Глава 11

Обстановка в зале заседаний накалялась. Это не представляло проблемы для лорда Витинари. Он свято верил в то, что каждый из тысячи голосов должен быть услышан – ведь это значило, что на самом деле ему нужно было слушать только тех, кому было что сказать, и полезность сказанного определялась по классической чиновничьей формуле «близко ли к моей точке зрения». По его опыту, таких голосов редко набиралось больше десяти. Те, кто требовал, чтобы каждый из тысячи и так далее на самом деле хотел только того, чтобы услышали их голос, и пропускал мимо ушей остальные девятьсот девяносто девять. С этой целью боги и придумали заседания. Витинари очень хорошо проводил заседания, особенно когда протокол вел Стукпостук. Они были для лорда Витинари тем, чем для безмозглых тиранов была «железная дева». Заседания были не намного затратнее, зато значительно чище, и, что особенно приятно, в «железную деву» никто не хотел лезть добровольно.

Он как раз собирался избрать десятерых самых крикливых в комиссию по големам, которую можно было загнать в удаленный кабинет, когда появился темный клерк, словно вышедший из тени, и зашептал что-то на ухо Стукпостуку. Секретарь наклонился к своему хозяину.

– Ах, оказывается, големы ушли, – весело объявил Витинари, когда исполнительный Стукпостук отошел назад.

– Ушли? – переспросила Дора Гая, пытаясь выглянуть в окно. – В каком смысле ушли?

– Перестали быть здесь, – ответил Витинари. – Похоже, господин фон Липвиг их увел. Они организованным строем покидают границы города.

– Он не мог так поступить! – Лорд Низз был в ярости. – Мы еще не решили, что с ними делать!

– Он, однако, решил, – ответил Витинари с улыбкой.

– Нужно запретить ему покидать город! Он грабитель! Командор Ваймс, выполни свой долг и арестуй его!

Это крикнул Космо.

Взгляд Ваймса охладил бы человека и более разумного.

– Сомневаюсь, что он далеко собрался, сэр, – сказал он. – Что прикажете с ним делать, ваша светлость?

– У хитроумного господина фон Липвига, похоже, есть план, – сказал Витинари. – Может, нам стоит отправиться за ним и узнать, что за план?

Толпа ломанулась к выходу, где застряла и стала бороться сама с собой.

Когда люди высыпали на улицу, Витинари сложил руки за головой и, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла.

– Обожаю демократию. Целый день бы слушал. Приготовь карету, Стукпостук.

– Ее уже закладывают, сэр.

– Это вы его надоумили?

Витинари открыл глаза.

– Госпожа Ласска, мое почтение, – пробормотал он, отмахиваясь от дыма. – Я думал, ты уже ушла. Вообрази мою радость, когда я вижу, что ты все еще здесь.

– Вы или не вы? – спросила Дора Гая, и ее сигарета заметно укоротилась при очередной затяжке. Она курила так, словно объявляла сигарете войну.

– Госпожа Ласска, сомневаюсь, что мне под силу сподвигнуть господина фон Липвига на что-то более опасное, чем то, что он умудряется вытворять по собственной воле. Пока ты была в отъезде, он стал лазить по крышам в свободное от работы время, подобрал отмычки к каждому замку на Почтамте и связался с Братством чихания без правил, в котором одни психи, сказать по правде. Ему нужен дурманящий запах опасности, чтобы жизнь начала играть красками.

– Когда я здесь, он ничем подобным не занимается!

– Именно. Могу ли я пригласить тебя проехаться со мной?

– Что это вы имеете в виду, когда говорите «именно» таким тоном? – насторожилась Дора Гая.

Витинари приподнял бровь.

– Если я хоть немного разбираюсь в том, как устроена голова твоего жениха, думаю, что, когда мы приедем, мы увидим огромную яму…

«Нам понадобится камень, – подумал Мокриц, когда големы принялись копать. – Много камня. Умеют ли они делать цемент? Конечно, умеют. Они как ланкрский перочинный нож в мире орудий труда».

Это пугало – то, как они копали даже такую безжизненную и иссушенную почву. Земля фонтанами взмывала в воздух. За полмили отсюда на пути в Сто Лат возвышалась заброшенная башня волшебников, хмуро нависая над зарослями кустарников и голой землей, которую непривычно было видеть среди повсеместно возделываемых полей. Когда-то здесь использовалось слишком много магии. Растения росли или криво, или никак. Совы, обитающие в руинах, добывали себе пищу подальше отсюда. Идеальное место. Никому оно не было нужно. Это была пустошь, а пустоши не должны пропадать впустую.

«Что за оружие, – думал Мокриц, объезжая копателей на лошади-големе. – Они могут уничтожить город за день. В неправильных руках они могут стать чудовищной силой».

«Хорошо, что они в моих руках…»

Зеваки держались поодаль, но продолжали расти в числе. Город пришел посмотреть. Настоящий анк-морпоркец не пропустит ни одного зрелища. Шалопай с огромным удовольствием пристроился на голове лошади. Мелкие собаки ничто не любят так, как высоко сидеть и лаять оттуда на людей… Хотя нет, кое-что еще любят, и председатель ухитрился лапой прижимать свою игрушку к лошадиному уху и всякий раз, когда Мокриц осторожно пытался забрать ее, прекращал лай, чтобы зарычать.

– Господин фон Липвиг!

Он посмотрел вниз и увидел бегущую к нему Сахариссу, которая размахивала блокнотом. Как у нее это получается, удивлялся Мокриц, глядя, как она проскочила между рядами работающих големов под земляными брызгами. Она успела сюда даже раньше Стражи.

– Вижу, ты достал себе лошадь-голема, – прокричала она, приближаясь. – Очень красивая.

– Я как будто еду верхом на цветочном горшке, которым не умею править, – ответил Мокриц криком, чтобы перекрыть шум вокруг. – И седлу не помешает пара подушек. Но хороши, не правда ли? Заметила, как они постоянно переминаются, совсем как настоящие?

– Но почему големы закапываются в землю?

– Я им так приказал!

– Но они невероятно ценные!

– Да. Вот и будем держать их в целости и сохранности.

– Но они принадлежат городу!

– Они занимают там слишком много места, тебе не кажется? Я в любом случае на них не претендую!

– Они могли бы сделать для города великие дела!

Прибывали все новые люди; их тянуло к человеку в золотом костюме, потому что он всегда был выгодным вложением.

– Например, втянуть его в войну? Или создать армию безработных? Мой вариант лучше!

– Надеюсь, ты нам о нем расскажешь! – прокричала Сахарисса.

– Я хочу взять големов за основу для новой валюты! Я хочу превратить их в деньги! В золото, которое сторожит само себя! Такое не подделать!

– Ты хочешь перевести нас на големный стандарт?

– Точно! Взгляни на них! Сколько они стоят? – закричал Мокриц, когда его лошадь очень убедительно встала на дыбы. – Они могут строить каналы и дамбы, ровнять горы с землей и прокладывать дороги! И если нам будет нужно, они это сделают! А если нет, они помогут нам разбогатеть, ничего не делая! Доллар будет таким твердым, что тролли будут об него зубы ломать.

Лошадь, демонстрируя несравненное понимание сути публичных выступлений, снова взвилась на дыбы, когда Мокриц указал на трудящиеся массы.

– Вот это – ценность! Вот это – богатство! Чего стоит золотая монета в сравнении с ловкостью руки, которая ее держит? – Он прокрутил последнюю фразу мысленно и добавил: – Из этого выйдет хороший слоган для первой полосы, как считаешь? И моя фамилия – Липвиг, с «Г» на конце!

Сахарисса рассмеялась:

– Первая полоса уже забита. Что теперь будет с этими созданиями?

– Они останутся здесь, пока большие умы не разберутся, что с ними делать!

– И от чего конкретно они охраняют город прямо сейчас?

– От глупости!

– И последний вопрос, Мокриц. Только ты знаешь секрет големов?

– Как ни странно, но, кажется, да!

– Почему это?

– Видимо, я просто обладаю даром убеждения!

В ответ послышался смех:

– И как бы между прочим командуешь огромной непобедимой армией? Какие требования ты выдвинешь?

– Никаких! Хотя нет, пожалуй, от кофе я бы не отказался. Я сегодня не завтракал!

В толпе засмеялись еще громче.

– Ты считаешь, горожане должны радоваться, что бразды, так сказать, правления у тебя в руках?

– А то! Верьте мне! – Сказав это, Мокриц спешился и снял упирающегося Шалопая с его насеста.

– Кто бы говорил, господин фон Липвиг.

Это вызвало взрыв аплодисментов.

– Ты не хочешь рассказать нам, что произошло с банковским золотом?

– Пошло ему на одежу! – сострили в толпе под общее одобрение.

– Госпожа Резник, твой цинизм ранит меня в самое сердце! – сказал Мокриц. – Я намеревался сегодня с этим разобраться, но – «расскажи богам о своих планах», как говорится. У меня никак не получается очистить стол!

Даже тогда люди рассмеялись, хотя это не было особенно смешно.

– Господин фон Липвиг, я попрошу тебя пройти со мной… – Командор Ваймс пробил себе путь в толпе, и остальные стражники материализовались за его спиной.

– Я арестован?

– Еще бы! Ты покинул пределы города!

– Думаю, он мог бы с полным правом возразить, что город пошел за ним.

Все повернулись. Путь сам собой расчистился перед лордом Витинари. Тропы всегда это делают перед людьми, которые славятся пыточными камерами в своих подвалах. А Дора Гая, хромая, обогнала его, бросилась на Мокрица и стала колотить его в грудь с криками:

– Как ты до них достучался? Как ты заставил себя понять? Рассказывай, а не то я снова никогда не выйду за тебя замуж!

– Каковы твои намерения, господин фон Липвиг? – спросил Витинари.

– Я собирался передать их «Тресту Големов», сэр, – ответил Мокриц, отдирая от себя Дору Гаю как можно более мягко.

– Правда?

– Кроме лошадей-големов, сэр. Они явно намного быстрее любых лошадей из плоти и крови. Их здесь девятнадцать, и если хотите совет, сэр, отдайте одну королю гномов, который наверняка сейчас сердится. С остальными поступайте на ваше усмотрение, но я бы хотел попросить шестерых на нужды Почтамта. Что же касается остальных големов, они будут в большей безопасности под землей. Я хочу сделать их основой валюты, потому что…

– Да, я кое-что слышал краем уха, – сказал Витинари. – Отличная работа, господин фон Липвиг, вижу, ты хорошо все продумал. Ты предложил перспективный план действий. Я тоже много размышлял о сложившейся ситуации, и все, что мне остается сделать…

– О, не стоит благодарностей…

– …командор, арестуй этого человека. Пожалуйста, прикуй его наручниками к надежному офицеру и посади в мою карету.

– Что? – спросил Мокриц.

– Что? – вскрикнула Дора Гая.

– Совет директоров Королевского банка подает на вас с председателем в суд по обвинению в хищении, господин фон Липвиг. – Витинари наклонился и подхватил Шалопая за шкирку. Собачонка тихонько покачивалась в кулаке патриция, с вытаращенными от ужаса глазами, сконфуженно зажав в пасти вибрирующую игрушку.

– Вы не можете всерьез в чем-то его обвинять, – возразил Мокриц.

– Увы, он председатель банка, господин фон Липвиг. Его лапа стоит на всех документах.

– Как вы можете так поступить с Мокрицем после всего, что он сейчас сделал? – спросила Дора Гая. – Он ведь только что спас положение!

– Очень может быть, хотя не уверен, ради кого он его спас. Закон следует соблюдать, госпожа Ласска. Даже тираны обязаны повиноваться закону. – Патриций задумчиво замолчал. – Нет, вру, тираны, разумеется, не обязаны повиноваться, но они обязаны соблюдать приличия. По крайней мере, я так поступаю.

– Но он не крал… – начала Дора Гая.

– Завтра в девять в Большом Зале, – сказал Витинари. – Приглашаю присутствовать всех заинтересованных лиц. Мы докопаемся до сути дела. – И он повысил голос: – Среди присутствующих есть директора Королевского банка? Ах, господин Шик. Здоров ли ты?

Космо Шик нетвердым шагом протиснулся через толпу, опираясь на руку молодого человека в коричневой мантии.

– Вы его арестовываете? – спросил Космо.

– Неоспоримо хотя бы то, что господин фон Липвиг от лица Шалопая формально несет ответственность за золото.

– Вот именно, – сказал Космо, сверкая глазами на Мокрица.

– Но с учетом ситуации я бы хотел разобраться во всех обстоятельствах дела.

– Полностью вас поддерживаю, – сказал Космо.

– И с этой целью я направлю своих клерков в банк сегодня вечером для полной проверки всех документов, – продолжил Витинари.

– Я не могу согласиться на ваше предложение, – сказал Космо.

– Какое счастье, что это не было предложением. – Лорд Витинари сунул Шалопая под мышку и продолжал: – Председатель со мной, как видишь. Командор Ваймс, будь добр, проводи господина фон Липвига в карету. И удостоверься, чтобы госпожу Ласску доставили домой целой и невредимой. Утром мы во всем разберемся.

Витинари поглядел на столб пыли, уже поглотивший усердных големов, и добавил:

– У нас у всех выдался очень насыщенный день.

В закоулке за клубом «Розовая киска» настойчивая пульсирующая музыка звучала приглушенно, но неотступно.

Темные фигуры притаились…

– Доктор Икс?

Глава кафедры Посмертных Коммуникаций замер, не дорисовав сложную руну среди куда менее сложных повседневных граффити и посмотрел в участливое лицо своего студента.

– Да, Барнфорт?

– Это точно законно по правилам университета, сэр?

– Ну, конечно, нет! Только подумай, что может случиться, если такое попадет в неправильные руки! Выше фонарь, Готли, мы теряем свет.

– И чьи же это могут быть руки, сэр?

– Ну, вообще говоря, наши, если уж на то пошло. Но это совершенно нормально, если в Совете не узнают. А там не узнают, конечно. Им хватает ума не шастать и не разузнавать.

– Значит, теоретически это противозаконно?

– Ну уж, – сказал Икс, чертя символ, который на мгновение засиял синим. – Кто из нас, если задуматься, может судить, что правильно, а что нет?

– Совет Университета? – предположил Барнфорт.

Икс отбросил мел и выпрямился:

– Теперь послушайте меня, вы, четверо! Мы сейчас инзорцируем Флида, ясно вам? Ради его вечного удовлетворения и немаловероятной пользы для кафедры, уж поверьте! Это сложный ритуал, но если вы будете мне ассистировать, станете докторами посмертных коммуникаций к концу семестра, поняли? Круглые пятерки для всех и, конечно, перстень с черепом! Поскольку на данный момент вы на троих умудрились сдать мне одну треть курсовой, я бы сказал, сделка выгодная, а ты, Барнфорт?

Студент заморгал под натиском вопроса, но врожденный талант пришел ему на выручку. Он откашлялся в неожиданно академической манере и сказал:

– Кажется, я начинаю понимать, сэр. То, что мы здесь делаем, выходит за рамки будничных определений добра и зла, не так ли? Мы служим высшей цели.

– Молодец, Барнфорт, далеко пойдешь. Все слышали? Высшая цель. Молодцы. Теперь давайте сцедим сюда старого перечника и удерем, пока никто нас не застукал!

Сложно не обращать внимания на тролля в карете. Он занимает собой все. Наверное, это Ваймс так пошутил. Сержант Детрит сидел рядом с Мокрицем, плотно вдавив его в сиденье. Лорд Витинари и Стукпостук сидели напротив. Его светлость сложил руки на серебряном набалдашнике трости и опирался на нее подбородком. Он внимательно наблюдал за Мокрицем.

Ходили слухи, что клинок в его трости был отлит из железа, извлеченного из крови тысячи человек. Мокрицу это казалось расточительным, ведь поработать еще немного, и хватило бы на плуг. И кто вообще такое придумывает?

Но с Витинари это могло оказаться правдой, пусть и не самой чистой.

– Послушайте, если вы позволите Космо… – начал Мокриц.

– Pas devant le gendarme, – сказал лорд Витинари.

– При мне, значитца, не разговаривать, – подсказал сержант Детрит.

– Может, тогда поговорим об ангелах? – спросил Мокриц после паузы.

– Нет, не поговорим. Господин фон Липвиг, похоже, ты единственный человек, способный призвать под свое начало величайшую армию со времен Империи. Думаешь, это хорошая идея?

– Я же не специально! Я просто понял, как это сделать!

– Знаешь, господин фон Липвиг, убить тебя прямо сейчас – и это решило бы невероятное количество проблем.

– Я этого не планировал! Ну… немного не так.

– Мы и Империю не планировали. Это просто стало дурной привычкой. Ну что, господин фон Липвиг, теперь, когда у тебя есть големы, что еще ты намерен с ними делать?

– Поставить по одному подавать энергию на каждую клик-башню. Ослиные топчаки все равно никогда не работали как положено. Другие города не станут этому противиться. Это будет выгодно всему челове… всемвечеству. Ослы тоже не станут возражать, я уверен.

– Для этого понадобится не больше нескольких сотен. Что с остальными?

– Я намерен превратить их в золото, сэр. И это может решить все наши проблемы.

Витинари вопросительно поднял бровь:

– Все наши проблемы?

Боль снова подступала, но вместе с тем приносила облегчение. Он уж точно становился Витинари. Боль – это правильно. Это была правильная боль. Она помогала сосредоточиться. Помогала думать.

Прямо сейчас Космо думал, что Пуччи стоило придушить при рождении – именно это, согласно семейным легендам, он и пытался предпринять. Все в ней вызывало раздражение. Она была эгоистичной, заносчивой, жадной, тщеславной, безжалостной, упрямой, начисто лишенной такта и вообще не умела видеть себя со стороны.

В их роду эти вещи не считались недостатками: едва ли можно разбогатеть, если все время беспокоиться, правильно ли ты поступаешь. Но Пуччи считала себя красавицей, и это выводило Космо из себя. У нее были прекрасные волосы, это правда, но эти высокие каблуки! Она выглядела как воздушный шар на ниточке! За то, что у Пуччи была хоть какая-то фигура, стоило сказать «спасибо» корсетам. И хоть он слышал, что у толстых женщин добрая душа, у Пуччи ее было слишком много, и вся она пошла в Шиков.

С другой стороны, она была его ровесницей и, во всяком случае, обладала амбициями и удивительным даром ненависти. Она не была лентяйкой, как все остальные. Те проводили жизнь в обнимку со своими деньгами. Они не думали о большем. А с Пуччи можно было поговорить. Она смотрела на вещи с женской, более мягкой точки зрения.

– Нужно было избавиться от Бента, – сказала она. – Мне кажется, он что-то знает. Давай свесим его за ноги с моста. Дедушка так всегда делал. Почему ты все еще в этой перчатке?

– Он верой и правдой служил нашему банку, – ответил Космо, пропуская последний вопрос мимо ушей.

– И? Это здесь при чем? У тебя снова что-то с рукой?

– С рукой все в порядке, – ответил Космо, и очередной алый бутон боли распустился аж до самого плеча. «Я так близок, – думал он. – Так близок! Витинари думает, что поймал меня, но это я поймал его! О да! И все же… возможно, пришла пора заметать следы».

– Сегодня же вечером отправлю к господину Бенту Кренберри, – решил Космо. – Теперь, когда есть Криббинс, он мне более ни к чему.

– Правильно. А потом Липкина посадят за решетку, и банк вернется к нам. Знаешь, ты очень плохо выглядишь. Такой бледный.

– Такой же, как Витинари? – спросил Космо, указывая на портрет.

– Что? О чем ты? Хватит говорить глупости, – ответила Пуччи. – И пахнет здесь как-то странно. Тут кто-то умер?

– Мои мысли очистились. Завтра будет последний день Витинари в кресле патриция, обещаю.

– И снова ты говоришь какие-то глупости. И сильно потеешь, кстати говоря, – сказала Пуччи. – В самом деле, у тебя с подбородка капает. Возьми себя в руки!

– Гусеница, наверное, тоже думает, что умирает, когда превращается в прекрасную бабочку, – проговорил Космо мечтательно.

– Чего? Что? Кто ее знает! Какое отношение это имеет к делу? – допытывалась Пуччи. – И вообще, там все не так происходит, потому что, вот послушай, это очень интересно: короче, гусеница умирает и вся разлагается, а потом маленький кусочек от нее, точка или типа того, вдруг просыпается и съедает эту гусеничную кашу, и это становится потом бабочкой. И это чудо природы. А ты просто приболел. Хватит капризничать. У меня сегодня свидание. Увидимся утром.

Она упорхнула, оставив Космо одного, не считая Кренберри, который читал в углу.

Космо вдруг подумал, что почти ничего не знал о нем. Но в качестве Витинари он, разумеется, скоро будет знать обо всех все.

– Ты ведь учился в школе Гильдии Убийц, верно, Кренберри? – спросил он.

Кренберри достал из верхнего кармана маленькую серебряную закладку, бережно положил ее на страницу и закрыл книгу.

– Да, сэр. Стипендиат.

– А, точно. Помню таких, вечно куда-то торопились. Их частенько травили.

– Да, сэр. Некоторые из нас выжили.

– А я тебя никогда не дразнил?

– Нет, сэр. Я бы запомнил.

– Это хорошо. Это хорошо. Как твое имя, Кренберри?

– Не знаю, сэр. Найденыш.

– Какая жалость! У тебя, наверное, была тяжелая жизнь.

– Да, сэр.

– Мир подчас бывает так жесток.

– Да, сэр.

– Сделай одолжение, убей сегодня господина Бента.

– Я взял себе на заметку, сэр. Я возьму напарника и примусь за задание за час до рассвета. Большинство постояльцев госпожи Торт отсутствует в это время, и туман будет самый густой. Госпожа Торт как раз гостит у своей старой приятельницы госпожи Хармс-Битл на Добромыльной улице. Я справился заранее, предвидя такую возможность.

– Ты мастер своего дела, Кренсберри. Снимаю шляпу.

– Спасибо, сэр.

– Ты не видел Досихпора?

– Нет, сэр.

– Куда он только мог подеваться? Впрочем, ступай и поужинай. Я сегодня не буду есть. Завтра я изменюсь, – проговорил он вслух, когда за Кренсберри закрылась дверь.

Он потянулся вниз и обнажил клинок. Это была вещь редкой красоты.

На портрете напротив лорд Витинари вздернул бровь и сказал:

– Завтра ты станешь прекрасной бабочкой.

Космо улыбнулся. Он был почти у цели. Витинари окончательно спятил.

Господин Бент открыл глаза и уставился в потолок.

Прошло несколько секунд, и этот удручающий вид сменился огромным носом, на некотором расстоянии от которого виднелось встревоженное лицо.

– Ты проснулся!

Господин Бент моргнул, перефокусировался и посмотрел на госпожу Драпс, от которой виднелся только силуэт напротив лампы.

– Ты такое учудил, господин Бент, – сказала она спокойным заботливым тоном, которым обычно разговаривают с буйнопомешанными, пожилыми или вооруженными до зубов людьми.

– Учудил? Я сделал что-то смешное? – Он приподнял голову с подушки, принюхался и спросил: – Госпожа Драпс, на тебе чесночное ожерелье?

– Мало ли… что, – сказала госпожа Драпс с виноватым видом. – Против… простуды… точно, простуды. Лишняя осторожность не помешает. Как ты себя чувствуешь, в себе?

Господин Бент замешкался. Он не знал точно, как он себя чувствовал. Он не знал точно, кем он был. В нем как будто проделали дыру. У него в себе не было себя.

– Что происходит, госпожа Драпс?

– О, тебе не о чем беспокоиться, – сказала госпожа Драпс с ломкой веселостью.

– Мне кажется, есть о чем, госпожа Драпс.

– Доктор говорит, тебе нельзя перевозбуждаться, господин Бент.

– Если мне не изменяет память, госпожа Драпс, я в жизни не перевозбуждался.

Женщина кивнула. Увы, в это было слишком легко поверить.

– Ну, ты же знаешь господина фон Липвига? Говорят, он украл все золото из банковского хранилища!..

И она приступила к рассказу. Во многом там были одни домыслы, как свежие, так и обмусоленные, а поскольку госпожа Драпс исправно читала «Вестник Танти», повествование велось в том стиле, в котором обсуждаются кошмарные преступления.

Шокировало ее то, что Бент лежал спокойно. Пару раз он просил вернуться назад и объяснить подробнее, но ни разу не изменился в лице. Она пыталась добавить огня, раскрашивала стены восклицательными знаками, но он не двигался с места.

– …и теперь его посадили в Танти, – сказала госпожа Драпс. – Говорят, его повесят за шею насмерть. Мне кажется, это гораздо хуже, чем когда просто вешают.

– Но они не могут найти золото… – прошептал Маволио Бент, откидываясь на подушки.

– Так и есть! Некоторые говорят, что его похитили подлые сообщники! – воскликнула госпожа Драпс. – Еще говорят, что господин Шик предъявил компромат.

– Нет мне прощения, госпожа Драпс, ни прощения, ни оправдания, – сказал господин Бент, уставившись в стенку.

– Тебе, господин Бент? Так нельзя говорить! Тебе-то, кто никогда не допускает ошибок?

– Но я грешен! О, это сущая правда. Я поклонялся ложным богам!

– Ну, до настоящих иногда не достучаться. – Госпожа Драпс потрепала его по руке и задумалась, не позвать ли кого-нибудь. – Но если хочешь искупления грехов, насколько мне известно, ионийцы на этой неделе отпускают два по цене одного…

– Оно нагнало меня, – прошептал Бент. – Ох, боги, госпожа Драпс, что-то внутри меня поднимается и так и рвется наружу!

– Ничего страшного, у нас есть ведро, – успокоила госпожа Драпс.

– Нет! Тебе нужно уйти, немедленно! Это будет ужасно!

– Никуда я не уйду, господин Бент, – сказала госпожа Драпс, образчик решимости. – Ты просто снова чудишь, и все.

– Ха! – сказал господин Бент. – Ха… ха… ха-ха…

Смех поднимался у него из горла, как мертвец из могилы.

Его худосочное туловище неподвижно застыло, а потом изогнулось дугой, словно вздымаясь с матраца. Госпожа Драпс бросилась на кровать, но было уже слишком поздно. Дрожащая рука поднялась и указала пальцем на шкаф.

– А вот и мы! – закричал Бент.

Замок щелкнул. Дверцы распахнулись.

В шкафу лежала стопка гроссбухов и… что-то… под покрывалом. Господин Бент распахнул глаза и взглянул госпоже Драпс в лицо.

– Я оставил его у себя, – сказал он, словно разговаривая сам с собой. – Я ненавидел его всей душой, но оставил. Зачем? Кто управляет цирком?

Госпожа Драпс замолчала. Единственное, что она знала, так это то, что она останется здесь, пока все не прояснится. В конце концов, она уже провела ночь в спальне с мужчиной, и леди Дейрдре Ваггон многое имела сказать по этому поводу. Технически она была падшей женщиной, что казалось несправедливым, ведь еще более технически таковой она не была.

Она наблюдала, как господин Бент… переодевался. Ему хватило порядочности проделать это, повернувшись к ней спиной, но госпожа Драпс все равно закрыла глаза. Потом она вспомнила, что уже пала и что в этом больше не было смысла.

Она снова их открыла.

– Госпожа Драпс? – позвал господин Бент, как во сне.

– Да, господин Бент? – спросила она, стуча зубами.

– Нам нужно найти… кондитерскую.

Кренберри с напарником вошли в комнату и застыли как вкопанные. Этого в плане не было.

– И хорошо бы еще лестницу, – сказал господин Бент. Он достал из кармана полоску розовой резины и отвесил поклон.