Глава 13
Лаборатория главного корпуса отличалась от нашей только несколькими лишними метрами и окном.
Также как и на моей кафедре, дальняя стена ее была выложена сейфами.
Надписи на них немного отличались от тех, что я уже видела.
«Кто придумал — тот и взрывается», «Осторожно! Не вздумайте применить эти формулы в домашних условиях! Если не умрете от смеха, погибнете от взрыва».
Наши, физические показались мне интересней.
Обнаружив, что в аудитории одни «медики» я поначалу обрадовалась. Что может быть хуже скандров, рассуждала я. Только еще больше скандров.
И, по традиции, ошиблась.
Не прошло и десяти минут от начала занятия, как аудиторию заполнил гул голосов.
«Болтун, находка для шпиона», — говорил о тех, кто не умолкает даже чтобы поесть или попить мой отец. Таких находок в лаборатории было целых сорок пять.
Каждый стремился чем-то поделиться, а со мной, с соседом или с котом за окном уже не столь и важно.
На объяснение техники безопасности ушло двадцать минут от полуторачасового занятия. Каждые несколько минут я прерывалась, чтобы навести порядок.
Мои замечания раз от раза становились все креативней и креативней.
Начинала я со скромных:
— Всем, кто хочет дожить до конца пары, тихо!
— А ну прекратили шушукаться! Или языки в узлы завяжу!
Закончила уже немного более жестко:
— Всех, у кого длинный язык, подожгу пятки!
— Для тех, у кого слишком длинный язык сейчас принесу палечную гильотину. Укорочу все, что плохо торчит враз.
Мой суперкреатив обеспечивал тишину всего на десять минут дольше, чем скромные замечания.
Боюсь, студенты просто долго расшифровывали понятие «палечная гильотина». И пытались проникнуться моей мыслью. Почему за длинный язык поджигают пятки?
Когда шум и гам вновь прочно воцарился в аудитории, мне захотелось заткнуть уши и убежать прочь.
Взяв себя в руки, я обдумывала — что же делать, позволив студентам немного расслабиться. Удар лучше наносить тогда, когда противник ничего не подозревает.
Эти минуты мне запомнились на долгие годы.
Я узнала, что некоторые студенты пробовали секс в шкафу, а другие мыли голову раз в месяц. В их мире укоренилось суеверие, что помыв голову, отдаешь воде всю свою сексуальную силу. Мне, конечно, импонировала мысль, что сексуальную силу «медики» ищут в голове, а не там, где у Вархара меч наголо. Но я предпочла бы счастливое неведение о сексуальных подвигах и пристрастиях учащихся.
Кроме них, «медики» обсуждали только предстоящую войну. Точнее возмущались тем, что их туда не пригласили.
Делились — кто кому и когда откусил палец в драке — и не какой-нибудь — большой палец на ноге! Кто кому, когда и сколько выбил зубов и в какой шкатулке хранит сувениры.
Пока студенты хвастались друг перед другом боевыми и сексуальными подвигами, я медленно зажгла за спиной две шаровые молнии. Еще утром Мастгар дал мне повод гордиться собой. На голубом глазу поведал, что управлять молниями и магнитным полем, как я, способны лишь единицы. Большинство «ваяли электрооружие» и выпускали на волю. Создатель терял власть над собственным творением, как только оно отлетало на несколько шагов. Не мудрено, что пожары тут обычное явление, подумала я тогда.
И вот теперь решила незамедлительно воспользоваться собственным уникальным даром.
Зная, что еще пожалею о своей новой педагогической методе, взвизгнула, переходя на ультразвук:
— А ну сбавить голоса на тридцать-сорок децибелл!
И запустила молнии в ряды студентов. Не без моей помощи огненные шары четко нацелились на пятые точки болтунов.
Не ожидая такой «подставы» они заскакали по аудитории как горные козлы, перепрыгивая через стулья и парты. Некоторые даже попытались просочиться в сантиметровые зазоры между шкафами и стенами.
Вот что я называю эффект неожиданности. И никакого электрошока не надо.
Несколько раз молнии почти долетали до мишени, и студенты припускали сильнее. Дыхание жара в… самый низ спины придавало им силы, открывало второе дыхание.
Минут пятнадцать «медики» метались по аудитории, пока не начали терять концентрацию и слабеть. Сталкивались друг с другом, встречались со стенами и падали куда попало.
Те немногие, кому особенно повезло растянутся на электрических установках, исполняли танец нервного моржа. Припав грудью к незащищенным, как частенько водилось в Академии проводам, дрыгали руками и приподнимали головы, издавая нечленораздельные звуки. Что-то вроде «Мымымммм».
Самые умные бросились к подоконникам, стремясь вырваться наружу. Всего-то восьмой этаж, мелочи жизни. Но их подвела смекалка товарищей. «Самых умных» оказалось слишком много, и студенты застряли, зажатые между товарищами и рамами. Мне вспомнился мультфильм про Винни Пуха и мучения сладкоежки, застрявшего в дверях дома Кролика. Смех вырвался из горла. Сначала я сдерживалась, глядя на вертлявые ягодицы в окнах — они крутились и ерзали, в тщетной попытке высвободиться. Но нервные потрясение последних дней уложило мое самообладание на обе лопатки, и я расхохоталась.
Студентам, над которыми гордыми буревестниками все еще реяли шаровые молнии, мой смех показался зловещим. Они даже вздрогнули. И это подвело тех, кто притаился под партами. Ба-бах! Бум! Хрясть! Затылки встретились со столешницами, столешницы возмутились треском, и сбросили с себя несколько увесистых установок. «Ой!» «Ай!» «Огоооо!» взвыли студенты, которым удалось спасти пятые точки от молний, но не удалось сберечь от ударов тяжелых предметов.
Два «медика», почти просочившиеся в зазор между шкафом и стеной дернулись и — предсказуемо — шкаф покачнулся и упал. Я давно уяснила — местная мебель никогда не погибает одна, неизменно нанося обидчикам ответный удар. Шкаф аккуратно приземлился на стол, неподалеку. Под столом уже было облегченно вздохнули студенты. Но тут из шкафа посыпались ручки, ножницы и пилки для ногтей. Тому, что среди лабораторного инвентаря больше пилок для ногтей, чем брошюр и ручек, я даже не удивилась. Студенты сжались под столом, пока шкаф цинично вонзал в зазоры половых плит и столешницу один острый предмет за другим. Наконец, пилки закончились. И студенты вздохнули с облегчением. Но рано они радовались.
Из шкафа посыпались гирьки.
«Ой», «Ай», «Что б тебя!» разнеслись по лаборатории снова. Гирьки тоже были не лыком шиты и норовили ударить студентов по самым мягким местам.
Когда закончились и они, «подстольных медиков» засыпали папки с брошюрами.
А после студент, что прятался за шкафом, смахнул с головы шелуху от семечек (и откуда она только там взялась) и промямлил:
— Ооооольгааааа Иииискандээээровнааааааа… ааааа… аааа… а ссссссорок децибеееееел эттттто совсеааам заааааткнуться? Или ммммможно иногдаааа вздохнууууть?
«Медикам» хватило десяти минут, чтобы привести аудиторию в порядок. Даже пилки были собраны — все до единой — и возвращены на законное место.
Когда последнюю группу студентов удалось освободить из плена оконной рамы, по лаборатории поплыла звенящая тишина.
— Вз? — спросила залетная муха и тоже умолкла, «во избежание». Молнии я оставила у потолка, так, для профилактики.
Опасливо поглядывая на огненные шары над головами, студенты выполнили лабораторные работы в рекордные сроки.
И если какая-то установка начинала дребезжать или гудеть, они подносили палец ко рту, тыкали им в молнии, и советовали:
— Шшшш…
Не смотря на неудачное начало занятия, законили мы не так уж и плохо. По счастью, считали «медики» намного лучше скандров.
Ну как лучше. Пострадало вдвое меньше калькуляторов. И лишь половина расчетов потребовала моего срочного хирургического вмешательства.
Усталая и довольная покинула я аудиторию. Прекрасно осознавая, что завтра на доске объявлений появится дополнение к моему досье.
…
Оставшийся день мы с женщинами кафедры — то есть я, Лиция и Метанилла включали защитные энергетические купола по всему корпусу. Если верить спутницам, купола пропускали только «массированный стихийный удар». Я так поняла, пробить их можно лишь, если сотни электриков, магнетиков или водников объединят силы.
Мы приезжали на этаж и планомерно обходили все аудитории, нажимая на черные кнопочки, в углу, у самого потолка.
Слова Вархара о том, что любую местную преподшу можно использовать и по непрямому назначению — в качестве стремянки, я восприняла как шутку.
Но в шутках проректора, как выяснилось, доза шутки не тянет даже на гомеопатическую.
Ткнув пальцем в первую же черную кнопку, Метанилла, без предупреждения подхватила меня и усадила к себе на плечи. Но даже с ее великанского роста мои руки никак не дотягивались до нужной высоты.
Тогда, тоже ни слова не говоря, Лиция подскочила и посадила Метаниллу к себе на плечи. Цирк Дюссалей уже разорвал бы все контракты, вернул зрителям билеты и уехал опозоренным.
Женщины-скандры поражали мое воображение все сильнее.
Увы! Даже такой акробатический этюд не помог нам добраться до волшебной кнопки в совещательной аудитории.
Меня поставили на пол. Лиция кивнула Метанилле, и та подозрительно огляделась вокруг. «Мадам страшила» схватила со стола заведующего кафедры увесистый булыжник. Я еще долго гадала — зачем он тут, с какой целью лежит рядом с лампой. Камень напоминал те, что привозят туристы с моря — гладкий, с белыми кольцами. И я предположила, что этот сувенир оставил кто-то из предшественников.
Счастливо уволенные из Академии, вряд ли захотели бы вернуться сюда за забытым добром. Даже не так. Под страхом смертной казни вряд ли кто-то из них вернулся бы сюда не то чтобы за сувенирным булыжником, за миллионом долларов или стопкой золотых слитков.
«Мадам страшила» задумчиво взвесила камень в руке и кивнула Лиции. Тут бы мне насторожиться. Но усталость, как всегда, в самый неподходящий момент, вырубила внимание напрочь. Примерно как боксер вырубает противника накаутом.
Метанилла лихо замахнулась и… булыжник взмыл в воздух. Чуть-чуть не долетев до кнопки, ухнул вниз, прямо на голову неудачно заглянувшей к нам лаборантки. Она ойкнула, упала и уронила вазу с цветами.
Вода разлилась под ноги Лиции. А та, как на грех, искрилась удивлением — во всех смыслах слова. Ток прошел по луже, по стене, и привычное мне горизонтальное пламя элегантно поползло к кнопке.
Словно нарочно в аудиторию заглянул электрик. Леплер Федерикк Паструм — тот самый электрик, которого Мастгар осчастливил карандашами в прическе. Теперь он ходил по кафедре только в металлической строительной каске, на резинке от штанов. Лишь время от времени приподнимал электрик головной убор, оттягивая резинку, и, на всякий случай, не снимая его полностью, почесывал затылок.
Парадокс, но лицо Федерикка было самым женственным из всех, кто окружал меня в аудитории.
В руках он традиционно мял оригами. То ли это успокаивало нервы, то ли дарованная Федерикку Мастгаром прическа гейши все же подействовала на его мозг. И электрик внезапно ощутил в себе неукротимую тягу к японской культуре.
— О! Горящая проводка! — весело констатировал Федерикк, подмигнул мне здоровым, ярко-голубым глазом и ткнул пальцем в пожар.
Кто-то подумал бы, что другой глаз электрика все время смотрит куда-то вправо из-за удара тока. В прямом смысле слова из-за профессиональной деформации. Но я уже знала, что виной тому деформация от удара Суггурда. На заре своей карьеры в Академии Федерикк имел не осторожность отправиться с преподом-мельницей в столовую. По дороге туда он и заработал свое увечье, в дополнение к еще нескольким мелким повреждениям. Легкому сотрясению мозга, перелому челюсти и контузии.
Что не помешало ему сначала плотно пообедать, и лишь затем на неделю слечь в медкорпус.
Федерикк постоял несколько минут, любуясь на то, как языки пламени, весело искря и трогательно потрескивая, подбираются к кнопке. И, почесав под каской затылок, резюмировал:
— Придется тушить.
Глазом не успела моргнуть, в руках Федерикка откуда ни возьмись, появился огнетушитель, в пол человеческого роста. И даже не струя, бурный поток пены брызнул в стену.
Сравнить с ним можно было разве что водопад, организованный Вархаром в мой первый день работы в Академии.
С тех пор я усвоила — тут ничего не делается наполовину.
Если тушат, то не только стены, но и горячие головы.
Если свистят, то до полного сноса крыши коллег и студентов, ну и сноса всего, что попадется на пути.
Если лечат, то до «полного и безграничного исцеления» и… остаточного заряда.
Если раздевают взглядом, то догола.
А уж если обещают выбросить кого-то в окно, то выбрасывают в ближайшие сутки.
Огнетушитель изрыгал пену битых двадцать минут. Пламя давно погасло, жалобно выбросив в воздух струйку серого дыма. Но Федерикк держал огнетушитель как автомат и приговаривал:
— Видали? Сжиженная пена. Размеры минимальны, а сколько удовольствияяя…
Когда пена иссякла, а вместе с ней и удовольствие электрика, я растерянно оглянулась в поисках спутниц. Лицию и Метаниллу как ветром сдуло. Я уже собиралась лишить их премии за дезертирство. Где же это видано? Бросить начальницу наедине с маньяком-пеноманом? Но вовремя заметила, что гора пены под стеной, с меня высотой, подмигивает четырьмя до боли знакомыми глазами. Метанилла первой выскочила из пузырчатого плена, отряхнулась так, что Федерика засыпало по макушку, и вернула себе булыжник.
— Сто-ой! — крикнула я. Но сразу поняла — не остановить мне воинственного скандра на пути к мечте. Метанилла метнула взгляд в непокорную кнопку и следом за взглядом метнула в нее камень. На сей раз снаряд достиг цели. Кнопка зажглась синим светом — купол включился.
— Видали? — гордо вскинула голову преподша.
Но камень и не думал завершать свое путешествие. Мы услышали звук, словно зазвонил колокол, и заметили, как булыжник стекает с горы пены. Еще недавно она подмигивала нам единственным способным на этот подвиг глазом Федерикка. Но теперь как-то растеклась, и новый звон ознаменовал удар каски электрика о плиты пола.
Я уже хотела броситься Федерикку на помощь. Но добрая Лиция, стряхивая с себя пузырчатую шубу, решительно подула на него. Уже почти поднявшийся Федерикк, рухнул на пол, как подкошенный. Колокольный звон повторился, а пена улетела в окно, и там кто-то подозрительно вскрикнул.
Не сразу поднялся электрик из лужи, созданной дуновением Лиции. Несколько раз он поскальзывался, и колокол продолжал звонить и звонить.
Оставив надежду уйти от нас на своих двоих, Федерикк встал на четвереньки. Всего три раза растянулся он на пути к спасению — к двери аудитории.
А когда скрылся за ней, мы услышали многоэтажные пояснения, что уж лучше пять раз попасться на пути свиста Мастгара, чем один раз на нашем.
Мы поразили его в самое сердце.
Когда все до единой кнопки засияли синим, у меня болели даже те мышцы, о существовании которых не подозревали самые передовые биологи перекрестия миров.
Но неутомимые женщины-скандры оставались бодры и энергичны.
И, конечно же, вызывались проводить меня до комнаты.
Если бы у меня только осталось хоть немного сил — душевных и физических. Я послала бы их… проверить отчеты, или просто сбежала — не впервой.
Но ноги категорически отказались от такой тяжелой работы, и трижды споткнулись, бессовестно угрожая уронить меня на пол.
Сила духа оставила меня еще в момент, когда «мадам страшила» метала камень в кнопку.
И я угрюмо побрела, зажатая между двумя женщинами-скандрами, как в стальных тисках.
Слава богу, Лиция не пыталась завести беседу. Зато за двоих оторвалась Метанилла.
Всю дорогу «Мадам страшила» рассказывала мне историю трех студентов. Каждое утро после включения куполов они приходили на занятие без одной части тела. Сначала они пришли без правой руки. Затем без левой. Потом они пришли без правой ноги. Потом они пришли без левой.
Спрашивать, как можно прийти без ног, я не рискнула. Чем быстрее закончит Метанилла свою сказку, тем лучше для моих расшатанных нервов.
Потом студенты пришли на занятия без правого уха. Потом пришли на занятия без левого уха.
А потом студенты клялись, что видели их призраки. Те блуждали поодаль от купола, держа в руках головы и ноги. Предупреждали всех, не подходить к границе. Будто бы оттуда вылезает энергетический монстр и сжирает всех, кто слишком приблизился.
По счастью, моя чугунная голова с трудом воспринимала страшные сказки сотрудницы.
Лиция же так весело улыбалась, словно Метанилла всю дорогу травила анекдоты. И я поняла, что возвращаться домой в обществе Вархара и Драгара — далеко не худшее из зол.
На этой чудесной ноте, едва держась на ногах, я зашла в свою комнату, нахлопала приглушенный свет и чуть не сползла по двери от удивления.
В кресле, за моим письменным столом восседал… Вархар. И улыбался Чеширским оскалом.
— Жива? — поинтересовался проректор, опасно приподнимаясь и шагая навстречу.
— Ппочти, — растерянно произнесла я.
Мы не встречались с момента знаменательной сцены в кабинете Езенграса. Тогда я дала слабину, и начала всерьез опасаться, что Вархар принял ее за согласие на все и во всех позах.
Страх придал мне силы, открыл второе дыхание. Сердце забарабанило в ушах строевой марш, и я выскочила под него на кухню. И… снова обомлела.
На круглом деревянном столе стояли чайник и чашка. Одна! Не две, как можно было предположить.
Из чайника упоительно пахло мятным чаем, а из микроволновки так тянуло жареной курицей, что мой желудок громко высказал благодарность Вархару.
Он услышал. Пока я ошарашенно оглядывалась, Вархар вошел на кухню. Очутился рядом, придерживая за талию, но, не прижимая как прежде.
— Да успокойся ты, женщина, — наставительно произнес Вархар. Голос его звучал так мягко и ласково, что подлая стайка мурашек понеслась по моей спине. Колени ослабели, а тело уже даже не предало, сдалось на милость победителя. И настоятельно требовало прижаться к воинственному скандру, успокоиться на его широкой груди. А-ах! Была не была! Если что шаровые молнии у меня в загашнике!
И я обняла Вархара за шею и спрятала лицо на его груди. «О-ой» — впервые за наше знакомство речь проректора ограничилась таким коротким нечленораздельным возгласом. Даже вечернее платье он приветствовал намного длиннее.
Вархар недолго помедлил и осторожно погладил меня ладонью по спине. Но спустя еще немного времени ласки его стали настойчивей и спустились ниже. Пятерня Вархара поглаживала мои бедра, а тело недвусмысленно намекало на то, о чем я подумала, зайдя в комнату.
Я напряглась, но проректор отпустил и отступил на несколько шагов.
— Отдыхай, Ольга, — сказал очень тихо и хрипло. — Считай, на бой ты меня напутствовала, — и стремительно вышел вон.
…
На следующий день Езенграс отменил занятия и распорядился, чтобы преподши проинспектировали ближайшие кафедры. Проверили — включены ли защитные купола.
Мы с Лицией и Метаниллой честно оббили пороги всех кафедр нашего и двух соседних корпусов. И к концу дня я заскучала по своим тиграм-студентам, и даже подчиненным «каменным троллям».
Ноги решительно отваливались, руки не поднимались, все тело болело. Мы обнаружили больше сотни не включенных куполов и, как порядочные, исправили упущение. Кажется, все до единого кнопки удалось понажимать только мне и моим бравым скандрам-преподшам.
Как дошла до своей комнаты, не помню.
Только там, на кухне, как и вчера, стоял заваренный чайник, а из микроволновки упоительно пахло жареной картошкой.
На весь экран компьютера светилась надпись: «Спокойной ночи, женщина! Хорошенько отдохни. Завтра тяжелый день».
Стоило прочесть послание Вархара, и подозрительное тепло разлилось по телу. Сердце екнуло и, презрев все доводы разума, забилось быстрее.
Я засыпала, сытая, довольная, почти отпустив тревоги ожидания нашествия крипсов. И думала о Вархаре.
Проректор все-таки взял меня штурмом, как принято у него в мире.
Таран его настойчивости снес стену моего предубеждения как Драгар танцоров в зале. Атака его сексуальности заставила мое неприятие отношений на работе выбросить белый флаг. А его забота кляпом заткнула рты всем остальным противоречиям и возражениям.
Душа и тело приняли завоевателя с распростертыми объятиями, благодаря за избавление от сиротливости одиночества. И готовились встретить его хлебом и солью, как только обстоятельства изменятся к лучшему.
