Глава 20
Никогда не подходите к лошади, когда вас обуревают чувства. Гнев, нетерпение, страх… любая другая человеческая эмоция мешает эффективно общаться с лошадью.
Ксенофонт. Об искусстве верховой езды
Лил дождь. Наташа вышла из офиса и, чувствуя себя неловко в шикарном костюме и на каблуках, в нетерпении зашагала по тротуару взад-вперед. Увидев машину Мака, побежала, зажав под мышкой портфель и сумочку. Он облегченно вздохнул: все-таки что-то близкое в ней еще осталось. Улыбаясь, он потянулся, чтобы открыть для нее дверцу, и она села на пассажирское место, не обращая внимания на гудки автомобилей за ними.
– Я думал, ты…
– Ничего не говори, – перебила она; челюсти сжаты, волосы намокли. – Как только мы ее найдем, нам не надо будет больше общаться. Договорились?
Улыбка исчезла с лица Мака. Он хотел влиться в поток транспорта, но повременил.
– «Спасибо, что приехал за мной на другой конец города», – подсказал он.
– Желаешь благодарности? Хорошо. Спасибо, Мак. Не представляешь, с каким нетерпением я ждала этой встречи. Так лучше? – Наташа покраснела от гнева, на щеках выступили пятна.
– Могла бы и не приходить. Ты ведь все так ясно объяснила. Я за нее тоже отвечаю. Это ты мне тоже ясно объяснила, – сказал он раздраженно. – Знаешь что? И без тебя все достаточно сложно. Если хочешь ехать со мной – хорошо, но, если ты будешь продолжать в том же духе, я высажу тебя у дома. Поедем в разных машинах.
– Из-за меня? Да ты не имеешь ни малейшего представления, на что мне пришлось пойти, чтобы отправиться ее искать. И как это скажется на моей репутации.
– Рад снова вас видеть. – Ковбой Джон просунул голову между сиденьями, и Наташа подпрыгнула от неожиданности. – Просто решил вам напомнить, ребята, что вы не одни.
Он продолжил прикуривать сигарету. Открыв рот, Наташа повернулась к Маку.
– Он знает все о лошадях, – объяснил тот, – и знает Сару с детства. – Наташа промолчала, и Мак продолжил: – Когда мы их найдем, надо будет что-то делать с лошадью. Таш?
– Так где же она? – Наташа стала рыться в сумочке. – Узнали что-нибудь новое? Мне нужно вернуться на работу как можно скорее.
– Да, – пробормотал Мак, вливаясь наконец в поток транспорта. – Строго говоря, ты единственная из нас, у кого есть настоящая работа.
– Я в середине большого судебного процесса.
– Да, ты говорила.
– И что это значит? – Она резко повернулась к нему.
– Это значит, что ты в очередной раз дала понять, насколько все это для тебя трудно. Как это нарушает твою жизнь. Как я нарушил твою жизнь.
– Это несправедливо.
– Зато точно. Тебе не приходило в голову, что в какой-то степени ты сама виновата?
Ковбой Джон откинулся на спинку сиденья и прикрыл лицо шляпой:
– О боже правый!
– Я виновата?
Транспорт двигался очень медленно. Мак высунул в окно правую руку и втиснулся в другой ряд, впрочем такой же медленный.
– Да, ты.
Возможно, он был недоволен потому, что весь день колесил по городу. Или из-за страха за девочку. Или потому, что Наташа сидела с мрачной физиономией в своем шикарном костюме и разговаривала с ним как с врагом, как с виновным, как с мальчиком для битья.
– Наташа, это ты нас бросила. Это ты взялась о ней заботиться, а потом решила, что это слишком трудно. – Мак понимал, что в ней кипит гнев, но продолжил: – Полагаешь, ты единственная, кто испытывает неудобства? Мне пришлось отменить несколько проектов. Джону тоже есть чем заняться. – Он крутанул руль и быстро перестроился в средний ряд. У него было чувство, будто машина на глазах уменьшается в размерах. – Может быть, если бы ты осталась, поставила бы Сару выше своей гордыни, нам не пришлось бы все это расхлебывать.
– Так ты меня в этом обвиняешь?
– Ты сыграла известную роль.
– А кто, интересно, привел в дом подружку и выставил ее, как на параде, в нижнем белье перед Сарой?! – Наташа перешла на крик.
– Я не выставлял ее как на параде!
– Она была полуголая. Я вошла в свой дом – в наш дом, – а там разгуливает эта чертова сексапильная гламурная модель в трусах и самодовольно мне улыбается!
– Интересный у вас дом, – заметил Джон.
– Полагаешь, Саре стоило это видеть? Когда мы разыгрывали перед ней счастливую семью?
– Слушай, только не делай вида, будто это как-то повлияло на ее бегство.
– Но вряд ли способствовало гармоничной обстановке.
– Я уже извинился. – Мак стукнул кулаком по рулю. – Сказал, что это не повторится. Можно подумать, твой дружок не приходил в наш дом, да? В мою спальню.
– Это не твоя спальня!
– Была когда-то нашей.
– Становится все интереснее и интереснее. – Джон затянулся сигаретным дымом.
– Он ни разу не оставался на ночь, пока ты жил в доме. Поэтому не…
– Только потому, что вам есть где встречаться.
– А-а… – Она выпрямилась и сложила руки на груди. – Я ждала, когда ты заговоришь об этом.
– О чем заговорю?
– О моем втором доме. Меня предупреждали. – Она покачала головой. – Зря не слушала.
– Что все это значит, черт возьми? – Мак глянул на нее.
– Что ты используешь это против меня, когда придет время делить имущество.
– Ради бога, не делай из себя посмешище. Думаешь, мне есть дело до твоего чертова съемного коттеджа? Да мне плевать, если бы ты проводила выходные на проклятом QE2!
– Простите, что вмешиваюсь. – Джон нагнулся и выпустил длинную струйку дыма. – Поверьте, я мог бы слушать вас часами. Но мне кажется, мы теряем нить.
У Мака колотилось сердце.
Она отодвинулась от него как можно дальше, словно от заразного, что было непросто в салоне маленького автомобиля. Будто жалела, что согласилась поехать.
– Не могли бы вы, голубки, заключить перемирие? – спросил Джон. – Пока мы не найдем ее? Было бы… неплохо.
Они сидели молча. Сжав зубы, Мак ехал через город на восток.
– Я не возражаю, – тихо сказала Наташа и потянулась за потрепанным атласом. – Куда мы, вообще-то, едем?
– О, она будет в восторге! – захихикал Джон.
Мак смотрел прямо перед собой:
– Во Францию. – Он бросил ей на колени паспорт. – Она отправилась во Францию.
На рассказ об их визите в больницу ушло все время пути по тоннелю Блэкуол, забитому автомобилями. Наташа несколько раз спросила, не ослышались ли они, был ли старик вообще в здравом уме, но в конце концов у Ковбоя Джона лопнуло терпение.
– Он болен, но ум у него такой же острый, как у вас, леди, – проворчал он.
Было видно, Наташа ему не нравилась. Он смотрел на нее, как на шипящих гусей у себя на дворе, – с явным подозрением.
– Даже если вы не ослышались, с трудом верится, что Сара могла проделать весь этот путь до… Где это?
– Посмотри на карте. – Мак показал пальцем, не отрывая глаз от дороги. – Полпути до Франции.
Наташа зажмурилась:
– Но она ведь не попадет туда?
– Самое большее доберется до побережья. Если только эта лошадь не переплывет Ла-Манш.
– Джон, я думаю, она и до Дувра не доберется.
Они выехали из тоннеля. Темнело. У Мака упало сердце: и по другую сторону была медленно ползущая пробка. Он повернул направо, на шоссе с двусторонним движением.
– Он говорит, лошади понадобится отдых задолго до этого.
Наташа демонстративно откашлялась и открыла окно со своей стороны. Принюхалась и резко повернулась. Повисла зловещая пауза.
– Это то, что я думаю?
– Откуда мне знать? – сказал Джон. – Я читать чужие мысли не умею.
– Это травка?
Он вынул самокрутку изо рта и внимательно ее осмотрел:
– Надеюсь, учитывая цену, которую я за нее заплатил.
– Курить это в машине нельзя. Мак, скажи ему.
– Могу выйти, если хотите, леди.
Наташа уронила голову на руки. Мак встретился взглядом с Джоном в зеркале. Они едва заметно подмигнули друг другу.
Наташа подняла голову и сделала глубокий вдох:
– Послушайте, мистер Ковбой или как вас там, я была бы вам очень признательна, если бы вы не курили наркотики в автомобиле. По крайней мере, когда мы стоим в пробке.
Она сползла на сиденье и посмотрела на машины с обеих сторон.
– Я курю, чтобы меня не укачивало. Кроме того, я расстраиваюсь, когда вы ругаетесь. А это плохо для нас, пожилых. Сами видели, до чего стресс довел Капитана.
Наташа сглотнула. Она была похожа на человека, который держит в руке горящий лист бумаги.
– Хочу уточнить. Если мы не позволим вам курить запрещенные вещества в машине Мака, вас или вытошнит, или вы умрете от стресса?
– Что-то вроде того.
Мак наблюдал, как она пытается выровнять дыхание. Ей удалось это не сразу. Впервые за последние дни ему захотелось улыбнуться.
Ковбой Джон помнил время, когда час пик в Лондоне действительно длился один час. Теперь пробки начинались сразу после окончания уроков в школе и не рассасывались по крайней мере еще четыре часа. Как посторонний наблюдатель, а возможно, сказалось то, что он выкурил немалую долю запаса травки, он безучастно отметил, что они выбрали для путешествия самое неблагоприятное время. К тому же он хотел в туалет. Снова.
Чтобы еще больше усилить драматизм ситуации, начался ливень. Машина Мака торчала в длинной пробке на шоссе А2. Между движущимися со скрипом стеклоочистителями виднелась вереница багровых стоп-огней, похожая на хвост огромного красного дракона.
Последние полчаса Наташа молчала, посылала сообщения по телефону, просматривала документы, делала записи. Приглушенным голосом возбужденно обсуждала детали судебного процесса и шепотом говорила с кем-то, вероятно с Конором. Когда она с треском захлопнула крышку телефона, Мак втайне обрадовался. В пятнадцатый раз переключил волну, тщетно пытаясь найти последние известия об обстановке на дорогах.
– Не понимаю, зачем ты это делаешь, – резко сказала она. – И так ясно, что мы застряли в пробке.
Мак пропустил ее замечание мимо ушей. Было видно, что телефонные разговоры взвинтили ее. Если бы он сказал, что слушает новости об авариях, в которых задействованы лошади, это не исправило бы положения.
– Мне кажется, она уже выехала из Лондона. – Мак постучал пальцами по рулю. – Предлагаю съехать с А2 на следующем перекрестке и повернуть на шоссе В. Должно быть, она успела задолго до того, как начался этот затор. Если повезет, мы можем даже ее обогнать.
Он высунул руку в окно поприветствовать водителя, который позволил им перестроиться в соседний ряд.
– Предлагаю следовать ее предполагаемым маршрутом, а если до восьми не найдем ее, звоним в полицию.
На заднем сиденье была видна только шляпа.
– Похоже на план. – Шляпа кивнула. – Хотя идея с полицией мне по-прежнему не нравится.
– Потому что придется выбросить эту вашу дурь в окно?
– Милая, когда я помру, вам придется вырывать эту дурь из моих окоченевших рук.
– Можем организовать, – сказала она с напускной любезностью.
– Мне вот что пришло в голову. – Мак посмотрел на Наташу. – Если мы заблокируем твою кредитку, она останется без денег. А ей нужны деньги, чтобы добраться туда и вернуться назад.
Наташа задумалась.
– Но если мы оставим ее без денег, то подвергнем еще большему риску.
– Я считаю, что отсутствие денег ее не остановит. Она девочка решительная, – сказал Ковбой Джон.
– Это зависит от того, сколько она уже сняла, но, если позволить продолжать ею пользоваться, никто не знает, куда она может уехать. Так мы только помогаем ей сбежать.
– Вы точно уверены, что она взяла вашу карту? – спросил Джон. – Могу сказать, я давно знаю эту девочку, она не из тех, кто способен на кражу.
Мак ждал, что Наташа расскажет о рыбных палочках в супермаркете, о том, что из дому исчезали деньги. Но она о чем-то сильно задумалась.
– Если она будет пользоваться карточкой, – произнесла Наташа, будто размышляла вслух, – мы можем узнать, где она была. Есть такая услуга: можно позвонить и узнать детали последней транзакции. – Она повернулась к Маку, и впервые на ее лице не отражалось желания обвинить. – Иногда эти детали можно узнать уже через пару часов после транзакции. Мы можем ее выследить без полиции. А если она остановилась в отеле – отлично. Поедем прямо туда. – Она улыбнулась. – Вполне возможно, мы найдем ее уже сегодня вечером.
Ковбой Джон глубоко затянулся.
– Она не так глупа, как вам кажется, миссис.
– Я не его миссис, – огрызнулась Наташа и набрала номер. – Откройте окно, Ковбой. В машине воняет.
– Дартфорд, – победно провозгласила она через пятнадцать минут. – Сняла сто фунтов в Дартфорде около полудня. Мы движемся в правильном направлении.
На карте все выглядело так просто, думала Наташа, ведя пальцем по красной линии. Шоссе А2 шло относительно прямо через Ситтингборн, Джиллингем и дальше до Кентербери. Они ехали в темноте, вереницы машин то продвигались, то замирали, шел дождь, стекла от дыхания запотели, но нигде не было видно следов девочки и ее лошади. И тем более признаков, что они проезжали здесь.
Наташа молчала. Чем больше они удалялись от Лондона, тем тяжелее у нее становилось на душе. С каждой милей она все больше осознавала масштаб того, что им предстояло сделать. Сара могла быть где угодно в радиусе пятидесяти миль. Она могла уехать на восток от Дартфорда. Она могла предвидеть, что ее будут искать в Дувре, и решила поехать в какой-то порт поменьше. Хуже всего, если они неправильно поняли и она вовсе не направляется во Францию.
Когда добрались до Кентербери, Наташа была уверена, что они заехали слишком далеко. Сюда девочка не смогла бы попасть, убеждала она мужчин. Только посмотрите на погоду. От напряжения у нее болели глаза, когда она высматривала беглецов в тусклом свете уличных фонарей среди прохожих и проезжающих машин.
– Думаю, нам надо поворачивать назад.
Но Мак настаивал, что Сара должна следовать этим маршрутом и, если ее здесь нет, надо двигаться дальше.
– Она выехала из города в семь утра! Сейчас она может быть черт знает где. – Он склонился над рулем, всматриваясь в темный горизонт.
Джон колебался:
– Лошадь сильная и сделает все, о чем попросит девочка…
– Что? – обернулась к нему Наташа. – Что вы хотели сказать?
Темнота в машине скрывала лицо Джона.
– Я хотел сказать, если только они не попали в аварию.
К семи часам транспорта стало чуть меньше, все чаще попадались указатели на Дувр. Они останавливались четыре раза по настоянию Джона, когда ему снова нужно было в туалет или когда попадались отели или мини-гостиницы. Когда Наташа интересовалась, не появлялась ли у них девочка с лошадью, все без исключения администраторы смотрели на нее как на умалишенную. Она не могла их винить: ей и самой вопрос казался безумным.
Вернувшись к машине, она всякий раз снова спрашивала, действительно ли дедушка сказал, что Сара собралась во Францию, пока Мак не попросил ее перестать относиться к ним как к слабоумным. Все это время верный Бен посылал ей эсэмэски, сообщая о совещании партнеров, проходившем без нее.
Линда говорит, не стоит волноваться, написал он в конце, и Наташа подумала, что это верный знак: причины для волнения есть. За последние полчаса они растеряли уверенность. Мак решал математические уравнения, пытаясь сосчитать, как далеко могла уехать девочка на лошади при средней скорости пятнадцать миль в час, учитывая ужасные погодные условия и отсутствие еды.
– Мне кажется, она остановилась где-нибудь под Кентербери, – заключил он. – Или стоит вернуться в Ситтингборн.
– Они наверняка промокли до нитки, – печально произнес Джон, протирая стекло со своей стороны рукавом.
– Думаю, надо где-нибудь остановиться и обзвонить гостиницы, – заметила Наташа, – но мне понадобится чей-нибудь телефон: мой скоро разрядится.
Мак достал из кармана свой и протянул ей. Она вспомнила последний год их брака, когда они прятали друг от друга телефоны: игривая эсэмэска могла послужить уликой или стать симптомом приближающегося разрыва.
– Спасибо.
Наташе не хотелось его открывать, она боялась увидеть сообщения от той женщины, пропущенные звонки от нее, которые могли рассказать о другой стороне его жизни.
– Мне нужно в туалет, – в очередной раз провозгласил Джон.
– Нам надо заправиться, – подхватил Мак. – Предлагаю ехать в Дувр. Если она направляется туда, не важно, если мы ее обгоним.
– Но если она остановилась в Кентербери, то до Дувра доберется только утром.
– Не знаю, что еще предложить. Ничего не видно. Можно ездить всю ночь без толку. Поедем в Дувр, остановимся где-нибудь, где есть стационарный телефон, и обзвоним гостиницы, как ты предложила. Заодно перекусим. Мы все устали.
– А потом что? – Наташа осторожно положила телефон Мака на приборную панель.
– Ну, если повезет, узнаем, где она, по твоей кредитке. Других идей нет.
Они остановились в безликом отеле средней руки, принадлежащем международной сети, – это были два приземистых краснокирпичных корпуса, соединенные стеклянной галереей. Наташа стояла в неуютном вестибюле – в помятом костюме, разгоряченная. Ей страшно захотелось присесть, съесть и выпить чего-нибудь. Мак разговаривал с женщиной-администратором. Наташа с горечью заметила, что та улыбается ему совсем не профессиональной улыбкой, и отвернулась. Ковбой Джон устроился в кресле у стены, вытянув ноги и свесив голову. Наташа заметила, что проходившие мимо постояльцы старались держаться от него подальше. Когда он приподнял шляпу и игриво подмигнул молоденькой женщине, ее сочувствие моментально испарилось.
– Ну вот. – Мак убрал бумажник в карман. – У нас двухместный с одной кроватью и двухместный с двумя.
– Нам нужны три номера.
– Это последние свободные номера. Хочешь в другую гостиницу – пожалуйста, а я останусь здесь: с ног валюсь от усталости.
Ей хотелось спросить: и в каком номере ты собираешься спать? Но лицо у него было такое усталое, что она ничего не сказала и молча пошла за ним к лифтам.
Выбор за него сделал Джон. Когда двери лифта открылись на втором этаже, он взял ключ у Мака.
– Приму ванну и съем чего-нибудь. Позвоните мне, ребята, когда определитесь с планами.
Он вышел из лифта, и Наташа с Маком остались одни, испытывая неловкость.
Номер оказался в дальнем конце коридора. Отчего-то Наташе доставались только такие. Они молча подошли к двери, Наташа хотела что-то сказать, но Мак протянул ей ключ:
– Займись телефоном. Я схожу в паромный терминал: вдруг она там.
– Тебе надо поесть.
– Куплю что-нибудь по дороге.
Она смотрела, как он уходит, слегка ссутулившись, и поняла, какой груз ответственности за Сару он испытывает.
Ей передалось его отчаяние. Она прошла в номер и присела на минутку, пытаясь не думать о том, что́ станется с ее карьерой, о том, что бывший муж ходит под дождем по улицам Дувра, и о том, что, к своему стыду, не испытывает никаких других чувств, кроме негодования. Наташа Макколи сделала то, что делала всегда, когда сталкивалась с жизненными трудностями. Поставила чайник, взяла блокнот и ручку и принялась за работу: начала обзванивать гостиницы.
Мак вернулся почти в половине одиннадцатого. К тому времени Наташа, взяв у администратора телефонный справочник, обзвонила все гостиницы Дувра и окрестностей в радиусе десяти миль. Никто ничего не знал о Саре Лашапель и не видел девочку с лошадью. Хотела позвонить Маку, но решила, что в этом нет смысла. Он бы сам дал знать, если бы были новости.
Полчаса назад вышел на связь Ковбой Джон: раз никаких планов нет, он пока вздремнет. Наташа пожелала ему спокойной ночи, моля Бога, чтобы он не поджег номер. Выбившись из сил, мучась от боли в шее, она заказала ужин и бутылку вина. Размяла ноги, подняла руки над головой. В дверь постучали.
В коридоре стоял Мак. Он молча прошел мимо нее и устало сел на кровать. Упал на спину, заслонившись рукой от яркого света.
– Ничего нового. Они будто сквозь землю провалились.
Наташа налила вино в бокал и протянула ему. Он сел и взял бокал. На подбородке щетина, от одежды несет соленым ветром и холодом.
– Обошел весь Дувр. Даже пляжи.
– С персоналом разговаривал?
– Говорил с ребятами, которые загружают машины. Подумал, они бы ее заметили. Они сказали, что животных перевозят только на грузовиках. Таш, она должна быть где-то поблизости. Дальше уехать она не могла.
Они сидели молча, пили вино.
– А если она поехала в другой порт? Я решил, что Дувр, а если она в Харидже? Или в Ситтингборне?
– Харидж в другом направлении.
– Не знаю, что еще можно сделать, – вздохнул Мак. – Думаю, надо звонить в полицию.
– Ты ее недооцениваешь. Она все спланировала. У нее моя карточка. Она где-то в безопасном месте.
– Но ты же обзвонила все гостиницы.
– Значит, она сюда еще не добралась. – Наташа пожала плечами. – Все гостиницы юга Англии я обзвонить не могу. Черт, может, она остановилась на какой-нибудь ферме. Или в конюшне. Может, у нее есть здесь друг. Да существует миллион разных мест, где она может быть.
– Именно поэтому надо звонить в полицию.
– Ох, Сара, Сара. – Наташа села в дальнем углу второй кровати и застонала от досады. – Какую игру ты затеяла?
– Думаю, Таш, это не игра.
– Считаешь, она украла мою карточку случайно?
– Скорее, от отчаяния.
– Почему? Мы давали ей все, о чем она просила. Заботились о ее лошади. Я собиралась повести ее по магазинам, чтобы она могла купить для своего дедушки все необходимое. – Наташа покачала головой. Страх и усталость сделали ее суровой. – Нет. Просто свободы захотелось. Ей не нравились наши правила. Не нравилось, что она не может видеться с лошадью когда захочет. Мы заставляли ее посещать школу, не разрешали уходить из дому и возвращаться когда пожелает. Насаждали порядок вместо хаоса. И она нам так отплатила.
– Отплатила?
– Ты думаешь, она рассуждает, как мы. Что она – как мы. Но признай, она с самого начала была загадкой. Мы не имеем ни малейшего представления, что за человек Сара Лашапель.
Мак с удивлением смотрел на нее.
– Что? – не выдержав, спросила она.
– Бог мой, ты стала жестокой.
Это было равносильно удару.
– Я стала жестокой, – повторила она медленно.
Почувствовала комок в горле, но взяла себя в руки. И почему, как ты думаешь? – хотелось сказать. И кто меня, как ты думаешь, сделал такой?
– Ладно, Мак. Почему ты думаешь, что Сара – невинная жертва?
– Потому что ей четырнадцать. Потому что у нее никого нет.
Наташе вспомнился Али Ахмади.
– Это не делает ее ангелом. Она крала у нас деньги, взяла мою карточку, скрывала все от нас. А теперь сбежала.
– Ты всегда видела в ней худшее.
– Неправда! Я просто смотрю на нее без твоих розовых очков.
– Что ты тогда здесь делаешь? Зачем пытаешься ее найти?
– Потому что беспокоюсь за ее благополучие.
– Так ли? А может быть, не хочешь признать, что не справилась?
– Что ты имеешь в виду?
– Тебе это не нравится, да? Чемпионка по оказанию помощи потерянным детям не способна справиться с одной девочкой, за которую взяла ответственность. Думаю, поэтому ты и не хочешь звонить в полицию.
– Да как ты смеешь?! – Ей хотелось плеснуть вино ему в лицо. – Я вижу таких детей каждый день. Вижу, как они сидят на скамье, беспомощные и трогательные. Через сорок минут я выпускаю их на свободу или нахожу новый дом и слушаю, как они радостно божатся, что больше этого не повторится. А я знаю, что в половине случаев они снова угонят машину или украдут шмотку из магазина. Я знаю этих детей. Бывала игрушкой в их руках. Они вовсе не глупы и не всегда беспомощны. – Она сняла туфли и сбросила их на ковер. – В каком-то смысле Сара – порядочный ребенок, но она не лучше и не хуже других. И то, что я вижу это, не делает меня плохим человеком, несмотря на то что ты обо мне думаешь.
Она прошла в ванную, хлопнула дверью и села на стульчак. Вытянула руки и увидела, что они дрожат. Потом в бессильной ярости бросила в дверь коврик и два полотенца.
В спальне было тихо.
Она сидела в ванной, прислушиваясь, ожидая, что Мак встанет и выйдет из номера. Он не захочет остаться с ней в одной комнате, как и она с ним. Она скажет, что лучше ему ночевать в номере Ковбоя Джона.
Самое ужасное, в его словах была правда. Она не хотела обращаться в полицию. Не хотела объяснять, при каких обстоятельствах взяла Сару, как не смогла о ней позаботиться и даже обеспечить ее безопасность. Если они найдут Сару сами, девочка может спокойно отправиться в более подходящую семью.
Наташа горестно вздохнула. Маку легко негодовать, снова изображать хорошего полицейского. Легко быть милым, когда это ничего ему не стоит. Это история их брака. Наташа уронила голову на руки, в нос ударил запах дешевого чистящего средства. Ей нужно прояснить голову. Она не хотела, чтобы он видел, насколько был прав. Чтобы вообще увидел какие-либо ее чувства.
Когда она с непроницаемым лицом вышла из ванной, репетируя в уме, что ему скажет, в комнате было тихо. Мак спал, прикрыв глаза рукой. Она бесшумно прошла к другой кровати и посмотрела на него – мужчину, который когда-то был ее мужем. Она была сражена его близостью и его ненавистью к ней.
Она не могла отвести от него взгляд. Ведь последние два месяца она почти не смотрела на него. Его руки, грудь под полинявшей футболкой… Сколько раз она прижималась к нему, стискивая в объятиях? А сколько раз, напомнила она себе, поворачивалась спиной, зажмуривая глаза и сдерживая слезы? Как он может так ее ненавидеть? А ведь когда-то любил.
Наташа вылила остатки вина в бокал и с горечью выпила залпом. Потом помимо воли взяла сложенное покрывало в ногах Мака и накрыла его.
Выключила свет. Села у окна, глядя на обдуваемую ветром автостоянку, на чернильно-черное море вдалеке, все еще надеясь, вопреки рассудку, увидеть на темной улице девочку верхом на лошади.
Когда она проснулась, свернувшаяся комочком в кресле, с задеревеневшей шеей, комнату освещал голубоватый свет зари. Мака не было.
