Некролог по делу Шорт произнес Расс Миллард.

Я вышел из этого дома смерти в диком возбуждении и сразу же поехал в городскую администрацию. Падре только что вернулся из своей поездки в Тусон, куда он ездил для того, чтобы этапировать в Лос-Анджелес одного из заключенных; когда человека, которого он привез, повели в камеру, я отвел Расса в сторонку и рассказал ему всю историю моих взаимоотношений со Спрейгами — от лесбийского следа, на который навела меня Мадлен, до убийства Джорджи Тильдена. Расс, поначалу ошарашенный, отвез меня в центральную больницу. Врач отделения неотложной помощи, вкалывая мне противостолбнячную сыворотку и накладывая швы на лицо и плечо, удивлялся:

— Боже, эти укусы выглядят так, как будто их сделал человек.

Раны от скальпеля были лишь поверхностными и требовали только промывки и наложения бинтов.

Выйдя из больницы, Расс сказал:

— Дело остается открытым. Тебя просто вышибут из управления, если ты кому-нибудь расскажешь о том, что произошло. А теперь пошли, позаботимся о Джорджи.

На часах было 3:00, когда мы добрались до Силверлейка. Падре был потрясен увиденным, однако умудрился сохранить самообладание и невозмутимое выражение на лице. Затем лучший из людей, которых я когда-либо знал, удивил меня.

Сначала он сказал:

— Выйди на улицу и жди меня возле машины; после этого он покрутил какие-то краники на газовых трубах снаружи здания и, отойдя на десять ярдов от дома, разрядил свой револьвер в трубы. Газ вспыхнул моментально; дом обуяли языки пламени. Мы дали деру, даже не включая фары. Расс бросил эффектную фразу:

— Эта мерзость не заслуживает места на Земле.

Затем пришла чудовищная усталость — и сон. Расс довез меня до «Эль Нидо», и я тут же нырнул в постель и на двадцать с лишним часов окунулся в кромешную тьму небытия. Первое, что я увидел, когда проснулся, были четыре паспорта Спрейгов на журнальном столике; и первое, что пришло мне в голову, было: они должны за все заплатить.

Если Эммета обвинят в нарушении техники безопасности и правил об охране труда при возведении зданий или в чем похуже, я хотел бы, чтобы вся семья осталась на территории страны и узнала бы, что такое страдание. Позвонив в паспортно-визовую службу США и представившись капитаном следственного отдела, я попросил наложить запрет на повторный выпуск паспортов для всех четырех Спрейгов. Это было своего рода жест отчаяния — как удар по запястью. Затем я побрился и принял душ, стараясь не намочить наложенные швы и бинты. Чтобы не думать о тех руинах, в которых лежала моя жизнь, я стал размышлять об окончании дела Шорт. Я вспомнил, что накануне Мадлен произнесла фразу, которая мне показалась странной, неправильной и не соответствующей действительности. Одеваясь, я старался вспомнить ее слова; и только когда стал выходить из номера, чтобы купить еды, до меня дошло: Мадлен говорила, что это Марта позвонила в полицию и сообщила им про бар «Ла Берна». Но я знал досье по этому делу лучше чем кто бы то ни было, и в нем точно не было никакого упоминания об этом эпизоде. Мне на ум сразу же пришло два случая: первый, когда Ли с кем-то долго разговаривал по телефону, когда мы сидели в офисе на следующее после встречи с Мадлен утро, и второй, когда сразу же после просмотра порнушки он поехал прямиком в «Ла Берну». Только «гениальная» Марта могла ответить на мучившие меня вопросы. И чтобы заполучить ее, я направился в район рекламных агентств.

Я нашел единственную дочку Эммета Спрейга на скамеечке перед зданием «Янг энд Рубикам». Она обедала. Когда я сел на скамейку напротив, она даже не взглянула; я вспомнил, что черный блокнот Бетти Шорт и те фотографии обнаружили в почтовом ящике, который находился всего в одном квартале отсюда.

Я наблюдал как пухленькая девочка-женщина уплетает салат и читает газету. За два с половиной года, которые я ее не видел, она не особо потолстела и подурнела — но все же осталась толстенькой копией Эммета.

Марта отложила в сторону газету и наконец заметила меня. Я ожидал, что в ее глазах вспыхнет ярость, но она удивила меня, просто сказав:

— Здравствуйте, мистер Блайкерт, — и при этом даже слегка улыбнулась.

Я подошел и сел рядом. Мой взгляд случайно упал на заголовок сложенной вдвое «Таймс»: «Странный пожар в предгорье Силверлейк — найдено обгоревшее до неузнаваемости тело».

Марта сказала:

— Простите меня за ваш портрет, который я нарисовала в тот вечер, когда вы приходили к нам на ужин.

Я показал на газету.

— А вы не очень то удивились, увидев меня снова.

— Бедный Джорджи... Нет. Я не удивляюсь, что снова встретила вас. Папа говорил мне, что вы все знаете. Меня недооценивали всю мою жизнь, и мне кажется, что Мэдди и папа всегда недооценивали вас.

Я не принял ее комплимент.

— Вы знали, что сделал этот «бедный Джорджи»?

— С самого начала. Я видела, как той ночью он увез эту девчонку Шорт на своем грузовичке. Мэдди и папа думали, что я этого не знаю, но они ошибались. Только мама так ничего и не узнала. Вы его убили?

Я не ответил.

— Вы собираетесь навредить нашей семье?

Меня особо задело ее гордое «нашей».

— Пока еще не знаю, что буду делать.

— Я не виню вас за то, что вы хотите им навредить. Отец и Мэдди — страшные люди. Я и сама из кожи вон лезла, чтобы им насолить.

— Когда прислала вещи Бетти?

Ее глаза вспыхнули.

— Да. Я вырвала страницу из телефонной книги с нашим домашним номером, но я думала, что есть другие телефонные номера, которые могут вывести полицию на отца и Мэдди. У меня не хватило смелости послать наш номер. Хотя надо было. Я...

Подняв руку, я остановил ее.

— Но почему, Марта? Ты знаешь, что случилось бы, если бы полиция узнала все подробности про Джорди? Дополнительные пункты обвинения, суд, тюрьма.

— Мне было все равно. Мэдди владела тобой и отцом, у нас с мамой ничего не было. Я просто хотела, чтобы этот корабль пошел ко дну. У мамы туберкулез кожи, ей осталось всего несколько лет. Она умрет, и это так несправедливо.

— Рисунки и царапины на них. Что ты этим хотела сказать?

Марта сцепила руки и сжала их с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— Мне было девятнадцать, и все, что я умела, — это рисовать. Я хотела, чтобы Мэдди выглядела как лесбиянка, а на последнем рисунке был изображен мой отец — его лицо вымарано. Я надеялась, что он оставил отпечатки пальцев на обороте рисунка. Мне так хотелось ему досадить.

— Потому что он касается тебя так же, как Мадлен?

— Потому что он этого не делает.

Я поежился.

— Марта, это ты позвонила в полицию и сказала про бар «Ла Берна»?

Она опустила глаза.

— Да.

— Ты разговаривала с...

— Я рассказала человеку, взявшему трубку, о моей сестре-лесбиянке и о том, что прошлым вечером она познакомилась в «Ла Берне» с полицейским, которого зовут Баки Блайкерт, и что сегодня вечером у них свидание. Мэдди все уши про вас прожужжала, и я стала ревновать. Но я хотела оскорбить ее, а не вас.

Я вспомнил, как Ли долго отвечает на звонок, а я в это время сижу напротив; как Ли посмотрев «Рабынь из ада», после которых у него снесло крышу, едет прямиком в «Ла Берну». Я сказал:

— Марта, рассказывайте дальше.

Оглянувшись по сторонам, она вся напряглась — сомкнула колени, сжала руки в кулак и прижала их к телу.

— К нам домой пришел Ли Бланчард и сказал, что он разговаривал с женщинами в «Ла Берне» — с лесбиянками, и что они могут сообщить в полицию о связи Мадлен и Черной Орхидеи. Он также сказал, что ему надо уехать из города и что за определенную плату он готов скрыть свою информацию о Мэдди. Отец согласился и дал ему все деньги, которые были в его сейфе.

Ли, наглотавшийся амфетамина, не появляющийся ни в Отделе, ни на Университетском участке; предстоящее освобождение Бобби Де Витта как повод уехать из города. Деньги Эммета, те самые наличные, которые он транжирил в Мексике. Еле слышно я спросил:

— Что-то еще?

Ее тело сжалось словно пружина.

— На следующий день после этого Бланчард пришел снова. Он потребовал больше денег. Отец ему отказал, тогда он его избил и стал задавать все эти вопросы про Элизабет Шорт. Мы с Мэдди были в другой комнате и все слышали. Я злорадствовала, а она просто сходила с ума от ярости. Когда она уже не могла выносить тех унижений, которым подвергали ее любимого папочку, она ушла, но я продолжала слушать. Отец побоялся, что Бланчард повесит убийство на кого-нибудь из нас, и дал ему сто тысяч долларов, а также рассказал о том, что случилось с Джорджи и Элизабет Шорт.

Избитые в кровь пальцы Ли, его ложь: «Наказание за Джуниора Нэша». Звонок Мадлен в тот же день: «Не приходи. У папы деловая встреча». Наше скоротечное свидание в «Красной Стреле» час спустя. Ли кутит в Мексике. Ли позволяет Джорджи Тильдену выйти сухим из воды.

Марта приложила к глазам платок и, увидев, что он остался сухим, коснулась моей руки.

— А на следующий день пришла какая-то женщина и забрала деньги. Вот и вся история.

Я достал из бумажника фотографию Кэй и показал ей. Она произнесла:

— Да. Это она.

Я встал, оказавшись теперь в совершенном одиночестве, впервые с тех пор как образовалась наша троица. Марта сказала:

— Больше не причиняйте вреда нашей семье. Пожалуйста.

В ответ я сказал:

— Уходите, Марта. Не дайте им разрушить вашу жизнь.

Я отправился в начальную школу западного Голливуда. Сидя в машине перед стоянкой, где были припаркованы автомобили сотрудников, я не спускал глаз с Плимута Кэй. В моих мыслях за мной неотступно следовал Ли — не самая лучшая компания на протяжении двух с лишним часов. Ровно в 15:00 прозвенел звонок, точно по расписанию. Через несколько минут из здания в окружении ребятишек и своих коллег вышла Кэй. Дождавшись, пока она окажется одна возле своей машины, я подошел к ней.

Стоя ко мне спиной, она укладывала в багажник целую кипу книг и тетрадей. Я спросил:

— Сколько из тех ста штук Ли разрешил тебе оставить?

Кэй застыла на месте, ее руки на детских рисунках.

— Это он рассказал тебе тогда обо мне и Мадлен Спрейг? И поэтому ты так сильно ненавидела Бетти Шорт?

Она погладила детские художества. Затем повернулась и посмотрела мне прямо в глаза.

— Некоторые вещи у тебя так хорошо получаются.

Это был еще один комплимент, который сейчас мне был ни к чему.

— Ответь на мои вопросы.

Продолжая смотреть мне в глаза, Кэй захлопнула багажник.

— Я не взяла ни цента из тех денег, и я не ничего не знала о твоей связи с Мадлен Спрейг до тех пор, пока те детективы, которых я наняла, не назвали мне ее имя. А Ли все равно бы сбежал. Я просто хотела, чтобы он чувствовал себя комфортно, если такое вообще было возможно. Он уже не рассчитывал на то, что сможет снова наехать на Эммета Спрейга, поэтому я взяла деньги. Дуйат, он знал, что я люблю тебя, и хотел, чтобы мы были вместе. Это было еще одной причиной, по которой он уехал.

Я чувствовал, что меня засасывает трясина нашей прежней лжи.

— Он не уехал, он сбежал от «Бульвар Ситизенс», от подставы Де Витта, от неприятностей в управлении.

— Он любил нас! Не отрицай хотя бы этого!

Учителя, стоя возле своих машин, наблюдали за ссорой супружеской пары. Они, правда, стояли слишком далеко от нас и ничего не могли слышать; я представил, как они думают, будто эта ссора происходит из-за детей, или денежных расходов, или из-за измены одного из супругов. Я сказал:

— Кэй, Ли знал, кто убил Элизабет Шорт. Ты знала это?

Кэй потупилась.

— Да.

— И он ничего не сказал.

— Тогда все пошло кувырком. Ли отправился в Мексику искать Бобби и сказал, что займется убийцей, когда приедет оттуда. Но он не приехал, а я не хотела, чтобы ты тоже туда поехал.

Я схватил жену за плечи и сжал их с такой силой, что она подняла голову и посмотрела мне в глаза.

— Ну, а потом, почему ты мне ничего не рассказала? Почему ты никому не рассказала?

Кэй снова опустила голову; резким движением рук я поднял ее.

— Почему ты никому не рассказала?

Своим спокойным учительским голосом Кэй Лейк Блайкерт ответила:

— Я почти рассказала тебе. Но ты опять начал изменять и собирать ее фотографии. Я просто хотела отомстить той женщине, которая отняла у меня двух мужчин моей жизни.

Я поднял руку, чтобы ее ударить, но, вспомнив о Джорджи Тильдене, остановился.