Сонъ отъ моихъ глазъ столь далекъ, хотя уже и полночь, что берусь опять за ту матерію, которую принуждена была прервать, дабы удовлетворить твоему желанію, и тремъ нашимъ пріятельницамъ, сколько разсѣянныя мои мысли дозволятъ. Надѣюсь однакожъ, что мрачное молчаніе царствующее въ сей часъ, нѣсколько успокоитъ мой духъ.

Надобно оправдать себя совершенно въ столько же важномъ обвиненіи, какъ и то, что являю предъ нѣжнѣйшимъ моимъ другомъ. Я признаюсь сперва, что если Г. Ловеласъ кажется моимъ глазамъ сноснымъ, то симъ онъ обязанъ особеннымъ моимъ обстоятельствамъ, и смѣло утверждаю, что если бы ему противоположили человѣка разумнаго, добродѣтельнаго и великодушнаго, человѣка чувствительнаго къ нещастіямъ другаго, чтобы меня увѣрило, что онъ болѣе бы имѣлъ признательности къ уваженію обязывающаго сердца; если бы противоположили Г. Ловеласу такого качества человѣка, и употребляли бы такіяже прозьбы, дабы склонить меня къ принятію его, то я сама бы не понимала, еслибы такія же имѣли причины выговаривать мнѣ за сіе непобѣдимое упорство, въ которомъ меня нынѣ обвиняютъ. Самое лицо никакого бы мнѣ не сдѣлало затрудненія. Ибо сердце должно имѣть первое участіе въ нашемъ выборѣ, какъ истинный свидѣтель добраго поведенія.

Но при самомъ гоненіи, при безпрестанныхъ насильствіяхъ, коимъ меня подвергаютъ, признаюсь тебѣ, что иногда чувствую болѣе трудности, нежели сколько нахожу въ добрыхъ качествахъ Г. Ловеласа, чѣмъ себя оградить противъ отвращенія, которое имѣю къ прочимъ мущинамъ.

Ты говоришь, что я должна была предполагать, что могу нѣкогда ему принадлежать. Признаюсь, что имѣла иногда сіе искушеніе, и дабы отвѣчать на требованіе дражайшей моей пріятельницы, я хочу предложить ей двѣ стороны доказательствъ.

Начнемъ прежде о томъ, что служитъ въ его пользу. Когда ему доставленъ былъ входъ въ нашу фамилію, то утверждались сперва на отрицательныхъ его добродѣтеляхъ. Онъ не имѣлъ страсти къ игрѣ, къ рыстаніямъ {Извѣстно, сколько рыстанія и охотничьи снаряды разгорячаютъ Агличанъ.}, къ Лисьей ловлѣ, и къ напиточному столу. Тетка моя Гервей увѣряла насъ съ чистосердечностію о всѣхъ неудовольствіяхъ, коимъ подвержена нѣжная женщина съ пьяницею; и здравый разсудокъ увѣрилъ насъ, что трезвость не должно презирать въ человѣкѣ, поелику неумѣренность ежедневно подаетъ поводъ къ толь печальнымъ приключеніямъ. Я помню, что сестра моя особенно выхваляла сію выгодную отличность въ его нравѣ, когда имѣла нѣкоторую надежду ему принадлежать.

Его никогда не обвиняли въ скупости, ниже въ недостаткѣ щедрости, и когда навѣдывались о его поведеніи, то расточительности и безпутства въ немъ ни мало не находили. Честолюбіе его, довольно похвальное въ семъ пунктѣ, защитило его отъ сихъ двухъ пороковъ. съ другой стороны онъ всегда готовъ признавать свои проступки. Никогда не слыхали, чтобъ онъ что нибудь сказалъ не благопристойное о вѣрѣ; сей порокъ видимъ мы въ дерзскомъ Віерлеѣ, который кажется за остроуміе почитаетъ разглашать отважныя нелѣпости, кои всегда оскорбительны для постоянной души. Въ обращеніи съ нами онъ никогда не былъ достоинъ нареканія: что показываетъ, какое бы о его поступкахъ не имѣли мнѣніе, что онъ можетъ имѣть входъ въ честное общество, и вѣроятно, что въ другомъ онъ слѣдуетъ болѣе примѣру, нежели сколько самъ его подаетъ. Случай бывшій въ прошедшую субботу {Она говоритъ о свиданіи.} не мало способствовалъ ему къ успѣху въ моемъ почтеніи, со стороны скромности, хотя онъ въ тоже самое время и оказывалъ нѣкоторую неустрашимость. Со стороны породы, не можно оспоривать его преимущества надъ всѣми тѣми, которые мнѣ были предлагаемы. Если можно судить о его расположеніяхъ по сему разсужденію, которое иногда тебѣ кажется забавно.,,Что когда здравый разсудокъ бываетъ соединенъ съ истинною знатностію, и наслѣдственными отличіями, то честь сама собою придается, какъ перчатки на пальцы, (обыкновенное его выраженіе) напротивъ выскочка продолжалъ онъ, тотъ, который росъ какъ моховикъ, (другое его любимое слово) становится гордымъ своими достоинствами и титлами:,, Если таковыя мысли, говорю я, могутъ служить основаніемъ мнѣнія объ немъ, то должно заключить въ его пользу, что какимъ бы образомъ поведеніе его не соотвѣтствовало его свѣденію, однако не можетъ онъ не знать того, чего имѣютъ право требовать отъ особъ его породы. Признаніе есть половина исправленія.

Онъ имѣетъ знатное имѣніе, и то, которое должно ему достаться весьма велико… Съ сей стороны ничего не льзя сказать.

Но не можно ему, по мнѣнію нѣкоторыхъ особъ, быть нѣжнымъ и снисходительнымъ супругомъ. Тѣмъ, которые думаютъ мнѣ дать такого мужа, какъ Сольмсъ, насильственными способами, не прилично представлять мнѣ такое возраженіе. Надобно мнѣ тебѣ открыть, какимъ образомъ я о семъ размышляла сама съ собою, ибо ты должна помнить, что я еще беру выгодную сторону его нрава.

Большая часть поступковъ, коихъ женьщина должна ожидать отъ него, можетъ быть будетъ зависитъ отъ нея самой. Можетъ быть принуждена будетъ она съ такимъ человѣкомъ, который не привыкъ видѣть себѣ прекословія, соединить исполненіе повиновенія съ своимъ обѣтомъ обязывающимъ къ оному. Она должна будетъ стараться безпрестанно нравиться. Но какой тотъ мужъ, который не надѣется найти сихъ расположеній въ женѣ; а особливо если онъ не имѣетъ никакой при.чины думать, что она предпочла бы его въ своемъ сердцѣ прежде принятія сего качества? И не пристойнѣе ли и пріятнѣе повиноваться тому человѣку, коего избрали, хотя бы онъ и не всегда былъ столько справедливъ, какъ желаютъ, нежели тому, коего никогда бы не имѣли, еслибы можно было избавиться отъ союза съ нимъ? Я думаю, что какъ супружескіе законы суть произведеніе мущинъ, кои повиновеніе поставляютъ частію обязательствъ женщинъ; то сіи не должны даже въ тѣсномъ обращеніи показывать мужу, что они могутъ нарушить свой договоръ, сколькобъ удобенъ къ тому случай ни былъ, дабы онъ будучи самъ судіею, не приписалъ большую цѣну другимъ пунктамъ, кои бы онѣ уважали гораздо болѣе. Въ самомъ дѣлѣ толь торжественное условіе никогда не должно быть презираемо.

Съ сими правилами, отъ которыхъ если жена не будетъ отступать въ своемъ поведеніи, какой бы мужъ могъ поступать съ нею глупо? Жена Ловеласова, одна ли такая будетъ особа, къ которой бы онъ не оказывалъ взаимной учтивости и благосклонности? Ему приписываютъ храбрость: видѣли ли когда нибудь, чтобъ храбрый человѣкъ, если онъ нелишенъ разсудка, имѣлъ совершенно подлую душу? Общая склонность нашего пола къ мущинамъ такого свойства, основанная повидимому на нуждѣ, которую естественная наша тихость, или лучше сказать воспитаніе имѣетъ въ безпрестанномъ покровительствѣ, довольно показываетъ, что въ общемъ смыслѣ малое находится различіе между мужественнымъ и великодушнымъ.

Обратимъ всю въ худую сторону: заключитъ ли онъ меня въ покоѣ? Запретитъ ли мнѣ принимать посѣщенія отъ дражайшей моей пріятельницы, и воспятитъ ли мнѣ имѣть всякое съ нею сношеніе? Лишитъ ли меня домоводства, если не будетъ жаловаться на мое управленіе? Опредѣлитъ ли надо мною служанку, попуская ей меня оскорблять? Не имѣя родной сестры, позволитъ своимъ двоюроднымъ Монтегю, и согласится ли принять которая нибудь изъ сихъ дамъ позволеніе, чтобъ поступать со мною тираннически? И такъ для чего, помышляла я часто, для чего побуждаютъ меня жестокіе друзья, изслѣдывать различіе?

Потомъ ощущала сокровенное удовольствіе, что могу обратить такого человѣка на путь добродѣтели и чести; служить второю причиною его спасенія, предваряя всѣ нещастія, въ которыя толь предпріимчивый духъ можетъ себя низринуть, по крайней мѣрѣ если разглашеніе объ немъ справедливо.

Въ семъ мнѣніи, и когда думала, что разсудливый человѣкъ всегда удобнѣе можетъ оставить свои заблужденія, нежели другой, я признаюсь тебѣ, любезный другъ, что не легко было избѣгнуть того пути, отъ котораго съ толикимъ насиліемъ стараются меня отторгнуть. Все владычество, приписываемое мнѣ надъ моими страстьми, и которымъ по мнѣнію многихъ, дѣлаю я не малую честь своему возрасту, едва мнѣ въ томъ помогло. Придай еще, что почтеніе его родственниковъ всѣхъ изьятыхъ отъ укоризнъ, выключая его, знатно усугубило важность сей стороны.

Но разсмотримъ другую: когда я разсуждаю о запрещеніи моихъ родственниковъ, о вѣтренности, уничижающей весь нашъ полъ, еслибы оказала такую предпочтительность; совсѣмъ не вѣроятно, чтобъ моя фамилія, возбужденная встрѣчею, и содержимая въ семъ жару честолюбіемъ и хитростьми моего брата, могла когда нибудь утушить сію вражду; что по сему надлежало бы ожидать вѣчныхъ раздоровъ, казаться предъ нимъ и предъ его родственниками въ качествѣ обязанной особы, которая бы только половину имѣла того имѣнія, кое она должна за собою укрѣпить, что отвращеніе его къ нимъ есть столько же велико, какъ и то, которое они къ нему имѣютъ; что вся его фамилія ненавидима единственно для него, и что она тоже платитъ и моей; что онъ весьма худую имѣетъ славу въ разсужденіи нравовъ; и что скромной дѣвицѣ, знающей о семъ, таковая мысль должна быть несносною; что онъ молодъ, обладаемый своими страстьми, пылкаго нрава, пронырливый притомъ, и склонный къ мщенію; что мужъ такого свойства могъ бы перемѣнить мои начала и подвергнуть случаю надежду мою къ будущей жизни; что собственные его родственники, двѣ добродѣтельные тетки и дядья, отъ которыхъ онъ ожидаетъ толь великія выгоды, не имѣютъ никакой надъ нимъ власти; что если онъ имѣетъ нѣкоторыя сносныя качества, то они менѣе основываются на добродѣтели, нежели на честолюбіи; что признавая изящность нравственныхъ правилъ, и утверждая, что вѣритъ награжденіямъ и наказаніямъ въ другомъ состояніи, онъ не престаетъ жить, презирая однихъ, и попирая другихъ; что будучи увѣрена о сихъ истиннахъ, и зная довольно важность оныхъ, былабы я болѣе неизвинительна, нежели въ случаѣ невѣденія, потому что заблужденіе въ разсужденіи, есть несравненно хуже, нежели недостатокъ свѣденія въ судящей способности, когда предаюсь всѣмъ симъ размышленіямъ; то принуждена заклинать тебя любезный другъ, молить обо мнѣ всевышняго, дабы онъ не попустилъ никогда мнѣ обязать себя такими безразсудными узами, которыя могутъ меня учинить неизвинительною предъ собственными своими глазами. Ибо мнѣніе публики необходимо должно занимать второе мѣсто.

Я сказала въ его похвалу, что онъ безъ труда признаетъ свои пороки: однако весьма ограничиваю сей пунктъ. Мнѣ нѣкогда приходило на умъ, что сія искренность можетъ быть приписана двумъ причинамъ, которыя мало могутъ возбудить повѣренности; одна, что онъ столько обладаемъ своими пороками, что ни мало не старается о отверженіи оныхъ; другая, что можетъ быть предполагаетъ нѣкоторыя выгодныя слѣдствія, уличая себя въ половинѣ своего нрава, дабы другую оставить сокровенною; въ мѣсто того совокупность ничего не можетъ стоить. Сія хитрость заграждаетъ возраженія, на кои бы ему трудно было отвѣчать; она ему снискиваетъ честь искренности, когда онъ не можетъ получать другой, и когда бы строжайшее изслѣдованіе, можетъ быть, послужило къ открытію другихъ его пороковъ.

Ты согласишься теперь, что я его не защищаю; но все то, что враги его объ немъ говорятъ, не можетъ быть ложно. Я примусь опять за перо чрезъ нѣсколько минутъ.

Иногда, если ты помнишь, обѣ мы почитали его за простодушнѣйшаго и чистосердечнѣйшаго человѣка. Въ другое время казался онъ, намъ самымъ скрытнѣйшимъ и хитрѣйшимъ, такъ что послѣ одного посѣщенія, въ которомъ думали, что довольно его разсмотрѣли, въ другой разъ почитали его за непроницаемаго человѣка. Сіе примѣчаніе, любезный другъ, надобно почитать между тенію картины. Однако по подробномъ всего изслѣдованіи, ты судила объ немъ выгодно, я же утверждала, что главный его недостатокъ есть чрезмѣрная вольность, которая заставляетъ его презирать благопристойность, и что онъ весьма занятъ, что не можетъ быть способенъ къ лукавству. Ты утверждала, что когда онъ о чемъ говорить съ похвалою, то самъ истинно вѣритъ своимъ словамъ; что его перемѣны и вѣтренность суть дѣйствія его сложенія, и должны быть приняты на щотъ цвѣтущаго здравія и хорошаго согласія души и тѣла, которымъ по твоему наблюденію, купно наслаждаются; отъ куда заключила, что еслибы сей тѣсный союзъ тѣлесныхъ и душевныхъ его способностей былъ управляемъ скромностію, т. е. еслибы его живость заключалась въ предѣлахъ нравственныхъ обязательствъ, то онъ бы не былъ во всю жизнь презрительнымъ весельчакомъ.

Что касается до меня, то я тебѣ тогда сказала, и теперь еще имѣю причины вѣрить, что въ немъ не достаетъ сердца, а слѣдовательно и всего. Разсѣянная голова способна получить наилучшій оборотъ, но не можетъ быть убѣждена. Но кто даетъ сердце тѣмъ, кои его не имѣютъ? Единая высочайшая благодать можетъ перемѣнить худое сердце дѣйствіемъ, которое едва не можетъ быть чудеснымъ. Не должно ли убѣгать такого человѣка, котораго только подозрѣваютъ въ семъ порокѣ. О чемъ же помышляютъ родители? Увы! о чемъ они помышляютъ, когда ввергая дочь въ погибель, заставляютъ ее думать лучше, нежели какъ бы она могла при своемъ содѣйствіи, о подозрительномъ человѣкѣ, дабы избѣгнуть другаго, котораго она проклинаетъ?

Я тебѣ говорила, что почитаю его мстительнымъ. Подлинно часто сомнѣвалась, не лучше ли можно щитать упорствомъ оказываемую мнѣ его услужливость, когда онъ узналъ, сколько противенъ моимъ родственникамъ. Правда съ сего времени я болѣе видѣла въ немъ рвенія; но ни мало имъ не угождая, онъ почитаетъ за удовольствіе содержать ихъ въ страхѣ. Онъ приводитъ свое безкорыстіе въ извиненіе, и сія причина тѣмъ вѣроятнѣе кажется, что ему извѣстно, что они могли бы обратить въ его пользу стараніе его имъ нравиться. Въ прочемъ я не отрицаю, что онъ не безъ причины думаетъ, что самая униженнѣйшая покорность была бы отвергнута съ его стороны, и должна также сказать, что для обязанія меня онъ согласится къ примиренію, если бы я подала нѣкоторую надежду въ успѣхѣ. Въ разсужденіи его поступка въ церквѣ въ прошедшее Воскресенье, я не много полагаюсь на его оправданіе, ибо думаю, что гордость его являлась тутъ подъ предлогомъ скромныхъ намѣреній. Хорея, которая ему непріятельница, могла ли въ томъ обманутеся?

Я не полагаю въ немъ столь глубокаго познанія человѣческаго сердца, какъ нѣкоторые думаютъ. Не помнишь ли ты, сколько его поражало общее разсужденіе, которое онъ нашелъ въ первой книгѣ нравственности? Въ одинъ день, какъ онъ жаловался съ угрозами на злословіе противъ него обращаемое, я ему сказала:,,что онъ долженъ его презирать, если невиненъ, еслиже правда, то мщеніе не,сотретъ пятна, что никогда не заглаждали шпагою свои проступки; что онъ можетъ исправляя себя въ порокѣ, приписываемомъ ему непріятелемъ, перемѣнить ненависть сего непріятеля въ дружество, вопреки самыхъ его разположеній, что должно почесться благороднѣйшимъ мщеніемъ; ибо непріятель не можетъ желать ему исправленія недостатковъ, въ коихъ онъ его обвиняетъ.,,

Намѣреніе, сказалъ онъ мнѣ, уязвляетъ. Почему такъ,отвѣчала я ему,,,когда оно не можетъ уязвить безъ исполненія? Противникъ продолжала я,,держитъ только шпагу, вы сами на нее набѣгаете. И почто питать чрезмѣрную злобу, утушеніе которой учинилобы васъ наилучшимъ во всю жизнь?,, Какія могутъ быть познанія такого человѣка, который былъ весьма удивленъ сими разсужденіями? Однако можетъ статься, что онъ полагаетъ удовольствіе въ мщеніи, почитая тотъ же порокъ неизвинительнымъ въ другомъ. Не одинъ бы онъ охуждалъ въ другомъ то, что себѣ самому прощаетъ.

Для сихъ причинъ, любезная пріятельница, узнавъ, сколько перевѣшиваетъ одна сторона другую, я тебѣ сказала въ ономъ письмѣ: Ни за что въ свѣтѣ не хочу имѣть къ нему того, что можетъ назваться любовью: и не мало преступала предѣлы благоразумія предположеніемъ договорной склонности, надъ которой ты столько смѣялась.

Но ты скажешь: какое всѣ сіи слова имѣютъ отношеніе до существа дѣла? Ето одни только умоположенія; ты не умаляешъ тѣмъ къ нему любви. Признайся, имѣешь ли ты ее, или нѣтъ, любовь, подобно ипохондрической болѣзни, не менѣе вкореняется, хотя не имѣетъ справедливыхъ причинъ, коимъ бы могла ее приписать; и сіе-то служитъ основаніемъ твоихъ жалобъ на мое притворство.

Хорошо, любезный другъ; поелику ты сего желаешь непремѣнно, то я думаю, что при всѣхъ его недостаткахъ имѣю болѣе къ нему склонности, нежели къ какой способною когда нибудь себя почитала. И еще большую, изслѣдовавъ всѣ его недостатки, нежели какую бы должна имѣть. Думаю также, что производимыя на меня гоненія могутъ мнѣ еще болѣе ея внушить, а особливо, когда я воспоминаю въ его пользу обстоятельства послѣдняго нашего свиданія, и съ другой стороны ежедневно вижу новыя опыты тиранства. Словомъ, я тебѣ скажу чистосердечно, чтоесли бы недоставало въ немъ чего нибудь со стороны нравовъ, то я бы предпочла его всѣмъ мущинамъ.

Вотъ скажешь ты мнѣ, что ты называешь условною склонностію! Ласкаюсь любезная пріятельница, что ничего болѣе. Я никогда нечувствовала любви, и такъ позволяю тебѣ судить, она ли ето или нѣтъ. Но осмѣливаюсь сказать, что если ето она, то не почитаю его за столь сильнаго обладателя, за столь неукротимаго побѣдителя, какимъ его представяютъ, и думаю, что дабы быть не преодолимымъ, онъ долженъ больше получить ободренія, нежели сколько я ему подала; потому что довольно увѣрена, что могу еще безъ трепетанія сердца отрещись отъ одного изъ сихъ двухъ, дабы оскорбиться отъ другаго.

Но поговоримъ основательнѣе. Если справедливо, любезный другъ, что особенное несчастіе моего состоянія принудило, или если ты такъ думаешь, обязало меня склонностію къ Г. Ловеласу, и что сія склонность по мнѣнію твоему превратилась въ любовь; то ты, которая способна къ толь нѣжнымъ впечатлѣніямъ дружества ты, которая имѣешь столь высокое мнѣніе о нѣжности нашего пола, и которая теперь столь чувствительна къ злощастіямъ любящей тебя особы, должнали оскорблять столько сію нещастную пріятельницу, въ такомъ пунктѣ; а особливо когда она не старалась, какъ ты думаешь, то доказать многими мѣстами моихъ писемъ, остерегаться отъ твоей проницательности? Можетъ быть нѣкоторыя изустныя насмѣшки были къ стати, наипаче еслибы твоя пріятельница была при концѣ своихъ бѣдствій, и когда бы она притворялась, безпорочно воспоминая протедшее. Но разточать ихъ съ забавностію, и съ нѣкоторымъ торжествующимъ видомъ на бумагѣ; подлинно любезный другъ, (и я не столько говорю для своей пользы, сколько для чести твоего великодушія; ибо я тебѣ не однократно повторяла, что шутки твои мнѣ нравятся.) таковыя поступки не великую приносятъ тебѣ славу, по крайнѣй мѣрѣ, если разсмотрѣть важность пункта, и твоихъ собственныхъ мнѣній.

Я останавливаюсь здѣсь, дабы ты о семъ нѣсколько размыслила.

Приступимъ къ тому вопросу, чрезъ которой ты желаешь узнать, какую силу по моему мнѣнію лицо должно имѣть въ обязаніи нашего пола. Кажется мнѣ, что какъ требованіе твое касается до меня особливо, то я должна изьяснить тебѣ вообще свои мысли, но также разсмотрѣть сей предмѣтъ въ отношеніи къ частному моему положенію, дабы ты могла судить, сколько родственники мои справедливы или нѣтъ, когда приписываютъ мнѣ предубѣжденіе въ пользу одного и въ предосужденіе другаго, со стороны лица. Но я покажу сперьва, что сравнивая Г. Ловеласа и Сольмса, они съ не малою основательностію воображаютъ себѣ, что сія причина можетъ имѣть нѣкоторую надо мною силу; и сіе ихъ воображеніе превращается съ достовѣрность.

Не льзя спорить, что лицо имѣетъ нѣчто не только нравящагося, и привлекательнаго для женщины, но и могущаго подать ей нѣкоторую убѣдительность въ ея выборѣ. Оно при первомъ свиданіи производитъ пріятныя впечатлѣнія, въ коихъ желаемъ видѣть подтвержденія; и если щастливый случай въ самомъ дѣлѣ подтверждаетъ оныя, то приписываемъ себѣ въ похвалу оправданіе своего предложенія, и болѣе любимъ ту особу, которая намъ подала случай къ лестному о собственной нашей проницательности мнѣнію.

Однако я всегда почитала главнымъ правиломъ, что въ мущинѣ, такъ какъ и въ женьщинѣ, красивое лицо должно быть подозрительно, но особливо въ мущинахъ, которые должны гораздо болѣе почитать душевные, нежели тѣлесные свои качества. Въ разсужденіи нашего пола, если общее мнѣніе дѣлаетъ женьщину надмѣнною своею красотою, даже до того, что она презираетъ важнѣйшія и долговременныя качества, то въ семъ ее удобнѣе могутъ извинить, потому что прелестная вѣтреница сама не менѣе того надѣется на свое пріятство. Но сія выгода столь кратка, что не можно взирать на нее завистливыми глазами. Когда сіе лѣтнее солнце приближится къ своему склоненію, когда сіи измѣняемыя прелести, сіи преходящія мечтанія изчезнутъ, и зима привлечетъ съ собою хладныя морщины; та которая не радѣла о драгоцѣнныхъ своихъ способностяхъ, возчувствуетъ справедливыя слѣдствія своей вѣтренности. Какъ другая Елена, не можетъ она тогда снести самаго отраженія своего зеркала, и будучи простою старухою впадетъ въ презрѣніе, которое соединено съ симъ качествомъ; напротивъ того разумная женщина, которая до глубокой старости сохранитъ любезное качество добродѣтели и благоразумія, вмѣсто глупаго удивленія видитъ непремѣняемое почтеніе, которое ей не малой приноситъ выигрышъ въ обмѣнѣ.

Если же мущина гордится своимъ лицомъ, то сколько въ немъ находятъ слабости. Съ самою остротою, онъ не посвящаетъ ни единой минуты на упражненіе ума. Душа его всегда разсѣяна по внѣшности, всѣ его попеченія ограничены наружнымъ его видомъ, который онъ можетъ быть обезображиваетъ, стараясь украсить. Онъ ни чего не предпринимаетъ, что бы до него не относилось, самъ себѣ удивляется, и не смотря на осмѣянія театра столь часто падающія на глупости свѣта; онъ ослѣпляется собою, и коснѣетъ въ семъ свойствѣ, которое дѣлаетъ его предмѣтомъ презрѣнія одного пола, и игралищемъ другаго.

Такая почти всегда бываетъ участь твоихъ красавцовъ, и всѣхъ тѣхъ, кои стараются отличать себя нарядомъ; что меня заставляетъ повторить, что одно лице есть совсѣмъ ничего незначущее совершенство. Но когда человѣкъ соединяетъ съ онымъ свое знаніе и другія дарованія, которыя бы пріобрѣли ему совсѣмъ другія отличія, то такое преимущество есть знатное приращеніе личныхъ достоинствъ, и если оно не перемѣнится чрезмѣрнымъ самолюбіемъ и худыми нравами, то обладающій имъ есть истинно достойное почтенія существо.

Не льзя отрицать вкуса у Г. Ловеласа. Сколько я могу о семъ судить, онъ свѣдущъ во всѣхъ тѣхъ знаніяхъ, кои относятся до словесныхъ наукъ. Но хотя онъ и легко можетъ обращать свое тщеславіе въ пользу, однако примѣтили, что весьма доволенъ своимъ лицомъ, дарованіями, и даже украшеніемъ. Впрочемъ показывая столь непринужденный видъ въ своемъ нарядѣ, что сіе почитаютъ малейшею его заботою. Въ разсужденіи его лица, я бы почла себя неизвинительною, питая его тщеславіе изьявленіемъ малѣйшаго уваженія къ такому отличію, котораго не можно у него оспоривать. Теперь, любезный другъ, могу тебя спросить, удовлетворила ли я твоему чаянію. Если мало соотвѣтствовала своему намѣренію, то постараюсь исполнить его съ большимъ успѣхомъ въ спокойнѣйшее состояніе; ибо мнѣ кажется, что разсужденія мои слабы, слогъ низокъ, и воображеніе безъ жару. Я не болѣе чувствую въ себѣ силы, какъ показать, сколько жертвую твоимъ повеленіямъ.

Кларисса Гарловъ.

П. П. Дерзкая Бетти разгорячила мое воображеніе слѣдующею рѣчью, которую она приписываетъ Сольмсу. Сіе гнусное твореніе хвалится теперь, сказала она.,,Что надѣется получить драгоцѣнную малютку безъ большаго съ своей стороны труда. Какое бы отвращеніе я не имѣла къ его особѣ, по крайней мѣрѣ онъ можетъ уповать на мои правила, и съ удовольствіемъ будетъ видѣть, какими пріятными степенями я доведена буду до того, что стану искать средства ему нравиться. (ужасный человѣкъ!) Такъ разсуждаетъ его дядя, знающій совершенно свѣтъ, что страхъ есть достовѣрнѣйшій свидѣтель, нежели любовь добраго поведенія жены, въ разсужденіи своего мужа; хотя въ прочемъ онъ намѣренъ съ столь любезною особою извѣдать то, чего можетъ надѣяться отъ любви, по крайней мѣрѣ нѣсколько недѣль; ибо сей же самый дядя его увѣрялъ, что чрезмѣрная нѣжность служитъ только къ поврежденію женьщинъ.,,

Какъ ты думаешъ, любезный другъ, о такомъ подлецѣ, наставленнымъ своимъ угрюмымъ дядею, который никогда не имѣлъ чести любить женьщинъ?