Глава 19

Боль начиналась где-то у левого уха, стекала струйкой по шее, ниже по ребрам, по животу и собиралась между бедрами в огромное, пульсирующее черное озеро. Я сжала ноги, пошевелилась, и боль расплескалась – разлилась по всему телу. Еще никогда я не прилагала столько усилий, чтобы просто встать с постели. Ноги и руки разъезжались, как только я пыталась опереться на них. Шея с трудом удерживала голову. Я с неимоверным трудом оторвала лицо от подушки и заморгала, разглядывая ткань наволочки. Она была белой, не считая прилипших волос. Дурное предчувствие ударило под дых. Наволочка была усыпана волосами оттенка «электрический оранжевый».

«Что этот ублюдок со мной сделал? Что он еде…»

Я доползла до зеркала, и… на меня взглянула та, что вчера сделала все вместо меня. Та, что прогулялась верхом до преисподней и обратно. Рот, едва похожий на человеческий – распухший и фиолетовый. Лицо, покрытое свежими гематомами. Кровь, запекшаяся в глубоких ссадинах…

Покажите мне тех женщин, которые любят насилие в постели. Я хочу убедиться, что они реальны. Что можно испытать блаженство, когда тебя бьют и душат. Что можно получать удовольствие от ударов и пощечин. Что к тому, кто оставляет на тебе синяки и ссадины, можно испытать хоть что-то, кроме отвращения. Я в это не верю, не верю, не верю!

Я натянула на себя простыню и в ней проковыляла под душ. Вода заставит гореть огнем все ссадины, но мне необходимо отмыться. На мое счастье, я почти не помнила, что происходило вчера. Подсознание похоронило воспоминания глубоко-глубоко – глубже воспоминаний младенчества. Единственное, что я бы хотела вспомнить, – зашла ли в номер та, ради которой все это было устроено. Ведь она была здесь? Она должна была прийти. И она наверняка плакала и кричала так громко, что взвились в воздух чайки на пристанях. Так громко, что дрогнули яхты на груди океана…

Оушен…

То, что вчера было только леденящим предчувствием, сегодня выкристализовалось окончательно: я не смогу вернуться к нему. Не смогу притворяться, что ничего не случилось. Есть пятна, которые не смываются. Болезни, от которых не оправляются. Поступки, которые ломают и корежат душу. Он влюбился в птицу, парящую высоко в небе, а теперь я – ползучая змея, глотающая пыль. Этой ночью я обросла чешуей и потеряла крылья. Этой же ночью небо рухнуло на землю и раскрошилось. На гостиничной постели, как на хирургическом столе, меня разрезали на кусочки и сшили их не в том порядке. Я больше не та, кем была накануне.

Я водила куском липкого мыла по телу, по лицу, по волосам, пока кожа не стала красной и не начала гореть. Потом вернулась в комнату и оделась, с трудом застегивая пуговицы негнущимися пальцами. Покрыла лицо толстым слоем тонального крема, надела очки и набросила на голову капюшон плаща.

– Надеюсь, вы отлично провели время, останавливайтесь у нас еще, – сказал мне щеголевато одетый служащий на ресепшене.

Я стиснула зубы и улыбнулась ему улыбкой Джокера – аж скулы свело.

– И простите, но вы должны оплатить напитки из мини-бара, – прибавил он, глядя в монитор.

– Ах да. Напитки.

Я представила, как монстр сидит на кровати и неторопливо вскрывает бутылочки джина и водки, вытянув ноги и глядя на мое безжизненное тело. Представила, как он прикладывается к горлышку холодными мерзкими губами.

– Простите, я кое-что забыла, – сказала я служащему гостиницы и бегом, спотыкаясь, вернулась в номер. Пустые бутылки из-под выпивки, на которые я не обратила внимания, валялись возле кровати. И если он пил из них, то…

«Генетическая дактилоскопия», – кажется, так. Шантель рассказывала мне об этом, когда мы смотрели детектив в компании двух бутылок вина. Кажется, она даже подробно объясняла, что это такое, тыча пальцем в хорошенького копа на экране, – но я была слишком пьяна, чтобы вникать. А теперь вдруг вспомнила. Частицы кожи на одежде, следы слюны на окурках и стаканах, микроскопические пятна крови – даже если он не оставил отпечатков пальцев, я смогу выяснить, с кем имела дело.

Я сунула пустую бутылку в сумку и вышла из номера.

Когда все это закончится, я первым делом найду этого ублюдка.

Найду и расквитаюсь с ним.

Мысли о мести придают сил, а злость затмевает боль. К тому времени, когда добралась до офиса «Мальтезе», я почти перестала чувствовать себя жертвой. Я не жертва. Я солдат, которому не везет. И пусть я осталась без оружия, пусть меня прошило насквозь пулями, я продолжу эту войну. И как и все, кому уже нечего терять, пленных брать не буду.

Кабинет Лилит пуст, но я знаю, что она в клинике. Чувствую кожей. Или кофейничает с Алишей, или дрессирует свою свору в конференц-зале. Я подхожу к двери зала и распахиваю ее. На мгновение мне кажется, что я заглянула во временной портал: ничего не изменилось. За все то время, что меня здесь не было, «Клуб странных шуток» никак не изменился. Все так же, как месяц и год назад: толпа роскошных девушек, лениво рассевшихся вокруг лакированного стола. Вытянувшая длинные ноги Брук. Изнывающая от скуки Наоми. Алиша, жующая печенье и хохочущая над шутками Лилит. Какая-то девушка, совсем юная и тихая, расставляет бутылки с минералкой и раскладывает печенье на столе. Не занят только один стул – тот, на котором год назад сидела Селена. Никому не нравится это место, все избегают его так же, как и разговоров о ней. А позади стула, опираясь на спинку жилистыми руками, стоит Лилит в костюме цвета засыхающей крови.

Я перешагиваю через порог и, игнорируя изумленные взгляды, направляюсь к бывшему стулу Селены. Место бунтарок, место изгнанных – и теперь оно мое.

– Какой цвет волос, Скай! – восклицает Лилит, отходя в сторону. – Саймон явно был нетрезв. У тебя на голове настоящий пожар! Кошмарно пошлый оттенок, но тебе к лицу.

– Я пришла забрать обещанное.

– Мы почти закончили, да, девушки? Осталась шутка. И по домам. Хочешь начать? Покажи новеньким свое искрометное чувство юмора, Скай.

– Давай начну я, Лилит, – подает голос Брук, глядя на меня с робкой жалостью.

– Нет, я вижу, что Скай не терпится пошутить. Это написано у нее на лице, – ухмыляется Лилит. – Итак… Как ты относишься к жесткому сексу?

Всего на мгновение, но пол исчезает у меня из-под ног. Я перестаю его ощущать.

– Ну? Если ты подзабыла суть игры, то напомню: твоя задача – ответить нестандартно, что-то веселое и запоминающееся.

– Разве я не достаточно смешила тебя все это время, босс? – Фраза, когда-то сказанная Селеной, звучит в зале так, будто сказана не мной. Будто ее произнес призрак, заглянувший в окно.

– Не достаточно. Я верю, что ты способна на большее, Скай! Ты способна шутить так, что можно надорвать живот от смеха!

– Смейся, – говорю я, снимаю очки и, откинув назад капюшон, вынимаю заколку, придерживающую остатки торчащих клоками волос. Потом тяну вниз шарф, прикрывающий фиолетовую шею. И чем ниже он сползает, тем бледнее становятся лица гончих. Тем крепче прижимает ладонь ко рту Брук. Тем ниже опускает голову Алиша. Я расстегиваю пуговицы блузки и снимаю ее, обнажая покрытую свежими царапинами кожу и лифчик, впитавший розовую сукровицу.

Звук разбившегося стекла приводит всех в чувство: новенькая уронила стакан и побежала к выходу из конференц-зала.

– Смейся, Лилит. Изнасилование – это очень смешно.

– И правда забавно, – говорит она, провожая глазами новенькую. – Ты забавно изображаешь из себя жертву, Полански. Если бы не видео, я бы, пожалуй, тоже поверила, что тебя изнасиловали.

– Что? – выдыхаю я.

– Видео. На котором ты вовсе не похожа на жертву, Скай.

Лилит нажимает клавишу на ноутбуке, и включается проектор: стена превращается в огромный экран, на котором я вижу самый жуткий ролик из всех, какие когда-либо видела: обнаженная девушка с волосами морковного цвета стоит на коленях перед голым мужчиной. Тот наотмашь бьет ее ладонью по лицу, но она не плачет. Девушка смеется, стонет, говорит: «Еще».

Еще одна пощечина – такой силы, что ее голова откидывается назад. «От тебя ничего не останется, слышишь? Я хочу израсходовать тебя всю. Я обглодаю тебя и выплюну, ничего от тебя не оставлю», – говорит монстр громко и отчетливо. «Мне не для кого себя хранить», – отвечает девушка моим голосом.

Мое лицо полыхает так, будто его облили кислотой. Легкие горят, как будто в комнате распылили перцовый газ. Не могу ни дышать, ни говорить…

– Какой запал, какая вдохновляющая реализация проекта. Временами шокирующе жестко, но ты явно получала удовольствие. Я была настолько впечатлена, что не могла не показать все это настоящему ценителю и профессионалу в этом деле. Пусть тоже оценит твой врожденный талант.

Лилит поворачивает и подвигает ко мне по столу ноутбук, и я вижу страницу почтового аккаунта, развернутую во весь экран. Я всматриваюсь в строку адресата и вцепляюсь в спинку стула, чтобы не потерять равновесие. Карусель. Мир кружится. И рушится. И крошится в пыль. Это адрес, на который я много раз отправляла полные любви и отчаяния письма…

– Отмени письмо! – прошу я, опускаясь на колени. – Удали видео с сервера! Умоляю! Умоляю, Лилит! Ради всего святого! Между ним и мной и так все кончено! Ему незачем это видеть! ЛИЛИТ!

– Все свободны! – объявляет Лилит, не сводя с меня ничего не выражающих глаз. – Всем незабываемых выходных, девушки. Хорошей погоды и приятных знакомств. С каждой по восемь новых телефонных номеров к понедельнику!

Из ринувшихся к двери гончих не оборачивается ни одна. Стая не испытывает жалости к больным и раненым сородичам.

Наверное, я бы испытывала нечто похожее, если бы мне в голову воткнули железный шест и начали вращать, наматывая на него нервные волокна. Дичайшая головная боль, мутнеющее сознание, предобморочная слабость.

– Любопытно будет посмотреть, как тот, ради кого ты пошла на такие немыслимые жертвы, пошлет тебя к дьяволу по щелчку моих пальцев. – Лилит присаживается на корточки рядом и водит рукой перед моими глазами, желая удостовериться, что я в сознании. – И снова ошметки, на этот раз мужской психики, но их я подбирать не стану. Брезгую. На этом моя месть официально закончена, Скай Полански. Думаю, ты хлебнула сполна за то, что предала меня. И этот ублюдок тоже получил свое. Сэм Гарри Оушен – на удивление горделивый сукин сын, с просто-таки патологическим самоуважением, так что зрелище того, как его куколка ублажает другого, порвет его в клочья. Осталась одна проблема. Заказчица. Тебе предстоит поговорить с ней и убедить отказаться от задуманного. Она очень сильно хочет ребенка от Оушена. Несмотря ни на что. Она готова отдать за это последние деньги. Последние нервы. Последнюю гордость. И какие бы сложности ни стояли перед ней – будет идти напролом. Она убеждена, что именно она должна стать матерью ребенка Сэма Оушена. Уж не знаю, с чего она так решила. Да, она здесь, в «Мальтезе». Приехала. Выглядит не ахти, одержимость чем-то или кем-то дает о себе знать. Так что вам будет о чем поговорить.

«Заказчица? Здесь?» – бледнею я.

– Что ты ей скажешь? Как убедишь отказаться от мечты? Идем со мной. – Лилит хватает меня под руку и ставит на ноги. – Живее, пока она не ушла.

Она ведет меня по коридору, вцепившись в мой локоть. Впервые с момента нашего знакомства я улавливаю запах ее пота. Она взмокла, ее шатает так же, как меня. Пинком ноги она распахивает дверь в туалет и затаскивает меня внутрь.

Я вижу в зеркале свое отражение и едва узнаю себя: серо-зеленое лицо, наспех замазанное толстым слоем тонального крема, оранжевые волосы, клоками торчащие в разные стороны, покрытая синяками грудь. И глаза – они выглядят страшней всего…

Лилит хватает меня за волосы и тычет лицом в зеркало.

– Знакомься. Ее зовут Скай Полански, и она – мать будущего ребенка Сэма Оушена. По крайней мере, до сих пор все шло именно к этому. И как я ни пыталась убедить ее отказаться от задуманного – все впустую. Но, может быть, получится у тебя?

– Ты сошла с ума, Лилит, сошла с ума, – пячусь я от зеркала.

– Ведь именно поэтому ты пытаешься не допустить, чтобы пыльца этого цветка досталась кому-то еще? Да, это и есть причина того, почему ты готова танцевать на раскаленных углях! Именно поэтому ты готова срывать с себя плоть, пока не останется один скелет. Потому что ты сама хочешь родить от него. Быть матерью его детей – единственной и неповторимой. Признайся себе в этом наконец! Это то, чего ты хочешь больше всего на свете!

– Ты не в себе…

– Признайся в этом! Потому что сейчас тебе нужно решить, что делать дальше, Полански. Семя твое. Ты можешь забрать его в любую минуту из хранилища «Мальтезе». Одно твое слово – и цикл заморозки будет прерван. Гаметы погибнут. И больше никто и никогда ими не воспользуется. Включая тебя. Или… Ты можешь использовать их по прямому назначению и обрести то, о чем всегда мечтала. Ребенка от любимого. И, полагаю, отныне это твой единственный шанс получить желаемое.

– Я не буду беременеть от него. Не имею права…

– Пф-ф! – Лилит закатывает глаза. – Вопросы морали никогда тебя не волновали, Полански! Но ты всегда любила невинно хлопать глазками и строить из себя святошу. Хочешь, я преподам тебе напоследок еще один урок? Мне доставит немыслимое удовольствие доказать тебе, что вопросы морали для тебя такой же пустой звук, как и для меня.

– Звони лаборанту, – твердо говорю я. – Я требую уничтожения спермы Оушена.

Лилит пожимает плечами и достает из кармана телефон.

– Кэтрин, прервите цикл заморозки. Материал ка эс два девять ноль два один девять восемь четыре. Он больше не потребуется, утилизируйте его. Заказчица отказывается от него.

Я прикрываю глаза, пытаясь справиться с головокружением.

– Лаборантка ушла на обед, но я оставила ей сообщение в голосовой почте, – говорит Лилит, приблизив лицо к зеркалу и поправляя волосы. – Через часик она вернется и выполнит твое требование… Поговорим о чем-нибудь другом напоследок? Как обстоят дела с покупкой виллы Оушена? Чудесный подарок себе самой на память об отношениях с ним, не так ли? Его дом у тебя будет, а ребенок – нет.

Откуда ей известно, что я собралась покупать его дом?!

– Я знаю кое-что наверняка, Скай Полански. Ты будешь возвращаться в этот день мысленно снова и снова. Вспоминать эту самую минуту. День за днем, год за годом. И думать о том, что было бы, если бы ты приняла другое решение. Как бы ты жила в его доме и воспитывала его ребенка. Что получила бы вместо гнетущего, сводящего с ума одиночества. И заодно залечила бы рану, которая не дает тебе покоя уже столько лет. Получить живого ребенка вместо… того, утраченного.

– К чему ты клонишь? – напрягаюсь я.

Она не может этого знать. Чего-чего, а этого точно знать не может. Я никогда и ни с кем об этом не говорила. Разве что с парой самых близких подруг…

– Ты сделала аборт в семнадцать лет. Не по своей инициативе, тебя умело вынудили. Мать твоего одноклассника была не рада, ой как не рада стать бабушкой. Но в Ирландии запрещены аборты, вот ведь незадача. Поэтому она потащила тебя в Лондон. Самолет туда, операция, самолет обратно. Мне не в чем тебя упрекнуть. Семнадцать лет, девочка из бедной семьи, ни образования, ни работы. Так поступили бы многие. Но ты себе этого не простила. Нерожденный ребенок продолжает приходить к тебе во сне, снова и снова. Возможно, если бы тот, от кого ты забеременела, был с тобой рядом, ты бы нашла способ простить себя, но… Его отправили на каникулы в Испанию. Оттуда он так и не вернулся. Экскурсионный автобус разбился в тоннеле в Мадриде, пятьдесят жертв, среди которых оказался и Джейми Кэннингэм, твой первый парень, первый мужчина. Как жаль, как жаль. Все произошло в тот же день, когда ты сделала аборт. Представляю чувства миссис Кэннингэм. Нельзя одной колодой карт играть и с дьяволом, и с Богом. Но она решила попробовать! Наверняка сын и внук снятся ей тоже. Однако твои злоключения на этом не закончились. В тот же день, когда ты вернулась домой из Лондона, твоя мать решила сменить земную прописку на небесную, и вполне успешно. Потерять трех близких людей в один день – парня, ребенка и мать – и не сойти с ума… У тебя крепкие нервы, Полански!

– Как ты об этом узнала? – сглотнув, проговариваю я. Меня вдруг мутит от ужасного предчувствия.

– Твоя подружка Кейт, официантка из соседнего стейк-бара, с которой ты бегала на перекуры в обеденный перерыв, оказалась щедрым источником информации. Она охотно разговорилась с заплаканной посетительницей, которая только что была вынуждена сделать аборт и оставила просто космические чаевые. Общительной и сердобольной пигалице хотелось поддержать меня, рассказывая еще более жуткие истории, чем моя собственная. Знала бы она, что именно за этим я туда и пришла. Я должна была понять, на струнах какой гитары мне предстоит играть.

Ох, Кейт…

– Но человек редко анализирует свои поступки и делает выводы, – начинает шептать мне на ухо Лилит. – Нам больше нравится стонать и проклинать судьбу. В тот день ты из-за собственной глупости потеряла своего ребенка. А сегодня по глупости лишишь себя возможности иметь другого. Причем от любимого человека. Или ты все еще надеешься, что после увиденного Сэм захочет быть с тобой снова, наденет тебе кольцо на палец и сделает тебе ребеночка естественным способом? Нет, к таким, как ты, не возвращаются, Скай. От таких бегут, зажмурив глаза. И, кроме того, перед Оушеном чревато появляться с округлившимся животом. Ну, ты понимаешь. Учитывая его психические отклонения…

– Чего ты от меня хочешь, Лилит?

– Проще сказать, чего я не хочу. А я всего лишь не хочу, чтобы ты сошла с ума через годик-два. Плохая наследственность и все такое. Забота же об отпрыске причешет твою растрепанную психику. Я не злопамятна, Скай. Отомстила и забыла. Ну и мне охота посмотреть, как по щелчку моих пальцев рухнут твои моральные устои. Я предлагаю тебе ЭКО. Твои яйцеклетки и материал Оушена. Прямо в следующем менструальном цикле. Начнем колоть блокаторы гипофиза, стимулируем фоликуллогенез, через две недели пункция, на третий-пятый день подсадим эмбрион. Аутентичность материала не подлежит сомнению. Во-первых, его добыла для меня ты. Во-вторых, у меня есть официальные образцы ДНК Сэма Оушена от федеральных инстанций. Он проходил ДНК-экспертизу после того, как загремел в тюрьму. Ты можешь сравнить ДНК спермы с задокументированными образцами и убедиться, что будешь носить именно его ребенка. Также можешь провести экспертизу во время беременности в любой из лабораторий Америки. Все карты тебе в руки. Но я уже сейчас могу дать слово, что все будет чисто. Ну а после рождения ребенка сомнений и вовсе не останется. Я уверена, что сходство окажется очевидным. Подумай обо всем хорошенько, Скай. Как только мы прервем цикл заморозки – пути обратно не будет.

– Пути обратно нет уже давно, – заключаю я. – Предупреди Кэтрин, что я хочу присутствовать в лаборатории и хочу убедиться своими глазами, что содержимое этой пробирки уничтожено.

– Как тебе будет угодно, – сверкает глазами Лилит и распахивает передо мной дверь.

Я шла по коридору, держась за стены. Банк спермы находился этажом ниже, и я собиралась дождаться Кэтрин у дверей лаборатории. Я обнаружила небольшое потрепанное кресло, одиноко стоящее у стены, и заползла в него, обхватив руками колени. Все кончено. Все кончено. Осталось залечить все ссадины, найти Боунса и объяснить ему, что произошло на самом деле. Пусть он снова скажет мне, что это бред сивой кобылы. Снова пошлет меня к черту – но я должна поговорить с ним! Просто сесть напротив и вывернуть душу наизнанку…

Я была так погружена в мысли о предстоящем разговоре с ним, что не заметила вибрацию мобильного. Фиона! Я приняла вызов и зашептала в телефон:

– Привет! Я так рада слышать тебя снова…

– Скай, – сказала она, не поздоровавшись. – Если в том органе, который у тебя вместо сердца, есть хоть частица симпатии к нему, – то исчезни. Просто исчезни и больше никогда не объявляйся. Откажись от покупки его дома, забудь его номер телефона и молись, чтобы он был в порядке. Психопатичные фанатки, продажные журналистки, бессовестные модели и певички – я думала, что однажды этот порочный круг разорвется, и ему встретится кто-то… достойный. Но даже на краю земли ему нет покоя от таких, как ты. Ты уничтожишь его, а этот человек мне дороже всего на свете. Слышишь?.. Не понимаю, как могла в тебе так ошибиться, чутье никогда меня не подводило…

– Ч-что? – сжалась в комок я.

– После того как ты бросила его в парке, я больше не узнаю в нем своего брата. А после сегодняшнего видео чуть не потеряла его вообще. Гарри попал в аварию после того, как увидел цирковые номера в твоем исполнении. Он разбил вдребезги машину и сейчас в госпитале.

– В госпитале? – тупо повторила я. – Он в порядке?!

– Исчезни, слышишь? Пока ты его не добила. Он все равно не сможет простить тебя после того, что увидел.

– Меня подставили…

– Когда сняли все на видео? А ты бы предпочла делать все это тайком?

– Нет, нет…

– Послушай, – срываясь на хрип, продолжала Фиона. – Если бомба Сэм Гарри Оушен взорвется – то зацепит всех. Он не сероглазый всепрощающий ангел, играющий на арфе и парящий в облаках. К сожалению или к счастью – нет. Я верю, что светлая и чистая душа смогла бы сделать его лучше, но такая, как ты, может вернуть того Оушена, которого всем нам лучше не знать никогда. Ты слушаешь внимательно? Он не из тех, кто будет сходить с ума в одиночку, – он обязательно прихватит кого-нибудь с собой!

– Фиона, в каком он госпитале?!

– Слава богу, травмы не угрожают жизни, и сейчас с ним рядом я. Приехала вчера, надеясь уговорить его объясниться с тобой, – но теперь сделаю все, чтобы не подпустить тебя к нему. Проваливай, Скай. Проваливай туда, откуда пришла, – в преисподнюю!

– Умоляю тебя, скажи, где он! Я просто… я просто посмотрю на него издалека. Фиона, ради всего святого!

Она бросила трубку.

Мной завладела апатия, какой я не знала никогда прежде. Наверное, что-то подобное испытывает человек, которого уносит в открытый океан и который осознает, что ему уже не выплыть. Все было против нашего с Боунсом союза. И звезды, и Судьба, и Господь. И слова, сказанные Фионой, намертво застряли в моем мозгу: «Он все равно не сможет простить», «он не сероглазый всепрощающий ангел»…

Моя психическая энергия наконец иссякла, и я внезапно провалилась в сон. Голова отяжелела и откинулась на спинку кресла. Пространство коридора клиники налилось темнотой. Моя рука свесилась с подлокотника, и к ней кто-то прикоснулся. Кто-то сжал мою ладонь…

– Мам? – возникает рядом Пикси.

К моей другой руке прикасается Оливия – точная копия Оушена, только крошечная. Только глаза темные, не как у отца.

– Почему ты такая тихая? – спрашивает Пикси.

– Мне больно.

– Если поцеловать больное место, то боль уйдет. Где болит?

– Внутри, – вздыхаю я.

– Внутри – это где? В животе?

– Не знаю, наверное, – вяло улыбаюсь я, прикасаясь к ее щеке.

– Тогда я поцелую тебя в живот. Только не смейся…

Я чувствую лицо Пикси, прижимающееся к моему животу, и обхватывающие меня ручонки.

– Все еще болит?

– Уже гораздо меньше.

– У тебя такой большой синяк на шее, – хмурится Оливия. – Кто на тебя напал?

– Ужасное чудовище.

– Ты должна была позвать папу. Он бы убил чудовище. Он может убить любое чудовище на свете!

– Злая колдунья не позволила мне…

– Он и колдунью может убить, – говорит Оливия, сдвинув крохотные бровки.

– Я не хочу, чтобы он убивал. Справлюсь сама. Колдунье надоест меня мучить, чудовища спрячутся в свои пещеры, синяки пройдут. И скоро у меня будет замок на берегу океана, где я спрячусь и где больше никто меня не обидит.

– Возьми меня с собой, – просит Пикси. – Хочу жить с тобой в этом замке.

– И я тоже, – говорит Оливия. – Нам будет хорошо вместе.

Девочки стоят рядом со мной, объятые сиянием. В ручке Оливии – маленькая оливковая веточка. В кулачке Пикси – свежий, ярко-розовый цветок кувшинки. И откуда-то льется музыка. Такая, от которой мне не больно. И в этот момент я внезапно различаю натянутую в темноте нить. Она выведет меня из подземелья на свет, если только я не выпущу ее из рук.

А я не выпущу.

– Скай? – тормошит меня кто-то. – Привет… Открыв глаза, я вижу склоненное надо мной лицо Кэтрин.

– Я получила новые указания от Лилит. Она сказала, что ты хочешь присутствовать при утилизации материала? Идем…

– Кэтрин, подожди, – останавливаю я лаборантку. – Я не могу.

– Что именно? – хмурится она.

Я продолжаю держать ее за руку, не в состоянии связно объяснить все, что вдруг осмыслила. Кэтрин терпеливо ждет, всматриваясь в мое взволнованное лицо.

Я хочу от Боунса ребенка. Я должна родить его, чтобы не сойти с ума. Он будет вести меня сквозь мрак, как нить Ариадны. Его первый крик искупит все мои грехи.

Прекрасный дикий цветок никогда мне не принадлежал, но я смогу похитить маленькое семечко и растить его в тайне ото всех, в доме на берегу океана. Любуясь им, лелея его, залечивая его красотой и сиянием свои открытые, ноющие раны…

– Хьюго… Да-да, это я! Я тоже безумно рада тебя слышать! Я знаю, у меня ни стыда, ни совести, звоню раз в полгода и еще и осмеливаюсь чего-то требовать… Как там дела в Ирландии? Ты по-прежнему в «Голове турка»? Слушай, только ты можешь мне помочь. Я хочу, чтобы ты купил для меня один дом. Мои деньги, твоя подпись. Владелец ни за что мне его не продаст, а я хочу его заполучить во что бы то ни стало. Ой, даже не спрашивай, где… Дальше только Антарктида… В Южной Африке.

– Здравствуйте. Вы занимаетесь генетической дактилоскопией? Мне нужно найти следы ДНК на футболке. Я слышала, что это возможно. По частичкам кожи или волоскам… И потом я бы хотела удостовериться, что ДНК спермы совпадает с ДНК частичек кожи на футболке. Это реально? Да, я в курсе, что это будет стоить целое состояние… А если прошел уже целый месяц или около того с момента, как он ее надевал? Нет, я ее не стирала… Футболка моего… жениха.

В тот же день я сменила номер телефона и почтовый аккаунт. Потом удалила из списка контактов в телефоне номера Боунса, Фионы и Шантель. Потом снесла с компьютера Скайп. Если мое исчезновение – залог его благополучия, то я исчезну. Растворюсь в воздухе, как будто и не существовала вовсе.