Глава 19
Непослушная лошадь не только бесполезна, зачастую она выступает в роли предателя.
Ксенофонт. Об искусстве верховой езды
После обеда зачастил дождь. Началось все с нескольких капель, но приближающиеся черные тучи не предвещали ничего хорошего. Будто световой день резко закончился, без постепенного наступления вечера, без мягкого заката. Минуту назад было светло, и вот уже темно. Моросил дождь.
Водитель резко затормозил. Сара в страхе натянула поводья.
– Идиотка! – Мужчина высунулся из окна. – Надо надевать светоотражающую ленту! Я чуть вас не сбил.
– Простите. – Она охрипла от страха. – Я… я ее забыла.
– Тогда держись главной дороги. – Стоп-сигнал мигал красным светом. – Там тебя, по крайней мере, будет видно.
Совсем стемнело. Ливень шел почти час, и Бо двигался медленной рысью, повесив голову, грива прилипла к шее. Вся его резвость улетучилась. Сара пыталась воодушевить его, но сама тоже устала. Рюкзак, набитый, как ей казалось, ценными вещами, последние десять миль тяжело оттягивал плечи. Ягодицы болели, она ерзала, тщетно пытаясь найти удобное положение. Седло пропиталось водой, джинсы намокли. Она знала, что, если проедет еще чуть дольше, грубая мокрая ткань натрет ей кожу. Она замерзла. Впереди она видела неоновые огни города. Мы скоро отдохнем, говорила она ему.
Когда они выехали на шоссе, движение было оглушающим. Не обращая внимания на мигающие фары и одуряющий рев, Сара держалась обочины, вдоль длинного ряда грузовиков, которые были припаркованы в специальных карманах. Она проезжала мимо кабин с задернутыми шторками, говорившими о том, что их водители спят. В других переносные телевизоры отбрасывали движущие тени на убогий, но по-домашнему уютный интерьер, украшенный мишурой. Чешские грузовики, польские грузовики, семейные фотографии, плакаты с голыми девицами, рукописные объявления, гласившие: «Этот грузовик регулярно проверяется» и «Нелегальные иммигранты будут преследоваться». Кто-то из водителей заметил ее, когда она проезжала мимо. Один что-то крикнул, но она не расслышала.
Бо слишком устал, чтобы обращать на что-то внимание. Он начал терять равновесие, у него подгибались ноги. И тут Сара увидела огромный указатель, нависший над главной дорогой. Она выпрямила спину и сжала поводья. Обогнув холм, она увидела паромы в бухте со сверкающими окнами. К ним по изящно сплетенным эстакадам стекался транспорт.
Еще две мили. Ее охватило волнение. Она погладила шею своего обессилевшего коня, умоляя его потерпеть еще немного.
– Ты можешь, – шептала она. – Только довези меня туда, и, обещаю, мы всегда будем вместе.
– Назовите, пожалуйста, суду свое имя.
– Констанс Девлин.
– Назовите свою профессию, пожалуйста.
– Учительница в школе Норбридж. Я завуч четвертых классов и занимаю эту должность последние одиннадцать лет. – Она сделала паузу, чтобы выпить воды. Подняла глаза на световой люк, по которому барабанил дождь.
– Мисс Девлин, как давно вы знаете Люси Перси?
– Школа у нас маленькая. Я знаю ее с момента, когда она поступила в школу, а весь прошлый год я была ее учителем. Я также даю частные уроки иностранных языков, и около двух лет Люси посещает их.
– Не могли бы вы говорить немного громче? – сказал судья. – Я вас плохо слышу.
Женщина покраснела. Наташа улыбнулась ей, чтобы приободрить. Констанс Девлин была чрезвычайно нервным свидетелем. Несколько раз она говорила Наташе, что не желает впутываться в это дело. Что это не входит в ее обязанности. Что она никогда не была в суде. Что в школе тоже не в восторге от ее участия в бракоразводном процессе. Наташа сразу поняла, с кем имеет дело: старая дева, которая чувствует себя комфортно только в знакомой обстановке, в мире хорошо воспитанных девочек, в утонченной атмосфере старинной элитной школы. Предана своей работе. Может расплакаться, если не обнаружит знакомого средства для улучшения пищеварения в аптечке в учительской.
– Я была бы вам признательна, если бы вы задали мне как можно меньше вопросов. – Дрожь ее рук не вязалась с вежливым, но непреклонным тоном.
– Мисс Девлин, вы можете сказать, что хорошо знаете своих учеников? – спросила Наташа по возможности мягким голосом.
– Да. Возможно, лучше большинства учителей. – Она посмотрела на судью, нервно комкая носовой платок пухлыми пальцами. – У нас очень маленькие классы. Это хорошая маленькая школа.
– Как вы могли бы охарактеризовать Люси Перси?
Констанс Девлин задумалась.
– Ну, ее нельзя назвать открытым ребенком. Даже в первом классе она была застенчивой. Но она всегда казалась счастливой маленькой девочкой. Очень умная. Сильна в математике. Скорость ее чтения намного превышает средний уровень. – При мысли о ребенке учительница улыбнулась, но улыбка тотчас исчезла. – Но в прошлом году… она немного скатилась.
– Скатилась?
– Оценки стали хуже. Ей стало тяжело учиться.
– А характер у нее не изменился?
– На мой взгляд, она стала еще более замкнутой.
В зал вошел Бен и тихонько сел позади Наташи. Она ждала, что он протянет ей очередную записку, но вместо этого он подал папку со школьными отчетами. Ее мысли рассеялись. Мак, должно быть, уже в больнице. Если бы Сара была там, он бы позвонил?
– Здесь сказано, мисс Девлин, что Люси часто пропускала школу.
– Да, это так.
– В среднем пятнадцать дней за четверть. Ее родители знали об этом?
– Полагаю, да. Мы имели дело с миссис Перси.
– Имели дело с миссис Перси, – повторила Наташа. Она видела, как мистер Перси шептал что-то на ухо своему адвокату. – И как миссис Перси объясняла пропуски дочери?
– Ничего особенного. Как правило, она говорила, что Люси нездорова. Иногда – что у нее болит голова. Пару раз никак не объясняла.
– А что в школе думали по поводу пропусков?
– Мы были обеспокоены их большим количеством. И изменением в поведении Люси.
– Тем, что она стала замкнутой и отставала в учебе?
– Да.
– Мисс Девлин, как давно вы работаете учителем?
Женщина дышала более ровно, голос стал громче.
– Двадцать четыре года. – Она обвела глазами зал суда.
Наташа ободряюще улыбнулась:
– По вашему опыту, если поведение ребенка изменилось, он начал отставать в учебе и пропускает уроки, какой можно сделать вывод?
– Возражаю! – Симпсон вскочил. – Вы просите свидетеля экстраполировать.
– Я полагаю, ваша честь, опыт миссис Девлин в этой области ценен.
– Переформулируйте ваш вопрос, миссис Макколи.
– Мисс Девлин, по вашему опыту, может изменение поведения означать, что дома не все в порядке?
– Возражаю, ваша честь.
– Сядьте, мистер Симпсон. Миссис Макколи, сформулируйте вопрос иначе.
– В случаях, когда дома не все в порядке, на ваш взгляд, мисс Девлин, какие изменения в поведении ребенка, которые заметны в школе, наиболее характерны?
– Ну… – Мисс Девлин бросила смущенный взгляд на мистера Перси. – Вероятно, плохая успеваемость… возможно, замкнутость или плохое поведение. Может быть, и то и другое.
– За годы преподавательской работы приходилось ли вам учить детей, у которых, как вы знали, были проблемы дома?
– Да, конечно, – сказала она устало. – Боюсь, частная школа не может защитить детей от распада семьи.
– Мисс Девлин, если бы дома у Люси произошло нечто серьезное, даже серьезнее, чем травма из-за развода родителей, вы бы это поняли?
Повисла долгая пауза, такая долгая, что судья перестал писать и нетерпеливо постукивал ручкой. Наташа ждала, пока свидетель соберется с мыслями, и тем временем набросала Бену записку: Мак звонил?
Бен покачал головой.
– Мисс Девлин? – не вытерпел судья. – Вы слышали вопрос?
– Да, – отозвалась она тихим спокойным голосом. – Я слышала вопрос. Могу только ответить, что я не знаю.
Мать твою, сказала про себя Наташа.
Мисс Девлин положила руки на трибуну:
– Знаю только, что, если ребенок уходит в себя, он страдает. Все в поведении Люси – ее молчаливость, равнодушие к тому, что ей раньше нравилось, отдаление от подруг – говорит мне, что она страдает. – Она сделала глубокий вдох. – Но не знаю, отчего такие дети, как Люси, страдают, поскольку они недостаточно доверяют нам, чтобы поделиться. Они ничего не рассказывают учителям и родителям, потому что не уверены, что те не разозлятся, если услышат неприятное. Поэтому я скажу «нет», миссис Макколи. Они не рассказывают нам, потому что в половине случаев никто их все равно не слушает. – В зале суда сделалось очень тихо. Мисс Девлин теперь обращалась к родителям. У нее зарделись щеки, а голос стал громким и настойчивым. – Видите ли, я наблюдаю это неделю за неделей, год за годом. Я вижу, как мир этих детей разбивается вдребезги, их привычная жизнь распадается, а их даже не спросили. У них нет права выбирать, где жить, с кем проводить время, кто будет их новой мамой или новым папой. Да что там, иногда даже какая у них будет новая фамилия. А мы, учителя, так называемые образцы для подражания, должны говорить им: все нормально, это жизнь, им просто придется свыкнуться с этим. И конечно, чтобы они не запускали учебу.
– Мисс Девлин… – начал судья.
Словно плотину прорвало.
– Но это не так. Это предательство. Это предательство, а мы все молчим. Молчим, потому что жизнь тяжела, и иногда детям приходится этому учиться, так? Это просто жизнь! Но если бы вы были на моем месте, вы бы увидели этих потерянных детей, таких одиноких, что и представить нельзя… опустошенных… Знаете, честно говоря, какая разница, били этого ребенка или нет… – Она утерла лицо пухлой рукой. – Да, я понимаю, миссис Макколи, о чем вы меня спрашиваете. И, как я уже сказала, для меня это не имеет значения. Тот факт, что я стою здесь, что меня спрашивают, какую именно боль причинили этому ребенку и кого в этом винить, и все это для того, чтобы определить, кто больше получит в этом отвратительном брачном балагане, делает меня соучастницей.
Миссис Перси будто окаменела. Ее муж возмущенно сказал своему барристеру: «Я не собираюсь это выслушивать! Она истеричка».
– Мисс Девлин… – начала Наташа, но учительница остановила ее, подняв руку.
– Нет, – твердо сказала она. – Вы попросили меня принять в этом участие, поэтому вот что я вам скажу. С ними все будет в порядке. – Она кивнула саркастически. – Как, не сомневаюсь, вы и сами знаете, они повзрослеют чуть быстрее, станут чуть мудрее. Но знаете, что еще? Они перестанут доверять. Они станут циничнее. Всю оставшуюся жизнь они станут ждать, что все будет разваливаться на куски снова и снова. Потому что мало кому удается, очень мало кому, испытывать собственную боль и давать ребенку поддержку и понимание, которое ему необходимо. На собственном опыте знаю, что у большинства родителей не хватает для этого ни времени, ни сил. Возможно, они слишком эгоистичны. Но откуда мне знать? У меня нет детей. Я даже не замужем. Я одна из тех несчастных, кому платят за то, чтобы они собирали осколки. – Она замолчала.
В зале суда воцарилась полная тишина. Все ждали. Секретарь, быстро печатавший на компьютере, остановился в ожидании. Мисс Девлин сделала глубокий вдох. Потом, видимо, взяла себя в руки и обратилась к судье:
– Позвольте, пожалуйста, мне уйти. С меня довольно.
Судья был явно ошарашен. Глянул на Наташу. Она кивнула, заметив, что Симпсон сделал то же самое.
Мисс Девлин взяла свою сумочку и решительно направилась к выходу. Дойдя до скамьи, где сидели супруги Перси, она остановилась. У нее покраснели уши и задрожал голос, когда она заговорила.
– Не поверите, но Люси очень легко может сбиться с пути, – тихо сказала она. – Для этого вам достаточно перестать ее слушать.
Наташа стояла и смотрела, как низенькая, аккуратно одетая женщина скрывается за массивной деревянной дверью. Справа раздался неодобрительный гул. Она вдруг увидела сцену будто чужими глазами, будто в рамке, как сказал бы Мак: родители, взбешенные общим врагом в большей степени, чем друг другом; ее помощник, тайно радующийся неожиданному повороту событий; судья, что-то шепчущий секретарю. Она начала вынимать шпильки из парика:
– Ваша честь, я бы хотела прервать заседание.
– Чего ты хочешь?
Сара стояла у окошка касс, где продавали билеты для пассажиров без автомобилей. Куртка соскользнула на пол огромного разборного ангара. Она сняла шапку, но девочка в сапогах и мокрых джинсах все равно привлекала внимание. Взгляды других пассажиров прожигали ее насквозь.
– Билет, – сказала она тихо. – На одного человека и одну лошадь.
– Ты что, издеваешься? – Толстяк смотрел мимо нее на людей в очереди, ища поддержки.
«Ты видишь, сколько людей!» – было написано у него на лице.
– Я знаю, вы берете лошадей. Они все время пересекают Ла-Манш. – Сара достала паспорт Бо. – Моя лошадь даже родом из Франции.
– И как, по-твоему, она попала сюда?
– На лодке.
– Она умеет грести?
Позади послышался взрыв смеха.
– На пароме. Я знаю, они все время пересекают пролив. Послушайте, у меня есть деньги. И у нас обоих есть паспорта. Мне только нужен…
Он подал знак кому-то, кто сидел неподалеку за стеклянной перегородкой. Его коллега, женщина в таком же форменном пиджаке, встала и подошла к окошку. Оглядела Сару – в замызганной одежде, с паспортом в руке.
– Нельзя провозить лошадь вместе с пассажирами, – сказала женщина, выслушав объяснения мужчины.
– Я знаю. – От волнения Сара говорила резко. – Я не дура. Скажите, как я могу его перевезти.
– Он должен находиться на транспортере. Тебе нужно обратиться в компанию, которая специализируется на таких перевозках. Нужны справки от ветеринарной службы. Существуют правила перевозки домашнего скота Министерства экологии, продовольствия и сельского хозяйства.
– Он не домашний скот. Он Selle Français.
– По мне, хоть пекинес. Существуют строгие правила перевозки животных через Ла-Манш, и, если ты не убедишь меня, что две ноги у него искусственные, они распространяются и на него.
– Помогите мне. Где найти компанию, о которой вы говорили? Я очень спешу.
Сара стояла в сыром, ярко освещенном зале, и пол стал уходить у нее из-под ног. Она привязала Бо к поручню снаружи ангара и в окно видела, как он послушно ждет, не обращая внимания на небольшую группу людей, собравшихся вокруг. Дети тянули руки, чтобы погладить его.
– Мне нужно сегодня, – сказала она упавшим голосом.
– Об этом и речи не может быть. Нужны справки. Мы не можем посадить лошадь на пассажирский паром.
Люди в очереди начали проявлять недовольство. Сара вдруг почувствовала себя вымотанной, и на глаза от отчаяния навернулись слезы. Их уверенный тон ясно давал понять, что спорить с ними бесполезно. Она молча повернулась и пошла к выходу.
– Что она себе вообразила? Это с лошадью-то!
За спиной раздавался смех. Сара вышла, и ее чуть не сбил с ног порыв холодного ветра.
Она отвязала Бо. Транспортер? Справки? Откуда ей было все это знать? Она взглянула на паром. Трап был спущен, по нему друг за другом двигались автомобили, медленно сокращая расстояние между берегом и паромом, направляемые людьми в светящихся куртках. Ей ни за что не удастся провести Бо мимо них. Ни малейшего шанса. Из груди вырвалось давно сдерживаемое рыдание. Как можно было быть такой глупой?
К ней подошел мужчина. С видом знатока оценивающе и доброжелательно оглядел Бо:
– Участвуешь в каких-то благотворительных скачках?
– Нет. Да. – Сара утерла глаза. – Да, я участвую в благотворительных скачках. Мне нужно во Францию.
– Я слышал, что ты там говорила. Тебе понадобится lairage.
– Lairage?
– Это что-то вроде гостиницы для лошадей. В четырех милях по шоссе есть такое заведение. Там тебе помогут. Вот. – Он написал что-то на визитке и протянул ей. – Поезжай назад к участку дороги с круговым движением, тебе нужен третий съезд. Через три-четыре мили будешь на месте. Там все скромно, зато чисто и не очень дорого. В любом случае твоему коню, похоже, нужен отдых.
Она посмотрела на визитку. На ней было написано: «Ферма Уиллетт».
– Спасибо! – крикнула она, но он был уже далеко, а ее крик унес морской ветер.
Наташа откинулась на спинку кресла, перекладывая серебряную лошадку из руки в руку. Она немного потускнела, Наташа потерла ее слегка, и на пальцах остался серый след.
Ричард, старший партнер, разговаривал с клиентом. Из-за его громкого голоса и акустики старого, ветхого здания было впечатление, что он находится в соседней комнате, а не в другом конце коридора. Теперь он громко, отрывисто смеялся. На миг она задумалась о том, что́ Линда могла слышать из ее телефонных разговоров: запись на техосмотр, пропущенные мазки ПАП, бессвязные препирания по поводу трещащего по швам брака. Она и не представляла, какая здесь слышимость.
Было без четверти четыре.
Перед Наташей аккуратной стопкой лежали папки с ярлыками. Она положила маленькую лошадку на стопку. По сути, Сара не отличалась от Али Ахмади. Появилась возможность, и она ею воспользовалась. Путь всех детей, которым с малых лет приходилось рассчитывать только на себя. Однако ее поведение, хотя оно и было непредсказуемым, можно было объяснить.
Наташа была сердита, но винить девочку она не могла. Она винила себя за то, что полагала, будто сможет включить Сару в свою жизнь без издержек, без волнений, способных расстроить ее так тщательно организованную жизнь. Как и в случае с Али Ахмади, она заплатила сполна.
Ей понадобилось почти сорок минут, чтобы убедить миссис Перси, что лучше всего будет, если ее заменит Ричард.
– Но я хочу вас, – возражала та. – Вы знаете, что собой представляет мой муж. Вы обещали.
– Мы все объяснили Майклу Харрингтону. Он самый лучший, самый сильный адвокат в этой области. Поверьте, миссис Перси, мое отсутствие никоим образом не повлияет на процесс. При благоприятных обстоятельствах я могу вернуться через день-два. Ричард полностью в курсе дела и готов с вами работать.
Она была вынуждена предложить уступку в оплате за «неудобства». Ричард лаконично сказал, что вычет будет сделан из ее гонорара. Наташа подозревала, что в конечном счете миссис Перси едва заметит скидку, но она была человеком, которому было важно чувствовать, что она в любой сделке что-то выиграла. Ричард сказал: если так можно удержать клиента, то так и следует сделать. Он недовольно хмыкнул, когда Наташа произнесла «чрезвычайная ситуация в семье», и внезапно ощутила сочувствие к своим коллегам с детьми.
– Наташа? Это шутка?
Конор вошел без стука. Она подозревала, что он может прийти.
– Нет, не шутка. – Она встала и достала ключи из ящика. – Да, я передаю дело Перси. Да, все прекрасно обойдутся без меня несколько дней. Если повезет, я могу вернуться уже завтра.
– Ты не можешь взять и бросить это чертово дело. Это грандиозное дело, Наташа. О нем пишут в газетах.
– Ричард меня заменит. По финансовым вопросам выступит Харрингтон, а после сегодняшнего я не сомневаюсь, что им удастся договориться об опеке. Наша мышка мисс Девлин невольно оказала нам услугу.
Конор стоял по другую сторону стола, опираясь на него руками.
– Миссис Перси хочет именно тебя. Ты утирала ей слюни на стадии подготовки и не можешь бросить посередине пути.
– Мы это уже с ней обсудили. Я не собираюсь вызывать других свидетелей. Остальное может сделать Харрингтон. – Он покачал головой, но она продолжила: – Конор, ни того ни другого не волнует благополучие Люси. Дело лишь в деньгах и сведении счетов. Как в любом другом разводе, ты это и сам прекрасно знаешь.
– Но куда ты едешь?
– Пока не знаю.
– Не знаешь?
Вошла Линда с чашкой чая, за ней Бен.
– Интересно, – пробормотала она.
– Чрезвычайная ситуация в семье. – Наташа закрыла портфель.
– Это из-за той девочки? – Конор смотрел на нее во все глаза. – Я думал, ты отдала ее на попечение социальных органов. Думал, уже кто-то другой решает ее проблемы.
Она сделала ему знак придержать язык. Бен с Линдой смотрели с любопытством.
– Пусть Мак с этим разбирается.
– Я не могу этого позволить.
– Мак? – повторила Линда, перестав делать вид, что не слушает. – Твой бывший? Он-то здесь с какого бока?
Наташа ничего не ответила Линде.
– Мак не знает, с чего начать. Одному ему не справиться.
– Ну конечно! Мы бросаем все и мчимся ему на помощь.
– Это не так.
– Тогда пусть этим занимается полиция. Это ведь кража.
Линда поставила чай на стол.
– Я могу чем-нибудь помочь?
Наташа промолчала.
Конор стиснул зубы.
– Наташа, послушай, если ты сейчас бросишь дело Перси, можешь забыть о карьере в этой фирме.
– У меня нет другого выхода.
– Не сгущай краски.
– Забыть о карьере? Кто из нас сгущает краски?
– Наташа, речь идет о разводе Перси. Ты передала дело в руки Майкла Харрингтона. От результата этого процесса будет зависеть, станешь ты партнером или нет. От него зависит репутация этой фирмы. Ты не можешь все бросить и ринуться на поиски изворотливого ребенка, который, возможно, подстроил все так, чтобы вынудить тебя взять его под опеку.
Наташа встала и подошла к окну:
– Лин, Бен, оставьте нас на минутку, пожалуйста.
Она подождала, пока они не выйдут. У нее было сильное подозрение, что они подслушивают под дверью, и она понизила голос:
– Конор, я…
– Разве ты не уличила ее в краже? И потом, ты никогда ей не доверяла. С первого дня.
– Ты всего не знаешь.
– Интересно почему?
– Хорошо. Скажи тогда, что бы ты сделал, если бы речь шла о ком-то из твоих детей?
– Но она не твой ребенок! В этом вся чертова разница.
– Я несу за нее юридическую ответственность. Ей четырнадцать лет.
– Еще утром ты кляла ее за то, что она украла твою карточку.
– То, что она воровка, не снимает с меня ответственности.
– А стоит ли маленькая воровка твоей карьеры? Бог мой, Наташа, еще несколько недель назад ты волновалась, что этот ребенок с кучей проблем может разрушить твою карьеру. Теперь ты жертвуешь ею ради подонка, которого ты даже не представляешь в суде.
Она представила себя на месте одного из этих детей, которых называют такими словами, как «подонок», «воровка», и отмахнулась от них. Взяла свое пальто.
– Послушай, – сказал он, – прости. Я не хотел тебя обидеть. Я пытаюсь тебя защитить.
– Конор, ты пытаешься защитить не меня, а мою карьеру.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Это из-за Мака. Ты не можешь вынести того, что я взяла ее вместе с Маком, и теперь, когда она сбежала, должна иметь дело с ним.
– Не придумывай.
– Тогда в чем дело?
– Наташа, я партнер в этой фирме. Если ты отстраняешься от дела в середине процесса, мы не только несем финансовые потери, но и наша репутация страдает. Как легко, ты думаешь, нам будет подцепить выгодного клиента в другой раз, если люди будут бояться, что их бросят в шторм на полпути?
– Откуда они об этом узнают? Я могу вернуться завтра. Объясню все Харрингтону. Он поймет.
– В отличие от меня. Ты бросаешь все, – он сделал ударение на этом слове, – ради ребенка, который тебе даже не симпатичен, и ради бывшего мужа, который превратил твою жизнь в сущее наказание. Что ж, желаю удачи, – произнес он ледяным тоном. – Надеюсь, жертва не будет напрасной.
Здание никогда не отличалось крепостью. Но на этот раз дверью хлопнули с такой силой, что с полок свалилось несколько книг.
Бо первый услышал этот звук. Он настолько устал, что последние полмили Сара плакала от стыда, что заставляет его двигаться дальше. Он еле переставлял ноги, свесил голову, каждый его утомленный мускул умолял разрешить ему остановиться. Но у нее не было другого выхода. У нее самой все болело, от усталости суставы не сгибались, но она понуждала его идти вперед. Наконец она увидела на указателе, что ферма Уиллетт находится в полумиле направо, слезла и пошла пешком, чтобы хоть так облегчить ему жизнь. Она совершенно выбилась из сил. Слезы текли по лицу и смешивались с дождем.
Вдруг они услышали это. Звуки принес порыв ветра: удар, хрип, визг, громкие мужские голоса. Потом все стихло: ветер изменил направление. Бо тотчас преобразился. Вскинул голову, забыв об усталости, и остановился, повернувшись всем телом в сторону странных звуков. Папá как-то сказал, что лошади – циничные создания. Они всегда ожидают худшего. Храбрый Бо задрожал. Сара напрягала слух, пытаясь понять, что происходит, и ее тоже охватила дрожь. Звуки были едва различимы, но было ясно: случилось что-то ужасное.
Они двинулись дальше. Бо пустился легким пугливым аллюром. Он страшился того, что может увидеть, но любопытство пересиливало. Как женщина в ночной рубашке из фильма ужасов.
Они остановились в воротах, глядя на происходящее перед ними. Посередине двора стояла огромная фура. Задние дверцы открыты. Внутри свет. В темноте ярким пятном выделялось что-то красное. Женщина в стеганой куртке согнулась на краю пандуса, закрыв руками лицо. Внутри двое мужчин удерживали лошадь. Она как-то странно изогнулась. Круп опущен, головы и шеи не видно. Похоже, на нее свалилась перегородка, и мужчины пытались ее освободить, громко крича и жестикулируя.
Повсюду была кровь. Она покрыла пол, забрызгала металлические борта трейлера, пропитала воздух, и Сара почувствовала привкус железа на губах. Бо захрапел и попятился в страхе.
– Не останавливается. Боб, дай еще один бинт.
Какой-то мужчина стоял перед лошадью на коленях, делая укол. Отбросил шприц. Руки и лицо были в крови. Ноги лошади дернулись в конвульсии. Другой мужчина, более плотный, чертыхнулся: копыто ударило его в колено.
– Ветеринар в пути! – крикнула женщина. – Будет здесь через несколько минут. Он у Джейка.
Она влезла в фургон и попыталась поднять перегородку.
– У нас нет в запасе ни минуты.
– Могу я чем-нибудь помочь?
Женщина обернулась, увидела Бо, Сарину шапку для верховой езды и поняла, что Сара могла бы пригодиться.
– Поставь его там, милая, и помоги мне поднять эту штуку.
– Джеки, она не застрахована, – проворчал старший из мужчин, откручивая болт в полу.
– Иначе нам его не освободить, – сказал мужчина с сильным ирландским акцентом. – Боже правый, как тебя угораздило, старина, попасть в такую катавасию? – Его голова исчезла за перегородкой. – Это успокоительное ни черта не действует. Джеки, у тебя есть еще один шприц?
Сара поставила Бо в стойло и кинулась обратно к грузовику.
– В офисе есть шкафчик! – крикнула ей женщина. – Он открыт. Найди бутылку, на которой написано… черт, забыла название… ромифидин. И шприц. И принеси сюда, ладно?
Сара бросилась бежать со всех ног, возбужденная этой вселяющей ужас обстановкой и возней в грузовике. Отыскала в шкафчике нужную бутылочку и шприц в пластиковой упаковке. Когда она примчалась обратно, женщина уже протягивала руку.
– Бог мой, Джеки, мне кажется, он отщелкнул ее, – сказал мужчина внутри грузовика.
В его голосе слышалась безысходность. Кровь стекала с резиновых ковриков на вымощенный булыжником двор. Сара смотрела, как маслянистые овалы растекались вокруг каждого камня.
– Дай ему успокоительное, не повредит. А если он на грани, поможет продержаться. Где этот чертов ветеринар?
– Сюда. – Джеки показала Саре. – Попытайся удержать ее.
Сара запрыгнула в грузовик и ухватилась за низ перегородки, которая была плохо закреплена. Руки скользили, мокрые от крови. Она смотрела на двор, стараясь не глядеть на лежащую рядом лошадь.
Джеки зубами разорвала упаковку шприца. Сняла с бутылочки крышку и проткнула иглой, набрала лекарство и протянула в фургон. Сара дернулась: задняя нога чуть не ударила ее.
– Милая, ты в порядке?
Она молча кивнула. Мужчины были в крови с головы до ног. Вокруг крупа лошади образовалось тошнотворное липкое болото. Оно двигалось медленно, зловеще, пульсируя. Сара увидела кровь и на своей одежде.
– Ну, ну, старина. Будет, – успокаивал лошадь ирландец. – Будет. Джеки, у него глаза закрываются. Похоже, последний укол подействовал. Но мне не дотянуться до ноги, пока мы не поднимем эту перегородку.
У Сары заболела спина, но она молчала. Двор осветили слепящие фары, и она подняла голову. Хлопнула дверца, послышались шаги. По пандусу взбежал рыжий мужчина, открывая на ходу чемоданчик.
– О черт! Ну и картина!
– Тим, похоже, он повредил ногу.
– Сколько крови! Как долго она идет?
– Несколько минут. Я наложил кровоостанавливающий жгут на переднюю ногу, но он грохнулся.
Ноги лошади почти перестали двигаться. Она слабо взбрыкнула несколько раз. Ветеринар согнулся, повернувшись к Саре спиной, и начал осмотр. Его заслонял ирландец и уцелевшая часть перегородки.
– Не знаю, как он это сделал. Запаниковал, когда мы загружали годовалого жеребенка, подпрыгнул и каким-то образом задел верх перегородки. Подался вперед, и вся конструкция рухнула на него. Все случилось так молниеносно, что я и глазом не успел моргнуть.
– Не перестаю удивляться, сколько бед могут навлечь на себя лошади. Ладно, давайте избавимся от этой штуки, чтобы я мог осмотреть его получше. Вы, девочки, толкайте круп, а мы потянем его вперед и освободим переднюю часть.
Сара напрягла все свои силы и быстро вспотела. Рядом работала кудрявая женщина, раскрасневшаяся от напряжения. От ее куртки пахло кровью и сигаретным дымом. Наконец огромная центральная перегородка была снята. Они аккуратно вынули ее, снесли вниз и поставили у борта.
Джеки отерла руки о джинсы, не обращая внимания на оставленные следы.
– Ты в порядке?
Сара кивнула. Ее собственные джинсы были красными от крови.
– Уходи, – сказала женщина. – Больше помощь не нужна. Пойдем в офис. Поставлю чайник. Хочешь чая?
Мысль о чашке горячего чая была такой соблазнительной, что Сара потеряла дар речи. Она прошла за Джеки в маленький офис и села, куда ей указали. Стул из серого пластика сразу же оказался заляпан кровью с ее одежды.
– Чертова кровавая работа. – Джеки налила воду в чайник. – В год не больше двух потерь, но каждый раз переживаю. Том не виноват. Он один из самых аккуратных. – Она оглянулась. – Сахар? Помогает от стресса.
– Да, спасибо.
Сару трясло. Она взглянула на лошадь, когда убрали перегородку: она была похожа на Бо.
– Положу два. И себе два. Эта лошадь, сколько крови…
На одной стене висела белая доска, на ней четырнадцать кличек лошадей. Документация. Правила Министерства экологии, продовольствия и сельского хозяйства. Список телефонов экстренной помощи. Визитные карточки перевозчиков, рождественские открытки и фотографии безымянных лошадей. На одном снимке Сара узнала Джеки.
– Держи.
Она взяла чашку окоченевшими руками, наслаждаясь ее теплом.
– Подожду с другими. Если его спасут, остальные могут подождать.
– Думаете, он выживет?
– Боюсь, нет. – Джеки покачала головой. – Не видела еще, чтобы лошадь навлекла на себя такую беду. Он должен был сильно ударить ногой, чтобы отщелкнуть перегородку. А у этих породистых лошадей слабые ноги… – Она тяжело опустилась за стол и взглянула на часы, потом на Сару, будто увидела ее в первый раз. – А ты припозднилась. Не местная?
– Мне… мне вас порекомендовали. Нужно стойло на ночь.
– Куда-то направляешься? – Джеки ее внимательно рассматривала.
Сара отхлебнула из чашки. Кивнула. Если последние месяцы и научили ее чему-то, то это говорить как можно меньше.
– Ты маленькая совсем.
– Все так говорят. – Сара встретилась с ней взглядом и выдавила улыбку.
– Мы можем дать тебе стойло. – Джеки открыла большую канцелярскую книгу. – Похоже, одно останется незанятым. Как зовут твою лошадь?
– Бошер.
– Паспорт?
Сара порылась в рюкзаке и протянула ей паспорт:
– Все прививки в порядке.
Джеки полистала страницы, выписала номер и вернула документ.
– Мы берем двадцать пять за ночь, включая сено и корм. Твердый корм за дополнительную плату. Скажешь, что ему нужно, и я распоряжусь.
– Мы сможем остаться на пару дней? Мне нужно спланировать дальнейший маршрут.
– Оставайся, сколько тебе надо, милая. – Джеки вертела шариковую ручку в руке. – Только плати. Оставь мне контактный номер.
– А я могу здесь остановиться?
– Только если хочешь спать на соломе. – Джеки вздохнула. – Ты не забронировала себе номер в гостинице?
– Я думала, это место для людей тоже.
– Нет, людей мы не принимаем. Смысла нет. Водители спят у себя в грузовиках, другие останавливаются в мини-отелях. Могу дать телефоны, если хочешь. Вот. – Она указала на список на стене. – В «Краун» обычно не нужно бронировать заранее. Сорок фунтов в сутки, с ванной. Кейт о тебе позаботится. У нее в это время года мало постояльцев. Могу ей позвонить.
– Это далеко?
– Мили четыре по шоссе.
Сара съежилась. Несколько минут молчала, пытаясь справиться с волнением.
– Я приехала сюда верхом, – наконец сказала она. Воротник заглушал ее голос. – Мне туда не добраться.
Она так устала, что не могла двигаться. Она была готова умолять женщину разрешить ей спать на полу в офисе.
Раздался приглушенный выстрел. Джеки достала пачку сигарет из ящика, вынула сигарету и постучала ею о столешницу. Помолчала немного.
– Говоришь, приехала сюда верхом? Откуда?
Сара еще не пришла в себя после выстрела.
– Все сложно.
Джеки прикурила, откинулась на спинку стула и глубоко затянулась.
– У тебя неприятности? – Голос зазвучал более жестко.
Сара знала этот тон. Тон человека, который предполагал самое худшее.
– Нет.
– Лошадь твоя?
– Вы видели паспорт.
Женщина смотрела на нее.
– Там мое имя. Посмотрите. Он меня знает. Могу его позвать, если хотите. Он мой с четырех лет.
Из грузовика вышел ветеринар. Его саквояж был закрыт.
– У нас есть комната. Двадцать пять фунтов. Соображу какой-нибудь ужин. Вижу, ты к нам привязалась. Обещала Тому покормить его сегодня, лишний человек за столом погоды не сделает. Но, – она наклонилась вперед, – в книгах я тебя регистрировать не буду. Что-то здесь не так. Я дам тебе приют, но ввязываться ни во что не хочу.
Открылась дверь. Вошли двое мужчин, заполнив собой маленькое помещение. Ирландец покачал головой.
– Очень жаль, – пробормотала Джеки. – Том, садись сюда. Я налью тебе чая. И ты тоже, Боб. Садись рядом с…
– Я Сара. – Девочка обхватила чашку.
Она боялась, что, если она скажет или сделает что-нибудь не то, ей не разрешат остаться.
– Перелом и разорванная артерия. У бедняги не осталось шансов. – Лицо ирландца было бледное, с кровавыми пятнами там, где он случайно прикоснулся. – Тиму даже не хватило времени подписать бумаги – принимает жеребенка у кобылы. Один плюс, один минус.
– Забудьте про чай. – Джеки хлопнула крышкой чайника. – Нам нужно лекарство. – Она выдвинула другой ящик и достала бутылку с янтарной жидкостью. – Но это не для тебя, Сара.
Ее глаза блеснули предупреждающе.
Сара подумала, что Джеки угадала ее возраст. Ей не нужны были еще большие неприятности.
Сара сидела с опущенной головой:
– Я лучше чай.
