Муравьев
Он всю жизнь завидовал людям, которые много ездили. Ему это никак не удавалось. Школа, училище НКВД, МУР. А куда поездишь в МУРе, особенно во время войны? Правда, в прошлом году он летал к партизанам, потом выезжал под Москву, но настоящая дорога — это поезд. Игорь смотрел в окно, не слушая веселый треп Никитина, и думал об Инне, матери, о том, что скоро институты возвратятся в Москву. Он ждал встречи с женой и одновременно боялся ее. Слишком уж мало находились они в этом качестве. Один день. А потом почти три года разлуки.
Дверь купе распахнулась, в ее проеме стоял проводник, за ним два офицера с повязками на рукавах.
— Проверка документов.
Проводник скрылся в коридоре. Один из офицеров вошел в купе, второй, не вынимая руки из кармана, стоял, прислонясь к дверям плечом.
Игорь немедленно отметил их профессионализм. Лейтенант, вошедший в купе, огня не перекрывал. Никитин взял полевую сумку, достал документы.
— Вы потише, ребята, — попросил он, — а то наш подполковник спит.
Офицер просмотрел бумаги, вернул.
— Товарищи, — сказал лейтенант, — если что, сами смотрите.
— Будем по обстановке действовать.
— Счастливо.
— Удачи вам, ребята.
Потом поезд остановился и долго пережидал чего-то у выходной стрелки. Игорь вышел в тамбур. Морозный пар клубился, врывался с улицы через открытую дверь. Проводник стоял на насыпи, пыхтя самокруткой.
— Почему стоим? — спросил Игорь.
— Да какая нынче езда, — плюнул проводник, — сплошные нервы. Ни графиков, ни расписаний. Пропускаем эшелон. Не жизнь, а чистое конфетти.
Игорь высунулся из дверей. В сумерках тревожно горел красный круг семафора.
— Простудитесь, — сказал проводник, — идите в вагон да спать ложитесь.
Муравьев так и сделал. В купе уже спали, и он тоже лег. Мимо окон с грохотом промчался эшелон, и через несколько минут поезд тронулся. В Ярославль приехали к вечеру. У соседнего перрона разгружался санитарный поезд. Бинты, носилки, стоны раненых. Они прошли сквозь военное горе, немного стесняясь своей формы, которая точно определяла их положение в тылу. Мимо них пробегали усталые санитарки, спешили куда-то женщины в военных шинелях, надсадно кричал военный комендант. В отделе милиции они выяснили, что поезд на Волховстрой уходит ночью.
— Вы пока по городу погуляйте, — сказал дежурный, — город у нас красивый очень. В кино сходите. Новый заграничный фильм демонстрируется «Три мушкетера». Веселый фильм.
Дежурный улыбнулся.
Что оставалось делать? Они пошли на продпункт, где по карточкам их накормили супом и кашей, и вышли в город. Он был приземистым и широко разбросанным, этот город. Двухэтажные каменные дома словно осели под тяжелыми снежными шапками. Сквозь сугробы пробирались смешные маленькие трамваи, в Москве таких уже давно не было.
— Я в Брянске из реального училища домой на таких ездил, — засмеялся Данилов, — смотри-ка, бегают пока.
И, словно в подтверждение его слов, трамвай проехал мимо них, нещадно треща, не звеня, а треща сигналом.
— Чего он не звонит? — удивился Игорь.
— Старый. Раньше на них стояли трещотки.
Они спустились к набережной. Во льду намертво застыли буксиры и еще не потерявший веселой белизны речной трамвай, напоминающий покинутую дачу.
Муравьев глядел на широкую ленту льда и думал о том, как тяжело было в Сталинграде переправляться через эту реку под огнем немцев. Потом они опять гуляли по городу. Мимо кремля, по центральной улице, по бульвару у драмтеатра.
— Иван Александрович, — сказал Никитин, — клуб шинников.
— Ну и что?
— «Три мушкетера» идут.
Данилов вспомнил начальника, прижимавшего к груди книгу, и зашагал к клубу. Нет, это были не те мушкетеры. Умелая рука сценариста превратила элитарных солдат Людовика в поваров.
Но в фильме много музыки, и женщины на экране были необычайно хороши. Данилов и Никитин от души смеялись, следя за немудреными приключениями поваров.
А Муравьев сидел насупившись и не улыбнулся ни разу. Они вышли из кино, и Никитин засвистел веселую мелодию, которую пел гасконец по дороге в Париж.
— Ты что такой мрачный? — спросил Игоря Данилов.
— Разве можно такую ерунду показывать?
— Можно, Игорь, и даже нужно. Людям сейчас смеяться надо.
— Я не об этом. «Три мушкетера» — любимая моя книга.
— Считай, что это музыкальная пародия на нее. Запомни, консерватизм в твоем возрасте опасен.
Потом они вернулись на вокзал. Начальник транспортного отдела напоил их чаем и устроил отдохнуть в маленькой комнате для приезжих. Данилов и Никитин уснули сразу, а Муравьев вышел на темный перрон. Где-то в ночи перекликались паровозы. Свет семафоров на фоне черного неба казался огромными звездами. Вдалеке простучал по рельсам поезд. Звук его удалялся все дальше и дальше, пока не растаял совсем.
Темный вокзал жил непонятно и суетливо. Перекликались какие-то люди, долетали обрывистые слова команд, с грохотом катились по обледенелому асфальту тележки.
Бесконечная ночь, а за ней неизвестное утро.