Глава 26

Я проснулся в темноте и еще минуту лежал в полудреме, закрыв глаза и совершенно не представляя, где нахожусь. Почему-то это меня совершенно не тревожило. Мягкая, ароматная простыня накрывала до пояса, и тело нежилось в блаженной истоме. Находясь между сном и пробуждением, я пытался понять, как оказался здесь и почему мне так хорошо.

Потом рядом кто-то пошевелился, и я открыл глаза. Повернув голову налево, я увидел источник звука.

Джекки Форрест, телезвезда, объект восхищения миллионов зрителей и объект преследования греческих торговцев оружием, лежала, обнаженная, рядом со мной. Ее золотые волосы спутались и разметались по подушке. Простыня наполовину сползла вниз, и я увидел россыпь веснушек, разбежавшихся по ее плечам и груди – по идеальной, восхитительной груди.

До сих пор я не понимал мужского интереса к этой части женского тела: в конце концов, грудь всего лишь функциональное, даже утилитарное приспособление. Изначально она предназначалась для кормления потомства, хотя в последнее время ее в этом плане частенько заменяют бутылочки с современными питательными смесями, поэтому впадать при виде ее в подобие транса всегда казалось мне верхом человеческой глупости.

Но при взгляде на грудь Джекки Форрест я наконец понял истоки этого безумия. Ее грудь не имела ничего общего с человеческой физиологией. Это был объект чистой, безупречной, божественной красоты, само воплощение того, как должна выглядеть идеальная женская грудь, настолько не похожее на все, что я видел прежде, что мне оставалось лишь восхищенно на нее пялиться. Так вот, оказывается, из-за чего весь шум…

Я ничего не мог с собой поделать: я осторожно протянул руку и коснулся ее груди. Кожа была мягкой, неописуемо гладкой и будто приглашала к более детальному изучению. Я накрыл грудь ладонью и был награжден ощущением удовлетворения, какого не испытывал еще никогда в жизни. Идеальный розовый сосок от прикосновения моей ладони отвердел – и это тоже показалось мне потрясающим, невообразимым.

Джекки шевельнулась, и одно ее веко затрепетало. Я убрал руку с ее груди, а потом, не очень еще понимая, что делаю и зачем, приблизил лицо к ее соску и коснулся его губами.

Джекки снова пошевелилась, а потом ее рука мягко скользнула по моей щеке, по шее, и я сел, чтобы заглянуть ей в лицо.

Ее глаза наполовину открылись, а губы тронула сонная улыбка.

– Еще, – произнесла она хрипловато, почти шепотом. Подняла руку, потянула мое лицо к своему, и мы сделали это снова.

Где-то далеко-далеко, в тумане абсолютного блаженства, в облаке эйфории, на котором покачивался Декстер, зародился и начал пробиваться к его сознанию какой-то раздражающий звон. Я попытался оттолкнуть его и снова забраться на свое облако, но звук становился все громче и настойчивее, и облако счастья начало таять, распадаться на клочья унылой, серой действительности. Я услышал рядом с собой шорох и приоткрыл один глаз. Джекки хлопнула по кнопке будильника, выпрыгнула из постели и нырнула в ванную.

Я посмотрел ей вслед с тяжелой от недосыпа головой, но все же не мог не восхититься произошедшим. Я оказался в постели Звезды Первой Величины и провел ночь, предаваясь самым невероятным утехам. Я никогда даже не думал о них, но с Джекки занимался этим более чем естественно. И еще я подумал о толпе, преследовавшей ее с маниакальным восторгом. Наверняка многие мужчины отдали бы все, только бы стать сейчас мной – ну, может, не сейчас, а пару часов назад. Но в мире только один я, и это я провел ночь в постели с Джекки Форрест.

Я услышал, как в ванной зашумела вода, и Джекки принялась плескаться под душем. Я потянулся и полежал еще минуту, крайне довольный собой. Я сделал нечто запоминающееся, и мне было хорошо. Однако помимо этого я осознал еще, что голоден, и это в общем неудивительно. В конце концов, за ночь я сжег кучу калорий, а мое тело никогда не стеснялось требовать заправки.

Я выбрался из кровати и некоторое время оглядывался по сторонам в поисках трусов. Я совершенно точно помнил, что в спальню заходил в них, но в памяти не запечатлелось, далеко ли я в них ушел. В конце концов я нашел их на полу в ногах кровати, под скомканным одеялом. Я натянул их и вышел в гостиную, где стояло мое предыдущее ложе, элегантный кожаный диванчик. Приятный для взгляда, удобный для сидения, но, скажем честно, не лучшая поверхность для сна, и одного этого было бы достаточно, чтобы поменять его на что-то другое. Однако поменял я его не на что-то там, а на кровать прекрасной Джекки Форрест.

И все же, мысленно поздравляя себя с такой удачей, я никак не мог отделаться от мелких, но назойливых сомнений. С чего это я взял, что смена ложа что-то значит? Ночью Джекки была расстроена и напугана, ей отчаянно не хватало утешения и человеческого внимания. Не имелось ровным счетом никакой гарантии того, что это повторится и сегодня или вообще когда-нибудь. Я плохой специалист по части людских эмоций и сексуальных повадок, но все же разбираюсь в них достаточно, чтобы знать: ничто в этой области не является постоянным. Тут у всех разные вкусы, каждый надеется на свое, и вам не найти двух людей с одинаковым сексуальным опытом, даже если они занимались этим вместе. Насколько я могу судить, это похоже на то, как два человека разговаривают на разных языках с одинаковыми словами: на слух все звучит одинаково, но смысл совершенно разный. Для одного человека «любовь» означает секс, для другого – вечность. Согласитесь, секс и вечность совсем не одно и то же, но произносится слово «любовь» в обоих случаях одинаково до последнего мягкого знака.

Тогда что же на самом деле означала последняя ночь?

Для меня? Я провел время гораздо приятнее, чем за всю свою жизнь – за исключением случаев, когда пользовался изолентой. Я совершенно не возражал против того, чтобы это стало для меня новым правилом Нормальной Жизни. Правда, я не имел ни малейшего представления о том, что думает на этот счет Джекки. Она вела себя так, словно получала удовольствие, – но ведь она запросто могла это и изобразить: в конце концов, на то она и актриса. Вполне возможно, она решила доставить мне удовольствие ради лучшей защиты на случай, если вдруг заявится Патрик. По крайней мере, это казалось куда вероятнее и разумнее того, чем если бы она решила, что именно меня ждала и искала всю жизнь. Ведь Джекки – знаменитая на весь мир красавица, а я кто такой? Практически никто; не более чем простой медицинский эксперт, увлекающийся по ночам вивисекцией отдельных человеческих экземпляров. У меня не было ни малейшего права полагать, что подобное повторится и в последующие ночи, и тем более я не имел никаких логических оснований надеяться, что одна ночь потных объятий станет первой ступенью к новому, светлому будущему.

Я стоял у дивана в теплых лучах утреннего солнца и чувствовал какое-то опустошение. Все это закончится слишком скоро, и я успею еще посокрушаться вволю – и о несостоявшемся будущем, и о превосходном гостиничном меню…

Кстати о меню – опустошенный или нет, а я здорово проголодался. Поэтому снял трубку и заказал завтрак в номер.

Когда Джекки наконец вышла на балкон, я уже разделался со своим завтраком и наполовину опорожнил вторую чашку кофе. Поколебавшись всего полсекунды, она наклонилась, поцеловала меня и только потом села.

– Доброе утро, – сказала она.

– Надеюсь, – осторожно отозвался я. – Как… гм… – Я запнулся и замолчал в самом нелегком месте.

– Что? – не поняла Джекки.

– Ну, – неуверенно произнес я. – Я хотел спросить, как спалось, – но это вдруг показалось ужасно глупым, потому что…

– Да, – согласилась она.

– Так что… гм… хотите кофе?

– Очень.

Я налил ей чашку, она взяла ее, поднесла ко рту и подула, прежде чем пить. Когда чашка опустела наполовину, Джекки поставила ее на столик и сделала глубокий вдох. Потом медленно, шумно выдохнула и снова посмотрела на свои коленки.

– Я не… – начала она, осеклась, прикусила губу и подняла глаза. – Я себя ужасно чувствую.

Я не видел повода воспринимать эту реплику как комплимент. Должно быть, это явственно отразилось на моем лице, потому что взгляд у Джекки стал вдруг виноватым, и она поспешно продолжила: – Я про Кэти. Ну, что она… мертва…

– Угу, – произнес я не без облегчения. Я как-то настолько погряз в собственных тревожных мыслях, что даже забыл об убийстве Кэти. Не слишком красиво с моей стороны, да; впрочем, я никогда не отличался особым сочувствием к ближним.

– Это все я виновата, – продолжала Джекки. – Это мой эгоизм ее убил. А потом мы… Я так погано себя чувствую из-за того, что сделала…

Мне захотелось ответить, что ей вовсе не стоит переживать из-за этого, поскольку она делала все очень даже неплохо, но вовремя сообразил, что она имеет в виду Кэти. И все равно, Джекки явно нуждалась в словах утешения, а я – вот ведь удивительно! – почувствовал, что искренне хочу ее утешить.

– Джекки, – сказал я. – Это вовсе не вы виноваты. Если уж на то пошло, виноват я.

Это ее, похоже, удивило.

– Вы? – переспросила она, и я кивнул.

– Ведь из нас двоих профессионал все-таки я, – объяснил я. – А я сам до сих пор не понимаю, почему он напал на Кэти. Как же можно требовать такого понимания от вас?

Джекки отхлебнула кофе и нахмурилась.

– Ну, возможно, – кивнула она. – Но…

– Более того, – продолжал я, – это настолько не похоже на манеру Патрика, что не удивлюсь, если это окажется совсем не его рук дело. – Я не стал добавлять, что изумился бы до глубины души, если бы это вдруг оказался все-таки он.

– Вы хотите сказать, что Кэти убил кто-то другой? – удивилась она. – Но почему?

– Не знаю, – признался я.

Джекки опустила взгляд и покачала головой.

– Нет, – произнесла она наконец. – Кто еще мог?.. Нет. Это безумие.

– Именно это я хотел сказать, – кивнул я. – Нормальные, психически здоровые люди такого не делают. – Должен признать, это я говорил весьма авторитетно.

Она обдумала это, потягивая кофе, и вздохнула.

– Нет, – повторила она. – Я понимаю, вы хотите, чтобы мне стало полегче, но… нет, не верю.

Я посмотрел на Джекки, без всякой необходимости погружающуюся в пучину самоуничижения, и – вот уж никогда со мной такого не случалось! – понял, что хочу видеть ее улыбающейся, смеющейся, наслаждающейся солнцем – в общем, радующейся жизни по полной… ну или, по крайней мере, допивающей свой кофе без сдерживаемых слез.

– Что, если я докажу, что это был кто-то другой? – спросил я, и она удивленно подняла на меня глаза:

– Как?

Я улыбнулся – и моя улыбка вышла почти настоящей.

– Работа у меня такая, – ответил я. – При всей своей скромности должен признать, что в вопросах медицинской экспертизы я разбираюсь очень неплохо.

– И еще кое в чем, – добавила Джекки, но тут же устыдилась своего легкомысленного тона и виновато отвернулась, нахмурившись.

– Все, о чем я прошу, – это посмотреть протоколы и поговорить с Винсом – а потом сами решайте, достойны ли вы существования, ладно? – предложил я.

Последовала долгая пауза, а потом она посмотрела на меня, и хотя особых проблесков надежды на ее лице я не увидел, вид у нее по крайней мере стал не таким несчастным, как прежде.

– Ладно. Хорошо, – сказала Джекки, сделала еще глоток кофе и глубоко вздохнула. Потом поставила чашку, протянула руку к двум накрытым серебряными крышками подносам и засомневалась: – Какой из них мой?

– Оба, – ответил я, и она удивленно подняла бровь. – Ну, я не знал точно… в смысле, я, конечно, заказал ваш обычный завтрак церковной мыши, – объяснил я, постучав по одной из крышек. – Но мне показалось… В общем, вот здесь, – я постучал по второй, – омлет и немного бекона. На случай, если вы захотите чего-то еще, потому что… гм… – Я не договорил, абсолютно в стиле Риты.

– Потому что ночью я заработала хороший аппетит? – предположила Джекки.

– Ну… Да, можно сказать и так.

– Заработала, – с улыбкой согласилась она. – Но завтра мы начнем сниматься, так что… – Она пожала плечами и подняла крышку с подноса, на котором находилась пара тостов и стакан грейпфрутового сока. Джекки отложила крышку в сторону и захрустела тостом.

Я покосился на второй поднос – тот, что с омлетом. Уж не знаю, проголодался ли я вдруг или просто испытывал необходимость сделать хоть что-нибудь, но я снял крышку.

– Вы уверены? – спросил я. – Я хочу сказать, это правда очень вкусно.

Джекки сделала глоток сока и подтвердила:

– Совершенно уверена.

Я съел омлет.

Покончив с ним, я налил еще кофе Джекки, потом себе. Мы пили кофе, молчание затягивалось, и я уже начал думать, не завести ли какой-нибудь разговор ни о чем – просто чтобы заполнить тишину.

– Послушайте, – подала голос Джекки. Я внимательно посмотрел на нее. – Этой ночью… – Она отпила еще кофе и отвернулась. – Это было приятно…

– Очень приятно, – поправил я ее. – Если только слово «приятно» вообще подходит.

Джекки посмотрела на меня, и ее лицо на мгновение осветилось улыбкой.

– Мне приятно, что вы так думаете, но… – Она покачала головой и снова уставилась на свои ноги. – Обязательно всегда найдется какое-нибудь «но», правда?

– Ну… я не… Разве правда? В смысле, всегда?

Джекки невесело улыбнулась:

– Угу, всегда. В смысле, сейчас это просто ух как здорово, еще раз, пожалуйста, но при дневном свете все выглядит совсем по-другому…

Возможно, она и была права, поэтому на краткий миг мне захотелось попробовать повторить все при свете дня, чтобы проверить, сильно ли будет отличаться. Однако Джекки явно не разделяла моего настроения: она тяжело вздохнула и продолжила:

– Сегодня ночью мне было очень страшно. Я боялась, что он в гостинице, что он сейчас придет и… – она осеклась и посмотрела на меня. – Нет, я… То есть… мне действительно этого хотелось. С… вами. У вас… Не знаю, как сказать. Есть в вас что-то такое, что… – Она прикусила губу и покачала головой. – Ну, не знаю… Вы вроде… Нормальный мужчина, положительный и… надежный, что ли? Или уютный? И в то же время я почему-то боюсь, что вы можете оказаться одним из тех плохих парней, которые мне всегда нравились… С опасной бритвой в кармане или чем-то таким…

Джекки подняла наконец на меня взгляд и облизнула губы. Потом вздохнула и снова опустила глаза.

– Право же, вы мне нравитесь, Декстер. Очень нравитесь. Но… Мы с вами принадлежим к разным мирам, вы это и сами прекрасно понимаете. Я вернусь домой в Эл-Эй, а вы – к жене.

– Вовсе не обязательно, – выпалил я прежде, чем успел сообразить, что говорю.

Она очень серьезно на меня посмотрела, и я не отвел взгляда. Она покачала головой:

– У вас дети, и… Давайте не будем запутывать все еще больше, ладно?

– Не так уж все и сложно, – возразил я.

Джекки грустно улыбнулась:

– Сложно, сложно. Не бывает не сложно.

– Я понимаю, я не торговец оружием из Греции, – сказал я. – Но…

Джекки удивленно подняла брови.

– О… Ох нет, дело вовсе не в этом. – Она перегнулась через столик и взяла меня за руку. – Денег у меня и так больше, чем я успеваю тратить. А если сериал протянет достаточно долго, чтобы закрепиться в сетке вещания, то я заработаю на ПВХ.

– На что?

– Деньги ПВХ. В смысле, достаточно денег, чтобы Послать Всех на Хрен – всех, кто мне не нравится, и все, что мне не нравится. И не думать при этом о последствиях. – Она легонько сжала мою руку и отпустила ее. – Но дело вовсе не в этом.

– Тогда в чем? – спросил я.

Джекки снова глубоко вздохнула и повернулась к морю. Я смотрел на ее профиль. Очень красивый профиль, даже при том, что она немного портила его, хмурясь своим невеселым мыслям. О чем? Наверняка уж не обо мне.

– Я думала только о себе, – произнесла она наконец. – И из-за этого погибла Кэти.

– Джекки, это не…

– Нет, дайте уж я скажу. – Она нахмурилась еще сильнее. – Многие люди… ну, как бы сказать, полностью замкнулись на своих проблемах и желаниях и даже не задумываются о том, как это скажется на других. Особенно в моем бизнесе.

– Ну, не только в вашем бизнесе, – возразил я: мне показалось, ее слова подходят и к нормальной жизни.

– Я этого всегда терпеть не могла, – призналась Джекки. – Я пыталась… – Она неопределенно махнула рукой. – Когда ты знаменит, возникает ощущение… вседозволенности, что ли? И я не раз видела, как это превращает людей в… в…

– В засранцев? – подсказал я, вспомнив Роберта.

– Можно и так сказать, – согласилась она. – Мне этого не хотелось. – Она снова повернулась ко мне, и вид у нее стал очень серьезный. – Я не хотела превратиться в такую.

– Вы и не такая, – сказал я.

– Стану такой, если уведу вас из семьи.

Я смотрел на Джекки, в ее бездонные фиолетовые глаза, на ее гладкое лицо в мелких веснушках, и вдруг осознал в полной мере, о чем мы говорим: о том, что Джекки может увести меня из семьи. Декстер, бросающий Риту и детей, чтобы поскакать навстречу мохитовым закатам и жизни сыра, катающегося в масле. Джекки и Декстер, бесконечное счастье… Ну, или если небесконечное, то хотя бы на несколько ближайших недель.

Мне этого хотелось. Я уже вкусил капельку мира Джекки, и самой Джекки, и мне это понравилось. Мне понравилось все: восторженный прием толпы, где бы мы ни оказались, едва ли не обожествление в глазах встречных, обслуживание в гостинице, и лимузины, и телефонные интервью, и ощущение собственной значимости, когда важен едва ли не каждый твой чих, – все это пришлось мне по вкусу. Мне понравилось быть с Джекки, находиться в ее мире – и в ее постели тоже. И мне понравилась она сама. И мне этого хотелось.

И я подумал о том, что это означает. Уйти прочь от ежедневного продирания сквозь пробки на своей старенькой маленькой машине, от приевшейся плоскими шутками и рутинными процедурами работы по колено в грязи и жестокости. От более чем скромной зарплаты, почти мгновенно растворяющейся в ненасытном вакууме семейной жизни с ее квартплатой и выплатами по кредитам, и новой обувью, и продуктовыми закупками. И бесконечной череды детских проблем, ссор и нытья, и утомительных ежедневных сборов в школу: поисков носков и кроссовок, и крика, и хлопанья дверьми – а потом примерно таких же процедур перед сном; памперсов, и новых джинсов, и родительских собраний, и постоянных ссор. И я подумал о Рите, не договаривающей до конца почти ни одной фразы, о ее ворчании по поводу и без повода, и о морщинах на лице, число которых множится по мере старения, которое не должно было наступать еще лет десять, и об ощущении того, что она постоянно хочет от меня того, чего я не могу ей дать, и даже не совсем понимаю, чего именно она от меня хочет. Мог бы я бросить все это ради другой, лучшей жизни?

Я решил, что мог бы.

Я взглянул на Джекки. В ее глазах набухли слезы.

– Я не могу, Декстер, – прошептала она. – Просто не могу.

Я встал и подсел к ней на шезлонг.

– А я могу, – сказал я и поцеловал ее. Секунду-другую она сдерживалась, а потом поцеловала меня в ответ.

Как оказалось, днем все не так уж и отличается. Даже на балконе.