Глава 6

– Ахмет, принеси мне баранью ногу! – крикнул Рустем брату, который разделывал в подсобке мерзлую тушу. – Покрупнее выбери, покупатель просил большую.

– Одну минуту. – Ахмет положил топор, вытер о передник огромные волосатые руки и направился в морозилку.

Там, как всегда, перегорела лампочка, и пришлось в полутьме пробираться между подвешенными на крюках тяжелыми тушами и окороками. Наконец он нашел несколько мороженых ног и выбрал одну, самую крупную.

Братья Ниятдиновы на пару держали мясную лавку, и дела у них шли неплохо. Здоровенные, бородатые, плечистые, они были мясники, что называется, от бога, и люди часто приезжали к ним за хорошим куском мяса с другого конца города. Кроме самих братьев, в магазине работал их дальний родственник или, может быть, просто земляк – парнишка по имени Саид.

– Что ты так долго? Покупатель ждет! – Рустем уже поджидал брата на выходе из морозилки. – Хорошая нога?

– Большая, – прохрипел Ахмет, стряхивая с бороды изморозь. – Только странная, бледная какая-то. И форма непонятная.

Он выбрался на свет и поднял повыше баранью ногу, одновременно ощупывая ее с профессиональной сноровкой.

И разразился такими словами, какие не подобает произносить правоверному мусульманину.

– Что такое? – удивленно спросил брат.

– Сам погляди!

В нижней части ноги, там, где положено быть копыту, виднелись кривые, давно не стриженные желтоватые ногти. Выше была бледная плоть, кое-где поросшая рыжими волосками.

Нога была человеческая.

– Чтоб их всех подняло и перевернуло! – проговорил Рустем, в ужасе разглядывая страшную находку. – Где ты ее взял, брат?

– Известно где – на крюке висела. Там еще такая же рядом.

– Откуда они взялись?

– Откуда взялись – потом думать будем, сейчас надо думать, что делать, брат!

– Степанычу сказать?

– Что ты, брат, – Рустем посмотрел на брата со снисходительной нежностью. Ахмет был глуповат, оттого и к покупателям его не стоило подпускать. Зато в подсобке с топором он управлялся отлично. И вообще, младший брат – это святое. Хоть он и младше Рустема всего на два года, о нем все равно нужно заботиться.

– Что ты, брат, – повторил Рустем назидательно, – ему ни в коем случае нельзя говорить. Он же мент!

– Так он же свой мент, – не сдавался Ахмет. – Мы же ему платим, и мясо даем всегда самое лучшее…

– Свой или не свой, а он, если ему эти ноги показать, всю кровь из нас выпьет! По миру пустит, разорит! Нет, ему никак нельзя.

– Тогда, может, на фарш смолоть?

– Ты что, брат? – Рустем побагровел. – Никак нельзя, грех!

– Что же тогда делать?

– Я думаю, отвезти за город и закопать, где никто не найдет.

– Правда, так что, прямо сейчас поедем?

– Что ты, брат! Сейчас нельзя из магазина уходить, сейчас самое время, сейчас покупатели косяком пойдут. Да и слишком светло. Пока спрячь эти ноги в какое-нибудь надежное место, а вечером, как магазин закроем, отвезем…

– Как скажешь, брат. – Ахмет всегда и во всем полагался на мнение старшего брата.

Он вернулся в морозилку за второй ногой, завернул их в пергамент, сунул в большой пластиковый пакет и положил на верхнюю полку.

Братья вернулись к своим обычным обязанностям: Ахмет рубил мясо, Рустем обслуживал покупателей.

Ближе к концу рабочего дня в магазин зашел полицейский лейтенант Степаныч, тот самый свой мент.

– Здорово, Рустем! – приветствовал он старшего брата. – Ты не забыл, что у меня завтра праздник? Большой праздник, тещины именины! А на большой праздник нужно что? Правильно, большой шашлык! А на большой шашлык нужно что? Правильно, много мяса!

– Помню, Степаныч, помню, – заверил его Рустем, – как я могу забыть? Приготовил для тебя отличное мясо. Саид, – окликнул он своего подручного, – принеси мясо для господина Степаныча! Оно там, ты знаешь, на полке лежит.

Парнишка безмолвно удалился и через минуту вернулся с большим полиэтиленовым пакетом.

– О, сразу видно, что хорошее мясо! – плотоядно усмехнулся Степаныч, взвесив пакет на руке.

– А как же, – протянул в ответ Рустем. – Хорошему человеку – хорошее мясо. Мы к тебе, Степаныч, со всем уважением.

– Так и надо, Рустем, так и положено! Весь мир, Рустем, на уважении держится! – веско проговорил Степаныч и покинул магазин.

– Василий, ты мясо не забыл? – донесся из кухни трубный голос, способный разбудить мертвого.

– Не забыл, Нина Ивановна, не забыл! – отозвался лейтенант с нехарактерной для него робостью.

Дело в том, что трубный голос принадлежал его теще.

Лейтенант Василенко, более известный в узких кругах как Степаныч, был человек суровый и бескомпромиссный. Он умел внушать страх одним движением своих кустистых бровей, одним взглядом своих небольших, близко посаженных глаз, одним выражением своего широкого лица. Его боялись подчиненные и подопечные, его боялись владельцы малого бизнеса на подведомственной территории и мелкие правонарушители, случайно попавшие в поле его зрения. Его боялись даже некоторые сослуживцы. Но сам Степаныч боялся только одного человека на свете – свою тещу Нину Ивановну.

Теща его была женщина крутого нрава и могучего телосложения. От одного звука ее голоса у лейтенанта начинали постыдно дрожать колени, а на затылке выступала испарина.

– Не забыл, Нина Ивановна, – повторил Степаныч. Он проследовал на кухню и протянул теще увесистый пакет. – Очень хорошее мясо, специально для вас выбирали.

– Ну-ну. – Теща взвесила пакет на руке. – Вижу, что много, а хорошее или нет – это мы сейчас посмотрим. Сказать-то можно что угодно, а верить никому нельзя.

Она вытащила из пакета пергаментный сверток, положила его на стол и аккуратно развернула.

В ту же секунду глаза ее полезли на лоб, и Нина Ивановна издала высокий дребезжащий звук, нечто среднее между звоном разбитого хрустального бокала и визгом ошпаренного поросенка. Степаныч за долгие годы совместной жизни никогда не слышал такого звука от своей монументальной тещи.

– Что случилось, Нина Ивановна? – проблеял он, покрываясь холодным потом и предчувствуя худшее.

Теща пыталась что-то сказать, но могла только хрипеть, сипеть и кашлять. Наконец она нашарила стакан с холодной водой, выпила его одним глотком и вновь обрела свой могучий голос.

– Что случилось? – проревела она, с ненавистью глядя на побледневшего зятя. – Ты еще спрашиваешь, таракан запечный? Это у тебя шуточки такие? Это ты мне на мои собственные именины такой подарочек преподнес, чтобы мне устроить инфаркт внутренних органов и освободить от меня жилую площадь? Не надейся, червяк голопузый, я еще тебя переживу! А за свое издевательство над беззащитной женщиной ты ответишь по всей строгости закона!

С этими словами она сняла нарядный передник, швырнула его на пол и проследовала в свою комнату, топая, как слон.

Проводив тещу испуганным взглядом, Степаныч осторожно приблизился к столу, чтобы увидеть своими глазами, что же привело ее в такую ярость.

В первый момент он не поверил глазам.

На мятом пергаменте лежали две бледных, давно не мытых волосатых ноги.

Две человеческих ноги с кривыми желтыми ногтями.

Степаныч зажмурился, решив, что у него видения от некачественного алкоголя. Затем, немного выждав, снова открыл глаза.

Ноги никуда не делись. Приходилось признать, что это не галлюцинация, а самая настоящая неоспоримая реальность. А за всякое реальное явление кто-то должен ответить. В данном случае виновные были очевидны.

– Что?! – выдохнул Степаныч, багровея и глядя на злополучные ноги так, как будто это были не две ноги, а два брата Ниятдиновы. – Это так вы свое уважение показываете? Я к вам по-человечески, а вы… Ну, Рустемка и Ахметка, вы еще пожалеете, что со мной связались! Вы у меня кровавыми слезами плакать будете!

В это время братья Ниятдиновы обслужили последнего покупателя, отпустили Саида и переглянулись.

– Пора, – сказал Рустем, снимая свой заляпанный кровью передник. – Поедем и избавимся от этих ног. А то, пока они тут, у меня сердце не на месте.

– Поедем, – согласился Ахмет, который всегда и во всем полагался на мнение старшего брата.

– Куда ты их положил?

– Вон там на полке.

– На полке? – в глазах Рустема мелькнуло легкое беспокойство. Он проследовал в подсобку, потянулся к полке и снял аккуратно завернутый пакет. Пакет показался ему подозрительно легким.

– На этой полке? – на всякий случай спросил он у брата.

– На этой, на этой! – ответил Ахмет без тени сомнения.

– Это точно они? – переспросил Рустем. Беспокойство в его душе вот-вот грозило перерасти в страх.

– Они, они, чему же еще быть, – закивал Ахмет.

– Что-то не похоже.

Рустем положил пакет на оцинкованный стол, вытащил сверток, развернул.

Перед ним лежал большой кусок отменной вырезки.

Тот самый кусок, который он собственноручно приготовил для Степаныча.

– Но тогда что мы отдали Степанычу? – Рустем похолодел.

– Что ты говоришь, брат? – переспросил Ахмет, почувствовав, что с братом что-то неладно.

– Я говорю, брат, что нам нужно срочно уезжать. Очень срочно. Прямо сию минуту.

– Уезжать? – недоуменно переспросил Ахмет. – Зачем уезжать? У нас так хорошо идет торговля…

– Забудь. Если я сказал уезжать – значит, уезжаем.

– Куда уезжаем?

– Куда-куда. Домой, в горы!

– В горы? – Ахмет удивленно заморгал. – Зачем в горы? Что мы будем делать в горах? Там никто мясо не покупает, там у всех свои бараны есть, а денег нет…

– Забудь о мясе! – оборвал его брат. – Ноги уносить надо как можно быстрее!..

Произнеся слово «ноги», Рустем мысленно выругался. Шайтан бы взял эти ноги!

Он кинулся к задней стене подсобки, где за грудой коробок с куриными окорочками была замаскирована дверца сейфа, в котором братья хранили все, что им удалось заработать тяжелым трудом.

Ахмет наконец понял, что дело серьезное, и тоже принялся спешно собираться.

Однако уехать им было не суждено.

К дверям магазина подъехали две черные машины, из которых высыпали крепкие парни в униформе спецназа, вооруженные автоматами. Еще одна машина подкатила к задней двери магазина, чтобы отрезать пути к отступлению.

Усиленный мегафоном голос прогремел:

– Магазин окружен отрядом специального назначения! Предлагаю выйти с поднятыми руками! Вам дается на раздумье две минуты. Если вы не выйдете – мы начинаем штурм!

Братья переглянулись и, сгорбившись, пошли к дверям.

Когда они вышли на крыльцо, тот же голос пророкотал:

– Руки за голову! Опуститься на колени!

Братья беспрекословно выполнили приказ.

Двое спецназовцев быстро и ловко обыскали их и застегнули на руках браслеты наручников.

После этого из-за спин автоматчиков, переваливаясь на кривых ногах, вышел Степаныч и проговорил, сверля братьев глазами:

– Что, тараканы запечные, доигрались? Так-то вы мне свое уважение показали? Посмеяться надо мной вздумали? Пошутить надо мной? Теперь мы поглядим, кто будет смеяться!

– Степаныч, – испуганно заговорил Рустем, – у нас и в мыслях не было над тобой смеяться. Мы тебя очень уважаем!

– Видел я, как вы меня уважаете, червяки голопузые! Перед собственной тещей опозорили! Ну, теперь моя очередь шутить! Только для начала признавайтесь, чьи это ноги и куда дели остальные части убитого вами человека!

– Степаныч! – взмолился Рустем. – Ты нас знаешь, мы с братом мухи не обидим! Знать не знаем, чьи это ноги! Нам их кто-то подсунул, на крючья повесил.

– Ага, а вы, значит, решили их мне подсунуть? Ну, так я скажу, что это была плохая идея! И вы за эту идею, тараканы запечные, расплатитесь по полной программе!..

Инга проснулась от писка мобильника – пришла эсэмэска от Шефа.

«Приходи сегодня к 19 часам». И адрес.

Инга пожала плечами. Потом вспомнила про их с Шефом вчерашнюю поездку за город и похолодела. Неужели нашли уже эти чертовы отрубленные ноги? Свинство какое со стороны Шефа ее туда звать, и так после вчерашнего в себя никак не прийти.

Однако с ним не поспоришь.

«Буду», – отстучала она.

Она долго искала нужный дом, который оказался длинным двухэтажным строением, расположенным во дворе за гаражами. У входа стоял молодой парень с очень странным выражением лица. Глаза его были неестественно голубого, какого-то вылинявшего цвета, по губам скользила рассеянная улыбка.

– Вы на общение? – спросил он, с трудом сфокусировав свой взгляд на Инге.

Она ответила утвердительно, привыкнув уже ничему не удивляться.

Войдя, она сразу попала в объятья высокой рыжей женщины, одетой в бесформенный бурый балахон, из которого выглядывали слишком крупные руки. Этими руками тетя обхватила Ингу, прижав к могучей груди.

– Дорогая, – сказала она звучным басом, – как мы рады вас видеть! Вы ведь впервые пришли на общение?

Инга молча кивнула, пытаясь высвободиться из объятий.

– Тогда вы должны записаться вон в том журнале. Необязательно называть свое настоящее имя. Вы можете назваться так, как вам хочется. Это ваше право.

«Для чего тогда вообще записываться?» – хотела спросить Инга, но промолчала. Отойдя от рыжей любвеобильной тети, она незаметно огляделась, чтобы определить, в какой дурдом она попала.

Помещение было довольно большим, но темноватым, стены обшарпанные, окошки узкие. Очевидно, раньше здесь находились какие-нибудь хозяйственные службы при жилконторе или нечто подобное. Теперь помещение было заставлено разномастными стульями, и на небольшом возвышении Инга увидела длинный стол, за ним стену, а на ней – невыгоревшие прямоугольники от картин или портретов. В памяти всплыло словосочетание «красный уголок». Очевидно, когда-то давно этот самый уголок находился именно здесь.

У стены притулился шаткий столик, на нем – расчерченная общая тетрадь со списком имен и фамилий. Инга наклонилась и быстро пробежала его глазами. Так и есть: на самом верху стояла фамилия – Данциг. Она оглянулась – вот он, Шеф, машет ей из самого дальнего угла зала.

– Что это за место? – спросила она вполголоса, усаживаясь на жесткий пластмассовый стул с ломаной спинкой.

– Увидишь, – одними губами проговорил он.

Зал быстро наполнялся людьми. Разные по возрасту, одежде и общественному положению, все они были похожи выражением лиц. Это было выражение восторженного ожидания. Все без исключения обнимались при встрече, рассаживались тесно, чтобы чувствовать друг друга, и застывали, глядя на пустой стол.

Наконец рыжая тетя, которая, надо думать, выполняла в этом дурдоме функции администратора, постучала ложечкой по стакану с водой.

– Точно, здесь раньше товарищеские суды проходили или общие профсоюзные собрания… – прошептал Шеф, – ты небось не знаешь, что это такое?

«Не знаю и знать не хочу!» – ответила ему Инга сердитым взглядом.

Откуда-то сбоку вышел в зал невысокий не слишком молодой мужчина с залысинами на лбу.

– Учитель… Учитель, – зашелестело по рядам.

– Это секта, что ли, какая? – прошептала Инга на ухо Шефу.

– Вроде того, полное разводилово, в общем, – ответил он, – но ты не беспокойся, они нам мешать не станут.

– Братья мои и сестры! – заговорил мужчина неожиданно глубоким бархатным голосом. – Друзья мои любимые! Мы все тут собрались, потому что любим друг друга! Так ли это?

– Так, Учитель, так, – нестройно ответили из рядов.

– Не слышу единения. Все ли так думают? Нет ли среди нас сомневающихся в том, что все люди живут только ради любви?

– Нет, Учитель, мы верим тебе! – закричали из рядов. – Мы согласны с тобой!

– Пошло-поехало, – Шеф осторожно отодвинул свой стул еще дальше в угол, – а мы займемся делом, здесь нам никто не помешает. Значит, я тут подумал вот о чем. Все эти убийства вроде бы никак не связаны. Кроме исполнителя, конечно. Но вот что у них общего – немецкие фамилии. Вестготтен, Данциг…

– Вы считаете, что Воскобойников – тоже немецкая фамилия? – против воли в словах Инги проскользнул некоторый сарказм.

Шеф посмотрел на нее выразительно, показывая, что оценил ее остроумие:

– Твой клиент Алексей Воскобойников обратился к нам по поводу пропажи своего брата. Единоутробного брата. Так говорят, когда братья родные только по матери. Фамилию свою Воскобойников получил по отцу, первому мужу его матери. Фамилия второго брата – Ивашин, Андрей Ивашин. Простенько и со вкусом, ничего немецкого и в помине нет, так?

– Так.

– Так да не так. Потому что мать Воскобойникова урожденная была Шнитке, бабушку, у которой жил Воскобойников в юности, звали Елена Александровна Шнитке. Стало быть, у Воскобойникова тоже есть немецкие корни.

– Прямо как у меня, – криво усмехнулась Инга, – только не такие прямые. Откровенно говоря, я понятия не имею, откуда что взялось. Это отец утверждал, оттого и нас с сестрой так назвал: Инга и Ангелина. – Голос дрогнул, как всегда, когда она вспоминала сестру. – Это все? – спросила она. – Больше вы ни до чего не додумались?

Шеф не стал обижаться на хамство. О сестре он знал.

– Еще я связался с коллегами и выяснил кое-что о погибших родителях брата Воскобойникова Андрея Ивашина. Тебе он что о них рассказал?

– Я так поняла, что они в автокатастрофе погибли, со слов брата вроде бы… Ехали осенью по скользкой дороге, тут с грунтовки вывернулся бензовоз… Погибли на месте. А что?

Инга вдруг поняла, что рассказывает историю смерти своих собственных родителей, ведь это на их «жигуленок» наскочил «КамАЗ». А Воскобойников вроде бы подробностей никаких не приводил.

– А то, что погибли они и вправду вместе, но вовсе не в аварии. Их распяли.

– Что?

– Тише, – прошипел Шеф, видя, что на них оглядываются, – не мешай людям любить друг друга. Так вот, нашли их и правда осенью в заброшенном ангаре. Убийца перехватил их по дороге, заставил, надо думать, свернуть и въехать в ангар, а потом… в общем, убил и распял их на стене, приколотив гвоздями. Так и висели рядом – муж и жена. Там еще разные подробности, я уж не буду перечислять.

– Ужас какой, – прошептала Инга.

– Да уж. И я уверен, что Андрей брату ничего не сказал, такое, знаешь, рассказывать язык не повернется. Да и не знал он подробностей, потому что свидетелей было немного, их здорово запугали – начальство распорядилось, чтобы дело это скорее закрыть, а то паника в городе начнется.

Инга вспомнила, какая паника была у них в Луге, когда там орудовал маньяк, убивавший молодых женщин. Женщины боялись одни дома оставаться, на улицу выходить. Да многие тогда из их мест вообще уезжали.

– Никого, конечно, не нашли, – вздохнула она.

– Разумеется, потому что и не искали. Криминалистов к телам не пустили, убрали все в том ангаре, навели порядок, официально сообщили, что погибли эти люди в автокатастрофе. Не то водитель пьяный наехал на машину и скрылся, не то муж сам на дерево налетел или с управлением не справился.

А брат Воскобойникова не стал волну гнать – не те у него связи, не то положение. Уехал из того города, чтобы все забыть.

– Только его и здесь убийца настиг, – задумчиво проговорила Инга. – Значит, он за всей семьей охотился? Тогда при чем тут остальные? Они ведь не родственники.

– В этом мы и должны разобраться.

Внезапно все вокруг встали, подняли руки и начали дружно скандировать:

– Любовь! Любовь! Любовь!

«Черт знает что», – поморщилась Инга, поднимая руки, так как поймала на себе осуждающие взгляды соседей.

– Да, кстати, – Шеф наклонился к ней ближе, – ноги нашли.

– Где? – отшатнулась Инга.

– В мясном магазине. Там такой случай, – Шеф фыркнул, – едем сейчас туда, по дороге расскажу.

Инга посмотрела ему в глаза и поняла, что отвертеться не удастся.

– Что мы здесь делаем? – спросила Инга, удивленно оглядываясь по сторонам.

Они с Шефом стояли посреди мясного магазина. Вокруг них сосредоточенно работали эксперты-криминалисты.

– Тише! – Шеф поднес палец к губам. – Я обещал, что мы не будем мешать криминалистам и ничего не тронем. Только оглядимся. Так что смотри внимательно…

– И что нужно искать?

– Какой-то намек, какую-то зацепку. Здесь, в этом магазине, появились ноги Сергея Данцига, а до сих пор в каждом таком месте мы находили намек на следующую жертву. Так что смотри и думай.

Инга медленно двинулась вперед, внимательно приглядываясь к окружающему.

Это был самый обыкновенный мясной магазин. Правда, недавно здесь похозяйничал спецназ, производя задержание хозяев, а после такой операции трудно ожидать порядка.

Мяса на прилавке не было – очевидно, братья перед закрытием магазина успели убрать остатки в холодильник. Однако прилавки были залиты подсыхающей кровью, и запах стоял соответствующий. Инга поморщилась – она вообще не ела мяса, а тут приходится на такое смотреть и этим дышать.

Она вышла в полутемный коридорчик, который вел к той самой кладовке, где были подвешены две человеческих ноги вместо свиных или бараньих.

В кладовке горел тусклый свет и мелькали человеческие фигуры, изредка слышались крепкие мужские словечки. Инга вздохнула – ее таким не удивишь, однако делать в кладовке решительно нечего. Что там можно найти? Разве что простуду подхватишь. Мясную тушу, а на ней записка – указывающая на следующую жертву? Вот пускай Шеф этим и занимается.

Она толкнула дверь черного хода, потому что находиться в этой вони было невмоготу.

И едва не споткнулась о скорчившуюся на ступеньках фигуру. Мальчишка лет четырнадцати, худой и тщедушный, блеснул на нее черными глазами, одна щека распухла, под глазом темнел синяк.

– Ты кто? – спросила Инга, наклоняясь. – Что тут делаешь?

Он промолчал, шмыгнув носом.

– Ты здесь работал, да? – Инга поглядела на грязные ступени и не решилась сесть рядом, а вместо этого потянула мальчишку чуть в сторону от двери. Там валялись пустые ящики и коробки.

– Куда? – Тут же возник здоровенный парень с полицейской дубинкой. – Куда еще намылился? Сказано тебе было – сидеть тихо, так и сиди. А не то… – Он замахнулся дубинкой.

Мальчишка прикрыл голову руками. Помня о том, что Шеф велел вести себя тихо, Инга не стала кричать. Она молча встала и посмотрела на парня. Он был здоровее, но ростом они были вровень. Инга вложила в свой взгляд все, что она думает о людях, которым нравится бить дубинкой безоружного мальчишку.

– Ты еще кто такая? – спросил он, убирая дубинку.

– Не твое дело, – спокойно ответила она, – тебя поставили ворота охранять, так и охраняй.

– Не умничай, – нахмурился парень, наливаясь краской.

– А то что – бить будешь? – прищурилась Инга. – Вот так вот сразу, не спросив, не узнав, кто я такая… Получается, правильно тебя на ворота поставили, больше ни к чему не годен.

Парень отошел, скрипнув зубами, а Инга с мальчишкой присели на сломанные ящики.

– Тебя как звать? – спросила она.

– Саид. – Он отводил глаза и сжимал что-то в руке.

– Ты тут работал у родственников?

– Да, я во всем виноват! – Он еще ниже наклонил голову, – Дядя Рустем мне доверял, а я перепутал пакеты. Теперь дядю засудят или вообще в тюрьме убьют. А я не могу помочь!

– Да что там у тебя? – Инга мягко взяла его за руку.

В руках у мальчишки оказался мобильник.

– Денег на телефоне нет, – сказал он, – позвонить не могу одному человеку. Он бы приехал, все уладил.

– Теперь уже трудно все уладить, – заметила Инга.

– Он все может! Он дядю Рустема и дядю Ахмета на это место определил! Он сказал: по мелочам к нему обращаться нельзя, но если уж совсем все плохо, то он поможет.

– Тогда сейчас самое время, – согласилась Инга. – Дай-ка сюда.

Со своего телефона она быстро перекинула пятьсот рублей на его номер.

– Ну, звони! – сказала она. – Деньги должны прийти.

Саид набрал нужный номер и затараторил по-своему. Потом послушал немного и снова разразился длинной гортанной фразой на незнакомом языке. Затем быстро закивал головой и даже вскочил с места. Послушал еще немного с испуганным выражением, хотя в трубке уже пикало, даже Инга слышала. Потом осторожно нажал на кнопку и спрятал мобильник в карман, оглянувшись на парня у ворот. Тот смотрел в сторону, Инга его грамотно отшила.

– Что? – поинтересовалась она. – Поможет этот человек?

– Поможет, – сказал Саид, – только велел никому ничего не говорить и имени его не упоминать.

– И не говори, – согласилась Инга, – мне ни к чему. Меня ваши дела не касаются.

– Я и правда ничего не знаю. – Саид смотрел виновато. – Как эти страшные ноги в кладовке появились – никто не знает.

«И никто не узнает, – подумала Инга, – пришел ночью, вскрыл замок, да и подсунул в кладовку. У них тут камер наблюдения нет, сигнализация, Шеф говорил, – полное барахло, так что труда не составило в магазин проникнуть».

– Вот что, пойдем-ка назад, а то холодно что-то. – Инга потянула мальчишку обратно в магазин.

Там ничего не изменилось. Все также обшаривали помещение криминалисты, из кладовки доносился такой же мат, так же воняло несвежим мясом. Шеф куда-то исчез.

– Скажи, Саид, – Инга тщательно обдумывала слова, – в магазине ничего не изменилось?

Он посмотрел удивленно – изменилось, да еще как. Вчера в это время здесь толпились покупатели, дядя Рустем обслуживал их вежливо и с улыбкой, а из подсобки доносился размеренный стук топора – там дядя Ахмет рубил мясо.

– Я хотела сказать, – поправилась Инга, – может быть, появилось что-то новое? Оглядись вокруг, только повнимательнее.

Саид послушно остановился посреди магазина и принялся оглядываться.

– Вот тут. – Грязный палец указал на стену, где висел не слишком новый плакат.

«Стейки и вырезка лучшей мясной породы «Ангус Блэк». Главный поставщик в России фирма «Мясоед». Своевременные поставки! Гарантия высокого качества!»

– Ты хочешь сказать…

– Угу, не было этого плаката. Точно не было!

Значит, его повесил убийца. Нарочно не новый взял, чтобы в глаза не бросился сразу.

– Значит, будем искать фирму «Мясоед», – сказал появившийся, как всегда, неожиданно Шеф. – Это ниточка. А сейчас идем, больше здесь делать нечего.

В дверях они столкнулись с коренастым человеком, в котором сразу можно было угадать полицейское начальство, хоть и был он в штатском.

– Что тут у вас? – спросил он хмуро. – Нашли что-нибудь?

– Да ничего, – хмыкнул эксперт, – санитарные правила, конечно, нарушены, но это не к нам.

– И не найдете, – отрывисто сказал начальник, – труп нашли в садоводстве на Выборгском шоссе. Мужик молодой, по виду полный бомж, ноги отрезаны. Мясников придется отпустить, судя по всему, подбросили им конечности. А они, идиоты, заявлять побоялись, хотели, видно, выбросить куда подальше, да по ошибке отдали как мясо. Этого урода, что шум на весь город поднял, я сам лично в постовые определю. Все, закончили здесь, нечего время зря терять.

«Ваша работа?» – спросила Инга одними глазами, намекая на найденный труп Данцига.

«Можешь себе представить, что нет!» Шеф, казалось, и сам был удивлен.

Очевидно, так быстро сработал звонок Саида. Инга с Шефом вышли из магазина, мальчишка незаметно прошмыгнул за ними и тотчас пропал из вида.

Инга с тоской ждала, что Шеф велит ей ехать сейчас в фирму «Мясоед», а что она там найдет? Известно что: труп. Причем некоторых частей тела у него явно будет недоставать. Уж это как водится. Руки – были, ноги – были, сердце – было, что там еще-то…

Она сама удивилась собственному спокойствию и некоторому цинизму.

– Привыкла просто, – сказал Шеф, который, оказывается, умел еще и мысли читать.

Инга хотела сказать, что не пойдет в этот самый «Мясоед», хоть что с ней делайте, хоть режьте на шашлык или на бефстроганов, но усилием воли сдержалась. Шеф все равно ее не послушает.