

– Как ни прискорбно это признавать, но чудесное спасение наследницы престола способно переломить негативную ситуацию. Я не питаю теплых чувств к ее высочеству, но империя превыше всего. Коронация сиятельной не самая высокая цена, которую можно заплатить за сохранение страны. Анне меньше всего нужны компромиссы. Герцогу придется отступить.

– После коронации нужда в регенте отпадет вовсе.

– Это так, – кивнул Моран. – Если только ее высочество доживет до коронации. Ох уж это ее больное сердце…

– Застрелите меня в превентивных целях? – прищурился я.

Моран покачал головой.

– Сейчас это уже не имеет никакого значения. Принцессе не выбраться из Старого города. Она и сейчас жива только из-за резервных батарей, которые питают защиту дворца. Но их заряда хватит только на несколько дней.

Я выругался.

– А вы сможете обеспечить мне пропуск за оцепление?

– Откуда такое самопожертвование?

– У меня есть на то свои причины, – сказал я, не став рассказывать о крючке, которым меня зацепила кузина. Черт бы побрал ту необдуманную клятву!

Бастиан Моран ненадолго задумался, затем пожал плечами.

– Мои люди дежурят у тоннеля Кельвина. Захочешь рискнуть – тебя пропустят.

Сказав это, старший инспектор поднялся на первый этаж, а я взбежал по ветхой лестнице следом и спросил:

– Хотите прижать регента?

Моран обернулся и выгнул бровь.

– Ты о чем-то умолчал?

– Сегодняшний взрыв в лектории «Всеблагого электричества» – уверен, за ним стоит герцог или его союзники.

– По предварительной версии взорвался генератор Теслы.

– Причиной детонации стал подрыв взрывчатки, а сигнал, скорее всего, был передан по телефонным проводам. На площади вы найдете тело некоего Емельяна Красина, русского анархиста. Его напарником был Иван Соколов, выдающий себя за светского обозревателя из Петрограда.

– Откуда такая информация?

– Я там был.

– Запереть бы тебя в Ньютон-Маркте… – поморщился Бастиан Моран, но махнул рукой и вышел из дома. – Вызывай экипаж! – скомандовал он во дворе молодому охраннику, а затем достал пачку «Честерфилда» и закурил, делая одну жадную затяжку за другой.

Подчиненного приказ старшего инспектора нисколько не удивил, он выбежал на перекресток с небольшим чемоданчиком в руках, откинул там его крышку и вытащил пару телескопических штанг с крючками на концах. Их полицейский ловко зацепил за провода воздушной телефонной линии, вызвал по портативному аппарату телефонистку, а потом собрал оборудование и вернулся во двор.

– Экипаж выехал! – сообщил он старшему инспектору. – Будет через пятнадцать минут.

Бастиан Моран кивнул и закурил новую сигарету.

– Лилиану привезут? – забеспокоился я.

– Привезут, – подтвердил старший инспектор и вышел на улицу, поручив присматривать за мной сыщику с лупарой.