Глава 26

Просто удивительно, сколько «открытий чудных» я сделал в девятнадцатом веке, хотя прекрасно мог совершить их как в двадцатом, так и в двадцать первом. Но почему-то тогда не смог или не захотел, так что пришлось сейчас.

Например, выяснилось, что польза от тщательного планирования может быть только в том случае, если объект приложения усилий вам хорошо знаком. Как, например, для меня летающая и ездящая техника, а также отдельные разделы прикладной химии. Если же ваши представления о том, что следует сделать, не отличаются глубиной и вообще чисто умозрительны, ни в коем случае нельзя составлять подробных планов. Ничего, кроме вреда, от них не будет. Допустимы только самые общие наметки, дабы в процессе реализации иметь представление, туда вы движетесь, куда хотели, или уже давно в другую сторону.

Вот значит, и Михаил, вернувшись из Парижа, быстро донес до меня, что мои планы относительно терроризма во Франции — они, мягко говоря, страдают некоторой неосуществимостью.

— Там агентов нашей охранки, конечно, меньше, чем всяких смутьянов,

— пояснил мне Миша, — но не очень намного. А еще в военной миссии офицеры главного штаба тоже не слепые и одними военными вопросами не ограничиваются. Более того, среди эмигрантов ходят слухи, что охранка некоторых уже того… как вы говорите, ликвидировала. Прямо там, во Франции. Во всяком случае, за последние два года исчезли три

человека — два поляка и русский народник, причем без следов.

Ну, это вряд ли, подумалось мне. В будущем я не смог найти ни малейшего намека на подобный образ действий, хотя старательно искал. Хотя… я же, например, никаких письменных следов своей деятельности оставлять не собирался ни в коем случае! Почему тогда здешние жандармы должны быть глупее?

— Я даже видел в Париже одного своего старого знакомого, — продолжал Михаил. — Довелось в свое время разок побывать у него на допросе. Тогда он был жандармским ротмистром. Кто сейчас — не знаю. Он отпустил бородку и сбрил усы, но я его узнал. А вот он меня — нет, потому как допрашивал он тогда не одну сотню таких, как я.

— Та-а-к, — начало понимать мое высочество, — просто агентом он быть не может, раз его многие способны узнать. Значит, мужик там либо в качестве живца, либо для отвлечения внимания от кого-то, кто занимается действительно важным делом. А оба этих варианта подтверждают, что во Франции много российских агентов. Я правильно понимаю?

— Да, Александр. Нам рано лезть во Францию. Начинать надо с Санкт-Петербурга и Москвы.

М-да, получается, пока что руки у меня коротки как-то воздействовать не генерал-адмирала, сделал вывод я. И вообще пора озаботиться вопросом внедрения своих людей в охранку. Один у меня есть — Зубатов, но одного мало. Кроме того, он в Москве. Съездить, что ли, в бывшую столицу с целью повышения культурного уровня или еще чего-нибудь? Инкогнито, понятное дело, официальный визит поднимет слишком много

шума.

Тем временем приближалось лето, и все семейство начало собираться в Крым. Я попробовал заявить отцу, что у меня полно дел в Питере, в силу чего меня лучше оставить тут, но отец эту идею не поддержал.

— Отдыхать иногда надо, а то свалишься, Алик, — заявил он.

— Так я, когда устану, прекрасно могу и на диване в Приорате отдохнуть!

— В башне? — усмехнулся родитель. — Знаю я, как вы ее используете. Ничего, припрет — и в Крыму 6… в смысле, кого-нибудь да найдешь. Ладно, не волнуйся, мы туда ненадолго, недели на три, а потом маман с младшими останется там, а я, ты и Ники вернемся. У меня тоже дел хватает.

— Тогда пусть царский поезд пригонят в Гатчину за день, а лучше за два дня до отъезда. Мне нужно время, чтобы его хотя бы поверхностно изучить.

— Опять? Алик, да что ты за человек такой — по небу на пес знает чем летаешь и не боишься, а приходит пора в поезд лезть, у тебя сразу появляются подозрения. Как же это по-научному называется, мне вроде Боткин говорил? А, вспомнил — фобия. Ты к нему обратись, он тебе микстуру выпишет. Попьешь, и все пройдет.

— Нет, ваше величество, это не фобия. Я не боюсь летать потому, что уверен в исправности каждой детали дирижабля и дельтаплана. Их проверял или я лично, или люди, чьим профессиональным качествам и аккуратности я полностью доверяю. А кто проверял царский поезд?

— Ну, механики там какие-нибудь… техники железнодорожные…

— И что, любой из них может запретить эксплуатацию поезда?

— Они должны доложить начальству! — начал терять терпение отец.

— Поезд формируют министр двора и министр путей сообщения.

Тут я вспомнил, что первый из перечисленных, граф

Воронцов-Дашков, является довольно близким другом отца, и решил немного снизить градус своего возмущения.

— Министр двора — честный и ответственный человек (а вот что он дурак, лучше промолчать), но в технике не разбирается совершенно! А министр путей сообщения Посьет живет только своим морским прошлым, ныне же он вообще ни в чем не разбирается по причине старческого слабоумия. Попробуйте попросить их на память процитировать правила формирования и движения большегрузных поездов и послушайте, что они вам скажут. В общем, если вы не желаете обращать внимание на свою безопасность, мне придется посвятить в эту проблему маман.

— Ого! Похоже, действительно дело серьезное, раз ты готов пойти даже на такое. Ладно, предоставлю тебе три дня на инспекцию поезда.

Ну и дела, подумал я, выходя из отцовского кабинета. Только-только с генерал-адмиралом вроде обошлось — он так и не узнал, из-за кого получил от императора сильнейший втык вкупе с обещанием выгнать его к чертям в отставку, несмотря на дружбу с детства, если не наведет порядок в строительстве новых кораблей. Но теперь у меня могут появиться два новых врага, и вот уж эти-то будут точно знать, кто доставил им неприятности! Ладно, Посьет, пожалуй, особого вреда причинить не сможет, но вот про министра двора этого не скажешь. Блин, если бы нам с Ники не ехать этим поездом, я бы, пожалуй, промолчал. Но терпеть крушение из-за каких-то старых маразматиков? Ладно, будем надеяться, что отец не даст меня совсем уж сожрать.

Царский поезд с виду оказался почти таким, каким был два года назад. Но именно что только почти. В нем прибавилось еще два вагона, причем, как и почти все остальные, они были четырехосными.

— Что это за новшества? — спросил я сопровождавшего меня в первом обходе генерала Черевина, который, как оказалось, тоже принимал участие в формировании царского поезда.

— Третий — это вагон министра путей сообщения, а пятый — персональный вагон цесаревича, ему уже положено.

— Угу. Насколько я помню, в инструкции по формированию поездов высочайших особ, на которой, между прочим, стоит и ваша подпись, число вагонных осей ограничивается сорока восемью, а здесь я вижу пятьдесят четыре.

— Ну нельзя же быть таким формалистом, ваше высочество! — обиженно заявил Черевин, обдав меня парами неусвоенного алкоголя. Как обычно, он уже успел с утра поправить здоровье.

— Если поезд потерпит крушение, вы мне это повторите, Петр Александрович? Давайте лучше посмотрим на вагон Посьета, чем-то он мне не нравится.

Причем я отлично знал, чем именно — он был одной из причин катастрофы в восемьдесят восьмом году. Оставалось только найти, к чему

бы придраться сейчас, но это оказалось нетрудно. Вагон стоял с заметным даже простым глазом перекосом.

— Вынужден настаивать на тщательной экспертизе этого вагона, — вздохнул я. — И теперь пройдем вдоль состава к хвосту.

В общем, в результате моих усилий из состава убрали вагон Посьета и еще один, великокняжеский, который, во-первых, тоже оказался не в идеальном состоянии, а во-вторых, именно сейчас вообще должен был ехать без главных персон, а только с одной прислугой. Посьет, как мне удалось узнать, особо не возмущался, а вот Воронцов-Дашков остался настолько недоволен, что даже пожаловался на меня родителю. Впрочем, без какого-либо успеха.

И до Крыма, и обратно мы доехали благополучно, но на пути туда произошла довольно интересная встреча.

В Харькове наш поезд стоял довольно долго, с одиннадцати утра и почти до шести вечера, потому как отец наносил какие-то визиты и взял с собой Ники, а мне удалось отбрехаться тем, что я хочу принять участие в текущем осмотре поезда. На самом деле я этого ни фига не хотел, но еще меньше желал куда-то тащиться. И вот, значит, когда я в сопровождении небольшой охраны уныло плелся по перрону, иногда с умным видом заглядывая под колеса, меня отловил Сергей Юльевич Витте. Тогда он еще был не особой, приближенной к императору, а только управляющим Юго-западными железными дорогами. И его появление в Харькове, то есть на станции Харьково-Николаевской дороги, непосредственными служебными обязанностями не объяснялось. Он это сразу подтвердил,

заявив, что прибыл сюда исключительно в целях побеседовать со мной, как с весьма технически грамотным человеком.

— Я внимательно следил за всеми публикациями о деятельности вашего комитета, — пояснил Витте.

— Да? Тогда спасибо на добром слове. И не пойти ли нам позавтракать? В вагон цесаревича, например, я могу распорядиться, чтобы туда принесли чего-нибудь пожевать.

— А…

— Да не будет Николай против. У меня вообще есть разрешение в любое время дня и ночи без доклада входить в его вагон. Короче, если у вас действительно ко мне что-то важное, тогда пошли, не на улице же нам беседовать.

Оказалось, что Витте собрался донести до меня примерно то же самое, что я — до отца, только делал это он более аргументировано. Все правильно, ведь Сергей Юльевич давно работал на железных дорогах. Он заявил, что поезд такого веса и такой конфигурации может безопасно двигаться только со скоростью не более двадцати верст в час, а превышение чревато сходом с рельсов.

— Однако по регламенту, утвержденным министром путей сообщения, допускается скорость до сорока километров в час. Или тридцати семи верст, как там написано, — уточнил я.

— Такой норматив принят для немецких дорог, где рельсы имеют вес тридцать фунтов на фут, а у нас двадцать два. Кроме того, у них балласт из щебенки, а у нас песочный. Нельзя бездумно переносить чужие цифры на наши условия!

К концу беседы я, кажется, начал понимать, зачем в действительности Витте ее затеял. На своей Юго-западной дороге ему удалось добиться, чтобы царский поезд двигался со скоростью не более тридцати верст в час, что, между прочим, вызвало раздражение императора, но по всем прочим дорогам поезд иногда разгонялся до шестидесяти или даже больше. Витте, как грамотный инженер-путеец, был уверен, что когда-нибудь это плохо кончится. Ну то есть для поезда и его пассажиров плохо, а лично для него, наоборот, хорошо. Ведь он предупреждал, причем аргументировано! Однако императору он успел сказать только несколько слов, и требовался еще кто-то, выслушавший его предупреждения, которые когда-нибудь сбудутся. Причем этот кто-то должен обладать достаточно высоким положением, иметь неплохое техническое образование, и, главное, он не должен иметь возможности ничего изменить! Получается прямо вылитый я, не находите? Ну не мог Витте знать, что последнее время отец относится к моим советам с полной серьезностью! И, значит, императорский поезд будет продолжать носиться, как угорелый, а когда он наконец-то свалится под откос, младший брат цесаревича наверняка вспомнит про этот разговор. Если останется жив, конечно, но это уже не во власти Сергея Юльевича.

— Подумаю над вашими словами, вы были весьма убедительны, — так я отреагировал на доведенную до меня информацию.

Действительно, подумать было о чем. Витте, безусловно, человек талантливый. И если суметь зацепить его хоть чем-то, чтобы он стал еще и управляемым, ему же цены не будет! Значит, надо поручить Михаилу

поискать на Сергея Юльевича хоть какой-то компромат. Ну не может такого случиться, чтобы человек был, а компромата не было, это противоречит законам природы. А то ведь в другой истории Витте Александра Третьего побаивался, отчего и вел себя вполне прилично. Зато Николая он в грош не ставил, сразу начал вести свои игры, и ни к чему хорошему это не привело. Ни для него, ни для России.

Кстати, Сергей Юльевич просветил меня не только насчет опасности движения сверхтяжелых поездов на высокой скорости. Он еще и рассказал о финансовых тонкостях железнодорожного дела в России, после чего я буквально офигел. Нет, в общих чертах мне было известно, что почти все дороги у нас частные, но строятся они под гарантии государства, однако Витте рассказал о частностях. Например, о тарифах на грузовые перевозки. Законодательно был установлен их верхний предел, но он никого не интересовал, реальные тарифы были ниже. Причем какие именно — никто толком не знал! То есть если кто-то захочет перевести большую партию чего-нибудь тяжелого, ему надо было не листать проспекты, а идти на прием к члену правления соответствующей дороги, а если партия очень большая — то прямо к председателю. Где каким-то образом (разумеется, материальным, то есть путем расставания с некой суммой — этого Витте прямо не сказал, но догадаться было нетрудно) наверняка получится снизить тариф конкретно для своего груза до просто смешной цифры. Разумеется, от такой несусветной дешевизны железная дорога терпела убытки, которые потом возмещались государством. Ну, а правлению, естественно — профит. Вот так оно все и работало с легкой руки Александра Второго, который это безобразие

утвердил. Ну, блин, ну царь-освободитель! Просто зла не хватает.

Интересно, подумал я. Неужели сам Сергей Юльевич в таких схемах не участвует, раз уж он мне о них решил рассказать? И если таки нет, то тогда не помешает узнать, каким иным образом он не упускает своего. Или господин Витте вообще чист, аки агнец, и всю жизнь довольствовался исключительно должностным окладом? Потому как Николаю, когда он займет место отца, действительно нужен будет грамотный министр финансов, и про одну из кандидатур на этот пост лучше навести справки заранее. Отчего бы и не поинтересоваться, коли он сам ко мне пришел.