1965 г. Липки, Подмосковье
— Краля баская, видная, но не будет она Санчо доброй женой, не из наших она. Гаджо. Кожа белая, нежная, сама избалованная и к работе не приученная.
— Все так, бибья Роза. Все так! Затем к тебе и пришла. Околдовала она касатика моего. Он что удумал-то! Из табора, говорит, уйду, лишь бы с нею быть. А как же я его отпущу, он у меня единственный сын!
— Твоя правда, Аделя. Не дело это, чтобы цыган уходил из табора.
— Ну так что мне делать? — Аделя с надеждой смотрела на спокойное лицо старой цыганки. Та как ни в чем не бывало продолжала грызть семечки, сплевывая шелуху под ноги.
— А ну, кыш! Малым дай поклевати! — прикрикнула она на голубя, нацелившегося на семечки, предназначенные воробьям.
— Все есть хотят, — заметила Аделя.
— Твоя правда, Аделя, — опять согласилась Роза, она выбрала самую крупную семечку и сунула ее в рот. — В страсти той есть колдовство. А потому отсушить заколдованное сердце непросто.
— Что ты хочешь, бибья Роза? Я все сделаю, все отдам, только отсуши его!
— Цену пока не спрашивай, сочтемся позже. Тут трудность вот в чем, — прошамкала она с набитым ртом. Аделя нетерпеливо ждала. — Может случиться неладное. Отсушенное сердце — дурное сердце. Наворотит сын делов — станешь локти кусать, да будет поздно.
— Да пусть, пусть! Он и так наворотил — дальше некуда! Ты только отсуши его от этой городской, а я уж с сыночком с моим дальше слажу.
— Хорошо подумай, Аделя! Беда может случиться. Ведь тут не обошлось без медальона? — старая цыганка заглянула в глаза Адели так, что та оцепенела.
— Я не знаю, — промямлила она.
— Я знаю! Твой муж Марко отдал медальон Санчо, а Санчо — этой девке. Медальон колдовскую силу имеет. Он убирает преграды в делах сердечных. Оттого городская цаца стала такой сговорчивой, за цыганом пошла. Если бы не медальон, она в сторону Санчо и не глянула бы!
— Уж ты не права, бибья Роза! Мой Санчо всем пригож, любая цыганка за него пойдет.
— Цыганка пойдет, а городская краля — нет. Будем отсушивать? — рыкнула Роза.
— Да! — отчаянно согласилась Аделя.
— Тогда раздобудь волос его зазнобы, принеси его мне и нож Санчо прихвати. Потом скажу, что делать дальше.
Аделя шла и думала о Марко, отце Санчо. Она думала о том, как девятнадцать лет назад они с ним впервые встретились глазами, как сразу же их закружила страсть. Она была самой красивой цыганкой в таборе. Отец с братьями выступали на ярмарках, а она плясала и пела звонким голосом. Люди щедро одаривали ее за задор и красоту, и часто знатные мужчины обращали на нее внимание, даже сватались — до того была хороша юная Аделя! Но отец не хотел ее отпускать из табора и ни за какие богатства не давал сватам добро. За цыгана пойдет и в таборе будет в золоте купаться! С золотом отец не угадал, а насчет цыгана был прав — с Марко Аделя жила не то чтобы небогато — на хлеб хватало, зато все годы прошли в любви и согласии.
Однажды Марко показал ей медальон, сказал, что он непростой — наделен колдовской силой. Если кто сердцу мил и он из другого сословия — богатый или из благородных, — то помехи не будет. Медальон словно ставит обоих на одну ступеньку и всякую пропасть в достатке, происхождении, уме, красоте, таланте — во всем стирает. Остаются только две души, две сущности — мужская и женская. Все так, как сказала бибья Роза.
Аделя тогда спросила Марко, почему он выбрал ее, простую цыганку, а не какую-нибудь королевишну. Ведь он мог покорить сердце любой барышни, даже самой знатной и распрекрасной, раз у него колдовской медальон есть. Марко подхватил ее на руки, нежно поцеловал и воскликнул: ты — моя королевишна!
Аделя не знала, верить ли в силу медальона или нет. Она знала одно: своего Марко она и так полюбила бы — уж такой он у нее хороший и заботливый, так ее любит! А какие у него кудри, какие глаза! В этих глазах можно утонуть, так бы и смотрела в них всю жизнь. Только год уже как Марко нет. Аделя по мужу так тосковала, что хотела сама за ним уйти. Задержалась из-за сына, Санчо теперь для нее все: и свет в окошке, и целый мир.
* * *
Тонкая, с хорошо развитой мускулатурой темноволосая девушка с большой спортивной сумкой на плече и с расшитым жемчужным бисером клатчем в руке упругой походкой спускалась по винтовой лестнице особняка Меньшиковых. Внизу горничная Марьяна опрыскивала водой широкие листья монстеры. При виде Арины горничная подняла на нее глаза. С Марьяной они практически не общались, горничная обычно работала в тех помещениях, где Арина появлялась редко. Арина не относилась к тем людям, которые без разбора заводят знакомства с целью скоротать время за болтовней. В обществе неблизких людей она обычно говорила мало и по делу, вместо приветствия часто обходилась сдержанной улыбкой и кивком головы. Марьяна же поболтать любила, и, возможно, поэтому ей не нравилась немногословная Арина, с которой даже словом было нельзя перекинуться. То обстоятельство, что Арина гостья, горничную ничуть не смущало — Анна Борисовна вообще хозяйка, но с ней иногда можно запросто потрещать о том о сем. Несмотря на то что говорила в основном Хася, Марьяна считала такое общение дружеской беседой.
Не успела Арина сойти со ступеней, как за спиной послышались торопливые шаги. Ариадна обернулась — со второго этажа спускалась Светлана Ивановна.
— Аринушка! Уже уезжаешь?! Как жаль! И попрощаться не зашла, — посетовала женщина с искренним сожалением на лице.
Ариадна не собиралась афишировать собственный отъезд, только попрощалась с Меньшиковой и сочла, что этого вполне достаточно. Оказывается, к ней здесь прониклись теплыми чувствами, да еще и обращаются ласково — Аринушка. Что же, приятно, хоть и неожиданно. Обычно старшая горничная смотрела на нее свысока и, как ей казалось, недолюбливала.
Девушка отстранилась, пропуская фактурную Светлану Ивановну. Горничная душевно заграбастала ее в объятия, так, что у Ариадны из рук выпал клатч. Оттуда выкатились цилиндрический тюбик помады, карманное зеркало и прочая мелочь. В этой куче вещей обнаружились подвески от большой хрустальной люстры из спальни Аркадия.
— Как неловко! — ахнула Светлана Ивановна. — Сейчас я помогу все собрать.
Несмотря на свои габариты и уже немолодой возраст, женщина ринулась подбирать вещи.
— Что вы, не надо, я сама! — едва успела произнести Арина, но Светлана Ивановна ее опередила. Она сложила помаду и зеркало в клатч Арины и замерла с подвесками в руках, на ее лице застыло изумление.
Марьяна оторвалась от своего занятия, наблюдая за происходящим.
— Что ты так смотришь, Марьяша? — произнесла Светлана Ивановна теплым голосом. — Ничего не случилось, все живы-здоровы.
Светлана Ивановна сначала хотела подвески убрать в карман, чтобы не разгорелся сыр-бор, но, видя, что остроглазая Марьяна подвески заметила, тактику сменила.
— Люстре второй год пошел, и немодная она уже. Анна Борисовна собиралась повесить новую, из итальянского каталога, так что эта все равно пойдет в утиль.
Все в доме знали о пристрастии хозяйки к европейским вещам, особенно Хася тяготела к вещам из Италии. Для нее привозили кипы бесплатных изданий со всякой всячиной. Хася их листала, часто восклицая: «Вау! Хочу!!!» Или: «Зашибись, какая фиговина!» Она не стеснялась прислуги, считая ее чем-то вроде мебели, а находясь в благодушном настроении, хозяйка делилась с кем-нибудь из горничных своими мыслями по тому или иному поводу. Несмотря на положение хозяйки дома, Хася оставалась бабой — болтливой и простой. Можно сказать, слишком простой. Муж вечно отсутствовал, а когда появлялся дома, пустых разговоров он не терпел, в его присутствии Хася даже не могла вслух поразмышлять о чем-либо, чтобы не последовали вопросы: зачем и сколько это будет стоить? Вопрос задавался с целью подсчитать бюджет и прикинуть, выделить ли денег или жена со своими желаниями перебьется. Сколько бы ни богател Александр Тимофеевич, в душе он по-прежнему оставался пареньком из бедной семьи, Шуриком Меньшовым, привыкшим экономить буквально на всем.
Собрав свои вещи, Арина направилась к выходу. Задерживаться в этом доме ей не хотелось. Особняк ей казался неуютным, холодным и враждебным. Раньше она сюда приезжала ради Аркадия — он так хотел, а теперь ей здесь делать было нечего. Со своим несостоявшимся свекром Арина не сдружилась, с его женой и подавно: пока Арина не стала полноправным членом их семьи, Меньшиковы предпочитали держать дистанцию. А может, дистанция между ними не сократилась бы никогда. После случившегося с Аркадием эта семейка едва сдерживалась, чтобы не стереть ее в порошок. Хотя какое там сдерживалась! Меньшиков по телефону ясно дал понять, чтобы она не попадалась ему на глаза, иначе он за себя не отвечает. Арина ему поверила, но не испугалась — она была не из робкого десятка. «Что он мне сделает, — размышляла девушка. — Закатает в асфальт? Кишка тонка!» Работая в «Империи», Арина заметила, как Александр Тимофеевич трепещет перед всевозможными ГОСТами. Ему было важно, чтобы дизайн выполнялся согласно нормам, словно Меньшиков не смог бы откупиться от проверок. И это не было пиететом перед законом, это был страх, впечатанный в подсознание жизнью. Он выдавал в президенте корпорации прежнего Шурика Меньшова — мелкого жулика, состоящего на учете в РУВД. Зато Хася, хотя и старалась выглядеть убитой горем мачехой, как показалось Арине, не очень-то и печалилась. Она скорее торжествовала: устранились двое претендентов на состояние ее мужа. И какие конкуренты! Единственный сын с невестой. То есть внуков не будет и все деньги достанутся ей одной. А уж она-то мужа переживет!
— До свидания! — сдержанно произнесла Арина и решительно вышла из помещения.
— Всего хорошего! Приезжай, не забывай нас, — душевно напутствовала Светлана Ивановна.
Неправильной формы коридор, еще один холл, украшенная витражом терраса, — девушка окинула прощальным взглядом бегущую по бирюзовым волнам ладью. Пожалуй, этот витраж был единственным выполненным со вкусом украшением дома, остальное убранство представляло собой богатую нелепицу.
На улице начинало холодать, по телу, укутанному лишь в тонкий шелк платья, тут же побежали мурашки. Арина ускорила шаг, направляясь за ворота к ожидающему ее такси. За ее передвижением демонстративно следили охранники Дед Пихто с Костей-Фаянсом. В стороне от них, уткнувшись в телефон, стоял невыразительного вида блондин. Этого человека Арина видела в особняке и раньше, но толком запомнить его не могла — блондин был абсолютно незапоминающимся. При первом визите в особняк Аркадий небрежно кивнул в его сторону, сказав, что он начальник службы безопасности. Это была официальная должность блондина, а неофициальная — «живая вещь» Анны Меньшиковой. Даже ходили слухи, что они любовники.
Как и предполагала Арина, спокойно покинуть двор ей не позволили. Когда она приблизилась к воротам, ее окликнули.
— Капитан Барсиков, уголовный розыск, — представился мужчина, взмахнув в воздухе удостоверением. — Мне нужно задать вам несколько вопросов.
Ариадна обернулась и обреченно подняла печально-пронзительные глаза. Перед ней стоял поджарый мужчина лет тридцати пяти. Откуда он появился, девушка не заметила.
«Следом шел, не иначе, — подумала Арина. — Сейчас пойдет разговор об обстоятельствах смерти Аркадия. Испанская полиция уже всю душу вымотала, теперь принялась полиция отечественная. Этого и следовало ожидать — со связями Меньшиковых», — усмехнулась она про себя.
Барсиков подошел ближе, деловито оглядывая Арину.
— Ваши вещи? — кивнул он на сумку в руках девушки.
— Мои, — призналась она, а про себя подумала: «Ясное дело, мои, а то чьи же еще?» Меньшиков не смог удержаться, чтобы не продемонстрировать ей свое отношение — теперь она для него кто-то вроде проходимки, которая того и гляди умыкнет что-нибудь из дома. «Приказал своим волкодавам вывернуть мне карманы! Даже полицейского приобщил к спектаклю».
— Мне придется их осмотреть. Кривотолков, Удоев, Савельев! Подойдите, господа, понятыми будете, — обратился капитан к охранникам и блондину.
Барсиков зыркнул на вещи Арины и со словами «Позвольте, сударыня!» потянулся к ее сумке.
— Пожалуйста! — хлопнула она сумку на землю.
Арина со злорадством наблюдала, как оперативник нерешительно копается в ее косметичке, перебирает пакет с колготками и шарит по гигиеническим принадлежностям. Наверняка с большим удовольствием он копался бы в мусорном ведре.
— Тут все чисто, — пробормотал он, достав до дна, и перешел к внешним карманам сумки. — А это что? — извлек он оттуда медальон. Потемневший, в виде веера со вставками из потускневших цветных камней. — Это ваше? — обратился он к Металиди.
— Мое, — удивленно ответила Арина.
«Вот и вернулось все на круги своя, — подумала девушка. — Только каким образом медальон попал в сумку? Может, Земскуля вернула? Не понравился, наверное. Но зачем же она это сделала втихаря? Могла бы и в руки отдать».
Пока догадки в голове Арины кружили хоровод, капитан занялся изъятием «вещественного доказательства».
— Господа понятые, прошу обратить внимание, — бубнил он, перекладывая медальон в пластиковый пакет. — А вам, госпожа Металиди, придется проехать с нами.
— Кто же палево с собой таскает?! — прокомментировал Удоев-Костя-Фаянс.
— Не говори, Костян, молодняк совсем безбашенный пошел, — согласился с ним Кривотолков. — Вот и Тень скажет, что воровать надо с умом.
Виталий Савельев, или Тень, как его прозвали охранники, молчал. Он задумчиво смотрел на попавшую в переплет девушку, при этом на его лице было написано не то сочувствие, не то удовлетворение.
Арину проводили к служебной машине. Барсиков распахнул перед девушкой дверь, затем достал мобильник и набрал номер Небесова.
— Мишаня! Срочно найди горничную Войтенко и тащи ее к нам! Да, Татьяну, сменщицу Земсковой. Нужно, чтобы она опознала медальон.