Глава 8

Манипулятор с зажатой в нем длинной и настолько тонкой, что ее было почти невозможно различить, иглой уплыл за грань моего поля зрения. На лицо надвинулась маска, в ноздри ударил резкий запах.

– Не делайте резких движений в ходе процедуры, – дежурно напомнил опермед. К несчастью для нас, взаимодействие нейропунктурного наркоза с консервационными методиками могло дать незапланированные и плохо до сих пор изученные побочные эффекты. А потому с сегодняшнего дня нам предстояло регулярно подвергаться не самым приятным из процедур.

Последовал ледяной укол в позвоночник чуть ниже грудной клетки. Маска зажужжала, засверкав огоньками. Контактные разъемы слегка нагрелись.

Опермед тихо беседовал с медицинским синтом, мне оставалось только следить за игрой света на поверхности маски. Периодически синт командовал перевести взгляд на тот или иной огонек, и тогда я чувствовал слабую вибрацию в глубине глазниц.

Я знал в общих чертах биофизику анабиоза. Консервационные технологии применялись Орбиталью не первый век, в том числе и для основания станции в системе Урана. Сейчас в мое тело вводили первое поколение векторных агентов плюс набор индикаторов для отслеживания процесса. Через две недели наступит следующая стадия, и в ход пойдут приучающие клетки к синтезу собственных биоантифризов агенты второго поколения и понемногу растущие дозы первичных криоконсерваторов, а я до самого старта окажусь на больничном режиме. Перед стартом, уже на борту «Семени», мне введут анестетики и основные консерваторы типа глицерина и диметилсульфоксида – в дозе, которая стала бы смертельной, если бы не агентная терапия. Попутно в тело внесут хирургическим путем кое-какие изменения, введя внутрь анабиозные имплантаты. Затем мою бессознательную тушку подключат к криоблоку и начнут медленную, поэтапную игру с температурными перепадами и окончательными дозами алкоголей и гликопротеинов – пока я не превращусь в ледышку, способную пролежать без изменений не одну сотню лет.

Все это звучит не так уж страшно, пока ты не поймешь, что именно на своей любимой шкуре тебе предстоит испытать все членовредительские процедуры, связанные с анабиозом. И знание, что подопытные крысы и тканевые комплексы успешно переживают не один цикл криоконсервации, не успокаивало. Человек все же представляет собой довольно сложный «тканевый комплекс»! Мне даже захотелось, чтобы спейсерские страшилки про испытания технологии на «неактуальном статусе» оказались не такой уж байкой – мы бы, по крайней мере, чувствовали себя уверенней.

Впрочем, самые страшные этапы преанабиоза нам еще только предстояли. Процедура подошла к концу, прозрачный верх капсулы откинулся.

– Что же, Димер, – медик глянул на меня сквозь «целестиал». – Пока ваши реакции в пределах нормы, – он принялся отсоединять микрокатетеры от охватывающего моего левую руку браслета. – Можете одеваться. Сбрасываю вам предписания по режиму питания, – он шевельнул боллом. – Обязательно свяжитесь с Медслужбой, если заметите ухудшение самочувствия.

– Есть, опермед, – я нацепил очки, залепил накидку. – Значит, еще две недели до начала консервации?

– Каждый организм по-своему реагирует на векторы. В среднем – так.

Выйдя из медблока на свет божий, я с удовольствием вдохнул свежий воздух. Посмотрел сквозь очки на солнечный свет, понимая, что очень скоро Солнце станет для меня тусклой звездочкой.

Пустил беседу в сторону Крапивника с Гекконом.

– Я освободился, парни. Встречаемся в кампусе.

Комната была теперь предоставлена в полное мое распоряжение – Геккон три дня назад перебрался со своими пожитками в жилое пространство Франки. С непривычки она казалась необычно пустой и тихой. Мне это нравилось, но порой тишина утомляла, и в такие моменты я запускал в АС необычно большое количество бесед.

Что-то напевая, я принялся выбирать обеденное меню из предложенного Медслужбой списка. Собственно говоря, я и не смог бы заказать у кухни ничего из еды, не соответствующей этим рекомендациям – модер-фильтр установился на пищеблоки автоматически. Инфотех уровня Ланцеи, наверно, смог бы сломать блок, но зачем? Отделаться, в лучшем случае, резью в желудке по выходе из анабиоза?

Коротко пискнула нить беседы, протягиваясь из стены комнаты. Я уже хотел отмахнуться, когда обратил внимание на красный цвет нити – приоритетный вызов. Со мной хотел связаться кто-то из админов клиентелы.

Вздохнув, я свернул меню кухни и развернул нить.

– Оперколон, приветствую, – произнес Тро, материализовавшийся посреди кухни.

Я поклонился. Вряд ли это был сам патрон, скорее всего, со мной говорил синт в автономном режиме, но я счел за лучшее не манкировать вежливостью.

– В связи с завершением вашей подготовки Орбиталь сочла возможным сделать вам небольшой подарок, – Тро протянул руку. По нити скользнула бусинка сигны, Тро подхватил ее и протянул мне.

Я с любопытством уставился на сигну.

– Благодарю. А что это?

– Увидите, – произнес синт. – Одна просьба, Димер. Психоэкспертные системы Медслужбы сочли, что этот пакет не произведет на вас неблагоприятного впечатления. Но что касается других… Его содержание не секретно, но постарайтесь не обсуждать его до отлета со своими товарищами.

– Постараюсь, – теперь я был заинтригован. Тро поклонился и беседа прервалась.

Забыв об обеде, я устроился поудобнее. Открыл сигну. Вчитался в краткие строчки описания.

Медленно поднял глаза.

Ничего себе. Сколько же пришлось Орбитали раскошелиться за такое удовольствие? И ведь наверняка не я один получил такой подарок…

Я общался с инфотехами и, пусть и понаслышке, знал, какая информационная мощность нужна, чтобы проложить защищенное соединение сквозь дарвинизированные пространства даже для простого обмена почтой. Что же говорить о такой роскоши, как полный пакет сетеприсутствия?

Я вдохнул-выдохнул. Мой почтовый лимит расширился автоматически, и я смог отправить все нужные уведомления. Подождал минут десять, получил ответ. Присел поудобнее и запустил ин-сигну.

Сперва пропал бьющий в окно свет. Комнату окутал полумрак, сгущавшийся по мере того, как «целестиал» готовился подгружать на панели изображение, поступающее от сенсоров за половину мира отсюда. Наконец установилась полная тьма, в которой плыли зеленые строчки и сигны АС. Прошло минуты две, и темнота стала отступать, высвечивая контуры типовой жилой комнаты.

– Димка! – мама охнула, на ее глазах выступили слезы. Она протянула ко мне руки.

– Мама! – я старательно обошел кронштейн табуретки, хотя мог бы пройти и насквозь. Остановился напротив мамы, с болью подмечая многочисленные морщинки, поседевшие волосы, усталые глаза. – Мама, я… Я очень скучал, правда.

– ДИМА!!! – в полуоткрытую дверь влетел рыжий ураган. Влетел – и бросился мне на шею. Я вскинул руки, готовясь обнять сестру – и обхватил воздух. Рука зацепила за угол невидимого шкафа, удар отдался болью. Ирка пролетела сквозь меня и врезалась в кровать.

– Ирка! – я наклонился к ней, уже не подавая руки. – Блок, Ира, мама… ну как вы? Как здесь?

– Подожди… Димка, подожди, – мама поднялась. – Дай на тебя посмотреть. Сколько же лет… Одежда Орбитали… Неужели это правда, про ваш Проект?!!

– Полная правда. Можешь за нас порадоваться, – произнес я, сам сглатывая слезы. – Мы отправимся куда дальше, чем экипаж «Комарова».

– И не вернетесь? – прошептала Ирка.

– Увы. Ничего, с нами все будет хорошо. Ты не представляешь, какие люди здесь собрались!

– Ты так вырос, – прошептала мама. – Как тебе дали возможность связаться с нами? Или ты здесь нелегально?

– Орбиталь – щедрая клиентела, – пробормотал я. – А как у вас? Ходили слухи о войне…

– Сын, – услышал я отцовский бас. – Здравствуй, что ли?

– Папа, – я обернулся.

Отец только что вошел в комнату, у лица все еще мигали сигны общей АС. И у него прибавилось морщин, ступать он стал как-то неуверенно – тяжело, не той уверенной поступью, которой раньше. Наверно, останься я в Республике – не заметил бы перемен, но три года спустя они бросались в глаза.

– Ты теперь спейсер, – произнес он, облокотившись на перегородку, отделявшую кухонный блок от комнаты. – Горжусь. Ты утер нос своему старому бате.

– Еще не утер, – я постарался улыбнуться. – «Семя» стартует в мае месяце. Так что спейсер из меня пока что зеленый. Один рейс на низкую орбиту.

– Это дальше, чем я бывал за всю жизнь, – усмехнулся отец. – Пришлось постараться на тренингах?

– Умеренно. Немного физкультуры и пешая прогулка по солнышку. Мама, папа, расскажите, как вам здесь живется?

– Не бедствуем, – отец обвел рукой комнату. – Жилье и паек неплохие. Смотри, – он высветил оконную панель, открывшую вид на течение Амура. – Не то, конечно, что было в Тюмени, но, как я слышал, лучше, чем под владиросцами.

– Хорошие соседи, – добавила мама. – Меня часто спрашивают, правда ли, что мой сын – участник Проекта? Мы тобой очень гордимся, Дима. Правда.

– Я вела исследовательскую группу о вас в учебной! – похвасталась Ирка. – Моделирование биосферы Кементари по данным зондов. Жалко, я не могу прислать его тебе. Он бы вам пригодился.

– Ира, этими вопросами занимаются лучшие ученые Орбитали, – мягко заметил папа. – Вряд ли ты сможешь придумать что-то, что могло ускользнуть от них.

– Попробуй отправить его в админсеть ХабарАгро, – предложил я. – Если твой проект стоящий – а наверняка так и есть – они оформят межсетевую отправку, чтобы переслать его в нашу клиентелу.

– Папа, – я шагнул поближе к отцу. – Расскажи, что с войной?

Отец улыбнулся. Провел рукой сквозь мои волосы.

– Нет никакой войны. Корейцы гоняют таблигитов, Самозащита стоит на границе и смотрит, чтобы никто не перескочил в процессе через Амур. Чосонов выпроваживаем вежливо, таблигитам бьем под ноги, что летит через реку – перехватываем. Есть, правда, слушок, что можем пойти за речку, если договоримся с корейцами, но это уже не наша забота, а линейщиков.

– Ну и хорошо. Как вы, все здоровы?

– Для нашего возраста, – мама улыбнулась. – Скажи, ты сам-то хорошо себя чувствуешь? У Орбитали хорошая Медслужба?

– Лучшая в мире! Ир, ты, наверно, уже выбрала веточный контракт? – спросил я сестренку.

– Эта несносная девчонка, – засмеялась мать, – уже научилась лепить заглушки на локацию. Порой мы ее не видим неделями. И я подозреваю, что через годик экспертник выдаст нам рекомендации и по ее брачным контрактам.

– Мама! – Ирка обиженно надула губы. – У меня важный проект! Им я и буду напрягать опейчаров в первую очередь! Его должны зачесть при подборе моей ветки!

– Что за проект? – спросил я, улыбаясь.

– Я же говорила! Независимая симуляция видового состава биосферы Кементари на базе яваннографических данных! С ним я намерена идти в экомониторы! Нам даже выделили объем в схол-сети Хабара!

– Тогда ты точно должна представить его админам, – я засмеялся, чувствуя, как щемит под ложечкой.

– Димер, – тревожно спросила мама. – Ты… ты ведь здесь последний раз, правда?

– Я буду писать до отлета, – пробормотал я. – Слушайте, мам, пап… не волнуйтесь, ладно?

– Когда заведешь на Кементари своих детей, тогда и поймешь, насколько это глупая просьба, – пробормотал отец. – Димка, ты молодец.

Замигал красный огонек. Время сеанса истекало.

– Димка, – мама спрятала лицо в ладонях. Я обнял ее, вернее, обхватил руками место, где она стояла. Отец поступил так же, мне в бок погрузился нос зажмурившейся Ирки. – Димка, осторожно там, хорошо?

– Он Леоненко, – оборвал ее отец. – Он будет делать так, как надо. Верно, Дим?

Мы замерли в странных удаленных объятьях. Красная точка перестала мигать, загорелась ровным светом. Комната растворилась в красном мерцании, как и силуэты родителей. Затем вернулась тьма, сменившаяся серо-зеленой мозаикой. Стоп-рисунком обоев моей комнаты в Центре.

Минуты две я сидел, уставясь в угол комнаты и крепко сжав зубы.

Теперь я понимал, зачем синт Тро просил не делиться содержанием своего подарка с колонами.

Я уже почти задремал, когда очки переадресовали беседу на мой айдим, и тот тихо зазвенел. Я вскинулся, завертел спросонья головой.

Ночь выдалась довольно теплой для веранильо. Окно на ночь было оставлено открытым, в комнату вливался ночной воздух. Далеко, у стартовых столов, гудели кольцевики и жужжали флайсьюты. Им вторили цикады в аллеях.

Я недовольно натянул очки, посмотрел на нить. Кому приспичило вызывать меня в такое позднее время? Раскрыл адресата.

Мое сердце подскочило, и я полностью развернул нить мгновенным движением.

– Димер, – Ланцея не подключила видеоряд, но голос был знакомым. – Я не слишком поздно выхожу на связь?

– Нет, нет, – торопливо ответил я. – Все в порядке.

– Да, в порядке, – Ланцея замолчала. Затем спросила: – Ты сейчас свободен? Уделишь минут десять времени?

– Разумеется.

– Вопрос не для беседы.

– Понятно. Где тебя искать? – торопливо проговорил я, отправляя в то же время запрос локации.

– Я буду у тебя через восемь минут, – нить угасла. Я ошалело подскочил, одновременно натягивая накидку, швыряя в утилиз остатки ужина, закрывая кровать и подставляя голову под струю воды из душа.

Едва я успел вынуть голову из сушилки и пригладить волосы, как в дверь раздался осторожный стук.

– Входи, – я аккуратно открыл створки двери. Ланцея шагнула через порог.

– Добрый вечер, – она огляделась в поисках стула. Я торопливо отделил его от стены.

– Присаживайся.

– Спасибо, – Ланцея натолкнулась взглядом на торчащий из стены край простыни. – Кажется, я подняла тебя с постели?

– Я еще не спал, – соврал я. – В любом случае, я к твоим услугам.

– К услугам, да, – она вновь поднялась, прикрыв дверь.

– У тебя какие-то проблемы? – спросил я, вытягивая второе сиденье. Девушка выглядела… настороженно.

– Нет. Нет, – Ланцея крутила в руках инфокольцо, кажется, то самое, что было у нее на берегу. – Вопрос, можно сказать, бытовой. Даже житейский.

– Ну так задавай, – поощрил я ее. – Налить пока чаю? Или мате?

– Я не хочу пить, – Ланцея подалась вперед. – Димер, ты же в курсе о пункте четырнадцать-пять Контракта?

Я смущенно кашлянул.

– Конечно.

– Скажи, если не секрет, – выпалила Ланцея. – Как ты планируешь его решать?

Вот теперь неловко почувствовал себя я.

– Честно? Я не думал об этом особо. Положусь на мнение экспертных систем и психологов, скорее всего.

– Ясно. Тебя это не напрягает?

– Не очень. Мои родители познакомились по рекомендации государственной ЭС, и у них все сложилось хорошо. Личных предпочтений у меня особо нет, волноваться мне не из-за кого.

– Понятно, – Ланцея поднялась. Сделала шаг к окну и обратно, почти дотронувшись до меня. Я отстранился, чтобы не смущать девушку.

– Послушай, – начала она. Снова умолкла. – Иисус и Мария, – выдохнула она. – Димер… если тебе и вправду наплевать на этот вопрос, тогда у тебя не должно быть возражений по поводу… черти бы тебя взяли, конкретной кандидатуры!

Сбитый с толку, я молча смотрел на Ланцею, пытаясь понять, о чем идет речь.

– Не понимаю, – медленно начал я. – Если ты объяснишь подробнее… – и тут до меня дошло, небо обрушилось, сердце дало сбой, все такое, я вновь ощутил себя под падающей ракетой и мог только молча смотреть в ее огромные, черные, как небо над Взлетным, глаза.

– Подробнее? Я должна… – руки Ланцеи опустились на мои плечи, лицо вдруг оказалось совсем близко. Я поцеловал ее, отвечая на поцелуй, одной рукой она неловко принялась расстегивать липучки накидки. Под ладонью оказалось ее теплое плечо. Я оторвался от ее губ, чтобы глотнуть воздуха.

– Тебе не обязательно…

– Обязательно, – прервала меня Ланцея. Накидка упала.

– Откуда? – палец Ланцеи скользнул по моей спине, вдоль извилистого шрама.

– На память о Талнахе, – выговорил я. Слегка приподнялся – придавленная Ланцеей рука начала затекать. Отбросил воспоминания о шумной, бестолковой и единственной нашей попытке дать отпор «сохатым» – и крепеже койки, на который налетел спиной.

– Талнах… – Ланцея наморщила лоб, вспоминая. – Ты из перемещенных лиц, верно?

– Верно. Мы почти не знакомы, так ведь? – я пропустил ее волосы сквозь пальцы.

– У нас будет целых пятьсот лет, чтобы узнать друг друга получше, – Ланцея опустила голову мне на грудь. – Ты не ответил. Ты согласен?

– Я вспоминал о тебе еще со «Стартовой», – признался я.

– Я тронута, – Ланцея, кажется, улыбнулась в темноте. – Итак? Или тебя смущает, что я старше тебя?

– Когда мне стукнет пятьсот двадцать два года, подобная мелочь вряд ли будет меня тревожить, – ответил я. – Разумеется, да. Глубокий блок, это было… неожиданно.

– В нашей с тобой жизни много неожиданного, – Энн приподнялась на локте. Поцеловала меня. – Кстати, если хочешь знать… ЭС Орбитали дают нам с тобой семьдесят четыре процента совместимости.

– Немало, – констатировал я очевидное. – Эй! Мы так рискуем не выспаться!

– А мы собирались? – вопросом ответила Ланцея.