Это была очень маленькая месть, но она, тем не менее, доставила мне огромное удовольствие. Я не собирался бросать богам вызов – просто хотелось вызвать в их рядах переполох, не возбуждая при этом излишних подозрений. Кстати, история с ожерельем уже успела многим из них попортить кровь – и ванам, и, естественно, самой Фрейе, и Хеймдаллю, ибо мне удалось-таки подорвать бесконечное доверие богов к нему; кроме того, немало неприятных минут пережила также Фригг, жена Одина, верность которой получила изрядный пинок, и, разумеется, пострадал сам Один, который оказался в роли классического старого дурака, потерявшего голову из-за хорошенькой девчонки.

И что, как вы думаете, было здесь важнее всего? А то, что они сами навлекли на свою голову все эти неприятности. Я-то всего лишь сказал правду, а уж их собственная природа довершила остальное. Жадность, ненависть, ревность – все те разрушительные эмоции, которыми Один некогда заразил и меня, – слетелись, точно голуби на насест. Уверяю вас, все получилось просто замечательно.

Но это было только начало. Закуска для аппетита, если угодно. В один прекрасный день я непременно заставлю их всех пасть к моим ногам и умолять о помощи, а я мог бы при этом одним пинком отшвырнуть их в сторону и, весело смеясь, смотреть, как они будут катиться вниз…

Но всему свое время, сказал я себе. Чтобы разрушить стены вражеской крепости, нужна не одна пара камней. И у меня было сколько угодно времени, чтобы в итоге поставить Старика на колени. Я решил пока действовать осторожно и всякие незначительные подрывные действия осуществлять, будучи одним из них, пока не подвернется новая возможность. Ну а Один теперь считал, что мы с ним квиты, раз я сумел отплатить ему за Брокка и свой зашитый рот.

Но время шло, и я понял, что та история с Фрейей подействовала на него сильнее, чем мне казалось вначале. Он стал невероятно мрачным и замкнутым. Он и раньше любил путешествовать, но теперь стал уезжать из Асгарда на восьминогом коне Слейпнире гораздо чаще, причем в одиночку, и зачастую пропадал несколько недель, а то и месяцев. Никто не догадывался, куда он ездит, но я знал, что он всегда предпочитает Мидгард, особенно Внутренние земли. Там он бродил невидимый или в неузнаваемом обличье и слушал, как люди рассказывают о нем всевозможные небылицы.

Правда, большую часть этих историй он распространял сам, изображая странствующего скальда-сказителя, но, в общем, все истории о нем очень ему нравились, и ему было приятно, что люди именно так, поэтически, выражают свою преданность ему. Гораздо меньше ему нравилось то, что Тор был куда более популярен, во всяком случае, среди людей. Я подозревал, что между отцом и сыном стали возникать трения; могучий богатырь Тор всегда был защитником Асгарда, и все же Один, по-моему, втайне был разочарован тем, что они с сыном такие разные. Что же касается его младшего сына, Бальдра… Фригг Бальдра просто обожала, а Один… ну, достаточно сказать, что, как только Бальдр оказывался поблизости, Один всегда находил предлог, чтобы куда-нибудь удалиться.

И я догадывался, почему. В Одине таилась некая тьма, понять которую был способен один лишь я. Я видел, как эта тьма гнетет и мучает его, как она пожирает его изнутри. Но ничего не поделаешь. За то, чтобы быть богом, всегда приходится дорого платить. Установить Порядок и поддерживать его очень непросто в таком мире, где Хаос постоянно стремится возобновить свое владычество. А уютный маленький мирок Внутренних земель все же позволял Старику хотя бы на время ощутить покой и безопасность, потому-то он и бывал там так часто. Впрочем, он осмеливался посещать даже такие далекие и опасные царства, как владения народа Гор и народа Льдов, но даже это делал всегда втайне, всегда в ином обличье, и никому не говорил ни слова о том, куда он намерен направиться. Даже Фригг… даже мне.

Между тем в Асгарде на какое-то время воцарился покой. Хеймдалль по-прежнему ненавидел меня, но как бы издали; в последний раз он пережил столь сильное унижение, что теперь опасался и рот лишний раз раскрыть. У Тора был его драгоценный молот, забавляться с которым ему никогда не надоедало. Браги учился играть на волынке. Бальдр вышивал себе нагрудное украшение, а Фрейр отправился совершать романтические подвиги. Но подробнее об этом потом. Важно то, что у Вашего Покорного Слуги появилось достаточно свободного времени, чтобы заняться исследованием соседних миров, и Один почему-то очень обрадовался подобной возможности сменить обстановку.

Помните, о чем я вам только что говорил? Один всегда любил странствовать в одиночку. Но на этот раз, как ни странно, выразил желание иметь в качестве спутника Вашего Покорного Слугу. Я согласился, причем с огромным удовольствием; мне уже и самому не сиделось на месте. Все-таки есть определенная ограниченность в том, чего можно добиться, сидя в четырех стенах. Мне нужен был воздух. Мне нужно было пространство. Мне нужны были новые впечатления. Я наконец-то более-менее сжился со своим нынешним обличьем и с тем фактом, что на дурные запахи, боль, холод и некоторые отвратительные потребности моего физического тела значительно меньше обращаешь внимания, если получаешь некое удовольствие, а способность получать удовольствие у человеческого тела и души поистине неисчерпаема.

Женщин и вкусную еду я уже испробовал – и обладал немалым аппетитом и к тому, и к другому, – но я догадывался, что во Внешних мирах, Утгарде, вполне может скрываться нечто значительно более интересное. И потом, раз уж я вознамерился свергнуть асов, мне надо было знать и их врагов. Как оказалось, кое с кем из них я познакомился, пожалуй, даже слишком близко – но об этом я расскажу чуть позже.

В общем, когда Один предложил небольшое путешествие за пределы Асгарда, я с радостью согласился. В путь мы отправились втроем: Генерал, Хёнир и Ваш Покорный Слуга. Помните Хёнира Молчаливого? Это тот самый молодой человек, которого Один некогда послал вместе с Мимиром шпионить в стане ванов. Пустоголовый и нерешительный тип, который годится только для занятий спортом, а думать совсем не умеет. По сути дела, чистый балласт, одни расходы. Но мне кажется, именно поэтому Один и взял его с собой. А вот почему он взял меня? Мне, конечно, хотелось бы думать, что Старик ценит мое общество. Но, вполне возможно, он просто хотел быть уверен, что в его отсутствие я не натворю новых бед.

Мы миновали мост Биврёст и вскоре оказались во Внутренних землях Мидгарда. Затем, для скорости воспользовавшись руной Раедо, двинулись дальше по тропам для верховой езды, стараясь избегать больших проезжих дорог, и, наконец, добрались до Северных земель. Север почему-то очень нравился Одину, но я лично находил, что там слишком холодно. Впрочем, тут виновата моя огненная натура. Так или иначе, вскоре мы оказались среди высоченных и темных гор с нависающими утесами и узкими долинами, где гуляли резкие, как бритва, ветры. Дальше лежало царство народа Льдов, тоже вызывавшее у Старика необъяснимую тягу. Возможно, у него там имелась любовница – наш Старичок весьма не дурак был на сторону сходить, – а может, он просто каких-то своих врагов выслеживал.

Мы уже много дней были в пути и сильно устали. Один в основном мрачно помалкивал, зато Хёнир болтал без умолку – он обращал наше внимание на замечательные пейзажи или овец в поле; подробно рассказывал смешной сон, приснившийся ему прошлой ночью; рассуждал, скоро ли мы доберемся до места, подсчитывал, сколько лиг мы уже преодолели, и спрашивал, скоро ли обед…

Один, разумеется, и коня с собой прихватил, но Слейпнир во время путешествия имел куда более скромное обличье: этот восьминогий жеребец, способный попирать копытами одновременно восемь из Девяти миров, выглядел теперь, как самый обыкновенный чалый с рыжинкой конь. И это означало, что верхом мы могли ехать только по очереди. Мне, например, это казалось попросту нерациональным, но Один требовал, чтобы мы ничем не выделялись, так что я, как и все, был вынужден терпеть это неудобство, надеясь, что Старик под конец оценит мое самопожертвование.

Наши дорожные припасы давно подошли к концу, и есть нам хотелось все сильнее. Было ясно, что Один ни за что не захочет вернуться в Асгард на ланч, использовав Слейпнира в его истинном обличье. Так что нам пришлось выследить стадо диких быков, которые мирно паслись в одной из узких горных долин, и убить одного. Мы освежевали быка, разожгли костер и начали жарить мясо прямо на раскаленных углях.

Один с удовольствием устроился на своем скатанном одеяле, раскурил трубочку (это была еще одна людская привычка, которую он приобрел во время странствий), а потом мечтательно сказал мне:

– Видишь, какая здесь простая и ясная жизнь? И вокруг никого – только мы трое и этот костер, а над головой бескрайнее чистое небо…

Я посмотрел вверх, и мне показалось, что небо ничем не отличается от того, которое мы видим из Асгарда. Но когда Один пребывает в поэтическом настроении, его лучше не задевать.

– Ну что, мясо готово? – спросил Хёнир.

Всеотец покачал головой:

– Пока нет. Посиди пока. Послушай пение ветра. Разве не к тебе он взывает?

Мне хотелось сказать, что ко мне взывает только мой бедный желудок, которому не терпится получить добрый кусок жареной говядины, но я так ничего и не сказал: передумал.

Пришлось ждать. И ждали мы долго. И есть мне хотелось все сильнее и сильнее. Изо всех моих новых физических ощущений еда – и кушанья, и сам процесс их поглощения – была, пожалуй, одним из самых больших удовольствий, а вот голод, настоящий голод, был не по мне. Запах жарящегося мяса дразнил аппетит; рот то и дело наполнялся слюной; живот сводило от предвкушения вкусного жаркого. Вскоре мы не выдержали и, решив, что мясо, должно быть, уже готово, выкопали его из углей. Но мясо оказалось совершенно сырым.

– Это еще что такое? – удивился я. – Ему давно пора изжариться!

Один пожал плечами.

– Ну и сунь его снова в угли. Наверное, нам просто показалось, что мы слишком долго ждем.

Мы снова завалили мясо раскаленными угольями и стали ждать. Начинало темнеть. Ледяной туман, в течение дня державшийся ближе к вершинам гор, стал сползать по склонам в нашу долину.

– Может, теперь оно уже готово? – жалобно спросил у меня Хёнир.

– Я-то откуда знаю, черт побери! – рассердился я.

– А давай снова проверим? По-моему, оно все-таки готово.

Я согласился и раскопал угли. Мне, пожалуй, даже нравится бифштекс с кровью, и я был готов пообедать даже недожаренной говядиной. Но бычья нога осталась совершенно холодной, ее даже снаружи огнем ничуть не опалило.

Я выругался и сказал:

– Тут явно что-то не то!

– Думаешь, кто-то против нас колдует? – спросил Хёнир.

– А ты что думаешь?

Мы огляделись и увидели прятавшегося среди ветвей гигантского орла, который внимательно за нами следил. С помощью Бьяркан, руны истинного видения, мы установили, что это отнюдь не обычная птица; да и глаза у нее поблескивали злобой и колдовством.

Орел, заметив, что мы проявляем к нему внимание, расправил могучие крылья и хрипло крикнул.

– Арк! Разделите со мной вашу трапезу, и мясо моментально поджарится.

Мне было отлично видно, какая мощная магическая аура окружает эту птицу. Демон-падальщик, догадался я, или, возможно, кто-то из северных великанов, который в обличье орла решил облететь свои южные границы. Так или иначе, но мы-то находились не на своей территории, да и позиции наши были достаточно слабы. Мне показалось неразумным спорить с орлом. Мы вполне могли отдать ему то, что останется от нашего ужина, да и Хёнир поддержал:

– По-моему, лучше с ним поделиться. Или ты не согласен? Мне кажется, что чем скорее мы отдадим ему его долю, тем скорей поедим сами. В конце концов, птицы не так уж много едят. Знаешь, у людей есть поговорка: «Ест, как птичка» – так говорят про тех, кто не страдает особым аппетитом.

Один с нашими доводами согласился; он тоже считал, что мяса более чем достаточно, а какой-то орел вряд ли способен съесть половину быка.

Но оказалось, что этот орел как раз способен съесть и целого быка. Едва мясо успело поджариться, как он сцапал обе задние ноги и крестец, оставив нам только грудинку, и унес свою долю на ближайший утес. Там он принялся рвать мясо клювом, шумно и с наслаждением поглощая пищу.

Позвольте мне объяснить. Я действительно был очень голоден и страшно устал за целый день долгих, изматывающих странствий. Кроме того, я много часов подряд был вынужден выслушивать глупую болтовню Хёнира и окончательно замерз, ожидая, пока поджарится проклятое мясо. Короче, я пришел в бешенство, видя, как наш драгоценный ужин исчезает в брюхе огромной жадной птицы. Ну, пристрелите меня, но я действительно потерял терпение.

Я поднял с земли толстую ветку, но орел, не замечая моих действий, продолжал жрать, разрывая куски полусырого мяса жуткими, окровавленными когтями.

Покрепче ухватившись за ветку обеими руками, я раскрутил ее над головой и метнул в противную птицу. Попал! Но я тут же почувствовал, как по всему моему телу пробежала волна магии, меня подбросило, и руки мои словно прилипли к брошенной мною ветке, а она в свою очередь прилипла к боку орла. Светясь магическим светом, в воздухе вспыхнуло одновременно множество рун, и я понял, что был, по всей видимости, недостаточно благоразумен.

– Что происходит? – задал очередной глупый вопрос Хёнир.

Я даже отвечать ему не стал. Я тщетно пытался сменить обличье. Не знаю, что это была за магия, но она напрочь лишила меня способности превращаться. Я угодил в ловушку; я действительно влип, и проклятый орел, расправив могучие крылья, взлетел со скалистого выступа и вместе со мной стал кругами подниматься в небо.

– Эй! – заорал я. – Эй! Отпусти меня! Сейчас же верни меня на землю!

Но орел, не отвечая, продолжал подниматься все выше и выше, а потом резко свернул и направился к крутому склону какой-то горы. Его огромные крылья плавно рассекали воздух, а я, совершенно беспомощный, болтался под брюхом птицы. Крошечные фигурки Одина и Хёнира далеко внизу уже почти скрылись в клубах тумана.

Мне стало страшно.

– Ну, извини, пожалуйста! Зря я бросил в тебя палку! – крикнул я орлу.

Птица не отвечала, а меня уже начинала терзать мучительная боль в вытянутых руках.

– Я же просто пошутил, – снова заговорил я. – Пожалуйста, опусти меня на землю и доедай свой обед. Можешь даже и мою долю забрать, если хочешь.

Орел по-прежнему молчал, продолжая полет и под углом спускаясь к каменистой осыпи на щеке горы. Земля приближалась с огромной скоростью, и я приготовился к жесткой посадке.

Но приземляться орел не стал. Вместо этого он резко нырнул вниз и с силой проволок меня по осыпи. Мои руки были по-прежнему вморожены в ветку, и вырваться я не мог, так что пересчитал собственным телом все камни и валуны, подпрыгивая на них, как детские санки на горке.

И снова возникла эта штука, которую люди называют болью. Скажу честно: я не поклонник таких вещей. Боль была такая, что я взвыл и задергался с новой силой, умоляя освободить меня, но проклятый орел продолжал водить моим телом по каменистому склону, как по клавишам ксилофона, ломая мне ребра и обдирая кожу на спине.

– Но почему ты выбрал именно меня? Что я такого сделал?

Орел, не отвечая, продолжал деловито таскать меня туда-сюда по камням – сначала вниз по всей длине каменистой осыпи, затем вверх по узкой расщелине, где острые выступы в клочья рвали мою плоть. А в довершение всего он протащил меня сквозь ветви деревьев, которых там росло немало, и в результате от моего тела вообще мало что осталось.

Теперь я уже верещал во весь голос, умоляя о снисхождении. Камни и ветви деревьев сорвали с меня остатки одежды, сапоги свалились еще в воздухе; я был весь изранен, и мои раны сильно кровоточили. У меня было ощущение, словно дюжина бравых молодцов сперва от души измолотили мое тело дубинками, а затем повесили проветриться, предварительно выколотив из меня оставшуюся пыль, точно из старого ковра.

– Прошу тебя! – умолял я. – Я все что угодно сделаю!

И тут орел, наконец, заговорил:

– Арк. Правда, сделаешь?

– Клянусь!

– Арк. – Его человеческая речь была похожа на орлиный клекот – она звучала так же резко и сухо. – Тогда поклянись, что доставишь ко мне Идунн вместе с ее золотыми яблоками, и я тебя отпущу.

– Идунн? – Увы, я слишком поздно заметил ловушку.

– Идунн. И ее золотые яблоки! Арк.

Я запротестовал:

– Но как же мне это сделать? Ведь Идунн никогда не покидает Асгарда. Да и Браги от нее ни на шаг не отходит. Она же… О, боги! Ну зачем же так?! Уж в этом-то никакой необходимости не было!!!

Орел почти насадил мое несчастное тело на верхушку молодого тополя, и его острые ветки вонзились как раз в то место, которое даже у богов чрезвычайно уязвимо.

– Прошу, придумай для меня какое-нибудь другое задание! – взмолился я, когда ко мне, наконец, вернулся дар речи. – Твое первое требование выполнить просто невозможно!

– Арк. А ты постарайся, – сказал орел, присматриваясь к очередной каменистой осыпи. – Если, конечно, не хочешь еще разок хорошенько проехаться по камушкам.

От ужаса у меня даже горло пересохло. Я судорожно сглотнул и прохрипел:

– Ладно, я постараюсь что-нибудь придумать.

– Не просто придумать, но и выполнить. Ты должен дать мне слово, – сказал орел. – Поклянись связующей клятвой. – И он взвился в небо, а затем стрелой полетел к земле и даже крылья сложил, чтобы еще увеличить скорость.

Я в ужасе зажмурился и крикнул:

– Хорошо, хорошо! Клянусь!

Орел снова раскрыл крылья и, паря над землею, потребовал:

– Поклянись своим именем. Своим истинным именем!

– А может, не надо? Неужели это так необходимо?

– Да!

Ну, расстреляйте меня. Я поклялся. А что мне еще оставалось?

Птица тут же сменила траекторию полета, несколько расширив ее, и мы стали медленно, как бы лениво, спускаться. Приземлились мы в какой-то горной долине милях в тридцати от места, где находились Один с Хёниром. Почувствовав, что мои руки, примерзшие вместе с веткой к боку орла, наконец-то свободны, я рухнул вниз и, пролетев последнюю дюжину футов, больно ударился о землю и остался лежать там, где и упал, до предела измученный и истерзанный.

– Не забывай, ты поклялся своим именем! – грозно напомнил орел. – Мне нужны Идунн и ее молодильные яблоки.

Я швырнул в него камнем. Но и это движение вызвало в моем теле ужасную боль.

Разумеется, я в него не попал. Орел засмеялся и полетел прочь; надо сказать, смех у него был на редкость противный – хриплый, скрежещущий, как ржавое железо. Он прекрасно понимал, что я не смогу нарушить клятву: мое истинное имя заставит меня подчиниться любым его требованиям. И потом, сил у меня совсем не осталось – никаких; я не мог ни сменить обличье, ни запустить в улетающего орла какой-нибудь убийственной руной, ни хотя бы вызвать руну Бьяркан, чтобы определить, кто же он на самом деле, мой похититель. Я лежал на земле, совершенно беспомощный, похожий на выброшенную на берег медузу, и довольно долго не мог найти в себе сил даже для того, чтобы просто подняться на ноги; затем я с огромным трудом все же заставил себя это сделать и медленно двинулся в обратный путь.

Идти было далеко, и когда я, наконец, добрался до нашей стоянки, уже рассветало. Я шел почти всю ночь, умирая от голода, весь израненный, хромая на обе ноги. Оказалось – хотя утешения в том было мало, – что мои спутники тоже провели бессонную ночь. Особенно усталый вид был у Одина. Дурак Хёнир, впрочем, был свеж, как утренняя роса, и болтал без умолку.

Увидев меня, он на минуту замолк, а потом воскликнул:

– Локи! Что с тобой случилось?

– Ничего, – буркнул я.

– А по-моему, что-то все же случилось, – не унимался Хёнир. – Неужели и тебе, Один, кажется, что с Локи ничего не случилось? Мне думается, он немного не в себе. Да нет, я совершенно в этом уверен! Он выглядит просто ужасно. Ты только посмотри на него: верно ведь, он просто ужасно выглядит?

– Заткнись, Хёнир, – оборвал это верещание Один и наконец-то вернул Слейпниру его первоначальный облик, чтобы могучий конь мог отвезти нас троих обратно в цивилизованный мир.

Прибыв в Небесную цитадель и держась на ногах исключительно за счет мрачного настроения и силы воли, я для начала съел трех жареных цыплят, затем пирог с бараниной, затем жареную говяжью ногу, затем целого лосося, закусил четырьмя дюжинами тартинок с джемом, которые Сигюн оставила остывать на кухонном столе, выпил три бутылки вина и лег спать. Проспал я ровно сорок восемь часов.

Проснувшись и почувствовав себя значительно бодрее, хоть и не совсем еще пришедшим в себя, я принял горячий душ, побрился, оделся и отправился на поиски Идунн. Я нашел ее в саду. Она что-то тихонько напевала себе под нос, ступая босыми ногами по росистой траве, и в ее светлые волосы были вплетены ромашки. Корзинка с молодильными яблоками была, разумеется, при ней – наша Идунн готова в любой момент применить это спасительное средство.

– Господи, Локи, что с тобой? Ты выглядишь просто ужасно! Ты что, подрался? Или сражался с кем-то? Не могу ли я чем-нибудь тебе помочь?

Полагаю, всем известно, что я не большой любитель прогуливаться по садам. И потом, Идунн была права: я действительно выглядел ужасно. Мне здорово досталось, и даже после столь долгого сна я совсем не походил на Бальдра Прекрасного.

– Я попал в неприятную историю на Севере, – сказал я Идунн. – Но, вообще-то, я заглянул к тебе вовсе не для того, чтобы жаловаться. Представь: я видел в лесу дерево, на котором росли точно такие же яблоки, как твои!

– Как мои? – удивилась Идунн. – Правда?

– В точности такие же! – подтвердил я.

– А ты не захватил с собой хотя бы несколько штук?

– К сожалению, нет. Мне в это время как раз пришлось в одиночку сражаться с гигантским орлом, который вздумал напасть на наш лагерь. И только потом, когда я, хромая и весь израненный, вернулся к своим спутникам, я вспомнил о тебе и подумал: а ведь наша Идунн наверняка захочет сама это дерево увидеть! Вдруг и те золотые яблоки окажутся молодильными? По-моему, это непременно надо проверить. Вот почему я сразу пошел к тебе.

Идунн отрезала мне ломтик своего волшебного яблока.

– Съешь, и тебе сразу станет лучше.

И это была чистая правда. О молодильных яблоках Идунн знали все в Девяти мирах. Она получила их в качестве свадебного подарка от семейства Ивалди. А когда они с Браги перебрались в Асгард, она постоянно лечила с помощью яблок богов, даря им вечную молодость (что было приятным дополнением к статусу бога). Кроме того, эти плоды действовали и как некое универсальное тонизирующее средство, и как лекарство от большей части недугов – от бородавок до сифилиса; они также способны были исцелить почти любые ранения, кроме безнадежно смертельных. Стоило мне проглотить маленький кусочек яблока, и мои порезы и ссадины моментально зажили, боль, терзавшая все тело, исчезла, а магические силы полностью восстановились.

– Спасибо, – от всей души поблагодарил я Идунн. – Ты меня просто спасла. Ну, так что насчет того дерева?

Глаза Идунн были невинны, как летнее небо, когда она спросила, глядя на меня:

– Но ведь, наверное, сначала нужно обо всем рассказать Браги? Или Одину? Уж Один-то наверняка знает, как лучше поступить.

– Неужели ты хочешь всем все рассказать и всех разочаровать, если яблоки окажутся не такими, как твои? Нет уж, давай лучше сами туда отправимся и проверим, как они действуют. И если мое первое впечатление окажется правильным, тогда мы все вместе столь добрую новость и отпразднуем.

Я уже говорил, что Идунн – сама невинность. Она не почувствовала ни малейшего подвоха, никакой угрозы или опасности. Зато я считал себя последним мерзавцем, соблазняющим котеночка – но, с другой стороны, я уже столько раз подвергался смертельному риску, что в данный момент бросать кому-то вызов мне хотелось меньше всего.

Я заслонил нас с Идунн руной Йир, чтобы Хеймдалль со своего наблюдательного поста на Радужном мосту нас не заметил, и быстренько доставил ее на равнины Центрального Мидгарда. Это, кстати, было непросто – по пути она то и дело останавливалась, нюхала каждый цветочек и слушала пение каждой птички, – разумеется, в конце концов враг сам нас обнаружил. По-прежнему пребывая в обличье орла, он выследил нас с высоты, затем, описывая широкие круги, спустился с закрытых свинцовыми тучами небес, подхватил когтистыми лапами Идунн вместе с ее драгоценной корзинкой и полетел прочь.

Я начертал руну Бьяркан и сосредоточился на том следе, который оставил в воздухе орел. Как я и подозревал, под обликом орла скрывался один из северных великанов, представитель могущественного народа Льдов – причем один из наиболее опасных и воинственных его представителей. Его имя было Тьяцци. Мы знали, что он – правитель одного из крупных племен, обитающего на самом дальнем Севере, и пребывает в союзе с колдуньей Гулльвейг, которая вооружила его немалым количеством могущественных рун. Значит, он попросту заставил меня осуществить его давнюю мечту – заполучить молодильные яблоки Идунн, а с ними и вечную молодость, а также сделать серьезную заявку на статус настоящего божества.

Ну что ж, решил я, пока все не так уж плохо. В конце концов, мое неудачное приключение, возможно, удастся направить себе на пользу. Если мне и впрямь так уж хочется свалить асов, я могу превратить этого Тьяцци в своего союзника – хотя, конечно, он уже получил от меня все, что хотел, и это значительно ослабляло мои позиции. Кроме того, народ Льдов меня, естественно, ненавидит, поскольку я повсеместно пользуюсь репутацией Трикстера и помощника богов, и будет весьма непросто убедить великана Тьяцци, что мое отношение к асам и ванам совершенно переменилось. Впрочем, трудно винить кого-то в недоверии ко мне. Честно говоря, я бы себе тоже доверять не стал.

Я вернулся в Асгард, освобожденный от клятвы, но все же чувствуя себя слегка виноватым. Идунн, единственная из богов, никогда не причиняла мне зла; мало того, если я бывал ранен, она всегда проявляла ко мне исключительную заботу и доброту. Но я был вынужден дать Тьяцци связующую клятву, я поклялся своим истинным именем, а такие клятвы, как известно, нельзя нарушить, ибо это влечет за собой слишком серьезные последствия. Короче, у меня не было выбора. И потом, сказал я себе, тот ломтик яблока, который мне дала Идунн, еще какое-то время будет действовать – по крайней мере, пока другие боги не заметят отсутствия самой Идунн…

Впрочем, на это много времени не понадобилось. Молодильные яблоки, как и всякая другая косметика, действуют согласно кумулятивному, то есть аккумулирующему, принципу, а это означает, что, как только вы перестаете этим средством пользоваться, весь эффект сразу идет насмарку. Именно это и стало происходить в Асгарде – вы бы не успели даже дать расхожий совет: «По яблоку каждый день – и все будет в порядке», как боги начали стремительно стареть, а то и дряхлеть. Даже Бальдр Прекрасный, наш Золотой Мальчик, утратил свой обычный «гламурненький» облик. Об остальных и говорить нечего. В общем, зрелище, как вы догадываетесь, было весьма печальное: морщины стали глубже, начали выпадать волосы, стала расплываться фигура, как это часто бывает у пожилых; у некоторых появились даже такие неприятные спутники старости, как недержание мочи, потеря памяти, геморрой и тому подобное… И это еще только у богинь! Не старел пока что разве Ваш Покорный Слуга, и было совершенно ясно, что очень скоро они сложат два и два и обо всем догадаются.

Собственно, на это я и рассчитывал. Это была еще одна моя маленькая месть богам – мне хотелось нанести им удар в самую болезненную точку, в самое сердце их тщеславия. Но самое прекрасное во всем этом было то, что именно я в итоге должен буду стать спасителем Асгарда – я пообещал себе, что Асгард, когда он окончательно падет, ни за что не окажется в руках какого-нибудь волосатого и воинственного горного великана; в Небесной цитадели по-прежнему будет царить полный порядок, и боги продолжат действовать максимально эффективно, только кнут будет уже в руках Вашего Покорного Слуги. Я отнюдь не намерен был перепоручать осуществление своей мести какому-то Тьяцци, жалкому ренегату, амбиции которого распространялись не дальше высокого трона Одина и приобретения титула Всеотца. Нет, если я когда-либо и смогу вновь занять свое место в Хаосе (это была почти неосуществимая мечта, к которой я обращался лишь в самые мрачные моменты жизни), то для этого мне придется сделать нечто поистине сверхъестественное. Вряд ли Хаос удовлетворит нечто меньшее, чем полное уничтожение Порядка. А это означает уничтожение и Асгарда, и всех богов, и всех миров. Правда, боюсь, даже и тогда Хаосу будет мало…

В конце концов, они догадались. Хеймдалль, чье зрение существенно ухудшилось, когда он перестал получать молодильные яблоки, вспомнил, что видел, как я несколько недель назад весьма поспешно возвращался откуда-то в Асгард и проходил по мосту Биврёст. Остальные тоже порылись в памяти, и в итоге все пришли к выводу, что примерно с того дня никто из них Идунн больше и не видел. Разумеется, виновным в ее исчезновении они сочли меня и сразу потащили на суд к Одину. Старик наш к этому времени успел совсем одряхлеть – голова белая, лицо в морщинах, – немощность страшно его раздражала, и он был готов самым серьезным образом со мной разобраться.

– Это правда? – спросил он. – Но почему ты это сделал?

– Да какое это имеет значение! – вмешался Хеймдалль. – Давайте лучше сразу его прикончим, пока не забыли, зачем его сюда приволокли.

– Погодите минутку, – попросил я и подробно рассказал обо всем, что со мной случилось. Один слушал молча, только его вороны грозно щелкали клювами; а вот остальные асы все время злобно ворчали и брызгали слюной.

– Теперь вы, должно быть, поняли, – закончил я свой рассказ, – что у меня просто не было выбора. Тот орел был вовсе не обычной птицей. Это был Тьяцци-охотник, и он наверняка убил бы меня, если бы я не согласился на его условия.

– Ну что ж, зато теперь тебя убьем мы! – тут же заявил Хеймдалль. – И убивать будем медленно, так что тебе будет очень больно.

– Если вы меня убьете, то потеряете свой единственный шанс вернуть Идунн! – возразил я. – Пошевели мозгами, Золоченый. Я понимаю, теперь ты соображаешь не так быстро, как прежде, однако…

– Ты думаешь, что сможешь вернуть Идунн? – прервал меня Один. Я только плечами пожал:

– Естественно! Я же Локи.

Хеймдалль запротестовал:

– Ты это серьезно, Всеотец? Неужели ты снова его отпустишь? Откуда тебе знать, вернется ли в Асгард этот мерзавец? Может, он решит заключить союз с Тьяцци и народом Льдов и в очередной раз попытать счастья?

– Если бы он хотел это сделать, то наверняка уже давно сделал бы, – возразил Один. – И потом, у нас нет выбора. Пусть идет.

И они меня отпустили.

Я расправил плечи, обвел торжествующим взором разгневанных богов и богинь, столпившихся вокруг меня, и усмехнулся.

– Ну, и где бы вы сейчас без меня были? Ничего, я попытаюсь обернуться поскорее, – пообещал я им. – Но все же постарайтесь не умереть от старости, пока меня не будет.

Затем я обратился к Фрейе:

– Одолжи мне, пожалуйста, свой соколиный плащ. Мне нужно слетать в Северные земли.

– Ты и без моего плаща прекрасно можешь это сделать! – запротестовала Фрейя. Она не хуже меня умела менять обличье, но пользовалась этим крайне редко, лишь в случаях особой необходимости, так что волшебный плащ был ей вовсе не так уж нужен; а плащ, между прочим, был просто великолепный – настоящее оперенье сокола, переплетенное множеством рун. Тому, кто его надевал, он давал возможность лететь, как птица, не меняя своего обличья, что было очень важно: все-таки не всегда приятно прибывать в искомую точку голым.

Должен признаться, этот плащ был бы мне очень кстати – там, в Северных землях, стояли жуткие морозы, а мне вовсе не хотелось замерзнуть до смерти. Но, что гораздо важнее, плащ позволил бы мне украсть золотые яблоки и отнести их в Асгард, не превращаясь при этом в птицу; дело в том, что в птичьем обличье я не мог прибегать к магии рун и становился чрезвычайно уязвимым для Тьяцци, особенно если бы он вздумал за мной погнаться.

– Ты намерена спорить? – спросил я, одарив Фрейю самой широкой своей улыбкой. – Или мы подождем еще несколько дней, пока у тебя не выпадут все волосы, а зубы не почернеют?

Фрейя тут же сунула мне плащ.

– Спасибо, – поблагодарил я. – А теперь вы все смотрите в оба и ищите в небе мой след. Пока меня не будет, постарайтесь собрать столько топлива, сколько сможете – сгодится и сухой хворост, и даже стружки. В свое время вы поймете, для чего это нужно. И постарайтесь не спать, хорошо? Я, возможно, буду вынужден вернуться весьма поспешно.

Один молча кивнул, и я накинул на плечи соколиный плащ Фрейи. Это было поистине удивительное ощущение, но насладиться им в полной мере у меня не хватило времени. Я почти сразу взмыл в небо, а они остались, с разинутыми ртами глядя мне вслед. Я же опять устремился на Север, старательно заметая свои следы с помощью рун.

Зато Тьяцци, проявив непростительную беспечность, свой след оставил. По этому следу я и добрался до его логова. Замок Тьяцци был встроен прямо в скалу и словно висел над узкой расселиной. Даже на расстоянии он казался очень мрачным и холодным; в этих краях вообще было ужасно холодно, и я страшно замерз даже в теплом плаще из перьев, любезно одолженном мне Фрейей. Впрочем, мне повезло: я почти сразу обнаружил Идунн – она, дрожа от холода, сидела у огня в одной из многочисленных комнат замка, и рядом с ней никого не было.

Я скинул плащ из перьев, и, разумеется, Идунн сразу меня узнала.

– Локи! – радостно вскрикнула она. – Я знала, что ты придешь и спасешь меня!

– А где Тьяцци? – первым делом спросил я.

– Пошел рыбу ловить, он подледным ловом увлекается. И его дочка Скади вместе с ним отправилась. Очень несимпатичная!

Я подумал, что если уж эта Скади Идунн не нравится – а наша Идунн находит милыми и симпатичными даже самых злобных волков и медведей и абсолютно уверена, что даже у Вашего Покорного Слуги есть такие качества, как доброта и отзывчивость, – значит, она наверняка на редкость противная особа. На всякий случай я запомнил слова Идунн и решил, что этой Скади, пожалуй, следует избегать.

– Отлично, – сказал я. – Тогда нам пора.

С помощью коротенького заклинания я превратил Идунн в некую крошечную вещь, которую под силу нести и соколу. Затем я сунул корзинку с молодильными яблоками под плащ из перьев, и через мгновение мы уже летели высоко над крепостной стеной; с земли я выглядел, как самый обыкновенный сокол, стремительно летящий на юг и несущий в клюве лесной орех.

На этот раз я не стал понапрасну тратить магические силы на то, чтобы лететь незаметно; сейчас самым главным для нас была скорость. Мы же не знали, когда вернутся Тьяцци и Скади и как быстро они обнаружат, что Идунн исчезла.

Я понимал, что никак не смогу тягаться с Тьяцци, если он вздумает превратиться в орла. Сокол летит быстро, но орел куда быстрее, а значит, хоть у меня пока что есть некая фора, он вполне еще может меня догнать, причем задолго до того, как вдали завиднеется Асгард. Так оно и случилось. Я пролетел уже три четверти пути, когда позади в небе показалась стремительно приближавшаяся точка – это Тьяцци бросился за мной в погоню и уже успел меня заметить.

Я выждал, когда он подлетит еще немного ближе, и выстрелил в него руной Хагалл, которая отшвырнула его на пару миль назад. Но вскоре он снова набрал скорость и стал нагонять нас. Я воспользовался огненной руной Каен и сумел оторваться от преследователя; я даже крылья сложил, чтобы еще увеличить скорость. Так продолжалось примерно час; Тьяцци упорно преследовал меня, но старался все же держаться на расстоянии, рассчитывая совершить бросок и прикончить меня, как только я проявлю хотя бы малейшую слабость. А я, надо сказать, уже начинал уставать, да и мои магические силы были на исходе. Выпустив в орла руну Тхурис, я почувствовал, что практически завис в воздухе, так мало у меня осталось сил. Тьяцци, разумеется, сразу это заметил и начал постепенно, кругами, приближаться ко мне.

Но милях в десяти от нас уже виднелся Асгард, сверкавший золотом в лучах заката, и если бы мне удалось добраться туда вовремя… Всего какие-то десять миль!..

– Держись крепче, – сказал я Идунн, ставшей размером с лесной орех, и, собрав остатки сил, снова увеличил скорость. Летели драгоценные секунды, и преследователь все приближался, а когда я достиг Радужного моста, он уже почти висел у меня на хвосте.

Но Старик сделал все, о чем я просил; зоркими глазами сокола я уже видел и связки хвороста, уложенные у внешних стен, и груды дров на стенах, и бочки с сухими стружками, политыми маслом, которые стоило только поджечь. Несмотря на теплый плащ из перьев, я весь дрожал от страха и усталости. Наконец, совершив последний рывок, я сложил крылья, стрелой перелетел через крепостную стену и закричал, не успев даже приземлиться:

– Поджигайте! Поджигайте!

Приземлились мы скорее поспешно, чем изящно, но на это мне было наплевать; я перекатился через голову и вскочил, сбросив на землю плащ из перьев; а Идунн, по-прежнему в обличье лесного ореха, подскакивая, покатилась по каменной мостовой. Я поскорее произнес заклинание, возвращая ей привычный облик, и тут же в полном изнеможении рухнул на землю: свои силы я исчерпал до последней капли.

Если мой план не сработает, значит, мне конец. В данный момент я был совершенно беспомощен.

Но план, разумеется, сработал. На стенах яростно вспыхнуло пламя. Сочетание сухого дерева и стружек, политых маслом, давало такие высоченные языки огня, что Тьяцци, преследовавший меня буквально по пятам, обнаружил вдруг, что стремительно приближается не к крепостной стене, а к стене мощного огня.

Затормозить он не успел. Крылья его вспыхнули еще в полете, и он упал, объятый пламенем, на парапет, а потом асы, изрядно, кстати сказать, одряхлевшие, легко его прикончили с помощью обыкновенных палок и камней. Так погиб Тьяцци, величайший из охотников, когда-либо живших на свете. Его, точно цыпленка, зажарили на огне и забили палками какие-то престарелые боги-пенсионеры.

Ну и ну, сказал я себе, какой же я все-таки молодец!

Полежав еще немного, я встал, хотя руки-ноги у меня все еще сильно дрожали, поклонился богам и весело сказал:

– Благодарю вас, леди и джентльмены. Не желаете ли теперь освежиться? Только, пожалуйста, не толкайтесь: обслуживание ведется в порядке общей очереди…

И спасенная мною Идунн принялась раздавать богам молодильные яблоки.