Глава 5

В подъезд Инга вошла вместе с молодой мамой и двумя ее непослушными отпрысками лет пяти. Пока они ссорились, кому войти первым, Инга проскользнула внутрь. Консьержка ее не заметила – она увлеченно следила за перипетиями очередного сериала.

Поднявшись на четвертый этаж, Инга позвонила в дверь.

Вскоре послышались шаркающие шаги, и дверь распахнулась. На пороге стояла крепкая старуха в крахмальном переднике с горестным выражением на лице.

– Могу я видеть Валентина Рудольфовича? – с опаской спросила Инга.

– Заходи, милая, заходи! – Старуха всхлипнула и отступила в сторону. – Весь день сегодня идут и идут с ним проститься! И то сказать, такой человек… Никак я не думала, что доживу до этого дня. Думала, умру раньше…

– Проститься?

Сердце у Инги мучительно защемило: снова опоздала! Убийца снова ее опередил!

– Иди уже. – Старуха махнула рукой куда-то в глубину квартиры, еще раз громко всхлипнула и отвернулась, закрыв лицо клетчатым носовым платком.

Инга пошла вперед, в волнении представляя, что сейчас увидит. Неужели снова какую-то анатомическую инсталляцию, порожденную извращенным умом убийцы? Уже был Воскобойников с телефоном вместо сердца, старый антиквар Вестготтен с отрубленными руками. Что ее ожидает на этот раз?

Хотя бы, судя по тому, что с профессором приходит проститься много народу, его труп уже привели в приличный вид.

Инга опасливо подошла к полуоткрытой двери. Оттуда доносились возбужденные голоса. Она собралась с силами и вошла в комнату.

Она ожидала увидеть тело несчастного профессора в окружении рыдающих родственников, однако ничего подобного не увидела. Вместо трупа в глубоком кресле со спинкой и подлокотниками в виде львиных лап восседал весьма внушительный мужчина с гривой седых волос и неожиданно темными и густыми бровями. На лице его было выражение глубокой обиды и оскорбленного достоинства.

Перед этим господином стояли две невзрачные дамы средних лет, чем-то неуловимо похожие, только одна из них была брюнеткой, а другая блондинкой. В темных волосах просвечивали седые волосы, в светлых они были не так заметны.

– Мы этого так не оставим, Валентин Рудольфович! – обещала брюнетка, молитвенно сложив руки.

– Не оставим, – вторила блондинка.

– Вас, ученого с мировым именем, не могут просто так вытолкать на пенсию как какого-нибудь заурядного доцента!

– Не могут.

– Вы должны подать на них в суд! Вы должны добиться справедливости!

– Я не буду ничего делать, – прорычал монументальный господин. – Это ниже моего достоинства! Я не хочу становиться с ними на одну доску!

– Вы должны это сделать даже не ради себя – ради науки! – воскликнула брюнетка. – Вы должны сделать это хотя бы ради научного сообщества!

Тут она заметила Ингу и обратилась к ней:

– Скажите ему хоть вы, девушка! Ведь вы представитель научного сообщества? Вы сотрудник кафедры? Или студентка? Вы тоже возмущены этой вопиющей несправедливостью? Выгнать на пенсию блестящего ученого, находящегося в расцвете сил! Это немыслимо. Сегодня люди приходят сюда толпами, чтобы выразить Валентину Рудольфовичу поддержку…

– Вообще-то я из участковой поликлиники, – быстро нашлась Инга, – и хотела убедиться, что Валентин Рудольфович жив и здоров.

– Разумеется, я жив и здоров, – пророкотал профессор. – Жив, здоров и возмущен. Возмущен до глубины души! Но это вряд ли интересует нашу медицину.

Инга вздохнула с облегчением – хотя бы на этот раз убийца ее не опередил. Хотя есть ведь еще несколько Данцигов. Может быть, пока она теряет здесь время, он убивает однофамильца…

Инга улыбнулась профессору и группе поддержки и под их удивленными взглядами покинула комнату.

В прихожей она постаралась незаметно проскользнуть мимо всхлипывающей старухи, должно быть, преданной домработницы профессора. Однако та перехватила ее возле двери, ухватила за пуговицу и заговорила:

– Не уходи так сразу, девонька! Поговори со мной. Посидим, чаю попьем. Ты ведь студентка его? Или аспирантка?

Инга ничего не ответила, но домработнице, кажется, и не нужен был ответ. Она хотела выговориться, и ей требовался благодарный слушатель.

Инге, конечно, надо было спешить, но, возможно, старуха расскажет что-то нужное.

Старуха прошествовала на внушительных размеров кухню, налила себе и Инге крепкого чая в синие с золотом чашки и выставила на стол блюдо домашнего печенья. Когда-то давно соседка тетя Соня тоже пекла такое, и называлось оно смешным словом «фунтики». Сестренка очень его любила.

При мысли о сестре Инга почувствовала привычную боль.

Она подавила неуместный сейчас порыв, стиснула зубы. Не время вспоминать сестру, она на работе. Старуха, кажется, ничего не заметила – как подперла горестно щеку рукой и уставилась в окно, так и смотрела.

– Я ведь его уже больше тридцати лет обихаживаю, знаю, что ему нужно. Что ест, что пьет, о чем думает. Для него работа – это все. Если его сейчас работы лишат, он зачахнет. Его ведь, кроме книг этих, ничего не интересует.

– А родственники его навещают? – осторожно поинтересовалась Инга.

– Родственники? – Старуха поморщилась. – Да какие у него родственники!

– Какие-то, наверное, есть. У кого их нет?

– Это ты верно заметила, – оживилась старуха. – Родственники, они ведь как мухи на мед летят. Если у человека дом полная чаша и денежки водятся, они тут как тут, сразу чувства родственные просыпаются. А если человек немощный и бедный, так кому он нужен-то? Память у родственников сразу отшибет, и номер телефонный из книжки вычеркнут.

– Если все так, как вы говорите, тогда, – Инга обвела взглядом кухню, – должны быть у профессора родственники.

– Есть у него племянник Валера, приходит иногда. Только у него одно на уме – как бы у дяди денег выпросить.

– Валера? – Инга заинтересовалась. – А фамилия у него такая же, как у Валентина Рудольфовича?

Она помнила все имена в списке, который прислал Шеф, когда она ехала по этому адресу. Всего трое Данцигов, ни одного Валерия. Первым был профессор, в чьей квартире она сейчас пила чай. Второй, точнее вторая, Ядвига Германовна Данциг в настоящий момент в Германии у дочери и собирается пробыть там еще несколько месяцев. Третий, Иван Антонович Данциг, геолог, с геологической партией находится где-то в районе Подкаменной Тунгуски, точное его местонахождение не знают даже в тамошнем геологоуправлении. Стало быть, двое Данцигов отпадали по причине недосягаемости для убийцы. Профессор был жив и здоров. И вот на горизонте возник еще один кандидат.

– Та же у него фамилия, – старуха скривилась, – теперь та же. Данциг Валерий Валентинович, отчество даже и то его взял. – Она махнула рукой в сторону двери.

Инга подняла брови, стараясь не переиграть, вдруг старуха спросит, с чего это у нее такой интерес. Однако той, видно, хотелось поговорить – намолчалась на своей кухне.

– Тебя как зовут? – спросила старуха.

– Ин… Аня. – Она вспомнила, что Шеф велел представляться не своим именем.

– О, – обрадовалась старуха, – и ее тоже Анной звали.

– А вас-то как зовут? – спохватилась Инга. – А то неудобно, сидим за столом, чай пьем… Печенье очень вкусное…

– Зовут меня Антонина Андреевна. – Старуха приветливо улыбнулась, показав крупные вставные зубы, и вытащила из буфета круглый торт.

– Лимонный, рецепт еще от моей бабки сохранился. Угощайся! Он сладкого не ест, а этих кормить… Только и бегают и квохчут над ним как курицы, хоть бы что дельное сказали. Или вот Валерку взять. Знает небось, что с ним неприятность такая стряслась, – так приди, поговори с человеком, просто рядом посиди! Так нет его, третий день нет. А как денег клянчить и обедать задаром – это всегда пожалуйста.

– Так как же с фамилией-то получилось? – Инга попробовала торт, который и правда был выше всяких похвал.

– Видишь, какое дело, – охотно начала старуха. – У него, – она показала пальцем в сторону кабинета, – сестра была родная, Анной звали. Он сам мне рассказывал, что они с детства дружили, только наш по ученой линии пошел, а Анна – дело молодое, известное, погулять хочется. Словом, не вышло толком ни учебы, ни работы.

А отец их, сказывали, крут был. Чтобы все, как он решил, было, и никак иначе. Раз сказал – от слова своего не отступит ни в жизнь.

Вот собралась Анна замуж, привела своего избранника отцу показать.

Тот как увидел – затрясся весь. Чтобы я, кричит, не видел больше этого хлыща! Без роду, без племени, приезжий какой-то, а норовит в приличную семью влезть! Ногами затопал, сам весь красный, жена к нему с каплями – в общем, выгнали жениха.

Но у Анны характер тоже крутой оказался. Назло, говорит, за него выйду, а с вами всеми знаться не желаю.

– И вышла? – Инга решила продемонстрировать заинтересованность.

На самом деле ей нужно было только выяснить координаты неожиданно возникшего племянника и уходить поскорее, пока какая-нибудь настырная тетка из тех, что хлопочут над профессором, не решила проверить, кто же она такая. Опять же племянника предупредить. Если еще не поздно.

– Вышла, – кивнула старуха. – И уехала куда-то, с семьей связь порвала. Мне Валентин Рудольфович сам все рассказывал. Отец, как в старые времена, ее проклял, запретил всем с ней общаться. Мать ему ни в чем не перечила, у Валентина свои дела – работа, за границу он уезжал. Потом мать умерла, сердечница была, после отец умер.

А потом уже, лет десять назад, является вдруг Валерка этот. Так и так, говорит, мать болеет тяжело, деньги нужны на операцию. Помчался Валентин Рудольфович к сестре, а там уж все плохо. Денег оставил немерено, только ничего не помогло. Хотел в Германию везти, но не успел, она раньше умерла.

Очень он себя за это корил, плакал даже. Простились они с сестрой, конечно, по-хорошему, но все же…

– А что же раньше она к нему не обратилась?

– Гордая очень была, характер такой. И, главное дело, с мужем развелась она буквально через три года, Валерка еще маленький совсем был. Полным барахлом этот муж оказался, видно, и правда думал в семью богатую пристроиться, а когда выгнали его, он и проявил свою сущность подлую.

– Так, выходит, отец был прав насчет жениха?

– Прав-то он прав, только когда же молодые родителей слушали? – вздохнула старуха. – И не знаю я ничего, не мне об этом судить, у меня детей нет.

«У меня тоже», – подумала Инга.

– Анна не захотела перед отцом унижаться, сама ребенка растила. А как болеть начала, так Валерка и явился. Короче, Валентин Рудольфович его потому и приблизил к себе, что перед сестрой вину чувствовал. А тот и рад стараться: дядечка то, дядечка се.

Сам-то по себе пустой парень, несерьезный. На отца своего похож в этом смысле. А тут как-то приходит и говорит: хочу, мол, дядечка, вашу фамилию взять. Отцовская фамилия у него Козловский, так я, говорит, того человека и вспоминать не желаю, ничего хорошего от него не видел. А у вас фамилия знаменитая. Нашему, конечно, лестно, прослезился он. Все, говорит, тебе останется. Завещание написал, все честь по чести, если что с ним – главный родственник Валерка этот, сразу чтобы ему сообщили.

Старуха кивнула на стенку, где на гвозде был прикреплен клочок бумаги. Инга скосила глаза и увидела четко написанные цифры номера телефона и имя: Данциг Валерий Валентинович.

– Спасибо, торт очень вкусный.

Пока старуха убирала торт обратно в буфет, Инга переписала номер в свой мобильник.

Во дворе она набрала Шефа и получила от него адрес нового Данцига, который Шеф мигом выяснил по номеру телефона. Оказывается, в его хваленой базе данных племянник фигурировал еще под фамилией Козловский. «Плохо работают наши органы», – хотела съязвить Инга, но промолчала.

Племянник профессора жил в типовой запущенной хрущевской пятиэтажке. У подъезда двое мальчишек младшего школьного возраста, сосредоточенно пыхтя, отвинчивали какую-то деталь от ржавого «Запорожца». Инга обошла их и потянула на себя дверь.

Хотя здесь имелся домофон, с тем, чтобы войти в подъезд, проблем не было: кто-то из жильцов вставил дощечку между дверной коробкой и дверью, так что закрыть до конца ее было невозможно.

Инга поднялась на третий этаж и позвонила.

На звонок никто не отозвался.

Неужели она опоздала?

Убийца снова опередил ее?

Инга почувствовала, как повлажнели ладони, в голове появилась знакомая пульсирующая боль. Неужели за этой дверью ее ждет очередная кровавая инсталляция?

А может, все не так плохо? Может быть, Валерия Данцига просто нет дома?

На всякий случай она позвонила еще раз, долго и требовательно, как будто от этого звонка зависела чья-то жизнь.

Из-за двери соседней квартиры донесся крик:

– Валерка, скотина, да открой ты наконец! Меня эти звонки уже достали! Я после ночной смены имею право выспаться?

Тут же за дверью Данцига послышались осторожные шаги, и беспокойный голос спросил:

– Серый, ты, что ли? Я же тебе говорил, чтобы ты сюда не приходил!

Инга перевела дыхание.

Кажется, и этот Данциг жив.

– Это не Серый, – громко ответила она, – это Анна Громова.

– Анна? Какая еще Анна?

– Я представляю сетевое издание «Окошко. Ру» и хочу с вами поговорить о вашем дяде. И лучше бы не через дверь.

Замок щелкнул, дверь приоткрылась, на Ингу уставился испуганный круглый глаз.

– Вы одна? – спросили по ту сторону двери.

– Как видите! – Инга отступила в сторону. – Ваш адрес дала мне Антонина Андреевна, домработница Валентина Рудольфовича.

– Ладно, заходите. – Хозяин квартиры открыл дверь пошире, пропустил Ингу в прихожую, затем на секунду выскочил на площадку и визгливо бросил в сторону соседской двери: – Знаю я эти твои ночные смены! Знаю, каким местом ты работаешь!

Не дожидаясь ответа, он ретировался в квартиру.

Инга огляделась.

Это была скудно обставленная и очень запущенная квартира без малейших следов благотворного женского присутствия. Неутомимый сквозняк гонял по полу комки пыли, выцветшие обои местами отклеивались от стен.

Хозяину квартиры было на вид чуть больше тридцати, но выглядел он таким же запущенным, как его жилище: одутловатое лицо цвета непропеченного теста, круглый животик, свисающий над поясом поношенных джинсов, несвежая футболка с неуместным здесь Че Геварой. На щеке пламенного революционера красовалось пятно томатного соуса.

– Вы Валерий? – уточнила Инга, оглядев его с ног до головы.

– Валерий Данциг, – ответил мужчина, с явным удовольствием произнеся звучную фамилию. – А вы, значит, Анна? Из какого вы издания, я не расслышал?

– «Окошко. Ру». Мы готовим статью о вашем дяде профессоре Данциге. Я уже собрала материал о его заслугах, о неоценимом вкладе в отечественную филологию, а теперь хотела бы добавить портрету жизненности, теплоты. Вы ведь его единственный родственник?

– Единственный, – кивнул Валера и отвел глаза в сторону. – А что же мы стоим в прихожей? Пройдемте в комнату.

Комната оказалась немногим уютнее прихожей. На столе валялся порножурнал, придавленный грязной кружкой с остатками кофе, на полу на самом видном месте скучал грязный носок.

Валерий ногой отбросил носок, спрятал журнал, переставил кружку и показал Инге на свободный стул:

– Присаживайтесь.

Инга села, преодолевая легкую брезгливость, достала из сумки ноутбук и открыла его, как будто приготовилась записывать интервью.

– Итак, что за человек ваш дядя?

– Замечательный, замечательный человек, ученый с большой буквы!

– Мне хотелось бы услышать от вас какие-то живые детали, какие-то чисто человеческие подробности. Может быть, вспомните какие-нибудь смешные эпизоды из его жизни?

– Смешные? – Валерий явно растерялся. – Насчет смешных не знаю, дядя вообще-то человек серьезный…

– А он хорошо к вам относится? Помогает вам по-родственному?

– На что вы намекаете? – Валерий порозовел. – Кто вам наябедничал? Наверняка эта старая карга Антонина? Так вот это неправда! Это клевета!

– Что неправда? – удивленно переспросила Инга. – О чем вы, собственно?

– О том, что я прихожу к дяде только за… за родственной помощью! Я к нему прихожу по зову сердца!..

– Да я ничего не имела в виду!

В эту минуту ноутбук подал негромкий сигнал – на ее адрес пришло новое сообщение. Инга открыла его, продолжая разговаривать с Валерием.

Шеф прислал сведения о Валерии Данциге, которые успел нарыть по своим каналам.

В прихожей снова прозвонил звонок.

Валерий вскочил, нервно потер руки, бросил быстрый взгляд на Ингу.

– Вы кого-то ждете? – спросила она.

– Нет, никого не жду, – промямлил он и тут же добавил: – Это, наверное, соседка.

Звонок снова зазвенел.

Валерий выскользнул в прихожую.

Инга последовала за ним – это вполне мог быть убийца.

Валерий подкрался к двери, прислушался.

Нетерпеливый гость снова позвонил.

– Ты, что ли, Серый? – спросил Данциг вполголоса.

– Я, – ответили из-за двери, – открывай!

– Я тебе говорил, – заныл Валера, – ты мне обещал, что это в последний раз…

– Мало ли что! Открывай, а то сам знаешь, что будет! Пойду к папаше.

Валерий обернулся, увидел Ингу и зашипел на нее:

– А вы что здесь стоите? Подслушиваете? Вынюхиваете? Идите в комнату!

Инга почувствовала раздражение. Она приехала спасти этого человека, а он ей хамит. Да пусть его убьют, ей наплевать. Тем более что он явно знает своего гостя.

– Идите в комнату, – не очень любезно повторил Валерий, поворачивая головку замка.

Инга вернулась в комнату.

Но у самого порога остановилась, неплотно прикрыла дверь и выглянула в щелку, чтобы вмешаться, если жизни этого Данцига будет что-то угрожать.

Она увидела, как в прихожую ввалился тощий и долговязый тип. Встреть она его на улице – точно приняла бы за бомжа. Продранная на локтях куртка, разбитые ботинки, бесформенная кепочка. На его фоне Валерий Данциг выглядел настоящим франтом. Лицо у незваного гостя тоже было не первой свежести, хотя еще сохраняло признаки былой привлекательности, а в глазах светилось странное веселье.

– Я тебе говорил, Серый, чтобы ты больше сюда не заявлялся, – тихо и зло процедил Валерий.

– Дай денег, родственничек, и я сей же час свалю. – Гость попытался приобнять хозяина квартиры.

Тот брезгливо шарахнулся:

– Отвали, бомжара! От тебя несет как от помойки.

– Что делать. Сам знаешь, в моих хоромах ванна с душем не предусмотрена! А если тебя мое амбре не устраивает – дай денег, и я немедленно испарюсь.

– Нет у меня денег. Сколько тебе повторять – сам на мели сижу.

– А ты попроси у папаши. – Бомж хрипло засмеялся. – Ты же у него хорошо умеешь просить.

– Он не дает…

– Значит, плохо просишь. Хочешь, я сам попрошу?

– С ума сошел? – Валерий, преодолев брезгливость, придвинулся ближе к странному гостю и перешел на шепот.

Инга поняла, что больше ничего не узнает. Сам бомж показался ей вполне безобидным, и она вернулась в комнату, чтобы без помех просмотреть файл, присланный Шефом.

Из материалов Шефа следовало, что Валерий Данциг, он же Козловский, в настоящее время нигде не работает, живет на подачки дяди-профессора. До этого успел побывать менеджером, продавцом, кладовщиком, и отовсюду его выгоняли с самыми скверными характеристиками. Везде он если не проворовался, то отметился какой-нибудь другой мелкой пакостью и не сел в тюрьму только потому, что владельцы компаний не хотели поднимать шум, чтобы лишний раз не попасть на глаза правоохранительных органов.

Наконец его репутация стала известна всему городу, так что его больше не брали ни в одну приличную фирму.

С тех пор он жил исключительно на дядины подачки.

Впрочем, и дядю, судя по сведениям источника, он тоже обкрадывал.

Инга как раз успела все это прочесть, когда Валерий вернулся в комнату.

– Итак, на чем мы с вами закончили? – высокомерно спросил он.

– Да мы, собственно, еще не начинали. – Она в упор разглядывала Валерия. – Для начала скажите, кто это к вам приходил?

– Да никто. Сосед-алкаш на бутылку клянчил.

– Вот как, сосед? А мне показалось, что это ваш родственник.

– Родственник? С чего вы взяли?

– Из вашего с ним разговора.

– Так вы еще и подслушивали? Вообще, что вам нужно, красотка? Я уже ответил на все вопросы, так что больше вас не задерживаю. Отправляйтесь в свое «Окошко»!

– Ну уж нет. Я еще и не начинала задавать вопросы.

– Знаете что? – Теперь Валерий смотрел на нее волком. – Я впустил вас, думая, что вы приличная женщина, проявил, так сказать, гостеприимство, а вы ведете себя нагло. Выметайтесь прочь!

– Не раньше, чем вы мне ответите на несколько вопросов. И первый из них: кто был этот человек?

– И не подумаю! Убирайтесь, а то выставлю силой.

– Попробуйте. – Инга встала из-за стола и приняла боевую стойку.

В глазах Валерия вспыхнул испуг.

– Тогда… тогда я вызову полицию, – пригрозил он неуверенно.

– Отлично! Вызывайте! Заодно расскажете им о той чудесной статуэтке саксонского фарфора, которую вы украли у дяди и продали в антикварный магазин.

– Что? – Валерий побледнел. – Какая статуэтка? Откуда вы…

Он понял, что выдал себя, и огрызнулся:

– Я тут ни при чем! К дяде ходит много народу, статуэтку мог взять кто-то из них. Или эта старая карга домработница!

– Вот это вы зря, – поморщилась Инга, – Антонина Андреевна предана вашему дяде, она ни за что не тронула бы его вещи. Но вы сами знаете, что Валентин Рудольфович не стал поднимать шум, чтобы не обидеть старуху или кого-то из знакомых. Он просто выкупил статуэтку, когда ему позвонил антиквар.

– Ага, – проворчал Валерий, – ему тоже шум ни к чему. И вы ничего не докажете, потому что я не сам сдал статуэтку в магазин, я ведь не дурак.

– Конечно, не сам, – усмехнулась Инга, – ты послал свою подружку. Думаешь, она будет тебя покрывать? Как только она узнает, что статуэтка ворованная и ей грозит реальный срок, – сдаст тебя за милую душу.

– Короче, чего вы от меня хотите?

– Я уже сказала, – отчеканила Инга, – расскажи, что за мужик приходил сюда только что и почему называл тебя родственником, а профессора – папашей. Как его зовут, где живет, с кем, в общем, все паспортные данные.

– Вот это не получится, – криво усмехнулся Валерий, – у него паспорта нет. Он его лет пять-шесть назад потерял. Или продал за дозу. А профессора папашей называет, потому что он и есть родной его сынок. Как вам такой расклад? Профессор, весь из себя известный, его за границей знают – и тут такое чудо.

Инга действительно была потрясена. Главное, старуха ведь ничего не сказала, партизанка несчастная.

– А дядечка, понимаешь ли, от него отказался навсегда. – Валерий как будто прочитал ее мысли. – Вычеркнул из своей жизни, нет у него сына, как будто и не было. И то сказать – кому такое дерьмо нужно? Еще вопросы будут?

– Будут. Откуда он вообще взялся?

– Не знаешь, откуда дети берутся? – Валерий гаденько усмехнулся. – Дядечка лет двадцать пять назад уже был немолод. Седина в бороду, известное дело, переспал со своей студенткой. Или она сама к нему в постель влезла – я не знаю, свечку не держал. Короче, залетела она, надавила на него, он испугался скандала. Жениться не женился, но ребенка признал. Денег ей отвалил – страшное дело. Квартиру купил, содержал, в общем. И даже, говорят, пытался с сыном как-то общаться.

Но девица оказалась та еще штучка. Деньги с него тянула, а сына против него настраивала. А тот и сам не промах – лет с десяти подворовывал, потом нюхать начал, потом колоться. Мамаша его к тому времени истаскалась совсем, парень сам по себе жил.

Профессора пару раз в милицию вызывали, разбирался он там, снова деньги кому-то совал. Потом в клинику Серого устраивал, тоже не даром.

Короче, как стукнуло парню восемнадцать, так мамаша квартиру продала и слиняла куда-то. А дядечке позвонила и сказала, что все эти годы он содержал чужого ребенка. Да тот уже и сам понял, что парень не от него, а что сделаешь? Срамиться в суде не захотел на старости лет. А Серый на деньги от квартиры так накололся, что чуть от передоза не загнулся. Клиническая смерть у него наступила, еле вытащили его. После этого он якобы проникся и решил завязать. Бомжевал, по стране шатался, а после явился и стал требовать какое-нибудь жилье. Дядечка, чтобы от него отстали, купил ему комнату в коммуналке. Адвокат еще заставил Серого бумаги подписать, что он никаких претензий не имеет. Подписал он и тут же по пьяни продал эту комнату, точнее, поменял якобы на домик в садоводстве.

– На дачу, что ли?

– Это не то чтобы дача, так, типа сарайчика. Там он и живет с тех пор, а сам то и дело ко мне таскается, жрать-то надо. Вот он ходит, деньги клянчит.

– Угу, а ты даешь, потому что боишься, что он к папаше пойдет и тот, чтобы не позориться, отрежет ему кусок твоего пирога.

– А тебе какое дело? – вызверился на Ингу Валера.

– Никакого, – согласилась она. – А фамилия у твоего Серого какая?

– Данциг он, Сергей Валентинович, – неохотно ответил Валерий. – Садоводство Академическое, это по Выборгскому шоссе. Там он и живет с собакой. Домик самый плохонький, найдешь. Только зачем тебе?

– Мое дело. – Инга уже набирала сообщение Шефу. – А ты бы зашел к дяде-то. Переживает он, что на пенсию выперли – утешишь старика, хоть польза от тебя будет. А то обидится, наследства лишит…

Шеф подхватил ее у метро «Озерки», и они выехали на Выборгское шоссе. Унылый предзимний пейзаж за городом нагонял тоску. Предчувствия у Инги были самые скверные. Низкое небо давило, как неподъемная плита, и время от времени плевало мелким зябким дождем. Инга мрачно смотрела на дорогу, перебирая в памяти события последних дней.

Что за человек стоит за этой цепью убийств? Какая извращенная фантазия могла породить этот сценарий? Что и кому убийца пытается доказать?

Шеф рядом с ней насвистывал заунывную мелодию. Инга хотела попросить, чтобы он перестал, и без того тошно, и вдруг незаметно заснула.

Ей снилось, что она идет под холодным дождем по бескрайнему полю. Поле тянется до самого горизонта, его покрывают тысячи, сотни тысяч капустных кочнов. Инга плетется вперед, перешагивает кочаны, обходит. Но вот она спотыкается о кочан и невольно взглядывает на него.

Она едва не закричала от ужаса.

То, что она приняла за кочан, было человеческой головой, головой с широко открытыми глазами. И эти глаза с беззвучной мольбой смотрели на нее.

Она огляделась и поняла, что все поле покрыто человеческими головами. Старые и молодые, красивые и безобразные, лысые и кудрявые, мужские и женские головы бесконечными рядами тянулись до самого горизонта. И все они едва слышно перешептывались. Этот шепот складывался в гул, напоминающий ровный шум прибоя или шорох ветра в осеннем лесу.

Переводя взгляд с одной головы на другую, Инга увидела знакомые лица. Вот Алексей Воскобойников. Вот старый антиквар Вестготтен. А вот еще знакомое лицо – молодое, но уже опухшее от пьянства лицо Сергея Данцига.

– Почему ты здесь? Ты же еще жив! – хотела крикнуть Инга, но голос не слушался ее, изо рта вырывалось только хриплое дыхание, тут же превращавшееся в облачко белесого пара.

Знакомые лица смотрели на нее, знакомые губы шевелились, и Инга с трудом разобрала слова, которые они произносили:

– Найди его! Найди и останови!

Она снова попыталась что-то сказать, но вместо слов изо рта вырвался хриплый крик, и от этого крика она проснулась.

Они все еще ехали, уже не по шоссе, а по какой-то второстепенной трассе между пустыми тоскливыми полями, напоминающими поле из ее страшного сна. Шеф покосился на Ингу:

– Приснилось что-то?

– Ой, не спрашивайте, – она зябко передернула плечами, – такой кошмар, что не хочется и вспоминать.

– Неудивительно, при нашей-то работе. Скоро приедем.

Асфальтированная дорога превратилась в грунтовку. Впереди показались ровные ряды домиков – аккуратные крыши, нарядные веранды и никаких признаков жизни. Ни дымка над трубами, ни собачьего лая, ни человеческой фигуры возле крыльца.

– Это садоводство, – ответил Шеф на не заданный Ингой вопрос. – Хозяева закрыли дома на зиму и перебрались в город, мало кто живет здесь круглый год. Да и что здесь делать поздней осенью? Кто-то, может быть, приедет потом покататься на лыжах, а сейчас осталась только охрана да несколько самых неприхотливых садоводов. Или тех, кому больше негде жить, вроде нашего Данцига.

И правда, приглядевшись получше, Инга заметила кое-где неявные признаки человеческого присутствия – робкий дымок, мерцающий свет в окошке. Кажется, немногочисленные жители не хотели, чтобы их заметили.

Шеф сверился с планом на экране навигатора, свернул на боковую дорогу и медленно поехал между ровными рядами безжизненных домов.

Дома были самые разные – старые, давно нуждающиеся в капитальном ремонте, выкрашенные еще в прошлом веке облупившейся краской и совсем новые, нарядные, обшитые разноцветным сайдингом. Вокруг домов темнели мокрые кусты, голые деревья, розы, накрытые охапками еловых веток.

Навстречу по дороге плелся какой-то сгорбленный старик в выгоревшей солдатской шинели допотопного покроя.

Шеф притормозил, опустил окно.

– Уважаемый, не подскажете, где-то здесь живет Сергей Данциг?

Старик поглядел на него белесыми пустыми глазами, поднял руку в воинском приветствии и радостно проговорил высоким визгливым голосом:

– Здравия желаю, товарищ генерал! Рядовой Котов по вашему приказанию прибыл! Готов выполнить любое боевое задание в рамках интернационального долга!

– Вот те на, – протянул Шеф, – от этого рядового не многого добьешься. Ладно, сами найдем.

– Разрешите продолжить службу? – проговорил старик.

– Разрешаю, – отмахнулся от него Шеф, снял ногу с тормоза и медленно поехал дальше.

Начинало темнеть.

– Это должно быть где-то здесь. – Шеф вглядывался в кусты справа от дороги.

Инга увидела очередной участок, резко выбивавшийся из общего ряда.

Запущенный, заросший бурьяном клочок земли, разбросанные тут и там обломки старой мебели. На самом видном месте посреди участка красовалась ржавая металлическая кровать.

Имелось здесь и что-то вроде дома, точнее, жилого сарая: низкое покосившееся строение из подгнивших досок, кое-где залатанных кусками фанеры или рекламными полотнищами. Из двух крошечных окошек одно было кое-как застеклено, другое забито фанерой.

Но над крышей торчала кривая железная труба, из которой тянулся сизый дымок.

Рядом с домом Инга заметила собачью конуру, как ни странно, более аккуратную и уютную, чем сам дом.

– Кажется, хозяин дома, – проговорил Шеф, останавливая машину и глуша мотор. – Вон печка топится. Надеюсь, мы не опоздали? Только странно, почему собака не лает. Казалось бы, приехала незнакомая машина, уважающая себя собака должна подать голос.

– Может, и нет давно никакой собаки, – предположила Инга. – Может, конура осталась с давних времен, а сама собака давно сдохла или сбежала от плохого хозяина.

– Нет, ты не права, – серьезно ответил Шеф. – Хозяин он, может, и плохой, но о собаке заботится. Конура у него лучше собственного дома, и корм в миске свежий.

Действительно, Инга увидела в металлической миске горку собачьего корма, еще не совсем размокшего под дождем.

Шеф выбрался из машины, захлопнул дверцу и пошел по полузаросшей тропинке.

Немного не дойдя до домика, он резко остановился.

– Вот и разгадка!

Инга сделала еще несколько шагов и тоже увидела.

На мокрой глинистой земле среди пожухлой травы валялась мертвая собака. Не просто мертвая – обезглавленная. Голова с вываленным красным языком лежала чуть в стороне, крупные белые клыки угрожающе скалились.

Ингу замутило. Она подняла глаза на Шефа и проговорила заплетающимся языком:

– Мы снова опоздали. Это он… это его почерк…

– Подожди с выводами, – хриплым незнакомым голосом отозвался Шеф. – Пойдем в дом.

Дверь, кое-как обшитая рваным дерматином, была неплотно прикрыта.

– Эй, есть кто дома? – окликнул Шеф, прежде чем войти.

Никто не отозвался.

Тогда Шеф сунул руку за пазуху, и в ней появился плоский черный пистолет. И сам Шеф мгновенно преобразился – в его движениях появилась опасная грация крупного хищника, осторожная и скупая красота прирожденного охотника. Он переглянулся с Ингой, знаками велел ей держаться позади и только после этого резко распахнул дверь.

Пахнуло жилым теплом, густым запахом еды, топящейся печи и еще чем-то удивительно знакомым и неприятным.

Шеф проскользнул в дом, тут же метнулся в сторону, чтобы не маячить в дверном проеме. Инга шагнула за ним.

Из темноты на нее кто-то смотрел, пристально и удивленно. Глаза тускло отсвечивали в свете осенних сумерек.

– Кто здесь? – проговорила Инга севшим от страха голосом.

Никто не ответил.

Она машинально пошарила рукой по стене, нашла кнопку выключателя и нажала.

– Стой! – крикнул Шеф и метнулся, чтобы остановить ее, но не успел.

Под низким дощатым потолком вспыхнула тусклая лампочка без абажура, едва осветившая убогое жилище. Большую его часть занимала не успевшая остыть дровяная плита.

Еще в комнате был стол, накрытый дешевой клеенкой в крупных цветах. За столом лицом к вошедшим сидел молодой, плохо выбритый мужчина с опухшим лицом. Инга узнала его – это был Сергей Данциг, которого она совсем недавно видела у Валерия. В глазах Сергея застыло выражение изумления и страха – такое же выражение она видела в мертвых глазах Воскобойникова, а потом в глазах антиквара Вестготтена…

В том, что Сергей мертв, сомнений не было никаких.

Об этом говорили его широко открытые, навеки испуганные глаза, и мертвенный цвет лица, и руки, безвольно распластанные на столе…

Инга поймала себя на том, что внимательно и испуганно смотрит на эти руки – она невольно вспомнила отрубленные кисти Вестготтена.

На этот раз кисти были на месте.

В тот самый момент, когда она нашарила выключатель, загорелась не только лампочка под потолком.

Одновременно раздался какой-то механический звук, и Инга увидела, как на столе перед мертвецом что-то зашевелилось.

Приглядевшись, она поняла, что это игрушечный бегемот с выпуклыми глазами. Бегемот медленно двинулся по столу, смешно переставляя короткие толстенькие ножки и приоткрывая широкую пасть.

Зазвучал жизнерадостный мотивчик, и высокий ненатуральный голос запел:

Инга и Шеф переглянулись и с двух сторон обошли стол.

Теперь они видели Сергея Данцига в профиль, видели его всего, с головы до ног.

Впрочем, ног-то как раз у него и не было. Инга заметила какую-то неправильность в сидящей фигуре и успела отвести глаза, прежде чем поняла, что с этим Данцигом не так.

– Не успели, – выдохнул Шеф, потирая затылок, – Снова он нас опередил.

Игрушечный бегемот вперевалку шагал по столу под нудно-жизнерадостную песню. Инга следила за ним, не отводя глаз, чтобы не глянуть ненароком под стол.

– Это тот старик, – неожиданно догадалась Инга. – Старик-юродивый, у которого вы спросили дорогу. Это он убийца. Точно он, больше здесь нет никого!

– Наверняка, – кивнул Шеф. – Только, конечно, никакой он не старик. Просто виртуоз перевоплощения.

– Да вы от него вообще без ума, – чуть не закричала Инга, потому что снова расслышала в голосе Шефа чуть ли не восхищение.

– Перестань, я просто стараюсь его понять. Большая ошибка – недооценить противника. Лучше уж переоценить, тогда будешь готов к любым неожиданностям. Да, и вот еще что: разве я не говорил тебе, что в незнакомой и потенциально опасной комнате нельзя включать свет? Ты можешь так включить взрывное устройство.

– Пока я включила только этого дурацкого бегемота, – Инга с ненавистью взглянула на игрушку.

Бегемот бодро маршировал к краю стола.

На этих словах бегемот подошел к самому краю и, перевалившись через него, грохнулся на пол.

Инга вздохнула с облегчением: она была уверена, что теперь он замолчит.

Но не тут-то было. С пола снова донеслось:

– Да что же это такое! – Инга пнула ногой ненавистную игрушку, чтобы прекратить наконец дурацкую песню. Бегемот улетел под стол и там замолк.

Инга перевела дыхание и потеряла на мгновение бдительность, потому что взглянула туда, под стол.

Ноги у мертвеца были отрезаны по колено. То есть не отрезаны, а отрублены. Под стулом валялись кровавые ошметки, самих обрубков не было. Увидев куски белой кости, выглядывающие из обрезанных штанин, Инга почувствовала, что низкий потолок дома надвигается на нее, печка едет в одну сторону, а стол в другую, что воротник куртки давит, как будто шею сжимают чужие цепкие руки. Из последних сил она рванула на улицу глотнуть свежего воздуха. Не помогло – под ноги подкатилась отрубленная голова собаки.

Инга успела еще шарахнуться от двери в сторону, и там ее вывернуло прямо на глинистую землю.

– Черт, – пробормотала она, отплевываясь. – Черт, черт, черт!

И упала на колени, ноги не держали.

Хотелось лечь прямо на пожухлую траву и не вставать больше. Инга призвала все свое мужество, чтобы этого не сделать. За что ей все это?

Ноги закоченели. Она кое-как встала, отряхнула грязь с джинсов.

– Водички хочешь? – Шеф от дверей протягивал бутылку.

Инга была благодарна ему, что не суетился рядом, когда ей было плохо. Что же, это правильно, каждый должен преодолевать свою слабость в одиночку.

Она выпила воды, стало легче.

– Я тут все осмотрел на предмет путеводной нити, – начал Шеф. – Думаю, методы у нашего убийцы прежние, должен оставить нам какое-то указание, где отрубленные ноги искать. Да хватит уже, – Шеф слегка поморщился, видя, что Ингу передернуло, – возьми себя в руки.

– Долго это будет продолжаться? – вздохнула она.

– В человеческом теле частей много, – Шеф пожал плечами.

– Так и будем их собирать? Может, пора уже в полицию обратиться? Ведь он сколько народу поубивал.

– Официально это третий труп, – хмыкнул Шеф, – и что-то мне подсказывает, что его не скоро найдут. Этот парень не из тех, к кому соседи просто так в гости заходят, ты же понимаешь. Разве что кто собаку мертвую углядит. И даже если я сообщу куда следует, приедут менты местные из поселка, заведут дело. Стараться особо не станут, кому этот пьяница нужен-то?

– А если конечности всплывут? – Инга поежилась, как будто на нее повеяло могильным холодом.

– Обязательно всплывут, – кивнул Шеф, – это и к гадалке не ходи. Этот тип свою партию ведет упорно.

– Но что он хочет доказать? – простонала Инга.

«И для чего он впутывает меня?» – мысленно добавила она.

– Подумаем, – пробормотал Шеф, – поразмыслю на досуге. Есть кое-какие зацепки. Ладно, пойдем отсюда, а то еще кто-нибудь машину заметит.

Во дворе он сокрушенно покачал головой, глядя на мертвое тело собаки.

– Животное-то за что? Чем ему собака не угодила?

Чтобы не ходить мимо, Инга обошла будку по широкой дуге и наткнулась на клок ткани – черный драп с несколькими красными нитями. Такие ткани идут обычно на пальто.

– Это то, о чем я думаю? – спросил Шеф, осторожно взяв у нее из рук клочок.

Инга поглядела с изнанки. Ткань была достаточно чистой, значит, лежала здесь не так давно, даже не сильно намокла. С обратной стороны было видно большое пятно. Не грязь, не зеленые разводы от травы.

– Кровь, – Шеф понюхал пятно, – и не собачья, а человеческая.

– Я вот о чем думаю, – рассуждала Инга вслух. – Я вам позвонила сразу же, как вышла от Валерия, мы быстро выехали. И все равно не успели. Значит, убийца его здесь ждал? Но как же этот Серый так быстро сюда попал?

– Да, в эту дыру без машины не доберешься. Ходит, конечно, рейсовый автобус, но от шоссе до садоводства еще пилить и пилить.

Шеф внимательно осматривал дорогу возле участка.

– Следы машины. Стало быть, они его сюда и подвезли. Или она, брюнетка эта. Подсадила на шоссе и подвезла до самого дома. А собака небось почуяла неладное и бросилась на нее. Укусила и из пальто клок вырвала. Ладно, поехали.

Шеф остановил машину у первой же заправки. Машин на стоянке было мало, внутри – тихо и тепло. Сам он быстро прошел в магазин, Инга свернула к туалету. Там было пусто и довольно чисто, только урна у раковины заполнена использованными бумажными полотенцами. Полотенца запачканы были кровью.

– Стало быть, собачка качественно тебя покусала…

От этой мысли Инге стало физически легче.

Шеф махнул ей рукой из кафе. За стойкой стоял совсем молодой парень.

– Мне только кофе, – привычно бросила Инга.

– Поешь, – почти ласково сказал Шеф, – вон, Шурик нам сандвичей подогреет, с ветчиной и сыром.

– Без ветчины! – Инге противно было даже думать о мясе.

– Тогда с помидорами, – кивнул покладистый Шурик.

– Со сдачей не заморачивайся. – Шеф положил на стойку купюру.

– Чего надо? – тотчас отреагировал Шурик.

– А скажи, умница ты наша, не проезжала ли здесь недавно такая девушка – брюнетка жгучая, стрижка короткая, и рот сильно накрашен.

– А вам зачем?

– Если не будешь задавать дурацких вопросов, я еще добавлю, – вмешалась в разговор Инга.

– Допустим, проезжала, – легко согласился Шурик, – точь-в-точь как вы описываете.

– Кофе у тебя пила?

– Пила. Покрепче, говорит, и без сахара. Что-то у нее с рукой случилось. Как вошла – сразу в туалет побежала, потом смотрю – рука замотана.

– Ага, а машина у нее какая была? Не «Тойота» красная?

– Ага, красная, только не «Тойота», а «Ниссан».

– А номер не разглядел? Тебе же в окошко все видно.

– Вот номер не разглядел, – расстроился Шурик. – Видел, что в конце две пятерки, а целиком нет.

– Одна она была? – снова вмешалась Инга.

– Одна, я еще спросил, что с рукой, в аварию, что ли, попала. А она говорит, мол, не твое дело. Не мое так не мое.

– И на том спасибо. – Инга положила рядом с первой еще одну купюру.

– Поищем, конечно, машину, только информации маловато, – вздохнул Шеф, выходя из кафе.