Воскресенье 19 Марта.

Прошу извиненія, дражайшая моя пріятельница, что я тебѣ подала причину напомянуть мнѣ о числѣ послѣдняго моего письма. Я представила, сколько возможно въ своей памяти дѣла разумныхъ твоихъ родственниковъ, въ томъ мнѣніи, что ты скоро склонишся на ту или другую сторону, и что тогда я буду имѣть нѣкоторый степень достовѣрности, на которомъ бы могла утверждать свои примѣчанія. Въ самомъ дѣлѣ я тебѣ написала то, чего бы не было во многихъ письмахъ? Тебѣ извѣстно, что я только могу поносить глупыхъ твоихъ гонителей; но таковый слогъ не по твоему вкусу. Я тебѣ совѣтовала возвратить себѣ землю; ты отвергаешь сіе мнѣніе. Не можешь снести той мысли, чтобъ принадлежать Сольмсу, и Ловеласъ рѣшился имѣть тебя своею, какія бы препятствія въ томъ ни полагали. Я увѣрена, что ты не можешь миновать выбора которого нибудь изъ нихъ. Посмотримъ, какія будутъ первые ихъ поступки. Въ разсужденіи Ловеласа, когда онъ разказываетъ собственную свою исторію, кто бы осмѣлился сказать, что онъ находясь со мною съ такою скромностію, и имѣя столь добрыя намѣренія въ церквѣ, былъ подверженъ малѣйшему нареканію? Злобные тѣ люди, которые возстаютъ противъ самой невинности! Но пождемъ, говорю я, первыхъ ихъ поступковъ, и на что ты рѣшишся. Разсужденія мои тогда будутъ соразмѣрны моему свѣденію.

Въ разсужденіи перемѣны твоего искуства въ письмахъ твоихъ къ дядьямъ, брату и сестрѣ, потому что они за удовольствіе почитаютъ приписывать тебѣ предубѣжденіе къ Ловеласу, и что всѣ твои отрицанія послужили только къ укрѣпленію приводимыхъ ими противъ тебя доказательствъ, я признаю, что ты весьма хорошо поступила, чтобъ ихъ оставить при сихъ подозрѣніяхъ, и испытать то, что ты можешь получить отъ нихъ симъ способомъ. Но если… Будь нѣсколько терпѣлива, любезная пріятельница. Ты почла за долгъ защитить сама перемѣну твоихъ поступокъ; и если ты мнѣ говоришь откровенно, какъ другъ своему истинному другу, то надобно, чтобъ и я тебя нѣсколько потревожила. Посмотримъ, ибо я не могу удержать своего пера.

Если ты къ сей перемѣнѣ своихъ поступокъ не имѣла другой причины, какъ той, которую ты мнѣ изьяснила, то прими на себя трудъ разсмотрѣть, что должно думать о сей причинѣ, почему бы твоя пріятельница могла терпѣть, чтобъ ты была похищена безъ своего свѣденія.

Когда кто чувствуетъ простуду, то во первыхъ старается узнать, какъ оную получилъ, и по довольномъ изслѣдованіи, или оставляетъ оную на произволъ природы, или употребляетъ средства для отвращенія ея, когда она бываетъ несносна. Равнымъ образомъ, любезный другъ прежде, нежели истинная или мнимая твоя болѣзнь учинится толь несносною, что принудитъ тебя къ діетѣ; позволь мнѣ искать съ тобою вмѣстѣ ея начала. Я увѣрена, что съ одной стороны безразсудное поведеніе твоихъ родственниковъ, съ другой же обольщающая хитрость Ловеласа, по крайней мѣрѣ, если сей человѣкъ не больше глупъ, нежели какъ свѣтъ объ немъ думаетъ, доведутъ до сей крайности, и послужатъ въ его пользу.

Но какъ бы то ни было; Ловеласъ ли или Сольмсъ, выборъ не терпитъ изслѣдыванія. Однако почитая истинными всѣ отзывы, я бы предпочла всякаго другаго изъ твоихъ любовниковъ обоимъ имъ, сколькобъ они ни были также недостойны тебя. Въ самомъ дѣлѣ, кто можетъ быть достоинъ дѣвицы Клариссы Гарловъ?

Я желаю, чтобъ ты меня не обвинила въ томъ, что весьма часто упоминаю объ одномъ и томже. Я бы почла себя неизвинительною, (тѣмъ болѣе, что сей пунктъ не заключаетъ никакого сомнѣнія, и если нужны доказательства, то я могу оныя почерпнуть изъ многихъ мѣстъ твоихъ писемъ) неизвинительною говорю, еслибы ты мнѣ чистосердечно призналась… Въ чемъ признаться, скажешь ты мнѣ? Я думаю дражайшая моя Гове, что ты уже не приписываешь мнѣ любви.

Нѣтъ, нѣтъ. Какимъ образомъ твоя Гове можетъ имѣть такія мысли? Любовь, сіе толь скоро произносимое слово имѣетъ весьма обширное знаменованіе. Какъ же мы ее назовемъ? Ты мнѣ сообщила слово, коего смыслъ еще ограниченнѣе, но которое также нѣчто означаетъ: нѣкоторая договорная склонность. Нѣжный другъ! Не ужели я не знаю, сколько ты презираешь дѣвство, и что не можешь быть цѣломудренною, будучи столь молода и пріятна?

Но оставимъ сіи грубыя названія, и позволь, любезная пріятельница повторить тебѣ то, о чемъ я тебѣ уже сказала: т. е. что я буду имѣть право жестокія приносить на тебя жалобы, если ты стараешся въ своихъ письмахъ скрывать отъ меня, какую нибудь тайну твоего сердца.

Я тебя увѣряю, что больше буду въ состояніи подать тебѣ полезный совѣтъ, если ты мнѣ изьяснишь откровенно, сколь велика или нѣтъ твоя горячность къ Ловеласу. Ты, которая почитаешь себѣ за великую честь предвѣденіе, если я могу употребить сіе слово, и которое по справедливости заслуживаетъ оно болѣе, нежели какая нибудь особа твоего возраста; ты безъ сомнѣнія разсуждала сама съ собою о его нравѣ, и о томъ предположеніи, что должна нѣкогда ему принадлежать. Не опустила также и Сольмса и оттуда то произошло твое къ одному отвращеніе, такъ какъ договорная склонность къ другому. Откроешь ли мнѣ любезный другъ, что ты помышляла о добрыхъ и худыхъ его качествахъ, какое они произвели впечатлѣніе надъ тобою? Тогда взвѣшивая ихъ мы увидимъ, которая сторона будетъ тяжелѣ, или лучше сказать, которая въ самомъ дѣлѣ перевѣшиваетъ. Свѣденіе сокровенностей твоего сердца нужно къ удовлетворенію моего дружества. Конечно ты не страшишся повѣрить самой себѣ такую тайну. Если опасаешся, то многія по сему имѣешь причины обо мнѣ сомнѣваться. Но я утверждаю смѣло, что ты ни въ томъ ни въ другомъ не признаешся, и думаю, что ни которое изъ сихъ двухъ признаній не имѣетъ основательности.

Познай, любезный другъ, что если я когда нибудь оказывала шутки, которые заставили тебѣ обратить вниманіе на саму себя, особливо въ такомъ случаѣ, въ которомъ бы ты могла ожидать отъ наилучшаго твоего друга постояннѣйшихъ разсужденій, то сего никогда не было при чтеніи тѣхъ мѣстъ твоихъ писемъ, въ которыхъ ты изъяснялась съ довольною откровенностію, не подавая никакого сомнѣнія о своихъ мысляхъ; но только тогда, когда ты старалась утаевать, когда употребляла новыя обороты къ изображенію общихъ вещей, когда говорила о любопытсвѣ, о договорной склонности. И скрывала подъ словами, требующими всякой проницательности, измѣнническія дѣйствія, какъ бы то священное дружество, въ которомъ мы клялись взаимно.

Вспомни, что ты нѣкогда мои видѣла недостатки. Тогда ты показала всю силу своихъ правъ. Я тотчасъ тебѣ призналась, что единою своею гордостію отторгала любовь. Ибо я не могла снести того понятія, чтобъ кто нибудь имѣлъ власть причинить мнѣ малѣйшее безпокойствіе. Въ прочемъ человѣкъ тотъ, съ которымъ я имѣла дѣло весьма мало могъ стоить твоего. И такъ я могла сіе приписать сколько моему неблагоразумію, столько его надо мною владычеству.

Сверьхъ того ты на меня вооружилась сперьва за мое любопытство, и когда я доведена до договорной склонности, ты помнишь, что случилось. Сердце мое престало трепетать для него: окончимъ. Но кстати сіе напомнить, что любовникъ мой не столько былъ прелестенъ, какъ твой; мы четыре дѣвицы: Бидулфъ, Лоиза, Камліонъ и я, требуемъ твоего мнѣнія на разрѣшеніе важнаго пункта; т. е. сколько красота насъ можетъ обязывать. Сей случай въ твоемъ положеніи не чрезвычайный. Мы тебя также спрашиваемъ, должно ли почитать за что нибудь красоту въ томъ человѣкѣ, который оною гордится; потому что по твоимъ примѣчаніямъ, таковое тщеславіе подаетъ справедливую причину сомнѣваться о внутреннемъ достоинствѣ.

Ты почитаешь его порокомъ, отъ котораго ты изъята, такъ какъ и отъ всѣхъ другихъ, хотя въ тебѣ, яко образцѣ нашего пола, соединены всѣ красоты и пріятности, и по сему всегда имѣла большее право утверждать, что онъ неизвинителенъ въ женщинѣ.

Надобно тебѣ объявить, что не давно мы о сей матеріи разговаривали. Лоиза просила меня отписать къ тебѣ для изтребованія твоего мнѣнія, коему мы какъ тебѣ извѣстно, всегда покорялись въ небольшихъ своихъ спорахъ. Я надѣюсь, что ты при жестокихъ своихъ безпокойствіяхъ найдешь свободное время для удовлетворенія нашему чаянію. Никто болѣе тебя не показываетъ свѣденія и пріятности во всѣхъ тѣхъ предмѣтахъ, о которыхъ ты разсуждаешь. Изьясни намъ также, какъ можетъ быть, чтобъ столько старающійся о украшеніи своего лица, хотя оно и весьма мало того требуетъ, не показалъ себя глупцомъ предъ одною особою. Да послужатъ сіи вопросы къ твоему увеселенію, по крайней мѣрѣ если второй изъ нихъ можетъ быть предложенъ безъ всякаго огорченія. Одинъ предмѣтъ сколькобъ важенъ нибылъ, не доволенъ занять толь обширный духъ, каковъ есть твой. Но если въ самомъ дѣлѣ ни тотъ, ни другой тебѣ не понравился; то причти сію прозьбу тѣмъ моимъ дерзновенностямъ, которыя ты мнѣ прощала.

Анна Гове.