Нравы кочевников в широких равнинах, в густых лесах тропиков и по берегам моря оказывались постоянно весьма неблагоприятными для прогресса. Во время моих наблюдений над дикими обитателями Огненной Земли я был поражен тем, что обладание какой-либо собственностью, постоянное жилье и соединение нескольких семейств под управлением одного главы оказывались постоянно необходимыми условиями для цивилизации. Такие нравы приводят к развитию земледелия, и первые шаги обусловливаются, вероятно, случайностью: например, падением на кучу гнилых семян плодового дерева, давших особенно ценную разновидность. Во всяком случае, вопрос о первоначальном развитии дикарей в сторону цивилизации слишком сложен, чтобы его можно было решить в настоящее время.

Чарльз Дарвин. Происхождение человека и половой отбор

Примерно 30 000 лет назад, вытеснив из Европы неандертальца и загнав остатки популяции Homo erectus в джунгли Флореса, современные люди получили в свое владение мир за пределами Африки, более миллиона лет принадлежавший архантропам. Однако с определенной точки зрения не изменилось ничего. Современные люди, как и архаичные, которых они сменили, оставались собирателями, жили от милостей природы. Они ничего не строили и не оставили по себе практически никаких следов, кроме каменных орудий. Их потомки изготавливали значительно более сложные орудия, в том числе много видов орудий из кости, и создавали художественные произведения, такие как фигурки из слоновой кости и наскальные росписи в пещерах Франции и Испании. Но они оставались собирателями, которых кочевой образ жизни лишал всех материальных и интеллектуальных возможностей построения цивилизации.

Прежде чем началась история цивилизации, кочевникам предстояло еще одно грандиозное превращение. Им нужно было отказаться от кочевья и образовать оседлые поселения. Учитывая те великие выгоды, которые несет оседлая жизнь, стоит предположить, что перейти к ней раньше у человека не было возможности. Но почему? Что не позволяло ранним людям поставить крышу над головой и пользоваться удобствами постоянства? Какие события должны были произойти, чтобы переход к оседлости стал возможен? Зачем прародителям человечества понадобилось 35 000 лет странствовать по пустыне, пока они не осознали выгоды цивилизации?

Как у племен, поселяющихся в лесу, происходят физические изменения, приводящие в итоге к низкорослости, так же и отказ от единственно знакомого первым людям кочевого уклада жизни мог потребовать определенной аккумуляции поведенческих изменений. Нам оседлость может казаться естественным выбором, но от охотников и собирателей она потребовала ряда непростых перемен. Нужно было научиться ладить с чужаками. Забыть о возможности уйти прочь от опасности или от неудобных соседей. И отбросить былое всеобщее равноправие ради беспощадной социальной иерархии начальствующих и подчиненных, с ее бесчисленными правилами, жрецами и чиновниками.

Потребовались для этого свои генетические модификации или нет, появление оседлых сообществ было событием колоссального значения. Пусть механизм перехода к оседлости для нас пока загадка, время от 50 000 до 15 000 лет назад, до появления первых поселений, — это период взросления человечества.

Этап, предшествующий оседлости, рассматривается в настоящей главе, а следующая будет посвящена переходу от оседлости к земледелию. Такое разграничение исторических периодов основано на предположении, что переход к оседлости был поворотным моментом в человеческой эволюции и гораздо более важным событием, чем одно из его последствий — зарождение земледелия, начавшееся примерно 10 000 лет назад. Однако эта периодизация противоречит членению на эпохи, принятому в археологии. Там примерно с 45 000 до 10 000 лет назад продолжается поздний палеолит, определяемый по характерным наборам каменных орудий. Эти орудия лишь 10 000 лет назад сменились неолитическими — как раз в момент появления земледелия.

Переход из позднего палеолита в неолит совпал с крупным климатическим сдвигом: окончанием великой плейстоценовой ледниковой эпохи, начавшейся 1,8 млн лет назад, и приходом голоцена, теплого периода, который продолжается до наших дней. Как и поздний палеолит, плейстоцен оканчивается примерно 10 000 лет назад.

В эпоху от 50 000 до 15 000 лет назад, когда Африка и Австралия уже были заселены, главные события человеческой истории происходили на Евразийском материке. Хотя Европа и Азия долго шли каждый своей, с другим не схожей, дорогой, в позднем палеолите народы Евразии вели примерно одинаковый образ жизни, охотились в евразийских степях на одних и тех же зверей и терпели те же самые превратности климата. В начале позднего палеолита популяции с запада и востока Евразии, должно быть, где-то переплетались, поскольку и те, и другие изошли из одного корня, из первой волны мигрантов, достигшей Индии. Женщины, принадлежащие к митохондриальной линии X, — свидетельницы той далекой связи. Часть дочерей линии X ушла из Индии на северо-запад, и теперь это европейки; другая часть двинулась на северо-восток, пересекла Сибирь и прошла сухим перешейком на Аляску, став американскими индианками.

Поздний палеолит в Европе был эпохой резких температурных перепадов, особенно во время последнего ледникового максимума, который продолжался примерно с 20 000 до 15 000 лет назад.

Источник: Randall White, New York University.

Во время последнего ледникового максимума северную и центральную Евразию покрывали ледники, окаймленные полосой тундровой зоны, и людям, населявшим обе половины суперконтинента, пришлось мигрировать на юг, в теплые рефугиумы.

Источник: 5W Infographic.

Запад и Восток расходились постепенно. Просторы Евразии не могли не развести позднепалеолитические народы по разным тропам. В этой главе мы поговорим о том, как небыстро и непросто люди Запада шли к оседлости, и о том, как люди Востока одомашнили собаку и открыли Америку.

Позднепалеолитические превращения

В плейстоцене большую часть Северной Европы и Северной Азии, иначе сказать — Сибири, покрывали ледники, и климат был значительно суше нынешнего, а вдоль нижней границы оледенения тянулся пояс арктических пустынь. Поскольку ледники вобрали значительную часть Мирового океана, его уровень в плейстоцене опускался сравнительно с нынешним почти на 70 м, и карта мира, если бы люди позднего палеолита могли себе представить такую вещь, была совсем другой. Кроме больших континентов Сунды и Сахула была еще обширная, ныне целиком затонувшая суша между Сибирью и Аляской — Берингия. Она послужила современным людям широким мостом в Америку, но не сразу: большую часть своей истории Берингия была слишком сухой для существования обильной растительности и крупной фауны, а значит, и для человеческих мигрантов, нуждающихся в пропитании.

Изобретательные люди позднего палеолита быстро выучились жить на холодном севере, следуя за потоками северных оленей, что текли по бескрайним просторам евразийской тундры. Проходили тысячелетия, охотники, следуя переменам климата и экологических условий, занялись добычей мамонтов, затем — горных козлов и маралов, затем опять — северных оленей. Археологические культуры сменяли друг друга, но присваивающее хозяйство оставалось неизменной основой жизни.

Под занавес плейстоцена климат нашей планеты резко поменялся. Приблизительно 20 000 лет назад произошла небывалая катастрофа, известная как последний ледниковый максимум: ледники еще раз двинулись на юг, сделав большую часть Северной Европы и Сибири непригодными для жизни. Население планеты тогда составляло, предположительно, от 1 млн до 10 млн человек. Существенную его часть внезапное похолодание задело. Евразийские популяции людей и животных выживали только в южных областях-убежищах. Спустя 5000 лет ледники ослабили хватку и отступили, вновь открыв уцелевшим евразийцам путь на север.

На сегодня археологические артефакты, языки и генетика в Европе изучены больше, чем где-либо еще, и потому она остается лучшим пособием по истории родоплеменных сообществ.

На основе обнаруженных каменных орудий археологи составили последовательность культур, сменявшихся в Европе в позднем палеолите. Древнейшая, ориньякская, существовала с 45 000 до 28 000 лет назад. Стоянки с ориньякскими орудиями обнаружены во Франции, в Италии и в большинстве стран Восточной Европы, а еще в отдельной области на территории Леванта. Очевидно, ориньякцы были искусными воинами: это они постепенно оттеснили и окончательно истребили неандертальцев. Но их культура не была исключительно утилитарной: к ней принадлежат и удивительные художники, расписавшие пещеру Шове в долине французской реки Ардеш, самую раннюю из известных расписанных пещер Европы.

Согласно радиоуглеродным замерам, пещера была обитаема дважды: с 32 000 до 30 000 лет назад, а затем с 27 000 до 25 000 лет назад [129]. В росписях ее стен преобладают изображения львов, мамонтов и носорогов — животных, на которых, согласно данным археологии, охотились редко, — а также лошадей, северных оленей, диких быков и сов. Мастерство и выразительность изображений впечатляют современного зрителя. Однако при всем сопереживании, которое они могут вызвать, ни значение этих изображений, ни цели их создателей нам попросту неизвестны. Напрашивается мысль, что столь выразительные картины могли создать лишь такие же люди, как мы сами. Но равно возможно, что эти панно — произведение первобытного разума, который, воспринимая мир таким с помощью такого же зрения, как наше, совершенно иначе его осмыслял.

Из-за преимущественно холодного климата Европу и большую часть Евразийской степи покрывали не леса, а обширные луга, где в изобилии плодились северные олени, шерстистые мамонты, бизоны и антилопы. Эти животные вполне обеспечивали охотников и продовольствием, и такими полезными материалами, как кожа, кость, бивень и рог.

Ориньякская эпоха окончилась по неизвестным причинам, и на смену ориньякской культуре пришла граветтская, также определяемая по характерному набору каменных орудий. Граветтская культура, продолжавшаяся с 28 000 до 21 000 лет назад, простиралась на восток вглубь нынешней России, тянулась вдоль франко-испанской границы и захватывала южные области Италии. Граветтианцы охотились больше на мамонтов, чем на оленей. Они создавали знаменитых палеолитических Венер с маленькими головами, пышными грудями и ягодицами — фигурки, удивительно напоминающие отдельными чертами бушменов и андаманцев. Фигурки Венер, обнаруживаемые в раскопках от Франции до России, явно играли в культуре граветтианцев важную роль и, возможно, были связаны с культом плодородия. Менее известное граветтианское достижение — изобретение лука: первые образцы лука и стрел встречаются в раскопках конца граветта [130].

Граветтская культура приходится на период серьезного похолодания, когда большая часть североевропейских равнин оставалась необитаемой. Ее время кончается с приходом последнего ледникового максимума. Ледники придавили Британию, Скандинавию и вообще северные широты, заставив северян отселяться в Испанию, Италию и Украину. Мы ничего не знаем о столкновениях народов, которые могли начаться с переселением северных людей на земли южан. Но ухудшение климата давало преимущество более приспособленным к холоду северянам. После эпохи граветтской культуры в Европе господствовала так называемая солютрейская культура. Она сосредоточивалась во Франции и Испании и существовала с 21 000 до 16 500 лет назад. Животные, чьи кости чаще всего обнаруживают в солютрейских стоянках, — горный козел, дикая лошадь и олень. Солютрейские стоянки обнаруживаются в тесном соседстве друг к другу, а некоторые из самых крупных и тонких каменных орудий наводят на мысль о церемониальном, а не утилитарном использовании. Два этих факта археологи толкуют как указание на то, что люди стали жить крупными сообществами. Что, возможно, было следствием оттока из Северо-Западной и Центральной Европы и уплотнения популяции в южных рефугиумах.

Последний ледниковый максимум продолжался около 5000 лет. Затем столь же быстро, как вернулись, ледники стали отступать, освобождая плодородные равнины Евразии, куда пришли животные, а следом охотники. Из рефугиума в Перигоре, на юго-западе Франции, люди разошлись по территории нынешних Франции и Германии, создав мадленскую культуру, существовавшую с 18 000 до 11 000 лет назад. Мадленский набор орудий, созданных для охоты на северного оленя, легок и удобен для ношения. Мадленцы изготавливали орудия особенно тонкой и точной выделки: например, костяные гарпуны с двумя рядами зубцов с разных сторон. Пещерная роспись продолжилась в таких мадленских пещерных стоянках, как Ласко, имеющая возраст 17 000 лет, Нио и Альтамира.

Мы мало знаем как о жизни позднепалеолитических охотников и собирателей, так и о причинах, по которым одна культура сменяла другую. За отсутствием указаний на обратное, принято считать, что социальный уклад этих сообществ был эгалитарным, без королей и вождей, каков он и у современных нам собирательских обществ.

Археологи отлично умеют делать выводы по нескольким осколкам камня или кости, с которыми им приходится работать, но эти свидетельства немного могут сообщить. Редко удается установить, что за люди изготовили те или иные артефакты. Новую глубину археологии получила благодаря развитию генетики, которая предоставляет биологическую информацию, соответствующую археологическим культурам. Кем были ориньякцы или граветтианцы? Удивительно, но генетика сумела установить, откуда пришли эти люди и кто из ныне живущих на земле их потомки.

Наиболее обширное на сегодня исследование по истории раннего населения Европы провел Мартин Ричардс из Хаддерсфилдского университета (Великобритания). Совместно с коллегами из Европы и Израиля он применил оригинальную технологию под названием «анализ по основателю» и датировал прибытие в Европу каждой из волн миграции начиная с 45 000 лет назад и заканчивая недавним прошлым.

Анализ по основателю опирается на ту посылку, что колонисты, посланные из области А в область Б, на новом месте подвергнутся новым мутациям ДНК, которые не встречаются у оставшихся в области А. Тогда если новые мутации удастся выявить и посчитать, их число приблизительно покажет, насколько давно колонисты живут на новой родине, в области Б.

Ричардс применил эту методику к митохондриальной ДНК. Как мы говорили выше, генеалогические линии митохондриальной ДНК четко распределяются по географической карте, поскольку мутации, начинающие каждую развилку ее родо­словного древа, возникают, когда люди перемещаются по миру на новые места обитания. Из Африки вышли и добрались до Индии только две линии, обозначенные литерами M и N. Дочерние ветви линии M и некоторые дочерние линии ветви N заселили восток Евразийского материка; оставшиеся подветви N — запад.

Ветвь N дала начало подветви R, а линии, исходящие из подветви R, называющиеся J, H, V, T, K и U, заселили Ближний Восток и Европу. Практически все европейцы принадлежат к одной из этих шести линий, или к седьмой — X, линии прямо ответвляющейся от N, а не от R: отсюда и название занимательной книги популяционного генетика Брайана Сайкса «Семь дочерей Евы». Линия U, самая плодовитая из дочерей, имеет несколько ответвлений, из которых одно, по странной логике, носит индекс K, а остальные от U1 до U6.

Восстанавливая популяционную историю Европы, группа Ричардса начала с главных европейских митохондриальных линий, затем искала современных потомков корневой популяции на Ближнем Востоке. Затем ученые сравнивали области митохондриальной ДНК у европейских представителей, например куста U5 и у ближневосточных. После того как эти две группы U5 разошлись в разные стороны, каждая стала накапливать свои мутации. Поэтому обнаружить новые мутации европейской U5 было несложно: это были те мутации, которых нет на U5 ближневосточной.

Зная число новых мутаций европейской U5 и обычный темп накопления изменений в митохондриальной ДНК, группа Ричардса смогла подсчитать, какое время U5 присутствует в Европе. Тот же алгоритм применяли и для остальных ветвей европейской родословной [131].

В итоге установили, что три четверти нынешнего населения Европы принадлежит всего к семи кустам митохондриальной ДНК, объединяющим около 40 отдельных линий. Самый старый куст, U5, присутствует в Европе 50 000 лет, возможно, пятью тысячами лет больше или меньше. Эти выводы согласуются с археологической датировкой стоянки в Болгарии, самой старой из известных европейских стоянок современных людей, возраст которой определяется в 45 000 лет и считается началом позднего палеолита в Европе. Также это подразумевает, что ориньякцы, первые европейские колонисты, принадлежали в генеалогическом древе митохондриальной ДНК к линии U5.

Ричардс не может оценить численность той первой миграции современных людей в Европу. Но, основываясь на том, какую долю всего древа составляют подветви куста U5, он предполагает, что около 7% нынешних европейцев — потомки первых поселенцев.

Все остальные кусты, кроме одного, прибывали в Европу по очереди в период от 35 000 до 15 000 лет назад. Общим счетом 87% европейцев происходят от поселенцев, прибывших во время плейстоцена. И лишь 13% — от тех, кто пришел примерно 10 000 лет назад, в основном это куст J митохондриальной генеалогии. Эти новички предположительно были переселенцами с Ближнего Востока, провозвестниками неолита, принесшими в Европу знания о земледелии.

Мощным фактором, сформировавшим нынешнюю популяцию европейцев, были ледники последнего ледникового максимума, отогнавшие людей обратно в южные области Пиренейского полуострова. Когда ледники 15 000 лет назад отступили, Европа заселялась людьми, двигавшимися с юга Испании на северо-восток [132]. В той реэкспансии преобладали ветви V и H, пришедшие на континент ранее. К этим ветвям на 45–50% принадлежит большинство европейских популяций и на 60% — народ басков, чего и стоило бы ожидать, если страна басков на юго-западе Франции и северо-востоке Испании и была отправной точкой послеледниковой реколонизации.

Ричардс обнаружил неожиданный момент в популяционной истории Европы: большинство европейцев оказались прямыми потомками первых поселенцев, прибывших на континент в позднем палеолите. Лишь небольшая часть пришла в неолите. Эта картина противоречит всем ожиданиям: архео­логи предполагали, что неолитические иммигранты, принесшие в Европу земледелие, были многочисленнее и подавили прежних обитателей. Открытие Ричардса показывает, что европейцы позднего палеолита не вымерли: они перешли от кочевья к оседлости и освоили новую культуру — земледелие.

Поскольку женщины и мужчины мигрируют вместе, выстроенная Ричардсом генеалогия митохондриальной ДНК должна подтверждаться данными генеалогии Y-хромосомы. И в значительной степени это так. Недавнее исследование Орнеллы Семино из Павийского университета и Питера Андерхилла из Стэнфорда показало, что 95% европейских мужчин принадлежат всего к 10 линиям родословного древа Y-хромосомы [133]. Ученые не смогли найти в этом древе линию, точно соответству­ющую митохондриальному кусту U5, маркирующему первопоселенцев, пришедших в Европу 45 000 лет назад. Зато обнаружили присутствие нескольких линий, в которых все мужчины имеют так называемую мутацию M173: они появились в Европе между 40 000 и 35 000 лет назад и, по мнению Семино и Андерхилла, скорее всего, были носителями ориньякской культуры.

Вторая волна носителей Y-хромосомы пришла в Европу с Ближнего Востока примерно 25 000–20 000 лет назад. Мутация, маркирующая линии этих пришельцев, называется M170. Группа Семино считает, что эти люди были носителями граветтской культуры, которая сменила ориньякскую.

Работа Ричардса и Семино дает основу для будущего синтеза генетики и археологии, которого многие с надеждой ждут. Если генетики смогут подтвердить даты прибытия в Европу носителей разных ветвей митохондриальной ДНК и Y-хромосомы, археологи впишут эти перемещения в последовательность различных культурных периодов, которые они выделяют в позднем палеолите. А если лингвисты-компаративисты продвинутся в реконструкции общего древа человеческих языков, как описывается в главе 10, то можно будет сказать, на каких языках говорили представители старинных генетических ветвей. По меньшей мере для одной ветви такие связи предложены: представители митохондриальной линии J — это те, кто 10 000 лет назад принес в Европу земледельческие технологии неолита, и значит, эти люди могли говорить на праиндоевропейском языке, от которого происходят многие из языков нынешней Европы.

Поздний палеолит в Азии

История человеческих популяций в Восточной Азии восстановлена пока не столь детально, как в Европе. Хотя две половины Евразийского материка развивались каждая своим путем, между ними определенно существовали мосты. Один из таких мостов связан с людьми мужского пола, принесшими в Европу ориньякскую культуру. Их ветвь на древе Y-хромосомы, определяемая по мутации M173, родственна ветви M3, которая обнаруживается в некоторых сибирских популяциях и во многих индейских: эти две линии происходят из одного источника, вероятно, из Индии. По всей Сибири и вокруг озера Байкал обнаружен ряд позднепалеолитических стоянок, подобных европейским, возрастом от 40 000 до 25 000 лет.

Обитатели Сибири вели, вероятно, практически тот же образ жизни, что и их европейские родственники, — охотились. Как и в Европе, здесь тысячелетнее кочевье людей прервали бедствия последнего ледникового максимума.

Может быть, в наше время Сибирь — что-то вроде окраины мира, но в дни последнего ледникового максимума ее обитатели осуществили два исторических достижения. Первым было одомашнивание собаки, с которой и началось использование животных на службе у человека. Вторым, не столь важным в ближней перспективе, стало открытие и заселение Северной и Южной Америки.

В большинстве современных обществ собаки утратили былое хозяйственное значение. Но в доисторическом мире практика собаководства распространилась со скоростью лесного пожара. Собак можно было выдрессировать для охоты. Собаки хорошо согревают постель холодными сибирскими ночами. Они при крайней необходимости становятся ходячим запасом мяса. Но причина молниеносного распространения собак от одного конца Евразии до другого была иной.

В противоположность одной из историй о Шерлоке Холмсе, где сюжет построен вокруг того, что собака не лаяла ночью, главная загадка происхождения собак именно в том, что они лают. Волки не делают этого почти никогда. Возможно, лай был особенностью, которую вывели у собак первые в истории заводчики. И это наводит на мысль, что людей не особо интересовало применение собак на охоте, где лай не помогает. Однако если первым применением собак была караульная служба и предупреждение о чужаках, пришельцах и врагах, тогда именно неистовый яростный лай делал собаку бесценным защитным механизмом.

Таким образом, собаки сыграли в ранней человеческой истории важную роль: особенно если они облегчили человеку переход от собирательского кочевья к оседлости. Люди, поселившиеся на одном месте, постоянно находились в опасности нападения чужаков. Видимо, не случайно первые постоянные поселения возникли в то же время, когда человек одомашнил собаку.

Собаки — это волки, генетически адаптированные жить вместе с человеком. В биологии если между двумя видам и существуют какие-то взаимоотношения, то эволюционное приспосабливание их друг к другу — обычная картина. Изменились ли наши гены из-за партнерства с собаками? Сообщества, научившиеся использовать собак, очевидно получали серьезное преимущество — особенно в условиях постоянной войны — перед теми, кто не смог найти с собакой общего языка.

Собаки кардинально поменяли жизнь ранних человеческих обществ еще в одном аспекте — они опрокинули тысячелетнее табу собирателей на частное владение собственностью [134]. Собака не принадлежит деревне: собаки привязываются к одному хозяину. Может быть, собаки, вошедшие в человеческие сообщества как первый значимый объект частной собственности, тем самым проложили дорогу модели оседлого общества, которое и пришло на смену охотничье-собирательскому укладу.

Роберт Уэйн из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, изучая митохондриальную ДНК собак, волков, койотов и шакалов, обнаружил, что собаки, как давно предполагалось, происходят с почти 100%-ной вероятностью от волков, хотя все эти виды псовых могли скрещиваться [135]. Однако его датировка появления собак как отдельного вида — 135 000 лет назад — археологам представляется слишком ранней. Старейшие из обнаруженных на сегодня собачьих костей, найденные в Германии, имеют возраст 14 000 лет, за ними следуют кости, обнаруженные в Израиле, которым 12 000 лет.

Гораздо более вероятная дата фигурирует в уточняющем исследовании Питера Саволайнена из Королевского технологического института (Стокгольм). Саволайнен собирал образцы митохондриальной ДНК, попросив собаководов со всех концов мира прислать ему фрагменты шерсти их собак. Располагая образцами от 654 особей из Европы, Азии, Африки и Америки, а также 38-ю образцами шерсти волков Старого Света, он сумел установить: несмотря на то что самые ранние останки домашних собак обнаружены на западе Евразии, территория, где одомашнили первых собак, находится, скорее всего, где-то на востоке Азии. В доказательство Саволайнен ссылается на то, что у собак в Восточной Азии наблюдается самое большое в мире разнообразие ДНК, а общее правило генетики гласит, что территория наибольшего разнообразия данного вида — это и есть место его зарождения.

Почти вся выборка Саволайнена распадается на три генетических куста, и это может объясняться либо тем, что собак одомашнили независимо в трех разных местах, либо тем, что в одном и том же месте и в одно время одомашнили трех родственных по крови волков, взятых из одного помета или из одной стаи. Саволайнен склоняется ко второму объяснению, поскольку оно предполагает более правдоподобную дату одомашнивания — 15 000 лет назад. (Альтернативная теория трех независимых одомашниваний предполагает, что собаки живут с человеком уже 40 000 лет. Но ведь такой ценный ресурс, как домашняя собака, должна была распространяться со скоростью степного пожара, а никаких следов собак в первые 26 000 из этих 40 000 лет археологами не обнаружено) [136].

Как началось превращение волка в домашнюю собаку — большая загадка. Некоторые виды животных вообще не подвержены одомашниванию, другим требуется селекция на протяжении многих поколений. Трудности одомашнивания хорошо показывает замечательный эксперимент советского ученого Дмитрия Беляева, который пытался приручить черно-бурых лис. Беляев предположил, что при выведении всех или почти всех домашних животных человек руководствовался незамысловатым критерием способности к дрессировке. Генетический расклад, необходимый для такого глубокого поведенческого слома в диком животном, по мнению Беляева, попутно сформировал и определенные морфологические особенности, наблюдающиеся у многих разных видов домашних животных. Эти особенности включают белые пятна, вьющуюся шерсть, короткий хвост и висячие уши.

Беляев и его продолжательница Людмила Трут отбирали щенят чернобурки для дальнейшей селекции по единственному критерию готовности к послушанию. Спустя 40 лет и 30–35 поколений селекции, в которой участвовало 45 000 лис, Трут имеет популяцию в сотню послушных ласковых зверей, у многих из которых белые пятна на шкуре [137].

В случае собаки на приручение, помимо способности к дрессировке, сыграл еще один момент — способность понимать человеческий язык тела. Брайан Хэар из Гарвардского университета экспериментально проверил способность собак, волков и шимпанзе понимать сигналы, показывая им, в каком из закрытых ящиков лежит еда. Экспериментатор подавал явные знаки: пристально смотрел на нужный ящик, постукивал по нему. В интеллектуальном развитии шимпанзе значительно опережает собаку, но при этом совсем немногие из них сумели принять сигнал: они не обращали особого внимания на манипуляции экспериментатора. Волки также весьма интеллектуальный вид, но они не понимали подсказки. Собаки же, даже щенята, сразу улавливали, что хочет сказать человек [138]. И поскольку эта способность обнаруживается даже у щенят, то, скорее всего, заключил Хэар, она врожденная и такое поведение выработано путем селекции при одомашнивании, хотя, возможно, оно не воспитывалось целенаправленно, а выработалось попутно с послушанием.

Но это все еще не дает ответа на вопрос, чего надеялись достичь люди, принимаясь за приручение волка, ведь вряд ли можно было предвидеть какой-нибудь результат. Специалист по поведению собак Рэй Коппингер из Хэмпшир-колледжа считает, что заслуга людей в приручении волка минимальна: волки сами себя одомашнили. Волки — умелые охотники, но питаются и падалью. По мнению Коппингера, волки приходили к человеческим стоянкам в поисках объедков, и те звери, что научились не бояться людей, оказались в выигрыше.

«Это был естественный отбор, который сделал волк, а не человек, — пишет Коппингер, — теория об одомашнивании собаки человеком слаба тем, что для этого потребовались бы тысячи собак, как у Беляева были тысячи лис». По мнению ученого, человек мог взять щенят у частично прирученных волков, следующих за кочевьем людей, и обнаружить, что их можно обучать [139].

Охотники-собиратели часто приносят детенышей диких животных в становище, чтобы играть и ухаживать за ними, пока те не станут взрослыми и опасными. Специалист по собакам из Пенсильванского университета Джеймс Серпелл считает этот вариант истории одомашнивания более вероятным, чем появление волков — собирателей объедков. А если волк был одомашнен лишь раз, и для этого была взята группа родственных друг другу особей, то в их поведении, считает Серпелл, могла быть какая-то особенность, облегчающая дрессировку.

Как бы ни возникла связь между человеком и собакой, она оказалась нерушимой. Сибиряки, первыми прибывшие в Северную Америку через исчезнувший континент Берингию, обширную сушу, ушедшую на дно Берингова пролива, взяли с собой и собак. Это неожиданное открытие, потому что до сих пор ученые полагали, что американские индейцы одомашнили себе собак из североамериканских волков. Дженнифер Леонард из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе собрала образцы митохондриальной ДНК из доколумбовых собачьих захоронений Мексики, Перу и Боливии. И увидела, что они совпадают с ДНК серого волка из Старого Света, но не с ДНК американского волка.

ДНК из американских захоронений разбиваются на пять генеа­логических кустов, из чего можно заключить, что родоначальниками всей доколумбовой популяции домашних собак стали пришедшие с первыми поселенцами пять неродственных между собой сибирских собак или пять групп, состоящих из родственных друг другу особей [140]. По неизвестным причинам все эти пять линий доколумбовых американских собак вымерли. Судя по всему, индейцы предпочитали собак, завезенных европейцами. Все собачьи породы, выведенные в Новом Свете, например эскимосская лайка, голая мексиканская собака и чесапик бэй ретривер, получены от европейских предков.

Первое открытие Америки

Помимо одомашнивания собаки позднепалеолитические обитатели востока Азии совершили еще одно историческое деяние: они открыли и заселили два великих материка — Северную и Южную Америку. Генетическое сравнение современных коренных сибиряков и американских индейцев может наконец внести какую-то ясность в два долгих научных спора о заселении Америки — в лингвистический спор и в археологический.

У индейцев Америки более 600 языков, причем настолько несхожих между собой, что большинство лингвистов считало их производными от нескольких разных языков-прародителей. В науке, как правило, есть ученые, которые видят связи и общие черты объектов и явлений, а есть специалисты, предпочитающие замечать и описывать особенности и различия. В сравнительно-историческом языкознании последних большинство. Ведущий и, в принципе, единственный представитель первой группы — покойный Джозеф Гринберг из Стэнфордского университета.

В 1987 г. Гринберг вызвал в лингвистической среде смятение, объявив, что, по его данным, все американские языки объединяются не более чем в три крупных семьи. Эскимосско-алеутскую — из десятка языков, на которых говорят эскимосы и жители Алеутских островов, лежащих у побережья Аляски. Семью на-дене, состоящую из 32 языков, распространенных только в Северной Америке: у апачей, навахо, канадских и аляскинских народностей. И, наконец, семью америнд, в которую входят, по мнению Гринберга, остальные 583 языка северо- и южноамериканских индейцев.

Гринберг хорошо понимал, что специалисты по различным индейским языкам вряд ли примут эту концепцию. «Я прекрасно сознаю, что предлагаемая в этой работе классификация противоречит всем нынешним тенденциям в языкознании, и в определенных кругах вызовет довольно бурную реакцию, — писал он. — Учитывая, сколько времени и сил затрачено на получение результатов, совсем не сходных с моими выводами, такая реакция вполне объяснима» [141].

Свою классификацию языков Гринберг развил до универсальной и изящной теории. Он предположил, что выделенные им в Америке три языковые семьи отражают три волны колонизации, пришедших из Сибири. Гринберг отмечал, что гипотеза трех волн подтверждается не только языковыми данными, но и изучением иммунологии коренных американцев и строе­ния их зубов. Как и можно ожидать, три миграции расселились по Америке в порядке прибытия. Носители америндских языков, достигшие южной оконечности континента, очевидно, пришли первыми. Гринберг полагал, что они прибыли в Америку приблизительно 12 000 лет назад, и приписывал им создание так называемой культуры кловис, самой ранней из бесспорно существовавших в Америке археологических культур. Люди кловис жили на Великих равнинах и примерно с 11 500 до 11 000 лет назад и охотились на мамонтов и бизонов. Затем мамонты и еще несколько крупных видов американских животных исчезли — это классический признак появления человека, хотя в данном случае могло сыграть роль и окончание плейстоценового ледникового периода.

Спустя несколько тысяч лет после америндоговорящих поселенцев в Америку, полагает Гринберг, пришли носители языков на-дене, ныне живущие на северо-западе Северной Америки, а последними пришли обитатели арктических областей, эскимосы и алеуты.

Относительно недавняя дата первой миграции в Америку, предложенная Гринбергом, позволяла ему отстаивать убеждение, что связи между разными америндскими языками еще можно увидеть. Однако в археологии спор о дате первой миграции не кончается. Никаких человеческих останков, датируемых более ранним временем, нежели культура кловис, пока не обнаружено, но есть косвенные признаки более раннего присутствия человека, прежде всего это стоянка Монте-Верде в Южной Чили. Артефактам из первого, не вызывающего разночтений слоя, где в основном остатки растений и деревянные снаряды — предположительно, для крепления шатров, — по данным радиоуглеродного анализа 12 500 лет, однако более глубокий и менее очевидный слой датируется как 33 000-летний. Археологи сначала отвергли и лишь после долгих споров признали первый из «до-кловисных» слоев, младший, а второй, более ранний, не признают и поныне [142]. Таким образом, датировка смещается, но в целом остается впечатление, по крайней мере от археологических данных, что примерно до 14 000 лет назад Америка была безлюдна.

Когда в эту научную битву вступили генетики, большей частью они придерживались мнения о нескольких миграциях. Но при этом митохондриальная ДНК, участок генома, который ученые смогли изучить прежде других, указывает на гораздо более ранние даты колонизации Америки и пока поддерживает сторону археологов, считающих, что люди пришли туда задолго до эпохи культуры кловиса, а именно около 30 000 лет назад.

В Америке представлены пять ветвей митохондриальной ДНК: это группы A, B, C и D и небольшая ветвь X, у которой история особая. A, C и D также встречаются в северных широтах Азии и в северо-восточной Сибири, а вот у группы B — свое распространение, она типична в юго-восточной Сибири. Основываясь на этом, Дуглас Уоллес из Калифорнийского университета в Ирвине предположил, что первая миграция в Америку состоялась 34 000 лет назад, и в этой волне были люди с кустов A, C и D, пришедшие из Берингии. Затем была вторая миграция, 16 000–13 000 лет назад, согласно информации митохондриальной ДНК, принесшая в Америку линии B и X. Эскимосы же и на-дене появились, по мнению Уоллеса, не раньше, чем 10 000 лет назад [143].

Эти цифры не противоречат результатам других генетиков, исследовавших митохондриальную ДНК американцев и получивших разлет от 10 000 до 40 000 лет назад. Однако сегодня появилось мнение, что большинство этих дат по не вполне ясным причинам неверны. Недавно новая группа ученых решила прояснить ситуацию с помощью Y-хромосомы и убедительно доказывает гораздо более поздние даты появления человека на этих континентах, примерно совпадающие с теми, что первым предложил Гринберг.

Обычно Y-хромосому датировать труднее, чем митохондриальную ДНК, но в Америке на помощь ученым пришла мутация, которая возникла в Y-хромосоме как раз перед тем, как в Берингию вступили первые «колумбы». Это была мутация M242, появившаяся, по оценке Марка Сейлстада и его коллег, между 15 000 и 18 000 лет назад [144]. Следом за ней в Y-хромосоме возникает другая мутация — M3, которая есть только у американских индейцев. Вся картина говорит о том, что достичь Америки раньше чем 18 000 лет назад люди не могли.

Генетические, археологические и лингвистические данные в довольно убедительной гипотезе совместил Андрес Руис-Линарес из Лондонcкого городского университета. Группа Руиса провела широкое сравнение вариаций Y-хромосомы у монголов и у индейцев, преимущественно южноамериканских. Ученые пришли к выводу, что американские индейцы произошли от двух транссибирских миграций [145]. Источник обеих миграций находился где-то в южных широтах центральной Сибири. Первая волна пришла в Северную Америку около 14 000 лет назад и распространилась по обоим американским материкам. Вторая волна пришла позже и не пошла дальше Северной Америки. Эта миграция могла выйти из мест, ныне населенных кетами, чей язык Гринберг считал родственным семье на-дене.

В Южной Америке у многих племен наблюдаются признаки сильного дрейфа генов — свидетельство того, что эти популяции долгие тысячелетия существовали в изоляции. Изучив сигнатуры ДНК двух племен, тикуна с верховий Амазонки и вайуу с северного побережья Колумбии, Руис-Линарес установил, что эти популяции были изолированы в течение 7000–8000 лет.Это открытие позволяет заключить, что трайбализация — разделение на малые враждующие популяции, закрепившиеся на своих территориях — в Южной Америке началась вскоре после того, как в ней появились первые поселенцы.

Раннее раздробление и древнее происхождение южноамериканских племен в значительной степени объясняют, почему америндские языки так существенно разошлись за относительно короткое время. И если это генетическое толкование верно, оно показывает, почему одновременно правы и лингвисты, перечисляющие различия между америндскими языками, и Гринберг, объединивший все эти языки в одну семью.

Если новая картина, открытая нам Y-хромосомой, подтвердится, тогда теория Гринберга о трех волнах миграции получит дополнительное подтверждение. Первые пришельцы могли пересечь Берингию не раньше 14 000 лет назад и не позже 11 000 лет назад, когда этот материк поглотили воды поднявшегося океана. Если возраст артефактов Монте-Верде определен в 12 500 верно, значит, пионеры переселялись на юг довольно быстро, вероятно двигались водой. Вторая миграция привела в Америку атабасков (на-дене), а после них появились и эскимосы с алеутами. Во всех трех языковых группах обнаружены те же митохондриальные линии: вероятно, из-за последовавшего перемешивания, но, похоже, что линии A, C и D превалировали в первой миграции, а B и X — во второй.

Митохондриальная линия X обнаружилась в недавних исследованиях сиу, навахо, оджибве и других североамериканских племен. Сначала это открытие вызвало среди ученых немалое удивление, поскольку Х — это одна из корневых линий в Европе. Возникли сложные гипотезы: например, о женщинах из североамериканской колонии викингов, Винланда, похищенных индейцами. Однако вскоре генетики установили, что куст X в Северной Америке существует по меньшей мере 12 000 лет [146], амитохондриальную ДНК из этого куста обнаружили в 1200-летних костях, найденных в штате Вашингтон: кости находятся довольно далеко от Винланда и несколько старше его [147].

Объяснение здесь должно быть в том, что линия Х — ответвление ветви N, достигшей Индии, — участвовала в двух главных трансиндийских миграциях. Как мы уже отмечали, часть женщин с ветви X пошла на запад в Европу, а их сестры тем временем присоединились к походу в степи Средней Азии и Сибирь. Спустя много поколений потомство этих женщин оказалось среди первооткрывателей Северной Америки.

Митохондриальная ДНК и адаптация к холоду

Пионеры, добравшиеся из Сибири в Америку, вероятно, обладали одним особенным качеством. Мост на Аляску найти было нетрудно: перед уходом под воду Берингия была обширным материком. Почему же лишь несколько партий смогли его перейти? Одна из очевидных разгадок — холодный климат Сибири и Берингии, в котором не все могли выжить. Случайно ли в Америке оказались только представители митохондриальных линий A, B, C, D и X? Уоллес предполагает, что эти линии развили особую устойчивость к холоду.

Он подчеркивает, что ветви митохондриальной ДНК гео­графически распределяются не только по континентам, но и по широтам. Самые древние ветви L1, L2 и L3 ограничены Черной Африкой. Исключение составляют представители L3, переселившиеся на северо-восток континента, и дочерние побеги той же L3, линии M и N, покинувшие Африку и колонизировавшие земли в умеренных широтах. Уоллес задался вопросом, действительно ли такое распределение было случайным, как это принято считать, или над ним поработал естественный отбор. Митохондрии производят потребляемую организмом энергию и тепло, так что выживание в холодном и даже в умеренном климате в значительной степени зависит от генеалогии митохондриальной ДНК.

Митохондрии выпускают свою продукцию либо в форме тепла, либо в виде химического соединения АТФ, служащего переносчиком энергии. Соотношение тепла и АТФ варьирует в зависимости от модификаций ДНК в митохондриальных генах, регулирующих систему производства энергии. Для людей, живущих в холоде, лучше, если их митохондрии приспособятся выпускать больше тепла и меньше химической энергии. Если так, рассудил Уоллес, их митохондриальные гены должны хранить в себе следы былого селективного давления. Изучая образцы митохондриальной ДНК со всего мира, он обнаружил, что некоторые из них действительно несут следы позитивного отбора: в частности, это люди, живущие в Сибири, и те, кто оттуда происходит, как большинство американских индейцев. Группы митохондриальных линий A, C, D и G распространены у полярных народов: к этим четырем кустам принадлежат 75% северян и только 14% азиатов, живущих в умеренных широтах. Некоторые европейские кусты, например H, тоже имеют признаки адаптации к низким температурам [148].

Именно адаптацией митохондрий к холодному климату, считает Уоллес, можно объяснить, почему на генетической карте мира распределение митохондриальных линий не такое свободное, как у линий Y-хромосомы. В Y-хромосоме содержится не так уж много генов, большей частью они связаны с мужской репродуктивной способностью, и нет оснований думать, что на Y-хромосому как-то влияет климат. Именно этим может объясняться, что мужчины ушли дальше, чем женщины, по крайней мере в планетарных масштабах. Если говорить о масштабах поменьше, то генетика свидетельствует, что женщины перемещаются дальше мужчин: возможно, дело в том, что у большинства человеческих обществ практикуется патрилокальный брак и именно женщинам приходится перебираться в другие места к брачным партнерам [149].

Адаптация к холоду могла воздействовать на человеческие популяции и в других важных аспектах, особенно во время последнего ледникового максимума. В Европе ледяные поля вытеснили жизнь не только из приполярных, но и из умеренных широт, которые спустя много поколений заново заселили люди, переждавшие оледенение в южных областях Испании и Украины. Похожее явление, вероятно, наблюдалось в восточной части Евразии, и, может, именно в этом ключ к такой великой загадке популяционной истории человечества, как появление монголоидов.

Происхождение монголоидов

Монголоиды — это термин из физической антропологии, означающий форму черепа, типичную для восточных азиатов и для многих американских индейцев. Форме черепа придавалось большое значение в расовых теориях XIX столетия, которые ошибочно соотносили строение черепа с поведением или способностями, характерными, как считалось, для той или иной расы. Современная краниометрия, или наука об измерении черепа, — это описательная дисциплина, не претендующая на выводы о поведении. Она занимается детальным сравнением анатомических особенностей черепов и выстраи­ванием статистических корреляций. Хотя эти параметры трудно перевести в простое описание предмета, современные восточноазиатские черепа обычно имеют тонкие черты, большую ширину и приплюснутый профиль. Черепа бывают грацильные и робустные: в таких терминах антропологи описывают толщину костей; монголоидные черепа самые грацильные во всей человеческой расе.

А еще у монголоидов особый тип зубов. Многие этнические группы, например центрально- и южноафриканцы или европейцы, сохранили в неизменности общий, стандартный тип зубов, каким он был и у прародителей человечества. Но жители Юго-Восточной Азии, Полинезии, Австралии, южного Китая и древней Японии развили несколько иную форму, которая называется сундадонтия, по имени исчезнувшего материка Сунды, частью которого были Малайзия и основная территория Индонезии. И третий тип зубов, уже модификация сундадонтии, называется синодонтия. К синодонтам относится население северного Китая, современной Японии и американские индейцы [150]. Монголоиды как раса характеризуются обоими типами новых зубов: южные монголоиды — сундадонты, а северные — синодонты.

Загадка в том, что монголоидный череп, сегодня характеризующий самую большую этническую группу на Земле, в археологических находках появляется не раньше 10 000 лет назад. Разумеется, люди в Китае жили и до того, но у них были обычные черепа ранних современных людей. Монголоидный череп — весьма недавнее изобретение эволюции.

Наука не знает точно, какие факторы вызвали формирование монголоидной расы, но предложено два объяснения, и в обоих ключевую роль играет последний ледниковый максимум.

Первое предполагает, что причина появления монголоидов — дрейф генов, случайные флуктуации в последовательностях генов, происходящие при смене поколений. Дрейф может привести к тому, что одна версия гена может стать универсальной и зафиксируется, а остальные версии исчезнут. Фиксация гена зависит от размера популяции, и быстрее происходит в малых популяциях, и значит, любые процессы, дробящие популяцию на мелкие сообщества, ускоряют генетический дрейф и эволюционные изменения. Последний ледниковый максимум вполне мог разбить территорию обитания людей, живших в северных широтах Азии, разделив их на мелкие популяции, подверженные быстрому дрейфу. В одной из них, по определению самой успешной, чисто случайно (поскольку дрейф генов — процесс стихийный) сформировались особенности монголоидного черепа, и эта группа впоследствии возобладала на востоке Азии.

Другая гипотеза предполагает, что монголоидный череп возник в результате естественного отбора. Биологи давно рассуждают о том, что морфология монголоидной расы — это адаптация к холоду. Дополнительный слой жира на веках (эпикантус или монгольская складка) утепляет глаз. Бледная кожа пропускает больше солнечного излучения, необходимого организму для производства витамина D. Коренастое телосложение уменьшает теплопотерю. Вполне вероятно, что гены, программирующие такие черты, могли закрепиться в те 5000 или около того лет, что длился последний ледниковый максимум.

Разумеется, дрейф и естественный отбор могут действовать сообща. «Возможно, с наступлением оледенения широко расселившаяся по Восточной Азии популяция сузила свою территорию в северных широтах, распавшись на несколько временно изолированных групп, — пишет антрополог Марта Миразон Лар. — Под сильным давлением среды морфологические изменения в популяции небольшой численности могли закрепиться быстро» [151]. Или, менее формальным языком, новые версии генов, программирующие физические особенности монголоидов, в одной из этих групп могли стать универсальными под действием селективного давления холодного климата.

Жители Восточной Азии, похоже, развили светлокожесть независимо от европейцев [152]. У них также есть ген, программирующий сухую ушную серу и снижающий потоотделение [153].

Когда примерно 15 000 лет назад ледники стали отступать, монголоиды, пока еще немногочисленная группа, принялись расселяться и реколонизировать северные местности, как это, мы знаем, происходило и у обитателей Европы.

Первые современные люди, покинувшие Африку, практически наверняка были темнокожими, как их нынешние потомки в Австралии и реликтовые популяции, сохранившие­ся на дороге из Африки в Австралию. Учитывая, что черепа ранних современных людей все принадлежат одному типу, нельзя исключить, что многие тысячелетия современные люди — как за пределами Африки, так и внутри — были черными. Но на каком-то этапе люди и на востоке, и на западе Евразии эволюционировали в светлокожих или были вытеснены светлокожими. Когда это произошло, наука пока может лишь предполагать. Но один из удобных для такого превращения моментов — это последний ледниковый максимум. Обитатели северных широт могли обзавестись светлой кожей, будь то в видах полового отбора или ради производства витамина D, около 20 000 лет назад. Когда вернулись ледники, приспособленные к холоду северяне медленно двинулись на юг вместе с морозным климатом, к которому были, в отличие от южных соседей, привычны. Низкие температуры давали им преимущество и помогли вытеснить с южных земель темнокожую родню. Затем, после отступления ледника, из южных рефугиумов как в Европе, так и в Азии вышли уже потомки светлокожих северян.

Это могло бы объяснить, почему региональные вариации черепов, разделяющие народы на кавказоидные (живущие на западе Евразии: в Индии, Европе и на Ближнем Востоке) и монголоидные (населяющие восток Азии) появляются только в голоцене, теплом периоде, 10 000 лет назад сменившем плейстоценовый ледник. «Большинство ранних черепов современных людей не несет никаких четких признаков ни одной из нынешних рас, — пишет антрополог Ричард Клейн, — и все более вероятным представляется, что современные расы сформировались в основном в голоцене не раньше чем 12–10 тысяч лет назад. Это особенно заметно в Восточной Азии (нынешнее горнило монголоидов), но применимо и к Европе (территории европеоидов)» [154].

С окончанием последнего ледникового периода наконец поколебалась и монополия присваивающего хозяйства — единственного дотоле известного человечеству образа жизни. Вскоре на Ближнем Востоке начнутся первые удачные опыты создания постоянных поселений.