Глава 33

Трейлер Роберта так и стоял незапертый, и, распахнув дверь, я увидел, что и света внутри не прибавилось. Я снова помедлил перед дверью, заглянул в нее, повертел головой и опять ничего не увидел, не услышал и не унюхал. Я шагнул через порог и вновь огляделся: снова никого дома. Насколько я мог судить, ничего не изменилось. Тем не менее я еще раз осмотрел все углы и закоулки: дотошность – свойство ничуть не менее важное, чем опрятность. Впрочем, нашел я ровно то же, что и при предыдущем осмотре, – ничего.

И что дальше? Эстор все еще не нашлась, Дебора все еще со мной не разговаривала, а Джекки все еще лежала мертвая. Мир перестал быть тем счастливым местом, каким был совсем недавно, и на мгновение мне расхотелось даже притворяться. Все цели, вся злость, решительность и необходимость что-то делать – все это разом вытекло из меня, и я рухнул на угол дивана в гостиной Роберта. Все это еще утром казалось таким ярким и красивым, но теперь мир снова вернулся в свое истинное состояние – серое, бессмысленное и враждебное, и хотя Декстеру Угрюмому он подходил гораздо больше, мне он не нравился. Я хотел, чтобы все снова стало таким, как было. Как маленький мальчик, заблудившийся в темном, жутком приключении, я хотел домой.

Но я давно уже не маленький мальчик; хуже того, я дома. Да, правда: вот это унылое, полное боли, лишенное смысла продирание через грязь – это и есть моя жизнь в старой уродливой реальности. И я ничего не мог с этим поделать, совсем ничего, разве что найти Эстор, и приволочь ее домой, и затеять все тот же старый театр теней.

Домой: назад, к грязным носкам на полу, круглосуточному визгу и бесконечным, бессмысленным и несвязным монологам Риты. К Рите, единственной, кто со мной еще разговаривал, хотя сам я вовсе не стремился разговаривать с ней, да и не понимал, что она хочет сказать. И, подумав о Рите, я вспомнил про звонок, ответить на который мне не дал Андерсен. Наверно, это звонила она: никого другого у меня не осталось.

Поэтому с тяжелым вздохом и чувством исполнения болезненного долга я достал из кармана телефон и посмотрел на экран. Ага, Рита. Разумеется, она оставила голосовое сообщение: как можно упустить возможность потрепать языком? Я выбрал в меню сообщение и нажал на кнопку.

– Декстер, – начала она, – я знаю, ты, наверное, ищешь ее. Эстор. Потому что уже много времени прошло, а ты не… и вообще, я тут вспомнила кое-что и хочу… Я знаю, ты говорил, она может вернуться домой, и я тогда подумала, это верно, она может, а может, и нет… В общем, я тут отъеду минут на двадцать. О да, и позвоню тебе, когда вернусь, а то… – Я услышал, как она вздохнула, словно собираясь продолжить, но вместо этого отключилась.

Я посмотрел на часы. Она звонила пятьдесят восемь минут назад. Я учился в колледже, поэтому знаю: пятьдесят восемь минут больше, чем двадцать, но с тех пор Рита не перезвонила.

Я набрал ее номер, но не услышал ничего, кроме гудков; они продолжались до тех пор, пока не включилась запись голосового сообщения. Я отключился. Я не мог поверить в то, что Рита вышла из дома, – и еще меньше в то, что она могла пойти куда-то без телефона. Но, судя по всему, именно это она и сделала, и мне достаточно лишь подождать ее возвращения.

Пока суд да дело, Эстор ничего страшного не угрожало: она с Робертом и, значит, скорее всего, где-то рядом, осваивает уроки грима. Она наверняка не захочет, чтобы ее нашли, и это немного осложнит поиски, но найти Роберта будет гораздо проще. И если он не фланирует где-то поблизости, на площадке, кто-нибудь наверняка знает, где он – и начать лучше всего с Виктора, режиссера.

Я нашел Виктора в его трейлере. Я твердо знал, что он внутри, потому что еще на подходе к нему чуть не столкнулся с Мартой, его главной помощницей: она вылетела из трейлера так, словно за ней гнался рой пчел-убийц. Прежде чем я успел раскрыть рот, чтобы задать вопрос, она пролетела мимо, бормоча: «Черт черт черт черт черт», – и исчезла, свернув за угол.

Я поднялся по ступенькам и постучал. Мне не ответили, но изнутри донесся полный благородного гнева голос, поэтому я отворил дверь и вошел.

Виктор сидел за столом, говоря по мобильнику, который стискивал побелевшими пальцами. Перед ним стоял большой стакан воды. Режиссер слушал кого-то, кивая и вставляя время от времени: «Нет. Нет. Нет, это невозможно. Проклятье, нет!» Пока я стоял и смотрел, он взял стакан и выпил до дна.

Потом Виктор потянулся куда-то за спину и достал большую синюю бутылку, в которой я узнал водку популярной марки, наполнил из нее стакан и снова сделал хороший глоток. Не думаю, чтобы в водочной бутылке находилась вода. Режиссер посмотрел на меня невидящим взглядом и вдруг взорвался гневной репликой в адрес того, с кем разговаривал по телефону:

– Да черт все подери, а что бы ты сделал? У нас тут половина пилотной серии в мусорной корзине, и мертвая звезда, и компания вцепилась мне в мой гребаный зад, чтобы я, мать их, СДЕЛАЛ что-то, а я ни хрена не могу без нее и воскрешать гребаных мертвецов тоже, мать их, не умею! – Виктор послушал еще немного – совсем немного! – и зарычал в трубку: – Так позвони мне, когда будешь что-то знать! – Он шлепнул по экрану, выключая связь, и грохнул телефон о стол.

– Переписать! – злобно бормотал он. – Переписать, мать их, сюжет вокруг мертвой женщины… Вот жопа… – Виктор снова потянулся к своему стакану «воды» и тут, похоже, впервые заметил меня. – Чего? – прорычал он и, судя по тону, вряд ли собирался пригласить меня разделить с ним выпивку.

– Я ищу Роберта.

Он смотрел на меня, не отвечая.

– Роберта Чейза, – подсказал я.

Виктор почесал щетину и начал наливаться краской, словно готовился излить мне порцию того же, чем только что делился по телефону, а у меня не было настроения это слушать. Поэтому, возможно, я поступил не самым красивым образом, но я наплевал на церемонии.

– Он похитил мою дочь, – сказал я. – Ей одиннадцать лет.

Лицо у Виктора побелело как мел. Право же, на это стоило посмотреть: только что оно не уступало интенсивностью цвета красному воздушному шару, а секундой спустя стало белым, даже с прозеленью, и как-то сдулось, из-за чего на нем рельефно обозначились острые скулы.

– Срань господня, – прошептал он. – Мне пипец.

Он двумя руками схватил стакан, припал к нему и залпом выпил.

Когда в стакане не осталось ни капли, Виктор поставил его обратно на стол. Его руки тряслись, и стакан выбил короткую звонкую дробь по столешнице, прежде чем замереть. Режиссер посмотрел на стакан и наконец поднял на меня глаза, почти такие же мертвые, как у Джекки.

– Говорили, это просто слухи, – произнес он слегка заплетающимся языком. – Я не… Ну, сам понимаешь, типа Ричард Гир и хомяк… Том Круз – педик… Вся эта фигня. Обычный завистливый голливудский треп. – Виктор поднял стакан, увидел, что тот пуст, и поставил обратно. – Богом клянусь, я не знал… даже в голову не брал…

Он закрыл глаза и начал клониться вперед до тех пор, пока его лицо не коснулось стола.

– Фак, – выдохнул он. – За что? Почему все на меня? – Он начал медленно и ритмично мотать головой из стороны в сторону. – Мне пипец. Все дерьмо повесят на меня, а я… а я… гребаный труп. – Виктор перестал мотать головой, да и дышать почти перестал и просто осел на диване бесформенной бело-зеленой кучей.

Я бы не поверил, что такое возможно, но его лицо позеленело еще сильнее. Некоторое время он сидел, не шевелясь. Потом вдруг рывком поднял голову, открыл глаза и сделал глубокий вдох.

– Нет, пойми, Чейз – не моя идея. Я хотел кого помоложе, но компания хотела звезду. У них список, там все КВК…

– Чего? – не понял я.

Виктор бросил на меня недовольный, даже раздраженный взгляд.

– КВК. Коэффициент визуального качества. Индекс популярности актера. Сколько зрителей он может собрать на что-то с его участием. – Он поднял руку и тут же бессильно уронил ее. – У Роберта он высокий.

– Верно, – заметил я. – Он популярен.

Виктор кивнул:

– Он популярен. Звезда. А люди всегда готовы звезд с дерьмом смешать. Это… Такое, видишь ли, всегда говорят – обо всех, кто в этом занят. Сучий бизнес, поверь мне, но если бы я верил тому, что говорят про Чейза и девочек…

Он осекся и снова уставился в стол.

– Фак. Мне бы его все равно пришлось взять. У него чертовски высокий КВК. – Пару секунд он тупо смотрел на свои руки, потом потянулся за синей бутылкой и принялся лить водку в стакан.

Я глядел на него, и по моему загривку бегали чьи-то ледяные пальцы.

– Что вы имели в виду, – спросил я, – говоря о Чейзе и девочках?

– Это только слухи, – отозвался Виктор, не глядя на меня и вряд ли сам себе веря. Он завинтил крышку, и когда подался вбок, чтобы поставить бутылку на пол, я подсел к нему и взял со стола полный стакан. – Какого черта? – удивился он, и я медленно, аккуратно вылил стакан на его колени.

Виктор не пытался мне помешать. Он только смотрел на лужу, просочившуюся ему сквозь штаны, и рот его слегка приоткрылся. Он перевел взгляд на меня, и я улыбнулся.

– И что же это за слухи, Виктор? – спросил я. – Про Роберта Чейза и маленьких девочек?

Он смотрел на меня, и его кадык двигался вверх-вниз, а потом он, наконец закрыл рот и снова опустил взгляд.

– Он их любит, – хрипло произнес он. – По-настоящему любит. – Режиссер бросил на меня короткий взгляд и снова сглотнул. – Он любит маленьких девочек.

Я подсел к нему поближе и обнял его рукой за плечи, ощущая, как напряглись они при моем прикосновении.

– А когда вы произносите слово «любит», Виктор, – уточнил я, – как вы его понимаете?

– Он занимается с ними сексом, – прошептал он. – Роберт Чейз – педофил.

Я вспомнил те дни, когда Роберт сидел в моей лаборатории и вел мечтательные разговоры о детях. Тогда они показались мне неубедительными, и так оно и было – но не потому, что он не любил детей; оказалось, он любил их по-настоящему. И семейный портрет, который он оставил спрятанным на моем столе. Его мгновенный интерес к Эстор при их встрече – он даже сразу потащил ее в свою гримерную. Я вспомнил даже его уикенд в Мексике, на «особом частном курорте», что, видимо, означало место, где собирались люди с похожими пристрастиями. Все сходилось. Все сходилось так безупречно, что, если оглядываться назад, казалось, только идиот мог не заметить всех очевидных улик. И этим идиотом был я. Абсолютным, беспросветным болваном. Я подумал, что он гей, а поскольку я болван самовлюбленный, то решил, что он запал на меня. А на самом деле все крутилось только вокруг детей.

В этом не оставалось ни малейших сомнений. Волна за волной на меня накатывало презрение к себе за непроходимую тупость, и я долго сидел, не мешая этим волнам подхватывать меня и снова швырять о скалы.

Разумеется, Роберт любил маленьких девочек – таких, как Эстор. А она, будучи Дитем Тьмы, только подыгрывала ему. Конечно же, ей нравилась власть над взрослым мужчиной, звездой, обратившей на нее свое лестное внимание. Тогда, в субботу, в костюмерной, спустя считаные минуты после знакомства с Чейзом, она удрала с ним в его маленькую гримерную…

И еще один коротенький видеоклип прокрутился на экране в голове у Декстера: Кэти, заходящая в комнату, в которой только что исчезли Эстор с Робертом, а потом вылетающая из нее так, словно увидела привидение. Она застала их за тем, что называется Неподобающим Поведением, – и никому ничего не сказала? Потому, что Роберт умолял ее дать ему шанс все объяснить? Ну да, даже в случае Кэти его звездный статус что-то да значил. Поэтому она согласилась встретиться с ним той ночью, возможно, даже собиралась шантажировать его, а он вместо этого убил ее и забрал ее телефон, чтобы никто не узнал об их встрече. Его даже стошнило, что опять-таки сходится со всем, что я о нем знал, – настолько сходится, что мне стоило бы подумать о нем в ту самую минуту, когда Винс об этом рассказал. И снова на меня накатила волна презрения и швырнула на береговой утес. Уже тогда я мог бы увидеть это, а если бы увидел, то моя новая, красивая жизнь шла бы по рельсам и дальше, и Джекки осталась бы жива. Тупица, тупица, тупица Декстер.

Я сидел, и скрежетал зубами, и проклинал себя до тех пор, пока до моего сознания не дошел какой-то раздражающий звук. Я повернулся и увидел, что моя рука до сих пор удерживает Виктора за плечи, а он, вяло трепыхаясь в тщетных попытках высвободиться, кашляет, чтобы привлечь мое внимание.

– Эй, – пробормотал он. – Слушай, я, правда же, не… Что ты?..

– Я еще не решил, – ответил я и посмотрел на него. Он дернулся, и по звуку своего голоса и ощущению леденящего холода на лице я понял, что Виктор видит Истинного Декстера так, как мало кто его видел, оставшись при этом в живых. – Куда они пошли?

При звуках моего голоса он затрясся, но все же мотнул головой.

– Не знаю, – пролепетал он. – Чейз был здесь утром, а потом… черт, я правда не знаю! Пожалуйста, ты мне делаешь больно.

Еще несколько секунд я внимательно глядел на него. Он был слишком перепуган, пьян и опустошен, чтобы лгать, поэтому я убрал руку и встал.

– Фак, – сказал Виктор, потирая плечи. – Ты меня до усрачки напугал.

У двери я на него оглянулся.

– Фак, – повторил он. Когда я отворачивался, он снова потянулся к своему стакану.

Я вышел из его трейлера и навсегда оставил волшебный мир шоу-бизнеса за спиной. Прощайте, прожектора, камеры, хлопушки и отметки на асфальте. Прощайте, восхищенные зрители, и мохито на закате, и лимузины с шоферами в униформе. Прощайте, декорации, и посыльные, и все, что этому сопутствует. И адью кастингу педофилов, пусть они и популярны, и попыткам убедить себя в том, что все в порядке, что это поднимает рейтинг, а ты же ничего такого сам не видел, верно?

И навеки прощай новый я в веселом антураже из ярких красок и счастливой лжи на поверхности, под которым, если приглядеться, нет ничего, кроме боли и смерти, – как и везде в этом насквозь прогнившем мире. Прощайте, моя попытка к бегству, моя надежда на счастье, моя новая карьера.

Дебют Декстера пошел под откос.

Я направился к своей машине. Я еще не знал, куда поеду. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.