Урок четвертый. Любовь
Любовь скучна. Любовники еще скучнее.
Локабренна
Вы бы, наверное, подумали, что после такого опасного случая, когда обитатели Асгарда находились на волосок от новой войны, они стали чуть более осмотрительными в своих симпатиях. Однако в тот год любовь буквально витала в воздухе – возможно, из-за возвращения Идунн и ее молодильных яблок, – и вдруг оказалось, что все боги дружно подумывают о браке. Я-то, разумеется, к этому относился в высшей степени положительно. Брак означает ссоры, раздоры, что как раз и связано с одним из моих имен. Как известно, посеять ссору между супругами куда легче, чем между двумя одинокими и, естественно, более душевно здоровыми субъектами.
Возьмем, к примеру, Фрейра. После того, как я принес ему чудный подарок, изготовленный кузнецами-цвергами – и, заметьте, сильно при этом рисковал! – мне казалось, что я услышу от него хоть слово благодарности. Ничего подобного! Мое подношение Фрейр принял как должное, и это заставило меня думать, что ему, пожалуй, стоит дать небольшой урок, научить его быть благодарным.
Я постарался на время залечь поглубже, чтобы в тишине пережить вновь обретенную славу. Приятно, конечно, быть знаменитым, думал я, но моя репутация как-то слишком быстро начала мне мешать. И потом, на мой взгляд, трюкачество требует сосредоточенности, а всевозможные подставы лучше устраивать втихомолку. Хуже всего, конечно, повели себя жители Мидгарда – стоило мне пройти мимо, и на меня тут же начинали показывать пальцем, требовали анекдотов; а некоторые настолько поверили в мои способности, что даже просили написать мое имя на амулете, оружии или просто камне. Я обнаружил, что единственный способ избежать народных волнений в тех местах, где я оказываюсь, – это скрыть свое обличье, надвинув на глаза шляпу, накинув на голову капюшон плаща или во что-нибудь превратившись. Все это было утомительно, а также затрудняло мои непрекращающиеся поиски союзников в тайной борьбе против Одина и его свиты.
Кроме того, список тех, кто считал меня личным врагом, возрастал с каждым днем. Народ Льдов по-прежнему считал меня виновником трагической гибели Тьяцци, так что оттуда мне помощи ждать было нечего. Как, впрочем, и милосердия, если бы великаны меня поймали. Примерно так же относились ко мне и горные великаны, а также цверги, которые, как черви, копались в подземных туннелях. О Хаосе и говорить нечего. И я решил умерить активность и не соваться за пределы Асгарда, пока моя слава несколько не утихнет. В данный момент я собирался сосредоточиться на более простой задаче: постепенном подрыве авторитета богов. Действовать следовало поочередно, и я уже присмотрел несколько точек приложения сил, но мои методы носили скорее оппортунистический характер, чем являлись частью некого продуманного плана; кстати, именно благодаря этому я и сумел столь многого добиться. Используя в своей новой игре обретенные мною знания в области человеческих слабостей и эмоций, я пришел к следующему выводу: хотя алчность, страх и ревность – мотивации весьма сильные, но есть мотивация и посильнее, и называется она любовь.
Не могу сказать, что сам я так уж хорошо разбирался в любви. Из всех тех чувств, которые я познал, пребывая в человечьем обличье, именно любовь казалась мне самым бессмысленным, болезненным и сложным переживанием. Все это, очевидно, было связано с дихотомией брать/отдавать. По всей видимости, только брать было недостаточно. Кроме того, важна была всякая чепуха вроде стихов, цветов, лютневой музыки, поцелуев и объятий (причем этого как можно больше); часто возникала потребность носить одинаковую одежду и вести бесконечные разговоры о предмете своего обожания, и все это в целом иной раз приводило к почти полной утрате умственных способностей. Насколько я сумел понять, любовь способна кого угодно сделать слабым и скучным. Бальдр, который благодаря своему дару любви был, должно быть, постоянно влюблен, утверждал, сочувственно на меня поглядывая, что любовь – одна из величайших радостей жизни. Но я догадывался, что ему никогда в жизни не доводилось, скажем, мечтать о мести, или быть участником любовного треугольника, или… одну за другой поедать тартинки с джемом, испеченные Сигюн.
Впрочем, вернемся к истории об этом наглеце Фрейре и о том, как я использовал любовь, чтобы существенно подорвать его авторитет.
Теперь Один обладал возможностью знать и видеть все, что происходит в Девяти мирах; за это ему пришлось дорого заплатить, и он, естественно, не был намерен с кем-либо своими знаниями делиться. Именно поэтому высокий трон в Асгарде предназначался только для него одного; под этим троном был проход к источнику, где он хранил голову Мимира, окутанную магической дымкой; на этом троне он любил посидеть в одиночестве и спокойно подумать, когда работал над очередным стратегическим планом.
Фрейру в тронном зале делать было нечего; да ему бы, наверное, и в голову не пришло туда соваться, если бы я ему эту мысль не подкинул. Но любовь и мысли о браке, повторяю, так и витали в воздухе – Идунн вернулась к Браги, и они были так счастливы, что на них просто тошно было смотреть. Бальдр женился на Нанне, бесхарактерной куколке с прелестными глазами олененка; Нанна считала красавца-мужа гением и во всем ему подчинялась – по-моему, «свидание вслепую», когда Скади угадывала будущего мужа по ногам, придало нашему Золотому Мальчику дополнительное ускорение в плане столь скоропалительной женитьбы. Короче, Фрейр заскучал – это проявлялось в том, что он стал беспокоен, криклив и не в меру похотлив, – и почувствовал себя нелюбимым. Запас доступных богинь в Асгарде был не велик, а если вычесть его родную сестру Фрейю и разнообразных кузин, то Фрейру и глаз-то положить было не на кого.
И тут на сцене появился Ваш Покорный Слуга. Я намекнул Фрейру, что Один развлекается и даже получает сексуальное удовольствие, шпионя за женщинами любого из Девяти миров.
– С его трона все можно увидеть и рассмотреть, – соблазнял я его за кувшином сладкого меда. – Как раздеваются женщины, как они купаются, как работают. Ничего удивительного, что Старик проводит так много времени в тронном зале. Он там не просто слюни пускает, у него и «мокрые сны» случаются.
– Правда? – Фрейр был потрясен. – Неслыханно! Значит, он подсматривает, как женщины раздеваются… купаются… Нет, ей-богу, парень, я в шоке!
– Я тоже, – сказал я и улыбнулся.
И мы молча прикончили кувшин с медом.
Несколькими днями позже я отыскал Фрейра в садах Асгарда; он слушал, как Браги играет на лютне, и выглядел еще мрачнее, чем всегда.
– Случилось что-нибудь? – спросил я.
– Ах, да все очень плохо!
По-моему, только одно может заставить мужчину слушать лютневую музыку. Ну, конечно: Фрейр, оказывается, тайком пробрался в тронный зал Одина, спустился к источнику Мудрости и увидел в нем девушку своей мечты. Он долго за ней наблюдал, увидел, как она раздевается, и, естественно, влюбился.
Говорите, что хотите, но любовь скучна. А уж влюбленные и вовсе зануды. В общем, мне пришлось притворяться, слушая, как Фрейр заливается соловьем, восхваляя увиденную им девицу и ее красы: дескать, глаза у нее сияют, как звезды, а смех подобен пению райской птицы… ну, и так далее. Он еще долго перечислял все прочие ее тошнотворные достоинства, пока, наконец, не добрался до сути и не заявил, что просто умрет, если с ней не познакомится.
Я постарался сохранить серьезное выражение лица.
– А почему бы тебе к ней не посвататься? Ты же наверняка сразу ее получишь.
– Все не так просто, – возразил Фрейр. – Если я скажу Одину, он наверняка спросит, как я вообще о ней узнал. И потом…
– Что еще?
– Она – дочь народа Гор. И родственница…
– Погоди, сейчас отгадаю. Того самого строителя, что по сути дела подарил нам эту крепость? Ну, конечно! Да уж, не повезло тебе. – Я изобразил сочувствие. – Ну, его-то благословение ты точно не получишь.
– Но она должна стать моей! – воскликнул Фрейр. – Иначе я просто умру!
Ну, это он, конечно, преувеличивал. От вожделения еще никто не умирал. Впрочем, вид у него был весьма жалкий, и я еще больше развеселился, глядя на него, а потом сказал:
– Ладно, я подумаю, что тут можно сделать, – и ушел, собираясь и впрямь предпринять кое-какие шаги: стать для него, так сказать, сватом.
Для начала я отправился к отцу этой девицы. Звали его Гюмир, и был он таким волосатым и непривлекательным, что даже странно, как это у него родилась такая красивая дочь. Имя ее было Герд, и внешностью она, должно быть, пошла в мать. Во всяком случае, она действительно была очень хороша, вся такая гладкая, благоухающая.
К Гюмиру я отправился, сменив обличье, – теперь у меня была борода, звали меня Скирнир, и я считался слугой Фрейра. Я сообщил этому неотесанному Гюмиру, что Фрейр отчаянно влюблен в его дочь. Как и следовало ожидать, папаша сначала послал меня, сами знаете куда, но, подумав, понял, что это предложение может сулить ему кое-какую выгоду, и я остался.
Я сказал ему, что Фрейр – легкая добыча, ибо готов отдать все, что угодно, если Гюмир разрешит ему взять Герд в жены. Намекнул волосатику, что для него это прямой путь к обогащению, но если он откажется, то Фрейр так или иначе девицу получит. В общем, он должен понимать, а я так и вовсе в этом не сомневаюсь, что в случае отказа он потеряет и дочь, и всякую надежду на компенсацию.
– Вот так-то! – нагло заявил я. – Лучше сразу назови свою цену. Давай-давай, проси что угодно.
По-моему, некоторые начисто лишены воображения. Когда я говорю «проси что угодно», то ожидаю, разумеется, услышать что-нибудь поинтереснее бурдюка из свиной кожи, полного золота, или стада овец, или пожизненного снабжения навозом для удобрения полей. Но народ Гор – существа, не слишком искушенные в житейских делах, и я чувствовал, что мне, скорее всего, придется этого Гюмира направлять.
Я начал с того, что немного рассказал ему о Фрейре, предводителе ванов, подчеркнув, как он хорош собой, какое у него мощное оружие и каким богатством в виде золота и драгоценных камней он владеет. Рассказал и о чудесном корабле Скидбладнире, который сворачивается до размеров компаса, и о золотом вепре Гуллинбурсти, и о волшебном, заколдованном рунами мече, выкованном для него еще в начале первой войны между асами и ванами. Больше всего я расписывал Гюмиру именно этот меч в серебряных с золотом ножнах, буквально пропитанный волшебством от рукояти до кончика острия; этот рунический меч был истинным символом могущества Фрейра, его мужской силы и его авторитета…
– Назови цену. Любую, – сказал я Гюмиру. – Не бойся. Тебе нужно защищать свои интересы. Такая дочь стоит дороже золота. Дороже скота. Дороже бесценных рубинов.
Гюмир нахмурился.
– Ну, хорошо, – согласился он. – Выкуп за Герд я назначаю такой: волшебный меч Фрейра. Но только в том случае, если она сама захочет взять его в мужья. Если же нет… – Он пожал плечами. – Предупреждаю: моя дочь чрезвычайно упряма.
Я прикрыл рукой лицо, пряча улыбку, и, горестно пожав плечами, произнес:
– Господин мой, ты ставишь суровые условия! Впрочем, Фрейр сам предложил заплатить любой выкуп.
Так, теперь остается убедить дочку, подумал я. Вряд ли это будет трудно. Немного лести, немного шарма, несколько безделушек, капелька поэзии…
Девушку я нашел в пиршественном зале. Блондинка. Вид весьма надменный. В общем, в самый раз для Фрейра. Красотка с голубыми глазами и нежной кожей цвета сливок, а ноги просто от подмышек растут. И взгляд у нее именно такой, какой типы вроде Фрейра считают неотра-зимым; этот взгляд словно говорит: На колени, мерзавец! Ведь ты прекрасно знаешь, что я этого достойна!
Уж я взял ее в оборот! И уговаривал, и льстил, и духи с цветочками дарил, и лютневую музыку заказывал. Но ни соблазнить, ни совратить Герд было, похоже, невозможно. На нее не действовали ни золото, ни подарки, ни лесть, ни даже обещание добыть ей молодильных яблок. Похоже, эта девица все же украдкой видела Фрейра, и он попросту оказался не в ее вкусе.
В общем-то подобный подход мне был даже симпатичен. С другой стороны, я обещал Фрейру непременно заполучить Герд. Да и собственный план у меня имелся, его тоже следовало учитывать. Так что, вернувшись домой, я сказал Фрейру, что девушка практически у нас в руках, нужно только завершить кое-какие бумажные дела.
– Бумажные дела? – не понял Фрейр. Он в этот момент как раз учился играть на лютне, и получалось у него, надо сказать, весьма скверно.
– Ну, уладить формальности, – пояснил я. – Гюмир непременно хочет проверить твою платежеспособность, прежде чем отдать за тебя дочь. К тому же он требует непомерно высокий выкуп.
– Ох, да заплати ты ему, что он просит, и покончим с этим! – раздраженно бросил Фрейр. – Иначе я тут совсем с ума сойду.
Я только плечами пожал.
– Ну ладно. В конце концов, это же твои похороны. Но когда Один узнает, а он, как тебе известно, узнает непременно, то хорошо бы тебе помнить, что идея отдать волшебный меч в качестве выкупа за невесту полностью принадлежит тебе, а я был категорически против.
– Пусть он все узнает, я готов, – сказал Фрейр. – В конце концов, это мой меч. И Один не имеет к нему никакого отношения.
Понимаете, что я хочу сказать? Любовь делает нас слабыми. Волшебный меч поистине не имел цены. Это был настоящий триумф рунического колдовства. А по меткости удара, силе и могуществу он соперничал и с копьем Одина, и с молотом Тора. Вот вам прямое доказательство того, какое отвратительное воздействие порой оказывает на нас любовь. Фрейр едва взглянул на меня, когда я сообщил ему, что Гюмир хочет получить его меч.
– Только пусть потом никто меня в этом не обвиняет, – предупредил я. – Ты же знаешь, какой у нас народ.
Фрейр нетерпеливо махнул рукой.
– Я все-таки не младенец, – возмутился он, – и способен сам принимать решения. Все. Бери меч, ступай к Гюмиру и без Герд не возвращайся!
Ну что тут поделаешь? Фрейр свое мнение высказал. Обещание Гюмиру было дано. И никто не посмел бы усомниться в том, что я изо всех сил отговаривал этого дурня от принятия столь импульсивного решения. А ведь это решение, как выяснится впоследствии, было поистине гибельным и для богов, и для самого Фрейра. Его меч являлся, по сути дела, жизненной страховкой для асов, и когда наступит Конец света – а в том, что он наступит, я никогда не сомневался, – и Фрейр, и все остальные поймут, что с помощью одной только лютни врага не победишь. Но до этого было еще далеко. А в данный момент я должен был всего лишь вручить меч Гюмиру, забрать у него дочь и передать Фрейру девушку его мечты.
Просто так забрать и отдать? Нет, это подразумевает честную игру. Я же, как всегда, собирался действовать обманом. Есть немало различных способов содрать с кошки шкуру, удушить змею или заполучить девушку; даже эта Герд, какой бы упрямой она ни была, не в силах противостоять моей способности к убеждению.
Не сумев завоевать ее с помощью лести, поэзии или украшений, я перешел к основным формам запугивания. Я, например, предостерег ее от мрачного будущего, которое в скором времени ее ожидает. Надо сказать, мне удалось нарисовать убедительную картину: Герд, одинокая, всеми покинутая и всеми отвергнутая из-за того, что отказала Фрейру, стареет, проклиная себя за то, что упустила такого замечательного мужа. Я напомнил ей, что смерть – процесс длительный, и когда черви уже начнут извиваться в остывшей плоти Герд, все ее бывшие подружки будут еще живы и станут смеяться над тем, что она так и сошла в могилу девственницей.
Затем я напомнил ей о тех предрассудках, которые застили ей взор, не давая заметить несомненного очарования Фрейра. Я вспомнил и о народах, разделенных войной, и о том, сколь романтична любовь с первого взгляда, и о том, что из всех девушек, скрывающихся в горных пещерах Мидгарда, только она, Герд, привлекла внимание Фрейра. Неужели это ничего для нее не значит?
Когда стало ясно, что это именно так и ничто из перечисленного для нее и впрямь никакого значения не имеет, я, стараясь не предаваться отчаянию, перешел к цветистому описанию великолепных чертогов Фрейра в Асгарде. Я расписывал его великолепный бальный зал, фонтаны, украшенные дивным орнаментом, роскошные сады. Дело в том, что Асгард украшен регулярным парком с затейливо подстриженными кустами и деревьями, и когда я перешел к рассказу об этом парке, Герд неожиданно прервала меня.
– Неужели, – спросила она, – кусты и деревья там действительно похожи на фигуры людей и животных?
Смешно! Неужели даже эту, самую решительно настроенную из женщин можно соблазнить рассказом о какой-то красиво подстриженной зеленой изгороди?
– Сущая правда, – подтвердил я. – Еще у нас в парке имеется розарий, чудесная зеленая лужайка, оранжерея, несколько садовых скульптур и большой пруд; к тому же немалая площадь накрыта деревянным настилом, на котором стоят кадки с разнообразными растениями. А дом Фрейра – самый красивый из всех, лучшего нет в Девяти мирах, и ты бы запросто могла стать хозяйкой всего этого, а твои подружки позеленели бы от зависти.
Вот так они с Фрейром и поженились, а Гюмир получил волшебный меч. Не очень-то разумный поступок со стороны Фрейра, тем более, что он вскоре осознал – особенно когда рассеялась нежно-розовая дымка первой любви, – что собственными руками отдал бесценное оружие какому-то горному великану, но сделать было уже ничего нельзя. «Женишься в спешке – а потом сожалеешь не торопясь», как любят повторять всезнающие старухи из Внутренних земель, и уж они-то о таких вещах знают не понаслышке. Всем известно, что на самом деле всем на свете управляют именно они, старухи, бывшие жены.
Один, естественно, пришел в ярость. Но даже ему не пришло в голову обвинять в случившемся меня. Однако Старик еще сильнее замкнулся, все больше времени стал проводить в обществе воронов и все чаще беседовал с головой Мимира. Иногда я слышал, как он что-то говорит негромко и настойчиво – но кому: воронам, самому себе или Голове Мимира? Разобрать было трудно. Я мог только предполагать. Ну а я, осуществив еще один акт скрытого саботажа, был страшно собой доволен – во всяком случае, пока что удар молота еще не сумел застигнуть меня врасплох…