Глава 17
Мюара висела в самом зените, прогревая воздух. Чириканье, мяуканье и свист вивернидов переплетались с жужжанием пчел. С каждым порывом ветра нас обдавало пряным, медовым запахом кементарийской зелени.
Хотя сейчас нас окружала зелень отнюдь не кементарийская. Ростки томатов поднимались над землей, привязанные к прутьям опор, и поля вокруг окрасились в сочно-зеленый цвет молодых побегов. На малахитовом фоне кементарийского разнотравья колония выглядела, будто мазок ярко-зеленой краски, особенно с высоты диспетчерской вышки. Ее верхушка поднималась над ближайшими складами в трех километрах от нас.
Жужжание пчел становилось все громче – мы шли вдоль рядов к стоявшим на границе поля ульям. Крапивник внимательно смотрел себе под ноги, и лицо его делалось все недовольнее.
– Двадцатая за сегодня, – он нагнулся, поднимая из земли что-то крохотное. Отряхнул прицепившихся к обшлагу рукава жуков.
– Что им не нравится?
На испачканной ладони Крапивника лежала пчела. Самая обыкновенная, разве что с несколькими модифицированными участками ДНК, чтобы насекомому легче было приспособиться к смене планеты. Но без индикаторной присадки или секвенатора отличия от земных насекомых заметны не были.
Не считая того, что насекомое было мертво.
– Может, на них кто-то охотится? – предположил Элгарий.
– Я и без того знаю, кто, – ответил Крапивник. – К-стрекозы, виверниды не рискуют. Но, во-первых, урон от них вполне соответствовал тому, что причиняют улью осы с пауками. А во-вторых, они их съедают, а не оставляют на земле.
Чем ближе мы подходили к ульям, тем больше попадалось на земле пчелиных тушек. Впрочем, и живых пчел было достаточно – сперва нам пришлось отмахиваться, затем Элгарий чертыхнулся и схватился за щеку.
– Достаточно, – Крапивник внимательно рассматривал коллекцию пчелиных останков. – Осталось подождать наших пчеловодов.
– А вот и они, – указал я на двоих, появившихся на дальней стороне поля у грядки с базиликом.
К нам направлялись Аяксен из Пять-Агро и незнакомый мне колон из подчиненных Хоу. Лица обоих прикрывала защитная сетка, дымовушка в руках Аяксена испускала тонкую струйку дыма.
– Приветствую, – Аяксен оглядел нашу компанию, его взгляд задержался на пчелах в ладони Олега.
– Здравствуй, – Крапивник продемонстрировал ему пчелиные тела. – Из-за чего такая смертность?
– Давно началось? – уточнил Аяксен.
– Позавчера.
Второй колон наклонился, озабоченно рассматривая зависающих над цветами пчел.
– Ладно, пшенице это не так важно, – проговорил Крапивник. – Но вот для томатов, и особенно – для бахчевых с подсолнечниками, это первостепенный вопрос. Псевдопапилии их почти не опыляют.
Аяксен зашагал к улью, мы, лишенные защитной сетки, не рискнули за ним последовать. Он откинул сетку, раскуривая дымовушку, улей вместе с хозяином окутались сизыми клубами. Мы проворно отбежали подальше, чтобы избежать столкновения с разгневанными вторжением пчелами. Аяксен снял с улья крышку, наклонился, рассматривая его внутренности.
Его товарищ изучал погибшую пчелку через небольшую лупу. Я мимоходом глянул на него – высокий лоб с залысинами, обветренное лицо. В АС колон значился как Арказд, он же Денис Арказьев из биологической группы Исследовательской секции.
– Есть мысли, оперколон? – спросил у него Элгарий.
– Ни малейших, – рассеянно ответил Арказд. – Вы чем-нибудь обрабатывали поля? Интексицидами с гербицидами?
– Надобности не возникало, – помотал головой Крапивник. – Кементарийская агротехника в этом отношении – это что-то. Сорняков нет, вредителей мало – это, пожалуй, компенсирует нам пониженную освещенность.
– А тыквы? – возразил Элгарий. – Мы же проливали их от личинок.
– Я и забыл, – Крапивник слегка покраснел. – Но пчелы гибнут не только на бахчах, но и на остальных участках. И проливали «Эоком», он не должен действовать на пчел.
К нам подошел Аяксен, в своей маске похожий на инопланетное чудовище. В руках у него была рамка с сотами.
– Дно покрыто погибшими пчелами, – произнес он в ответ на наши вопросительные взгляды. – Расплода совсем мало. Сдается мне, у нас и впрямь проблемы.
– И что будем делать?
– Для начала посмотрим соты и пчел у Арказда в лаборатории. Новости выложу в облако сразу, как только появятся.
Я поднял голову, прикидывая время по высоте Илуватара – бледного голубоватого серпа, плывущего среди облаков вслед за Мюарой.
– Мне пора на свой участок. У меня на сегодня запланирован полив ростков.
– Давай, – Крапивник и Элгарий двинулись к небольшой бытовке на краю участка, я же зашагал к северо-кей-востоку, напрямик через поле.
Посадки пшеницы располагались в квосточной половине плантации, протянувшись от края поселка до небольшой возвышенности в центре полуострова. Кустящиеся ростки высоко поднимались над инопланетной почвой, покрывая ярко-зелеными линеечками все пространство, докуда хватало глаз. Я прошел через ряды тонких саженцев дубов и тополей с березами – мы надеялись, что деревья приживутся и дадут колонии не только защиту полей от ветра, но и источник строевой древесины. Лес вокруг поселка уже был сведен, и мы начали валить псевдокордаиты за Ульрикой.
На моем участке растягивали рукава несколько колонов из Один-Агро. Мне доводилось работать с этой группой, и я сразу узнал и веселого здоровяка Калберда, и жилистого, но на редкость ленивого Тулпара, и молчаливого Саню Рингвуда, не пользующегося, вопреки красноярскому обычаю, никакими никами. Быстро приветствовав всех, кроме Сани – с ним мы виделись утром – я включился в работу и помог подключить дождевальную установку к тянущейся от берега Ульрики трубе. Зафырчало, из форсунок ударили струйки воды, накрыв ростки туманом брызг. Лучи Мюары заиграли в каплях, над полем повисли дрожащие радуги.
Мы закончили полив, смотали шланги. Тяжелые кольца легли на плечо, я поморщился, нечаянно обтерев щекой грязный бок бухты. Чавкая ногами по влажной земле, мы направились к поселку, в котором нас ждала работа потяжелее.
За рекой гудел дрон и жужжали электропилы. Раз за разом вдоль натянутых канатов через Ульрику отправлялись связанные вместе по восемь штук бревна. Здесь, на той самой пилораме, где я работал в первые, самые горячие дни высадки, их распускали на доски.
Далеко за полями, на правом берегу Мэнханя, черпал глину и известняк экскаватор. Рядом с глиняной ямой была установлена печь для сушки кирпичей – обойтись бревнами в постройке складов и мастерских не удавалось. Планировалось, что ближе к концу сухого сезона мы начнем производить и собственную керамику, но сейчас вся добытая глина уходила на строительные нужды.
По зрелому размышлению Совет отменил переселение колонов в новые здания. Округлые крыши и цельнопластиковые корпуса времянок сами по себе неплохо держали бы ветровую нагрузку – единственным минусом была их легкость и отсутствие обогрева. Поэтому бараки просто подцеплялись мощным грузовым кольцевиком и перетаскивались на новое место – где под них уже был выкопан котлован поглубже, по уровню межэтажных перекрытий. Первые этажи превращались в полуподвальные помещения, в которых размещались кухня с санузлом и кладовой, оставшаяся на поверхности часть обшивалась досками и утеплялась гравием. Крышу крыли листами обшивки модулей (этого добра у нас было как грязи), солнечными батареями (а вот они, наоборот, были страшным дефицитом) и прорезали новые двери. На выходе получалось ветроустойчивое и теплое – зимние ночи в этих местах бывали холодными, иной год даже ниже нуля – жилище.
Правда, несколько тесноватое. Но и нам было не привыкать, и масколон Вэнь клятвенно пообещала, что с постройкой дополнительных зданий часть колонов переселят в них, а комнаты оставшихся объединят по две. Ланцея мрачно, как всегда, посулила новые стычки из-за передела жилых площадей. Замотавшись на стройке, я не особо внимательно к ней прислушался.
Нормальная строительная самоходка типа секундовского «Акко-М744» справилась бы с этой работой за десять минут. У нас уходило на возведение одного корпуса полдня напряженного труда.
Вот только секундовская машина весила, как половина нашего тракторного парка. И даже в разобранном виде заняла бы отдельный модуль. А еще десять понадобились бы, чтобы спустить на грунт цех по ее обслуживанию и ремонту.
Красная кирпичная пыль запорошила волосы и скрипела на зубах. Я передал очередную партию кирпичей в протянутые лапы тележки, та ловко уложила их себе на спину, слегка просев под увеличившимся грузом. Дрон понятливо пискнул и покатился в сторону возводимого здания.
Грузовая платформа трактора опустела. Я щелкнул по панели, давая тому команду на возвращение. Машина загудела, предупреждая о начале движения, неуклюже развернулась и поползла обратно в сторону карьеров. Я проводил трактор взглядом и вслед за тележкой двинулся к стройке.
Стены будущего элеватора постепенно росли. Крапивник и Геккон мешали раствор в большом чане, еще половина группы сообща с Два-Строй клали кладку. Фундамент здания мы залили на прошлой неделе.
Работа спорилась. Прочные стены в четыре кирпича с железобетонными перемычками, согласно расчетам, должны были выдержать любой ураган, которым порадует нас Срединный океан. Оконные проемы предусматривали размещение прочных металлических ставен.
Работа оживилась. Масколон Два-Строй внимательно оглядел работу своих подчиненных, сплюнул на землю и с применением специфических выражений родного дойчфра и чужого японского поинтересовался, где вентиляционная отдушина, которая, согласно чертежу, должна была находиться посередине только что возведенной стенки.
Мы с интересом выслушали тираду, стараясь запомнить особо красочные комбинации шипящих согласных. Когда секундант закончил свой монолог и со скрежетом зубовным распорядился «сделать вид, что так и было задумано», Элгарий и Мигель незаметно нарисовались у него за спиной.
– Кхм, – австралиец кашлянул.
Масколон обернулся.
– Какого черта вам нужно? – на самом деле, конечно, фраза звучала несколько грубее.
– Я прошу прощения за вмешательство, масколон, – произнес Элгарий, – но мы бы все-таки настаивали на размещении вентиляции согласно типовой схеме. Или вы с галлоязычных территорий?
– С чего вдруг? – лицо секунданта выражало непонимание.
– Говорят, древние французы употребляли в пищу сыр с плесенью, – пояснил Элгарий. – Вот я и подумал – может, вы и хлеб надеетесь печь из заплесневевшего зерна?
Мы заржали. Кто-то из подчиненных масколона тихо хихикнул.
– Колон, вам больше нечем заняться, кроме как стоять у меня над душой? – буркнул стройсекционщик.
– Как вам будет угодно, масколон, – Элгарий склонил голову. – Если вы считаете, что этот вопрос достаточно важен, чтобы передать его в компетенцию госпожи Вэнь – на ваше усмотрение.
Масколон снова сплюнул.
– Ломайте стенку, schwachsinnen! – велел он рабочим.
Работа опять сделалась унылой. Сиречь, проходившей в нормальном ритме. И такой и оставалась до самого вечера – когда элеватор из фундамента с подвалами превратился в начавшую обретать контуры постройку. Кей-восточнее рядом с диспетчерской поднималась стройка века – три ветряка, которые должны были покончить с вечерним сумраком.
Дружной толпой Шесть-Агро направилась в наш скромный трапезный зал. Последние недели ужин не нарушался никакими чрезвычайными проишествиями и катастрофами. Колония сообща трудилась над возведением новых зданий и заботилась о посадках, модули садились безаварийно, в космосе тоже все было благополучно – системы «Семени» и спутники работали без особых сбоев. Ну, не считая нашей не такой уж маленькой проблемы с пчелами и стрекозами.
Неясной оставалась лишь ситуация с исчезнувшими без следа скрипти. Разумеется, Совет не докладывал нам о том, как продвигается розыск, ограничиваясь скупыми коммюнике, но слухи распостранялись. Украденная скрипти машина вернулась на аэродром, который теперь круглосуточно охранялся парой безов. Кольцевик был найден спутниками в южных предгорьях, у истоков Мэнханя, с отключенными мозгами и стертым маршрутом полета. Безы прочесали район, но безрезультатно – одному Сочинителю было известно, где скрипти покинули кольцевик, прежде чем на автопилоте направить его подальше от места своей настоящей высадки.
Так или иначе, Совет снял наложенный по запальчивости запрет на оставление периметра, лишь запретив делать это без айдима. Среди нас, впрочем, и не было желающих бродить по просторам Кементари без средства связи. Рабочим на дальних полях также разрешили брать с собой ружья.
В столовке стоял аппетитный запах, рассаживались по столам колонисты. Ланцея запоздала к ужину, и я взял порцию на двоих, зарезервировав ей место за столом Шесть-Агро, у правой стены под большим настенным календарем.
Календарь был нововведением. После недолгих дебатов Совет отказался от земного летосчисления по корабельному времени, и колония перешла на разработанное с учетом орбитального вращения Кементари летосчисление. Так что на дворе у нас теперь стояло не двадцать третье декабря три тысячи двести пятьдесят шестого года от Рождества Христова, а сороковое число первого эру первого года Высадки. Иные из колонистов поворчали по поводу внезапно отмененного Нового года, но большинство этого даже не заметило. Да и странно было бы устраивать еще один праздник ввиду широкого фронта работ.
Основным предметом спора было не новогоднее празднество, а желание астрономов привязать годовое деление к орбитальным циклам Кементари. В качестве аргумента они приводили возможность отсчета времени по прибывающему и убывающему диску гигантской планеты. Артигас возражал, что орбитальное вращение нашей планеты никак не совпадает ровно с движением Илуватара со спутниками вокруг Мюары, и намекал, что привязка календаря к посевной и сбору урожая куда важнее, чем к небесным телам.
В итоге остановились на промежуточном варианте. Кементарийский год был разбит на пять эру продолжительностью в девяносто семь суток и дополнительный месяц длиной в пятьдесят шесть суток. Каждое эру делилось на двенадцать недель-восьмидневок, с семью рабочими и одним (теоретически, в далеком светлом будущем) выходным днем, месяц делился на восемь недель соответственно, и еще один день добавлялся к месяцу каждый нечетный год, компенсируя недостающие полдня, что набегали ежегодно. Сутки без затей делились на двадцать восемь часов и тридцатичетырехминутный недочас-компенсатор.
И все же поздней ночью было странно видеть на часах «27:29, 34.01.0001». Хотя с нашим напряженным графиком к моменту компенсатора большая часть колонов видела десятый сон.
По моему плечу скользнул рукав рубашки. Я подвинулся, давая Ланцее перебраться через скамью.
– Приятного аппетита, – она придвинула к себе тарелку. Сидящий слева от нее Геккон промычал с набитым ртом нечто вроде «И фебе фож».
– Твоя порция успела остыть, – произнес я.
– Не страшно, – Ланцея отмахнулась.
– Много работы? – спросил я сочувственно, доедая кашу из переваренного зерна-сублимата.
– Не очень. Сегодня закончили перебивать сетку на новую систему дат. После работы я заглянула к отцу Рамону, поговорить насчет рождественских праздников.
– Поосторожней с этим, – протянула Рыжая.
– Ты о чем? – Ланцея вскинула голову.
– Знаешь, после этой истории со скрипти… Не уверена, что Тро одобрит затею с Рождеством. Слышала, наверное, про преступников-фанатиков и запрет собраний?
– Слышала, – отрезала Ланцея. – А еще слышала про разницу между сектопсихами и нормальными христианами. Между прочим, отец Рамон именно сегодня говорил на эту тему с патроном.
– Девушки, не ссорьтесь, – благодушно произнес Крапивник. – И что же сказал Тро?
– Что делать этот день праздничным он не намерен, но и собраться после работы мы имеем полное право, если обязуемся не провоцировать ссоры с другими конфессиями.
Геккон фыркнул. Среди колонистов большая часть к религии относилась безразлично, меньшая, в основном католики – принадлежала, в полном соответствии с названием, к новоримской католической церкви, сколько-то человек насчитывали буддисты-ратхаяниты и приверженцы прочих религий типа православия, энигматризма или монархианства. Подробностей я не знал, хотя был в курсе, что христианская часть колонистов собственными силами возвела за бараками скромную часовню. Поскольку католики оказались единственными, в чьих рядах нашелся рукоположенный священник (с Рамоном, в миру – бывшим животноводом из РосариАгро, я пару раз пересекался по работе), службы в церквушке велись по новоримскому обряду. Впрочем, по словам Ланцеи, и Рамон старался не зацикливаться на догматических нюансах, и паства прочих конфессий согласна была довольствоваться ближайшим в радиусе пятидесяти световых лет священнослужителем.
– Ладно, с наступающим вас праздником, – я подлил себе безвкусного витаминного коктейля. Обернулся к Геккону.
– От Арказда ничего не слышно про нашу беду?
– В отцовской лаборатории мудрят со стрекозиными личинками, – сообщил первым вызнававший от родителей такого рода новости Геккон. – Они обнаружили вид вивернидов, который ими питается, и хотят привлечь его на наши поля. Это чтобы не расходовать на них инсектицид. Если гибель пчел, несмотря на, связана с «Эоком», должно помочь.
– А причину не обнаружили? – вмешался Олег.
Геккон помотал головой.
– Изучают погибших пчел и ульи. Допускают какую-то эндемичную инфекцию или яд.
– Эндемичную кементарийскую? – Ленка поежилась.
– Мы не пчелы, – не слишком уверенно произнесла Дофия. Никого за столом такая мысль не радовала. Хотя у пчел было больше шансов заразиться от кементарийских насекомых, чем у нас – от терамний, сама возможность передачи болезней между существами с разных планет пугала.
– Эй, что притихли? – оглядел нас Геккон. – Я не сказал, что это кементарийская зараза, я только сказал, что Исследовательская группа предположила такую возможность. А колон Яндрей вообще над этим посмеялся.
На другом конце стола Лазарев посмотрел на Геккона, отвлекаясь от беседы с Нидлером и Корнером.
– Держи нас в курсе дела, – попросил он. – Я хотел бы, чтобы Арказд поставил нас в известность, как только будут результаты.
– Вы можете послать ему беседу и спросить, масколон, – предложил Геккон.
– Я не буду отвлекать его от работы, – помотал головой Лазарев. – Просто хочу знать как можно раньше.
В день, когда Шесть-Агро перебиралась в новое жилище, рассвет не наступил.
Небо чуть-чуть посветлело, но лишь настолько, чтобы скрылись звезды, кроме самых ярких. Над восточными холмами в небо на месте Мюары поднялось тусклое багровое кольцо. Верхняя часть кольца поначалу светилась чуть ярче нижней, затем свечение угасло. Виверниды, однако, исчезновения светила не заметили – из ближайших кустов донеслись бодрые возгласы мелких летунов. Зажглись фонари.
– И как прикажете перетаскивать грузы в такой темнотище? – поинтересовался ворчливый спросонья Геккон. – Надолго это светопреставление?
– До половины седьмого вечера, – сообщил Фумихито, больше всех из нас интересовавшийся астрономией системы. – А выйдет солнце из-за диска полностью только перед закатом.
– Хорошо, что мы сегодня не работаем в поле, – сказал Лазарев. – За периметром нынче и впрямь глаз выколи.
Наш спартанский быт имел свои преимущества – нам и собираться не пришлось особо. Скромные пожитки поместились на три тележки. Дроны покатились сквозь темноту за нашей группой, поднеся манипуляторы к груди, будто диковинные кентавры-богомолы.
Особой разницы между старым и новым жилищами не чувствовалось. Разве что окна были настоящими оконными проемами, а не прозрачными участками, и глубоко в землю уходили вкопанные бревна, укреплявшие стены. Новый барак располагался над косогором, и, если бы не темнота снаружи, мы могли бы видеть из нашего окна берег неторопливо несущей в Мэнхань свои воды Ульрики. Реку наполовину укрывал плауновый ковер, над которым распростерли ветви рамисаги и склонились иглоивы.
Сообща с Ланцеей мы расставили по углам нового жилища свою немудреную мебель. Не сговариваясь, вышли на улицу полюбоваться неторопливо плывущим по небу тонким красноватым обручем. Отсветы короны еле пробивались сквозь разреженную атмосферу верхних слоев Илуватара.
Темнота ковром укрыла правый лесной берег Ульрики и левый степной берег Мэнханя. Новый дом стоял ближе к полям, и с его высоты открывался вид на всю колонию и на поля. Открывался бы – если бы не затмение. А сейчас мы видели только россыпь тусклых огоньков, покрывшую полуостров. Словно космический корабль, плыл по серому сумраку светлячок диспетчерской вышки.
Далеко в поле горел костер, неторопливо двигалась яркая точка фар трактора – большая часть работ на сегодня была свернута, но третья группа выбралась за ограду, чтобы забрать оставшиеся после полива трубы и шланги. Глаза постепенно привыкли к сумеркам. Стали видны очертания крыш и темные силуэты деревьев над рекой и за полями. Издалека долетел звонкий голос стелларинха – должно быть, животное пользовалось неожиданной темнотой, чтобы запустить лицевые щупальца в прогнивший пень, не опасаясь хищников.
Посвежело, даже ощутимо похолодало. Жужжания стрекоз слышно не было, постепенно примолкли и проснувшиеся было виверниды. Ветер шелестел стеблями тапетума. Колония постепенно просыпалась, и до нашего взгорья доносилось гудение механизмов и многоголосый отзвук разговоров.
Запищал айдим на поясе стоявшего рядом Лазарева. Тот поднес устройство к губам.
– Арказд, Лазарев на связи, – и, после короткой паузы, – Да. Одну секунду, я переброшу беседу на всю группу.
Я торопливо включил громкую связь на своем айдиме.
– …нашли причину. Это острое грейянотоксиновое отравление, причиной которого стало воздействие аттрактанта, выделяемого Octorosulus brevicaulis в это время года. Реакцию не удалось выявить сразу из-за замедленного влияния этого вещества. Первичные рекомендации – немедленно удалить с полей и с прилегающей территории все ростки восьмирозеточника.
– Это займет много времени, – медленно проговорил знакомый голос Артигаса, директора сельскохозяйственной программы. – Вы можете блокировать его воздействие? Спрясти нужную агентику или дать нам антидот?
– Мы работаем над этим, – напряженно произнес его собеседник. – К сожалению, соединение уже накопилось в организмах насекомых. Нейтрализовать его – дело долгое. Могут помочь препараты общего действия, но мы не располагаем достаточными их запасами в пригодной для введения пчелам форме. Боюсь, эффективного решения проблемы мы в ближайшее время не предложим.
– Это плохо, – ответил Артур. – У многих культур сейчас как раз период активного цветения. Если мы не предпримем экстренных мер, то рискуем потерять значительную часть урожая.
– Понимаю, – проговорил Арказд. – Есть один вариант… но, боюсь, он вам не понравится.
– Говорите.
– Вы же знакомы с методикой ручного опыления?
Кто-то на канале связи закашлялся, сдерживая смех. Лазареву, судя по выражению лица, смешно не было.
– Это потребует очень большого количества рабочих рук, – наконец проговорил Артигас. – При нашем недостатке персонала придется работать по две, если не по три смены подряд.
– Мы можем ускорить развертывание? – откликнулся новый голос. Кажется, я узнал Яндрея Константиновича.
– За счет чего? – скептически произнес Артур. – Я не Горацио, но и мне очевидно – чтобы принимать модули быстрее, нам опять-таки нужно больше рук. Да и НЗ поджимает.
– А что с ним стряслось? – полюбопытствовал Яндрей. – Мы же должны были сэкономить запас продовольствия за счет ускоренной разведки.
– «Семя» последние месяцы живет в большей степени за счет наших запасов, чем СЖО, – откликнулся Артигас. – А на нем до недавнего времени базировались вы, и до сих пор остается экипаж и выводная смена медиков. Это съело определенную часть резерва. Так или иначе, это решать патрону. Я пока посмотрю, что мы можем сделать с имеющимися группами, если интенсифицируем расписание. Колоны, внимание – ждать от меня рассылку с новыми графиками. Придется ударно поработать, если мы не хотим сесть на чересчур жесткую диету.
Беседа свернулась. Взгляд владиросца скользнул по нашим вытянувшимся лицам.
– Все слышали масколонов, – произнес он. – Значит, берем кисточки в зубы и готовимся работать по шестнадцать часов в сутки.
Кто-то – кажется, это был Мигель – нервно засмеялся.
– Я как чувствовал, – произнес он. – У меня было предчувствие, что начальство придумает, чем занять дополнительные четыре с половиной часа в местных сутках.
– А ты ждал, что на Кементари молочные реки будут течь в кисельных берегах? – спросил Лазарев. – Будем надеяться, генетики сообразят, что делать с пчелами.
– Ж-ж-ж, – пропел Геккон. – Ж-ж-ж. Ж-ж-ж.
– Блок и космос, – Крапивник выпрямился, держась за спину. – Умолкни.
Я кашлянул.
– Пчелы могут с помощью танца сообщать своим сестрам по улью направление на цветок и расстояние до него. Геккон, танцуй.
– Ты точно хочешь это увидеть, сестра-по-улью? – ернически спросил Геккон. – Танец в моем исполнении тебе не понравится. Но если ты настаиваешь…
Я нагнулся к очередному желтому цветку и тщательно перенес пыльцу с пыльника на рыльце.
– Между прочим, – Геккон умудрялся болтать, даже зарывшись лицом в пахучий помидорный куст, привязанный к прутику тонкой ниткой. – Опыление для цветов является актом размножения. Ну, вы понимаете, в качестве кого нас сейчас используют, да?
Я ответил Геккону на редкость пошлым каламбуром на грани фола. И подумав, добавил:
– Не находите, что после такого мы просто обязаны жениться на этих помидорах?
– Это точно. Недаром мы трахаемся с ними с самого начала сезона, – мрачно поддержал шутку Крапивник.
– Вы, парочка томатофилов, можете делать со своими помидорами все, что угодно. Ну а я, как приверженец традиционных отношений, предпочту их съесть без затей, – отозвался Геккон.
– Кстати говоря. Помнишь свои слова, когда мы только познакомились? – спросил я Оливера. Углядел розетку восьмирозеточника с торчащим из нее пучком спорангиев и безжалостно вырвал с корнем, отправив в привешенный к поясу герметичный мешок.
– Э? – австралиец поднял бровь. – Ты меня пугаешь.
– Ты сказал, что пошел в колонисты, потому что не хотел всю жизнь заниматься выращиванием томатов.
– Действительно? – Геккон обвел взглядом ряды помидоров от бытовки до опушки. – Интересно знать, кто из богов услышал мои неосторожные слова в тот момент?
Мы продолжали возню с цветками и кисточками. Спина ныла немилосердно от долгих часов в положении скрючившись. Справа и слева торчали из ботвы головы и спины прочих колонистов – на опыление посадок был брошен весь спущенный на грунт состав фермеров, и на поля вышли две тысячи из тех трех с половиной, что расконсервировало «Семя». Жужжали редкие пчелы. Краем глаза я увидел мелькающие над цветком прозрачные крылья псевдопапилии. Подала голос тщетная надежда – неужели кементарийские насекомые так быстро научились опылять земные цветы?
Любопытное насекомое, однако, не спешило опускаться на цветок. Формой крыльев оно и впрямь походило на бабочку, но если присмотреться вблизи – становились видны отличия. Хоботок псевдопапилии больше походил на мушиный – кементарийские растения не обзавелись не то что нектарниками, а и самими цветами. Полупрозрачные крылья были испещрены тонкими прожилками, а не покрыты цветными чешуйками.
Так или иначе, а псевдопапилия не собиралась облегчать мою работу. Взмахнув крыльями, насекомое поднялось в воздух и исчезло вдалеке. Я вновь вернулся к кропотливой работе – бережно взяться за побег, напрягая зрение, провести кисточкой по тычинкам, а затем по пестику. Цветов было много (и в теории это должно было радовать), кустов было много (замечательно), поле было очень длинным. Оставалось радоваться, что в сухой сезон дожди на Южном материке были редкими гостями – холодное течение из-за квосточного мыса преграждало облакам дорогу от экватора.
Илуватар был почти неразличим – ночная часть терялась в дневном небе. Освещенная изогнулась среди ажурных облаков тонким серпиком, обращенным теперь в другую сторону. Точкой мимо него скользил «скайер». Необычное в последнее время зрелище – с нашим дефицитом энергии мы не могли позволить себе частые зарядки кольцевиков.
– Кто это летит? – спросил я работающего в соседнем ряду Геккона. Можно было глянуть расписание полетов в облаке диспетчерской, но не хотелось отвлекаться от работы. Геккон же мог молоть языком без остановки – и это не мешало его рукам и глазам выполнять сколь угодно аккуратную задачу.
– Где? – Оливер скосился на кольцевик. – А, это? Твои приятели из Разведсекции. Кабрал отправляется на побережье, выяснить, годится ли устье Мэнханя для солезаготовок. Однажды нам понадобятся консерванты.
– А, – я понимающе кивнул. – Ривлер говорил о чем-то таком.
Мы закончили обрабатывать участок, лишь когда Илуватар зашел за горизонт, а Мюара зацепилась краешком за верхушки кордаитов. Оно и к лучшему – уцелевшие пчелы, чьи ульи Аяксен с утра опрыскал каким-то зельем, хмурясь и предупреждая нас, что на его эффективность рассчитывать особо не приходится, уже улеглись спать.
По пути пришлось сделать большой крюк. Собранные восьмирозеточники сжигали подальше от ульев, между опушкой леса и пшеничными полями. Мы опустошили наши мешки в общую кучу, неразговорчивый колон из Один-Агро плеснул сверху маслом и чиркнул зажигалкой. Огонь весело заплясал вокруг, зеленые стебли зачадили. Мы плюхнулись рядом, вытянув усталые ноги и тщательно следя, чтобы не оказаться с подветренной стороны от костра.
– Возрадуйтесь, – Геккон извлек из кармана горсточку крохотных картофелин.
– Грабишь поля клиентелы, расхититель? – спросил Крапивник.
– Произвожу органолептический анализ продукции, – Геккон передвинулся к краю костра, где подложенные под траву дрова уже прогорели, и уложил картошку на угли. – Ну и спасаю вас от участи снова ужинать сухпайком.
– Говори за себя, – проворчал Олег. – Нас с Димером дома ждет разогретый ужин.
– Ты отказываешься от горячей картошки, тактично пытаешься пригласить нас с Франкой на сегодняшний ужин, или и то, и другое вместе? – поинтересовался Геккон. – Между прочим, она вынуждена присматривать за детишками, пока обе смены не разойдутся по домам, и приходит позже меня.
– Не дождешься. Впрочем, заглянуть поужинать можете, – Крапивник поймал переброшенную Гекконом картофелину.
Последовало несколько минут в молчании – мы ждали, а затем очищали горячие клубни, пытаясь одновременно удержать их в руках. Затем тишину нарушило дружное чавканье.
– М-н-э-ммм-а-у, – протянул Геккон. – Вроде бы и вкус, как на Земле, но чего-то не хватает. Завтра надо будет попробовать топинамбур.
– Я сейчас готов сожрать подметку сапога и попросить добавки, – откликнулся я.
Костер прогорал, оставляя исходящие паром угли, Мюара почти села. Зажужжали ночные жуки, в кустах игларикса ярко вспыхнули глаза летучей кошки. Мы затушили пламя и направились к ярко светящимся в ночи огням колонии – к мягкой постели и горячему ужину.
