6
Открыть ворота оказалось делом непосильным: створки намертво примерзли, приржавели друг к другу. А потому Эрнест повел Игната окольным путем — через пролом в заборе.
Это напомнило Игнату, как он вместе со Званкой лазал за яблоками к дядьке Касьяну. Вернее, сам Игнат стоял на страже и при появлении опасности должен был заухать совой. А Званка в это время набирала в холщовый мешок спелые и красные, с два кулака величиной, плоды. Половину добычи Званкина мать пускала на пироги и варенье, а из другой отец варил крепкий сидр. Даже если Званкины родители и знали, что яблоки добываются незаконным путем, то до поры, до времени молчали — жила семья Добушей небогато, и, по-видимому, ничего зазорного в краже такой мелочи, как яблоки, не видела.
Но Званкино счастье длилось недолго.
В тот вечер Игнат то ли замешкался, то ли действительно не увидел приближения дядьки Касьяна. Только очнулся, когда на его ухе сомкнулись крепкие заскорузлые пальцы и прокуренный голос грозно произнес:
— А вот я тебе щас таких лещей всыплю, щусенок!
От боли Игнат взвыл, и попытался вывернуться из захвата, но Касьян держал его крепко. Зато Званка, заслышав Игнатов вой, кошкой спрыгнула с дерева и дунула вниз по улице, по пути теряя награбленную добычу.
— Вот стерва! — сплюнул Касьян и погрозил вдогонку кулаком. — Ничего, разберусь с тобой еще!
А Игната поволок к бабке Стеше и швырнул в избу, будто куль с картошкой. От боли и обиды на глаза мальчика навернулись слезы, но хныкать он не стал, только закусил губу. По ее суровому виду заметно было: наказание не заставит себя долго ждать, и ремень бабки еще не раз пройдется по его спине.
— Вот какого помощничка я себе воспитала! — причитала бабка Стеша. — Были бы живы родители — со стыда сгорели! Где же видано, чтоб мой внук по чужим садам как по собственной хате разгуливал? Да с кого ты пример берешь? С оборванки этой?
Игнат насуплено молчал, грыз ноготь.
— У Добушей бандитка растет, а ты ей в рот заглядываешь, будто завороженный! — продолжала бабка и всплескивала руками. — Своего-то ума нету! Только ничему хорошему она тебя, дурака, не научит. С пути собьет да на смех подымет. Да и саму, паршивку этакую, еще Господь накажет. Вот уж судьба свела с соседушками…
Она еще много чего говорила, злилась и плакала, хлестала Игната ремнем — но не больно, скорее, для острастки. А он все также молчал и думал, что теперь Званка останется без варенья на зиму и дома ее наверняка накажут тоже. И было обидно до слез, что родная бабка клеймит его дураком.
Теперь засела в нем обида на Эрнеста, но и в этот раз Игнат промолчал. Только почувствовал, как провели по его горячей щеке стылой ладонью и тихий голос шепнул: «Ничего, Игнаша… за обиду они ответят…»
— Ты от меня далеко не уходи, — между тем велел Эрнест. — Даже по большой нужде. Я могу и отвернуться, не барин. А вот жизнью рисковать не хотелось бы.
Игнат угрюмо кивнул, но вопреки всем запугиваниям Эрнеста, за Паучьими воротами ничего не изменилось. Все так же текла густая туманная река, все той же настороженной тишиной встречал их лес. Но чем дальше путники углублялись в чащу, тем ниже и кряжистее становились деревья. Солнце совершено заволокло туманной дымкой, блестящая чешуя изгороди осталась позади, и мир стал однородно матовым и белым, как шар из дутого стекла.
— Делаем последний привал, — сказал Эрнест, останавливаясь снова и с видимым облегчением опуская на землю тяжелый рюкзак и чехол с палаткой.
— Так не ночь еще, — возразил Игнат.
— Делай, что говорю! — прикрикнул на него Эрнест. И, заметив, как набычился парень, добавил, уже смягчаясь:
— Не обижайся. Я ведь тут не впервой хожу. Еще пару миль — и болота начнутся. А на болотах ночевать нам вовсе не с руки.
Игнат спорить не стал и принялся устанавливать палатку, что было для него уже привычным делом.
— Надеюсь, ни волки, ни медведи нам сегодня сон не испортят, — буркнул он.
Эрнест усмехнулся и ответил:
— Волки сюда не суются, стороной обходят. Места гиблые.
— Ладно, не пугай, — отмахнулся Игнат. — Будто раньше по другим ходили.
Тьма подкралась незаметно, на цыпочках, обернула лес темной шалью, погасила последние проблески дня. Игнат запалил костер, и оранжевые язычки выхватили из сумрака изломанные силуэты елей, которые, словно сказочные горбуны, обступили лагерь путников и замерли в ожидании, прислушались к разговору.
— Если места гиблые, то почему теперь не охраняются? — спросил Игнат.
Эрнест пожал плечами.
— А чем тут поживиться? Только утварь для коллекционеров и можно найти. Самое ценное враги сожгли при отступлении, а чистильщики что могли спасти — то вывезли и грифом «секретно» припечатали. До остального никому дела нет. Вот ворота и стоят без надобности, ориентиром служат да напоминают, что опасно сюда неподготовленным людям соваться. Зверья здесь нет, ягода не родится.
«Совсем как в Солони», — подумал Игнат.
Он первым вызвался нести дозор, и, отправив Эрнеста спать, придвинулся к огню, плотнее завернулся в теплый овчинный тулуп. Ружье Игнат поставил между колен и смотрел, как играет, потрескивает пламя, время от времени выплевывая в небо горячие искры. Огонь успокаивал, отвлекал от тяжелых мыслей, что продолжали разъедать душу Игната. И на каждый шорох еловых лап он вздрагивал, словно не ветер ерошил мех на вороте тулупа, а мертвячка гладила бесплотной рукой.
Вот сейчас обнимет она сзади. Вот шепнет в уши: «Игнашша…»
Парень очнулся от дремоты, выпрямился и огляделся.
Туман стлался теперь у самой земли, грязным бинтом стягивал изломанные кости деревьев. Где-то раздавались сырые чавкающие звуки, словно кто-то, причмокивая, пил из крынки топленое молоко. Потом послышался тяжкий и глубокий вздох.
Игнат подскочил, спросил негромко:
— Кто здесь?
Голос прозвучал глухо и сорвано, пальцы судорожно вцепились в приклад.
Тишина.
Ветер улегся. Деревья гнули к земле уродливые макушки, будто кланялись Игнату в пояс: не гневайся, пан, пугать тебя не собираемся. За ближайшей елью почудилось движенье.
Облизав губы, Игнат вытолкнул из горла сакральное имя:
— Званка?
И замолчал, ожидая ответа, всмотрелся напряженными глазами в клубящийся, будто подсвеченный изнутри, туман.
Но это была не она.
От ближайшей ели отделилась фигура: шаль соскользнула с головы, плетью упала за спину темная коса.
— Марьяна?
Кинуло в жар. Из-под шапки на лоб выкатились крупные градины пота.
— Холодно-то как, — жалобно прошептала Марьяна и зябко охватила себя за плечи.
Это не могло быть реальностью. Разве не уехала она на родину, провожая предавшего ее Игната взглядом растерянным и скорбящим? Сколько с той поры времени утекло, сколько дорог исхожено. Ждали впереди гнездо вещей птицы и потаенный родник с мертвой и живой водой, в который всей душой верил Игнат, а не верила одна только Марьяна.
Но теперь она была здесь — озябшая на морозе, растерянная, живая…
— Не могла я уехать, Игнаша, — тихо сказала девушка и заплакала. — Ведь люблю я тебя! Полюбила сразу, как только увидела. А ты — оставил. И ради чего? Ради костей, давно истлевших? Ради дурацкой фантазии?
Сердце заныло, сжалось от нахлынувшей вины. Ружье выпало из ослабевших пальцев, глухо ударилось о землю.
— Прости, — выдохнул Игнат и шагнул навстречу.
Марьяна отступила.
— А если не любишь, — сглотнула она злые слезы, — зачем обещал мне? Зачем обесчестил? Опозорил перед добрыми людьми. На смех поднял.
Она вытерла ладонью лицо, и отступила еще дальше, в туман. Игнат потянулся следом. Волны вины окатывали его с головы до ног. В ушах шумела, пульсировала кровь.
— А если любишь — то докажи! — продолжала Марьяна. — Докажи прямо сейчас! Обними меня, Игнат!
Она остановилась — дрожащая осинка на промозглом ветру.
Игнат подошел решительно, взял за руку и удивился, обжегшись о ледяное прикосновении.
— Да ты совсем замерзла! — сказал он.
Поднес ко рту ее маленькую и узкую ладонь, подышал на пальцы. Марьяна прижалась к нему продрогшим телом. Глаза — круглые, серые, подернутые весенним подтаявшим ледком, — смотрели строго и требовательно.
— Любишь? — просящее выдохнула она.
— Люблю, — в ответ шепнул Игнат.
И потянулся, чтобы поцеловать. В последний момент ноздри защекотал болотный гнилостный запах, но Марьяна уже крепко обвила Игната руками, прижимаясь все теснее, словно хотела раствориться в нем без остатка. Пила поцелуй долго, сладко, и воздуха уже не хватало.
Игнат попытался отстраниться. От нехватки кислорода больно кололо в легких.
Пальцы уперлись в мягкую Марьянову грудь, и, не встречая сопротивления, погрузились в плоть, будто в тесто. Волна панического страха захлестнула с головой. Продолжая давить ладонями в эту кисельную податливую жижу, Игнат сделал над собой усилие и рванулся, как раненый зверь из силка. Раз, другой…
Чавкнула, облизнувшись, текучая мгла. Игнат жадно глотнул воздуха, но вместо морозной свежести ощутил заполнивший ноздри и легкие гнилостный смрад болота. Он закашлялся, открыл слезящиеся глаза.
И не узнал своей Марьяны.
Ее голова вспучилась волдырями, расплылась, теряя последние очертания милого лица. Тело раздулось, как пузырь, наполненный газами и гнилью. Из-за ее спины выхлестнула черная коса — струя спрессованной грязи, — закрутилась вокруг Игната, сдавила грудь. Он попробовал рвануться снова, но лишь глубже провалился в трясину. Тогда существо, что было некогда Марьяной, улыбнулось, отчего пузырь лица раскололся надвое.
— Игнашш… — имя вышло из трещины рта вместе с вонью прелого болота.
И голова существа лопнула.
Игната обдало сгустками разлетевшейся жижи. Он зажмурился, попытался закричать, но рот плотно забило тиной — словно на лицо опустили сырую и плотную грязевую подушку. Игнат снова начал задыхаться. Боль в легких стала столь невыносима, что казалось, они сейчас лопнут, как перекаченные гелием шары.
И тотчас где-то совсем рядом громыхнул выстрел.
Уши Игната заложило, и будто сквозь вату, он слышал шипение и свист, который мог бы исходить из проколотого колеса. Грязевая подушка скользнула с лица, позволяя Игнату дышать снова. Он сделал несколько судорожных глотков, закашлялся, подавившись болотной тиной. Выстрел повторился.
Игнату показалось, что его толкнули в грудь. Он качнулся, но не упал — колени все еще плотно держало кольцо болота.
— Эй, парень! — послышался знакомый голос. — Ты в порядке?
Игнат отплевался от грязи, свободной рукой оттер лицо.
В беспросветной мгле он едва разглядел склонившуюся фигуру Эрнеста, но близко тот отчего-то не подходил и, держа в одной руке ружье, другой хватался за сухую корягу.
— Что это было? — прошептал Игнат, словно только что от сна очнулся
Он хотел шагнуть навстречу Эрнесту, но сытно чавкнула под ногами трясина, и ноги провалились теперь по бедра. Рядом вскипали и лопались жирные пузыри, вонь стала еще более едкой, удушливой.
— Стой, где стоишь! — предупредил Эрнест.
Его силуэт качнулся — медленно, будто прощупывая почву. Рука перехватила склоненную над низиной еловую ветку.
— Говорил же тебе, не уходи далеко! — снова донесся сердитый голос Эрнеста. — Сожрали бы тебя за милую душу!
— Кто? — рассеянно спросил Игнат.
В ушах все еще стоял булькающий звук и тихий свистящий шепот.
— Болотницы, конечно!
Эрнест присел на корточки. Должно быть, вглядывался в туман и шевелящуюся жижу, в которой намертво застрял Игнат.
— Хорошо, что я ружье перезарядил, — продолжил Эрнест. — Соль их, как слизней, разъедает. Как же она тебя заманила-то? Кем перекинулась?
Топь под ногами чавкнула снова, и, холодея, Игнат почувствовал, как жижа поднялась до самого его пояса.
— Эрнест! — в страхе выкрикнул он и подался вперед, потянулся руками к спасительному берегу.
Под рукой надулся и лопнул пузырь, окатил Игната зеленой тухлой водицей. Он вздохнул, закашлялся и с ужасом почувствовал, как провалился в трясину еще на ладонь.
— Помоги!
Бывший сельский учитель не спешил. Вздохнул, оперся ружьем о кочку.
— Знаешь, парень, — заговорил он спокойно, — а я ведь в этом сезоне на промысел идти не собирался. Думал, наконец, огородом заняться. Лето бы пережили, а к зиме бы разнорабочим устроился. Сенька давно меня просит с этим делом завязать… С пьянством то есть. А как завяжу — так и работу хорошую найду. Верно ведь?
Игнат закрылся рукой от нового лопнувшего почти у самого лица пузыря. На вязкой каше осели и принялись растворяться белые соленые крупинки.
— Если бы не ты, парень, — продолжил Эрнест, — сидел бы я сейчас дома, и сын под моим присмотром был, а не у этой змеи Вилены.
Он покачал головой и трубно высморкался.
— Тут того и гляди, заболеешь. Или на зуб волкам попадешь, или болотникам. Предупреждал ведь, что места гиблые. Вот теперь ты на своей шкуре испытал.
Игнат старался сохранять спокойствие, насколько это было возможно в его положении. От гнилостной вони кружилась голова, и он дышал через рот, одновременно напрягая мышцы ног, пытаясь найти под собой опору. Но опоры не было.
— Эрнест, — как можно спокойнее заговорил он. — Прости, что втянул тебя в это против воли. Прости, что не слушался, за это теперь расплачиваюсь. Только обещаю, что если вытащишь меня, все, что найдешь — твоим будет.
— Так уж и все? — хмыкнул Эрнест. — А что же себе оставишь?
Игнат заколебался. Но трясина вновь облизнула его ноги, обняла рыхлыми руками, потянула вниз.
— Мне ничего не надо, — поспешно сказал Игнат. — Только мертвую воду добыть. За этим иду.
— Вот оно что, — протянул Эрнест.
И в голосе его снова послышалась насмешка.
Игнат заволновался. Болото засасывало все глубже, грудь снова сводило спазмами, в висках стучало.
— Сделку я заключил, — торопливо продолжил Игнат. — Коли добуду мертвую воду, вернут мне мою Званку. Не смог я ее спасти, так теперь оживить хочу.
— Эва замахнулся! — присвистнул Эрнест, и Игнату показалось, что в туманной мгле его глаза сверкнули не по-доброму. — Кто же обещал тебе такое?
Игнат сглотнул вставший в горле ком, вытолкнул тяжелое слово:
— Навь…
Эрнест будто этого и ждал, крякнул даже от удовольствия.
— Так. А ведь я сразу тебя признал. Что же врал, что с чертом не знаешься?
Игнат молчал. Хлюпала и чавкала вокруг пузырящаяся хлябь, водица подбиралась к груди.
— Как же я могу после этого верить тебе? — продолжил Эрнест. — Черти обманом да хитростью славятся.
— Я ведь тебя от волка спас! — мучительно выкрикнул Игнат.
Закружило туманом голову, сердце тревожно бухнуло в грудь.
«Погибну», — в отчаянии подумал он, и мир перед глазами треснул, как раньше треснуло раздутое лицо Марьяны.
— Ты же его и накликал, — ухмыльнулся Эрнест. — Черная кошка тебе дорогу перешла. Беды как из котомки сыплются.
— Чем же мне свободу свою выкупить? — одними губами тихо произнес Игнат.
И вспомнил вкрадчивый шепот нави: «Выкроите ремень из его спины…»
Между лопатками тотчас кольнуло болью.
— Видел я, чем ты волка под ребра пырнул, — между тем послышался взволнованный голос Эрнеста. — Узор на этом амулете уж больно знакомый. Не нашими мастерами вырезанный. Отдай его мне на хранение — тогда поверю, что каверзу против меня не замышляешь.
Игнат облизал пересохшие губы, спросил:
— А мне-то как в твою честность теперь верить?
Эрнест развел руками.
— А у тебя, парень, выбора нет. Или доверяешься мне, или друзей своих, чертей, дожидаешься. Ну, по рукам, что ли?
— По… рукам, — выдохнул Игнат.
И почувствовал, как внутри с хрустом будто надломилось что-то, а потом стало безразлично и холодно, и ключ, коснувшись груди, пристыл к его коже, льдистой иглой достал до сердца.
— Тогда держись, чертенок! — тем временем радостно проговорил Эрнест и протянул ему ружье.
Игнат выпростал начавшие коченеть руки, в последнем усилии ухватился за приклад. Эрнест потянул. С жадным всхлипом, нехотя отпуская свою добычу, болото раскрыло свою гнилую утробу, поднатужилось и изрыгнуло Игната, обдав его напоследок дождем из стоялой воды и грязи. Игнат повалился Эрнесту в руки, уперся лбом в тощее плечо.
— Спасибо… спасибо, — забормотал парень, всхлипывая и цепляясь скрюченными пальцами в теплый тулуп.
Эрнест ободряюще хлопнул его по спине, произнес, осклабившись:
— Долг платежом красен.
И протянул заскорузлую ладонь.
