1921 г. Испания
Погожим деньком Сальвадор снова отправился к оврагу. Трудно было сказать, что его туда влекло: желание завершить рисунок или он хотел снова увидеть юную цыганку. В последнем юноша не признался бы даже сам себе.
— Пусть только появится, я ей задам! Я ей покажу, как меня передразнивать, — бормотал по дороге Сальвадор. Как он ни старался рассердиться на цыганскую девчонку, это у него не получалось. Перед глазами стоял ее гибкий, облаченный в тряпье образ, в ушах звенел дерзкий смех. Цыганка была совсем не похожа на тех домашних, заласканных родителями, разодетых, словно куклы, девочек, которые Сальвадора окружали в Фигерасе. Девочки были красивыми: кружевные платья и банты, уложенные в сложные прически атласные волосы, серьги, как у сеньор, и модные шляпы — все это вызывало восхищение. Юного Сальвадора тоже трогала эта кукольная красота, но проявлял свои чувства он своеобразно. Парень презрительно фыркал, изображая полное равнодушие. Желая перетянуть внимание на собственную персону, он шумно сморкался, демонстративно отрыгивал, корчил рожи, паясничал. Девочки обиженно разбегались, жаловались своим не менее разодетым мамам на несносное поведение дона. Доньи, охая и ахая, возмущались, обращая всеобщее внимание на дурно воспитанного юнца. Сальвадор торжествовал: опять он стал центром Вселенной!
Несмотря на пленительную внешность, домашние барышни Сальвадору казались капризными и глупыми. В его представлении все девчонки были глупыми, за исключением сестры Анны Марии. Сестру он боготворил и не мог сравнивать ни с кем. Она и умна не по годам, и воспитанна, и восхитительно красива в свои неполные двенадцать лет, и добра, и нежна. А цыганка… Цыганка была совсем не такой: угловатой, дерзкой, свободной. У нее, у оборванки, было то, чего не имел он, потомственный аристократ, сын состоятельных родителей, — пьянящая свобода.
Сальвадор добрался до того самого места, где в прошлый раз делал набросок. При ясной погоде местность выглядела иначе: краски были яркими, насыщенными, как у спелых южных фруктов. Требовалось полностью поменять палитру и вносить существенные изменения в набросок, а переделывать Сальвадор не любил. Он был пылким, как ураган, рисовал по вдохновению за один присест. Оторвать от работы его могли только веские обстоятельства, делающие невозможность ее продолжения, или внезапно нахлынувшая апатия. Он мог в один миг вдруг перегореть идеей и уничтожить результат своего труда.
Сейчас он находился в пограничном состоянии: вроде бы и не перехотел рисовать пейзаж, но мысли его были заняты совсем не пейзажем. Сальвадор оглядел окрестности, уговаривая себя, что выбирает натуру. Он всматривался вдаль в надежде увидеть вертлявую девичью фигурку, а цыганка, как назло, не появлялась. Работа не шла, Сальвадор напрасно мучил бумагу. Палящее солнце и одолевающая жажда убеждали его бросить свое занятие — и убедили. Сальвадор еще раз окинул взглядом окрестности, побросал нехитрые вещи в сумку и поспешил к своему пристанищу — в монастырь. Там хоть и смертная скука, но зато не жарко и есть вожделенная колодезная вода.
Промаявшись в своей келье до вечера, Сальвадор снова отправился рисовать пейзаж. Ближе к ночи жара спала, подул прохладный ветерок, приглашая побродить по нежно-розовой округе. Стрекотали жужелицы, пахло сладким цветочным ароматом. Сальвадор шел долго, не разбирая дороги и не чувствуя времени. Уже сгустились сумерки, когда юноша выбрался к берегу лесной реки. Разулся, бросил в траву пыльные ботинки и с удовольствием вошел в воду. Вода обожгла ледяной прохладой, усталость мгновенно прошла. Сальвадор опустил в прозрачную воду руки, ополоснул лицо, отхлебнул из ладони.
Шорох за спиной заставил его обернуться. Чья-то взъерошенная тень мелькнула в кустах, унося с собой ботинки.
— Стой, сукин сын! — закричал Сальвадор. Он метнулся на берег, пытаясь догнать наглеца и вернуть свое имущество. Воришка проявил завидную прыть, так что Сальвадор, несмотря на свою отличную физическую форму, за ним не поспел. Отбежав на безопасное расстояние, похититель ботинок обернулся и показал язык. Им оказался цыган, с виду — ровесник Сальвадора.
— Только попадись мне, сволочь цыганская! Чтоб тебя черти в аду сожрали! — выругался Сальвадор. Юноша сильно разозлился оттого, что его облапошили, да еще и сделал это какой-то оборванец. Спускать такое было нельзя. Он решил идти в монастырь, но потом вернуться и непременно найти цыгана.
Не привыкший ходить босиком, Сальвадор ступал медленно, всматриваясь и выбирая дорогу. Уже совсем стемнело, а он не прошел и половины пути. Сослепу он наткнулся на корягу, громко выругался и, скрючившись от боли, присел на траву.
Холодало, болела нога, хотелось пить, есть, спать. Больше всего юноше хотелось оказаться у себя дома в Фигерасе, рядом с обожающей его матерью и любимой сестрой. Он злился на отца, который его отправил в этот проклятый монастырь. Отца Сальвадор не любил за его строгость и за то, что он не желал признавать его исключительность. И вообще, для эксцентричного Сальвадора на фоне лояльной матери отец был воплощением зла. Юноша не признавал полутонов: для него существовало только «да» и «нет»; либо «люблю», либо «ненавижу», никаких компромиссов он не признавал и желал быть первым всегда и во всем. Не случайно его кумиром был Наполеон — личность сильная, могущественная, властная. Сальвадор отождествлял себя с Наполеоном и мечтал покорить — никак не меньше — весь мир. Чем больше разнилось его положение с положением императора, тем больше выходил из себя Сальвадор. Сейчас его положение было пренеприятнейшим, он чувствовал себя одураченным и слабым. Нужно было непременно улучшить статус-кво.
Собрав силы, юноша поднялся и, ковыляя, побрел, как ему показалось, в сторону монастыря. Он шагал медленно, осторожно ступая незащищенными ногами по колкой траве. Ближе к рассвету совершенно уставший Сальвадор увидел мерцающий вдалеке костерок. «Бродяги», — догадался юноша. Несмотря на возможную опасность, Сальвадор решил подойти ближе — все-таки ему не пристало кого бы то ни было бояться! Но едва он приблизился на двадцать шагов к стоянке цыган с их пестрым шатром, как внезапно получил внушительный удар по голове.
Пришел в себя он уже днем в зарослях розмарина. Солнце было высоко и палило в полную силу. Все тело затекло, болел затылок, хотелось пить; босые ноги изрисовали мелкие саднящие царапины. Юноша медленно поднялся, огляделся по сторонам, пытаясь понять, где находится. Место показалось ему незнакомым, и вокруг ни души. Он пошел наугад, ориентируясь по солнцу. Трава больше не казалась колючей, ступать по ней босиком было уже терпимо. По-прежнему не понимая, где монастырь, Сальвадор набрел на ручей. Он зачерпнул ладонью воду и жадно стал пить. Прохладная вода показалась ему слаще сангрии. Вдруг ему на ногу прыгнул кузнечик. Сальвадор заорал, вскочил как ошпаренный, поскользнулся и плашмя упал в ручей. Тут же раздался заливистый девичий смех. На другом берегу стояла знакомая ему цыганка и издевательски хохотала.
Мокрый, с водорослями в волосах, рассыпая проклятия, Сальвадор погнался за девушкой. Цыганка с ним словно играла: то ускоряясь, то замедляясь, она бежала легко, едва касаясь земли; юноша за ней не поспевал.
— Подожди! — остановился Сальвадор, запыхавшись. — Надоело мне за тобой скакать — не сайгак.
Цыганка остановилась.
— Подойди сюда, не бойся! — велел он.
— А я и не боюсь! — Она гордо приблизилась к Сальвадору, дерзко глядя ему прямо в глаза.
— Как тебя зовут, кудрявая?
— Катрин.
— А я Сальвадор Доменек Фелип Хасинто маркиз де Дали, — с достоинством назвал свое полное имя юноша. Не дождавшись оваций в честь своего высокого положения, Сальвадор немного обиделся.
— Ладно, некогда мне с тобой болтать, в монастырь надо, а то и к ужину не попаду! — Он развернулся и уверенно зашагал по едва заметной тропинке, убегающей куда-то в лощину.
— Эй, маркиз! — окликнула его цыганка. — Монастырь в другой стороне!
— Долго еще? — поинтересовался Аркадий. Он уже обошел всю экспозицию, а заодно разведал, нет ли где буфета. Буфета не оказалось, что его несколько расстроило.
— Удивительно, как художник смог изобразить движение времени! — заметила Арина, разглядывая знаменитую картину с похожими на блин мягкими часами. — Время как будто бы растекается в пространстве, оно вязкое, как мед, а не как традиционные крупинки песка в песочных часах. Ты не находишь?
Меньшиков равнодушно пожал плечами.
— Я это… пойду на выход. Давай в городе где-нибудь встретимся.
— Как хочешь, — не стала возражать девушка. Арина нисколько не обиделась, напротив, втайне порадовалась такому повороту событий. Во-первых, никто не будет сверлить укоризненным взглядом спину, а во-вторых, в Фигерасе у нее было одно дело, в котором присутствие Аркадия совсем некстати. Так что после музея можно будет им заняться, пока милый утоляет жажду в пивной.
Чмокнув друг друга в щечки, они расстались. Арина закончила осмотр экспозиции. Под впечатлением, она отправилась в музей ювелирных украшений. Произведения Дали, какими бы они странными ни выглядели, заставляли размышлять, фантазировать, дорисовывать в воображении собственные сюжеты. Казалось бы, какое ей дело до нелепой птицы или до уродца, шагающего между двумя балконами? Ан нет, персонажи картин Дали норовили поселиться в ее голове; они были изображены в движении, произведения как будто бы рассказывали историю. К тому же картину с балконами Арина посчитала для себя символичной, ведь после посещения музея она планировала отправиться на такую же узкую улочку — в старой части Фигераса все улочки узкие. Там, скорее всего, будут такие же дома, с такими же балконами и людьми на них.
Все-таки хорошо, что Аркаша от нее отстал, а не таскается рядом и не ноет, как маленький ребенок, уставший от хождения по магазину, не без удовольствия думала девушка.
Осмотр драгоценностей прошел в спешке. Стоило поторопиться, иначе потом будет неудобно объяснять Аркадию, где она так долго пропадала. Он не поверит, если сказать, что несколько часов подряд ходила по музею. Кто знает, сколько времени придется посвятить посещению таинственного дома. На всякий случай у Арины была заготовлена легенда о том, что она заблудилась.
Покинув здание музея, девушка постаралась быстрее скрыться в ближайшем переулке. Вдруг Аркадий сидит на террасе ближайшего кафе и поглядывает на выход? Огляделась — вроде Меньшикова нет, шмыгнула в узкий промежуток между домами. Прошла дворами на перекресток, сравнила название улицы с картой. К счастью, нужный дом должен был находиться не так далеко от музея художника. Если, конечно, он сохранился с тех времен — ведь прошло без малого сто лет! Война, пожары, да и просто реконструкция — все могло способствовать исчезновению старинного дома. Сверяясь с картой, Арина прошла еще пару закоулков и оказалась на улице Боррасса с точно такими же домами и балконами, как на картине Дали. Ей показалось, что женщины здесь тоже точь-в-точь такие же, как у художника: одна смотрит с балкона, вторая стоит в дверном проеме. Девушка опасливо огляделась по сторонам: для полного комплекта не хватает только уродца, на голову которого падает что-то непонятное. На картине Дали у него еще из-за спины выглядывала чья-то рука. «А может, уродец — это я, и сейчас мне на голову свалится кирпич? — посетила ее догадка. Арина с опаской посмотрела на обветшалые балконы. — Надо уносить отсюда ноги, а то вдруг и правда еще что-нибудь упадет», — подумала она. От улицы Боррасса исчезал во тьму узкий переулок. «Santjago la Ricada, 2» — прочитала она табличку. Похоже, нужный дом там. Арина колебалась: переулок был пустынным и вызывал тревогу. В таких глухих местах небезопасно, даром что Европа, преступники есть везде, а здесь — идеальное место для ограбления. Арина поежилась. «Понесла же меня нелегкая! Уйти назад, в центр!» — это решение было бы самым правильным. Но как же отступить от намеченного? Это не в ее правилах. Уже ведь почти пришла! Да и то, что людей вокруг нет, — это только на руку, хоть и страшно. Мало ли чего! Может, какой-нибудь бдительной испанской старушке она покажется подозрительной, и та сообщит в полицию, а там потом устанешь объясняться, зачем она тут шастает.
«Сиеста сейчас, вот и нет никого», — успокаивала себя девушка. В конце концов, она кандидат в мастера спорта, и не важно, что по художественной гимнастике. Тело у нее крепкое, натренированное, руки сильные, а ноги и вовсе как у страуса, так что удар получится отменный. Во всяком случае, убежать сможет.
У страха глаза велики. Переулок оказался вполне мирным. Здесь было даже спокойнее, чем на улице с балконами. Две глухие стены с беспорядочно расположенными маленькими окнами, а вот и дверь — старая, низкая, словно рассчитана на карликов. Да, да! Это здесь! Арина увидела над дверью цифру 4. Santjago la Ricada, 4, — тот самый адрес, обозначенный в медальоне! Она и сама не знала, что здесь хочет увидеть, даже особо не надеялась что-либо здесь обнаружить, пришла сюда из упрямства, желая сделать все, что от нее зависит, и со спокойной душой вернуться назад.
Арина толкнула дверь и шагнула в полумрак подъезда. Радость от найденного адреса была сильнее чувства самосохранения. Конечно, опасаться девушка не перестала, ведь, чтобы в одиночку спокойно бродить по таким местам, надо быть либо бесстрашной, либо безумной. Продавленные ступени, лестница с отломанными перилами, на стенах плесень… Ну а чего ожидать от старого дома? Прямо как одна из парадных на Каменноостровском проспекте в Петербурге. Там и вовсе ступени обваливаются и дверь перекошена. Так что этот испанский дом еще не так плох относительно питерских хижин, спрятанных за блистательными фасадами.
Арина достала из клатча предусмотрительно взятый фонарь, посветила под ноги. На ветхом полу лежали доски, а чуть дальше виднелся неизвестно куда манящий закуток. Осторожно, чтобы не испачкаться в пылище и не споткнуться, девушка прошла вперед. За ее спиной вдруг послышались шаги, тихие, словно кто-то крался. Прежде чем она оглянулась, на ее плечо опустилась рука.
Арина напряглась, прикидывая, что делать дальше. Еще мгновение, и она ударила бы неизвестного в лоб, чтобы выиграть несколько секунд и убежать.
— Что ты тут делаешь? — поинтересовался Аркадий.
— Какого черта так пугать?! — закричала Арина в ответ. Напряжение от несостоявшегося удара и побега требовало разрядки.
— А ты не шляйся по подворотням, чтобы не пугаться, — назидательно сказал он. — Так что ты тут делаешь?
— Ничего! — буркнула девушка. Она не могла не злиться на Аркадия за глупую выходку, но была рада, что все обошлось.
— Ладно, не дуйся. Я не собирался тебя пугать, так получилось. Но сама посуди: я вижу, как моя невеста покидает музей и чешет в неизвестном направлении. Мне стало любопытно, и я последовал за тобой. Что ты здесь забыла, милая?
— Я просто зашла посмотреть. Я люблю старые дворики.
Аркадий промолчал. Он знал о странном пристрастии своей подруги к неказистым архитектурным постройкам. В Питере она его таскала на прогулку по галерее старых дворов-колодцев.
— М-да… — протянул он после некоторой паузы. — И что в этой дыре может привлекать? Тут же не дом, а помойка! Взгляни на эти убогие стены, потолок в плесени, прогнивший пол! Я думал, что беру в жены утонченную натуру, аристократку-гречанку, а ее тянет в трущобы, словно она там росла.
Аркадий говорил все это с жаром, шагая туда-сюда и активно жестикулируя, точно так же как его отец, когда отзывался о людях невысокого достатка. Родившийся в бедности, Меньшиков бедность презирал и старался держаться от нее подальше. Увлекшись своей речью, он подошел к закутку, где было совсем темно. Арина направила туда луч фонарного света и оторопела. Там был нарисован веер с цветными вставками. Точно такой же, как ее медальон! Она еще не поняла, что это значит, но ее кольнуло дурное предчувствие.
— Аркаша… — произнесла она, соображая, как сформулировать свои опасения.
— Чего? — сердито отозвался он.
— Пойдем отсюда. Здесь как-то нехорошо.
— Нехорошо?! Неужели?! А чего ты ожидала, что в этой дыре будет хорошо?! О чем ты думала раньше?!
Аркадий сделал еще один шаг — шаг, сыгравший в его жизни роковую роль. Прогнившая доска треснула, и он провалился в подвал.
— Аркаша! — отчаянно закричала девушка. Она осторожно подошла к месту, где мгновение назад стоял ее жених. — Что с тобой? — спросила она дрожащим голосом, заглядывая в провал в полу. Луч фонаря выхватил распластавшееся на камнях тело, из головы бежал бурый ручеек крови. Аркадий не шевелился. «Прыгнуть вниз к нему!» — была первая мысль. Арина не испугалась, она прыгнула бы, чтобы помочь, но благоразумие взяло верх. Чем она там ему сможет помочь? А если ей не удастся потом сразу подняться наверх, она потеряет драгоценное время, и спасать Аркадия уже будет поздно.
Ариадна выскочила из подъезда и помчалась на улицу Боррасса. Она еще не осознала, что произошло, верить в худшее не хотелось, но внутренний голос неумолимо шептал, что случилось непоправимое. Девушка кричала по-русски и по-испански:
— Помогите! Врача, вызовите врача! Аyuda! Médico!
В экстремальной ситуации она поразительным образом собиралась и действовала наилучшим образом. Сейчас Арина даже вспомнила все нужные испанские слова, хотя язык учила давно и знала его весьма посредственно.
На улице Боррасса ее обступила небольшая толпа.
— Lo que pasó?
— Usted discapacitado? — посыпались вопросы. Две немолодые испанки смотрели на нее с любопытством. Одна из них протянула Арине бутылку воды.
Сделав большой глоток, Арина повторила просьбу.
— Mi amigo necesita asistencia médica. Él está allí! — Она показала в сторону переулка. Для доходчивости девушка достала телефон. Номер «Скорой» она не знала.
— Еs necesario llamar al médico! — догадался один из подошедших.
— Да, да! Вызвать al médico для моего амиго! — закивала Арина.
Дальше действие происходило уже без нее. Арина чувствовала себя зрителем, вокруг которого меняются сцены. Звонили по телефонам, во весь голос прохожие объясняли друг другу ситуацию, снова дали ей воды, отправились в переулок выручать пострадавшего, на ходу споря между собой. В общем гомоне часто звучало слово «полиция».
Машина «Скорой помощи» приехала довольно быстро и припарковалась на улице Боррасса — переулок для микроавтобуса оказался слишком узким. Вдруг откуда-то взялся и влетел в переулок, разгоняя толпу, юркий полицейский скутер.
Арина, отрешенная, стояла в стороне, в этот знойный день ее колотило от холода. Девушка еще надеялась, что Аркадий жив. Надежда продолжала теплиться и когда до нее долетели слова из толпы:
— Умер. Убили. Святая Мария! Упокой его душу! — послышалось на испанском.
— Нет, он жив! Жив! — шептала Ариадна.
И вот уже мимо нее на носилках пронесли накрытое тело.
— Аркаша! — бросилась к нему девушка. — Пустите меня!
— Посторонитесь! Скорее! В реанимацию, — скомандовал по-испански человек в медицинском халате. Занятый спасением пострадавшего, он деловито отстранил Арину.
— Не умирай! — отчаянно закричала девушка.
Остаток отпуска Арина провела в скитаниях между российским консульством и полицейским участком. До больницы Аркадия не довезли. Медики констатировали у него смерть в результате черепно-мозговой травмы. Полицейские сошлись на несчастном случае и уголовное дело заводить не стали. Как поняла Арина, не захотели заниматься лишней работой. Дом, в котором произошла трагедия, шел под снос, и там давно уже никто не жил. После трагедии двери заколотили досками и повесили предупреждающий об опасности знак.
Арина плакать не могла — слезы внезапно куда-то пропали. Осталась только тягучая, как болото, тоска и пустота в душе. Это так тяжело и нелепо, когда совсем недавно рядом с тобой был человек, а теперь его нет. Вообще нет! И его не будет больше никогда и нигде — ни рядом, ни на расстоянии.
Арина только теперь осознала, что все с самого начала делала неправильно. Ей нужно было расстаться с Аркадием раньше, еще тогда, когда он сделал ей предложение, ведь она понимала, что не любит его. Они не должны были сюда ехать вместе, и тогда Аркадий не оказался бы в том доме и не погиб бы. Так что в случившемся с ним несчастье виновата она.
После продолжительной бумажной волокиты Арине разрешили покинуть страну. Море мягко играло волнами в белых лучах вечернего солнца. Отдыхающие беззаботно нежились на пляже, на их лицах читалось умиротворение. Арина впервые после несчастья с женихом вышла на побережье — попрощаться с морем. В номере ее ждал собранный чемодан. Вещи Аркадия уже забрали. Сначала их осмотрела полиция, затем прибывший по поручению Александра Меньшикова его помощник. Сам Александр Тимофеевич собирался приехать позже. Он желал застать Арину на месте. Как догадалась девушка, чтобы ее четвертовать. Отец Аркадия позвонил ей в тот же день, когда узнал о гибели сына. Разговор был предельно коротким и жестким и сводился к требованию оставаться на месте.
Арина выслушала молча, поскольку ее мнение никого не интересовало и слова ей не давали. Несмотря на гнев Меньшикова, она собиралась действовать так, как считала нужным. Во-первых, у нее уже закончилось оплаченное время пребывания в отеле, во-вторых, у нее было с собой недостаточно денег, чтобы его продлить, и, в-третьих, Арина устала — она хотела домой. Устала от нервного напряжения, связанного с произошедшим и от «святого семейства» Меньшиковых, как она в последнее время стала про себя называть семью Аркадия. Ее нисколько не напугал грозный тон несостоявшегося свекра. Ей было жаль Александра Тимофеевича, жаль этого сильного, влиятельного человека, которому ничего не стоит сломать ее жизнь.