Данилов
Уже у машины их догнал Серебровский и сунул две бутылки коньяка.
— У нас водка есть, — слабо простонал Данилов.
— Возьми, Ваня, поддержи на местах звание столичного сыщика. Счастливо.
Данилов протянул коньяк Никитину:
— Спрячь. Приедем в Питер, ребят угостим.
На вокзале их встретил сотрудник транспортной милиции.
— Пойдемте, поезд скоро отправляется.
— Сколько ехать до Ярославля? — поинтересовался Данилов.
— Как повезет, товарищ подполковник. Но сутки точно.
— Очень хорошо.
Собеседник посмотрел на него с удивлением. Но ничего не сказал и повел сквозь гомонящий вокзал.
У поездов дальнего следования, а их у платформы было всего два, царил казарменный порядок. Солдаты и офицеры войск охраны тыла, работники милиции проверяли пропуска и документы. У них тоже проверили документы. Молодой армейский старший лейтенант с зелеными полевыми погонами на шинели долго и внимательно читал пропуска, командировочные предписания, разглядывал удостоверения личности.
— Извините, товарищ подполковник, — обернулся он к Данилову, — если, конечно, это не секретно, что такое ОББ?
— Отдел борьбы с бандитизмом.
Старший лейтенант с уважением посмотрел на трех офицеров милиции, козырнул:
— Счастливого пути.
У вагона стоял капитан из транспортного отдела с туго набитым вещмешком в руках.
— Товарищ подполковник, — подошел он к Данилову, — возьмите посылочку.
— Кому?
— Нашим ребятам из транспортного отдела на Финляндском вокзале.
— У вас там друзья?
— Да нет, товарищ подполковник. Просто наши ребята собрали для ленинградцев. Вы с первой оказией едете. Вот мы и решили...
— И правильно решили, капитан. Возьми, Игорь.
Как все же прекрасно это. Ведь они отрывали консервы и хлеб от себя и своих семей. Ради того, чтобы доставить радость совсем незнакомым людям. Впрочем, нет такой категории, знакомых и незнакомых. Война как никогда сплотила людей. Сделала их мужественнее, строже, щедрее.
Ребята-транспортники проводили их до купе, которое было предусмотрительно заперто.
— Мягкий вагон, — с гордостью сказал капитан, открывая дверь, — проводник клялся, что кипяток будет регулярно, ну а чай и сахар ваши.
Транспортники попрощались, пожелав счастливого пути, ушли.
Никитин ловко и стремительно разложил вещи, и буквально через минуту на столике стояла открытая банка консервов, хлеб.
Дверь открылась, и в купе вошел человек в серой железнодорожной шинели с серебряными погонами.
— Добрый день, — сказал он.
— Здравствуйте.
— Я ваш сосед. Инженер тяги второго ранга Алексей Сергеевич Полторак.
Офицеры представились.
Человек с мудреным чином был опытным командированным, через минуту на столе лежали домашние пирожки, кусок колбасы.
Поезд тронулся, поплыли мимо окон люди, перрон, эстакада.
Поезд набирал скорость. Вагон был старый, изношенный совсем. Он скрипел и стучал на разные голоса. Но звук этот, пришедший практически из воспоминаний, стал для них удивительно уютным и успокаивающим.
Вагон, дорога, немудреная снедь на столе, беседа с приятным человеком. Да что еще надо. Вот она, полоса отчуждения. Вот время, вырванное у жизни. Время покоя и раздумий.
— Скажите мне, — спрашивал Никитин Полторака, — вот у вас два просвета на погонах и две звезды. Вы, по-нашему, вроде подполковник.
— Ей-богу, не знаю. Учредили форму, выдали. Иду по улице, бойцы, козыряют, а я как пень, ответить им как надо не могу. Нынче многим гражданским ведомствам погоны ввели.
— Только звездочки у вас в одну строчку расположены, — пытался дойти до сути реформы Никитин. — Почему?
— Да кто же это знает?
Данилов краем уха прислушивался к разговору. Движение убаюкивало его. Он расслабился. Глядел в окно на пробегающие дачи.
Потом стянул сапоги и залез на верхнюю полку.
— Все, — сказал он, — до Ярославля не будите.
Засыпая, он слышал напористый баритон Никитина и смех инженера-путейца.
Потом голоса ушли куда-то, и он заснул.
