Глава 24

По моим наблюдениям, люди могут реагировать на грядущее улучшение материального положения одним из трех способов. Я имею в виду именно обычных людей, а не банкиров или крупных взяточников, у этих свои заморочки. Первый из способов года за полтора до конца моей первой жизни блестяще продемонстрировала младшая сестра покойной жены. На каком-то художественном конкурсе ей присудили премию аж в целых пятнадцать тысяч рублей, то есть даже немного больше ее ежемесячной пенсии. Дама была в экстазе. Она всю жизнь рисовала котиков и собачек, не только не имея с этого ни копейки, но даже иногда подвергаясь упрекам родных, а тут вдруг на тебе! Признали. И деньжищ-то сколько отвалили! Естественно, ее тут же понесло по магазинам, и к моменту реального получения денег жертва шопинга успела уйти в минус тысяч на семьдесят. Если бы не я и некоторые прочие родственники, не знаю, как бы она выбиралась из этой задницы. А так ее хоть подкармливали, пока она гасила кредит.

То есть некоторые, лишь только узрев впереди перспективу улучшения благосостояния, как наскипидаренные бросаются тратить деньги. Мол, а вдруг оно именно сейчас подорожает?

Второй алгоритм более разумен. Он состоит в том, что у человека хватает силы воли не понестись за покупками вприпрыжку. Он начинает всего лишь строить планы, но они, что огорчительно, имеют свойство мутировать в мечты. Оные же границ не имеют, так что, получив наконец деньги, человек испытывает разочарование. Ведь все равно ни на что

серьезное не хватит! А тратиться на несерьезное уже расхотелось.

И, наконец, третьи, к коим отношусь и я, реагируют на финансовые перспективы парадоксально. При первых же намеках на грядущее поступление денег их охватывает приступ бережливости на грани скаредности, а иногда и за ней. И после получения денег он исчезает очень неохотно.

Так вот, только прикинув, во что даже по минимуму может вылиться моя доля от экспедиции на Аляску, я немедленно начал искать, на чем бы хоть чуть-чуть сэкономить. И первыми под рукой оказались дельтапланы. Аэростатный шелк был довольно дорогим материалом. Перкаль — заметно дешевле. Я быстро подсчитал, что перкалевый парус будет весить всего на два с небольшим кило больше шелкового, но, правда, без учета пропитки. Однако даже если она добавит еще два кило, что вряд ли, за пределы допустимого веса я все равно не выйду. Кстати, выяснилось, что сейчас слово «перкаль» — женского рода. Надо же, в двадцатом веке оно было мужского, а в двадцать первом я с ним уже не сталкивался.

Самое интересное, что два новых дельтаплана летали несколько лучше первых! Перкаль была (черт с ним, будем называть ее по тем правилам, что действуют сейчас) чуть потяжелее шелка, но после пропитки раствором коллоксилина в ацетоне с добавлением камфары совершенно не пропускала воздух и, главное, практически не растягивалась! Благодаря чему управлялись новые дельтапланы заметно точнее.

Естественно, следующим в очередь на урезание сметы оказался новый аэроплан Можайского, который Александр Федорович тоже собирался

обтягивать шелком, но, познакомившись с моими результатами, согласился на перкаль.

У него строился уже более или менее привычного мне вида самолет, похожий на немного уменьшенную немецкую «Готу» времен Первой мировой войны, но с укороченным хвостом. Если бы не силовая установка, я бы его поостерегся показывать на публике, а с ней картина получалась вполне приемлемой.

Что видела та часть публики, которой посчастливилось присутствовать на летном поле при каких-то полетах и о чем читала та, коей этого не довелось?

Ну, во-первых, старшие сыновья императора имеют каждый по дельтаплану. Это явные игрушки, они летают недалеко, невысоко и неспособны поднять никакого груза, кроме пилотов. А их громко трещащие моторы, отличающиеся малым весом, ресурс имеют и вовсе мизерный. Я не стал скрывать того факта, что у одного аппарата движок пришлось заменить после четырнадцатого полета, и теперь все были уверены, что их ресурс составляет десять часов работы. Относительно же моего так называемого автомобиля вообще ходили слухи, к распространению которых приложил руки Михаил, что двигатели там меняются каждую пятницу. Хотя на самом деле на три тысячи километров пробега пришлось всего две замены моторов.

Далее — дирижабль. У этого силовая установка не подвергалась замене с момента изготовления! А все потому что она паровая, а не внутреннего сгорания. Летает он далеко, высоко, может взять на борт приличное количество груза. Вот только скорость у него маловата.

И, наконец, аэроплан Можайского. Он, правда, пока еще никуда не летал, но я вполне мог прикинуть, как он станет это делать и какое впечатление произведет. Он покажется ближайшим аналогом дирижабля, у которого все параметры, кроме скорости, несколько хуже. Вот она таки да, превысит скорость «Мечты» раза в два с половиной, а то и в три.

То есть картина вырисовывалась следующая. Наиболее перспективный тип летательного аппарата — тепловой дирижабль с паровыми двигателями. Для узкого круга задач, где требуется высокая скорость и почти ничего более, может применяться расчалочный биплан с теми же самыми движками. А дельтапланы — это, как уже говорилось, просто игрушки их высочеств.

На самом деле, конечно, все было совсем не так. Дельтапланы являлись не игрушками, а машинами первоначального обучения. Аэроплан Можайского изначально будет иметь двойное управление, и на нем станут совершенствовать свои летные навыки те, кто успешно прошел курс обучения на дельтаплане. Дирижабль же так пока и останется показушным аппаратом — до тех пор, пока менделеевской команде не удастся наладить промышленную добычу гелия.

Никаких иных летательных аппаратов, кроме учебных, я в ближайшее время строить не собирался. Ибо хорошо помнил — «кадры решают все». Например, в начале Великой Отечественной у нас и самолетов, и танков было больше, чем в ее конце, и сильно это нам помогло? Англичане же смогли выиграть воздушную битву за Британию, летая в основном на «Харрикейнах», которые уступали даже нашим «Ишакам», не говоря уж о

«Мессершмиттах».

Тут, конечно, есть повод для недоумения. Зачем великому князю и младшему брату цесаревича заниматься какими-то обгоняющими время технологиями, когда причина грядущего падения Российской империи вовсе не в их отсутствии? Системой управления надо заниматься, она здорово прогнила и почти не функционирует! Образованием, ибо оно хромает на три лапы из четырех! И так далее.

Все правильно, но следовало учесть вот что. Пока я тихо ковырялся с ездящей и летающей техникой, не задевая ничьих интересов, все было в порядке. Ну такое вот немного странное увлечение у юноши, ничего страшного. Пусть сам развлекается и цесаревича развлекает.

Зато когда мы с Николаем хоть чуть-чуть влезли в вопросы народного образования, у нас сразу напрочь испортились отношения с Победоносцевым — он был слишком умен, чтобы клюнуть на мои уловки с якобы незначительными изменениями и дополнениями. Так ведь это всего лишь Победоносцев! Своего влияния у него почти нет, с ним считаются только потому, что его уважает император.

Попытки же встрять во что-нибудь более серьезное обязательно заденут интересы великих князей, ибо их, гадов, много, и оные интересы у них весьма широки. Я пока специально воздерживался от какого-либо вмешательства в дела флота, ибо генерал-адмирал Алексей Александрович наверняка расценит это как подкоп под себя, любимого. И его поддержит великий князь Владимир. Гвардия, это сборище пьяниц, картежников и паразитов? Ее сейчас старательно подгребает под себя

Николай Николаевич младший, который моим интересом к своей вотчине будет весьма недоволен. Артиллерия? Там заправляет генерал-фельдцейхмейстер великий князь Михаил Николаевич, отец не к ночи будь помянутого Сандро, и моего вмешательства в свои дела он не потерпит. И так далее. То есть даже такой довольно жесткий и авторитетный император, как отец, на самом деле Россией почти не управлял. Это делала свора великих князей, готовая в едином порыве сожрать любого, кто покусится на ее права. А мне быть сожранным как-то не хотелось, из-за чего я решил, что влезать в чью-либо сферу интересов можно только после того, как появится возможность нейтрализовать соответствующего великого князя. Как угодно, вплоть до чисто физических методов. Однако, как известно, далеко на все на свете происходит так, как оно планируется. В этом я убедился во время очередной нашей с братом аудиенции у императора.

Сначала его величество выслушал мой краткий доклад о том, как обстоят дела с гелием — ему, кажется, понравилось летать на дирижабле, и он хотел побыстрее начать использовать его для полетов в Крым. Однако слушал вполуха, я уже давно научился замечать такие вещи. И быстро скомкал свой доклад, чему отец явно обрадовался.

— Все это хорошо, — вздохнул он, — вот только немного дороговато получается.

Я даже слегка удивился. Как уже говорилось, со мной недавно приключился небольшой приступ бережливости, и секвестрированы были не только дельтапланы, но и некоторые другие проекты, в том числе и по

добыче гелия. То есть на ближайший год я просил всего сто тридцать пять тысяч вместо ста восьмидесяти, про которые мы вроде уже договорились сразу после полета «Мечты» в Питер.

— Да не у тебя, твою-то экономию я уже оценил, — махнул рукой император. — Флот надо продолжать строить, а на что? Тут пришлось изменить двадцатилетнюю программу кораблестроения. Броненосцев решили строить поменьше, а минных кораблей — побольше. Ты, наверное, про это уже слышал.

— Да, отец.

Все правильно, про эту корректировку я и слышал здесь, и читал там. Попав под влияние французских идей о том, что против большого количества миноносцев не устоит ни один крупный корабль, наши флотоводцы решили отказаться от постройки восьми броненосцев, а на сэкономленные деньги понастроить очень много минной мелочи. Блин, лучше бы эти деньги мне отдали! Потому как построить достаточно много все равно не получилось. С моей точки зрения, главная польза от коррекции программы заключалась в том, что было неопровержимо доказано — на большом количестве мелких объектов воровать удобнее, чем на немногих крупных.

— Ну так можешь что-нибудь умное сказать? — вопросил меня император.

— Попробую, ваше величество. Французская идея о приоритетном развитии легких сил флота мне представляется мертворожденной. Думаю, и сами лягушатники от нее скоро откажутся. Действительно, одинокий броненосец теоретически можно утопить, атакуя со всех сторон двумя десятками миноносцев. Штук пятнадцать он поразит огнем, но самоходных мин от оставшихся пяти ему хватит. Вот только дело в том, что броненосцы в одиночку не плавают! А исключительно в составе эскадры. Ее же атаковать мелочью бесполезно, перебьют на подходе.

— Предлагаешь отыграть все назад?

— Нет. Раз броненосцы сократили, значит сократили, это можно так и оставить. Зато строить малый флот на все сэкономленные деньги необязательно. Половины хватит. А оставшееся лучше пустить на ускорение строительства Транссиба. Пока нет этой железной дороги, сколь кораблей на Дальний Восток не отправь, толку от них все равно не будет. Мы сухопутная страна, и главная наша сила — армия.

Действительно, в другой истории Российская империя, несмотря на довольно приличный в количественном отношении флот, проиграла японцам войну. А Советский Союз сорока годами позже ее с блеском и в кратчайшие сроки выиграл, несмотря на практически полное отсутствие флота! Просто потому, что имел по-настоящему боеспособную армию и возможность ее беспрепятственно снабжать по Транссибу.

— Хм… не знаю, насколько твои мысли умные, но ты их лучше пока держи при себе. А эти, подводные лодки Джевецкого, как по-твоему, смогут заменить хоть какое-то количество миноносцев? Они же гораздо дешевле.

— Вот поэтому и не смогут. Дядя Алексей костьми ляжет, но не даст. Сами подумайте, что можно украсть при строительстве какой-то паршивой копеечной лодки? Именно копейки, а они столь высокую персону не устроят.

Я, конечно, рисковал, ведь отец вполне мог проболтаться о нашем разговоре генерал-адмиралу. Пока император жив, ничего серьезного этот семипудовый дядя мне не сделает, хотя, конечно, по мелочам нагадить сможет. Но отец-то должен помереть через семь с небольшим лет, если не надорвет сердце раньше, а эта военно-морская туша — через двадцать один год! И вот после смерти императора он сможет развернуться, гад жирный. Особенно поначалу, пока Николай еще не возьмет власть в свои руки.

Однако рисковал я вполне сознательно, ибо выполнение любой серьезной задачи лучше начинать с тренировок, и время для них, похоже, наступило. Дело в том, что дядя Алексей проводил в Париже больше времени, чем в Питере, а охраной, естественно, злостно пренебрегал. Его до сих пор не прибили только потому, что он был на фиг не нужен даже самым занюханным террористам, однако у меня возникла мысль исправить такую вопиющую несправедливость. Ведь в Париже из-за репрессий кровавого царизма в России скопилось множество революционеров — поляков, финнов, народников, анархистов и вообще хрен знает кого. Так почему бы кому-нибудь из них не задуматься о ликвидации одного из царских сатрапов? Тем более если это позволит серьезно улучшить материальное положение, а оно таки позволит, деньги у меня есть и на такое дело их не жалко. Если же, что хоть и маловероятно, но все-таки возможно, среди революционеров не найдется подходящего исполнителя, не страшно. Среди французов тоже вполне достаточно полных отморозков. Само собой, совершивший столь гнусное злодеяние вскорости будет прирезан в какой-нибудь темной подворотне, и вероятность спалиться, и без того не очень большая, ибо Франция — это все-таки не Россия, станет вообще пренебрежимо малой. В общем, Михаил уже потихоньку вышел на международный уровень, обеспечив канал тайной переписки Николая с его ненаглядной Маргаритой. Пора ему переходить и к более серьезным вещам, решил я.

А отец, через пару минут придя в себя после столь вопиющего обвинения его родного брата в воровстве, осведомился, пока еще сдерживаясь:

— Ты на что это, Алик, мне тут намекаешь?

Николай стоял ни жив ни мертв, но, видимо неосознанно, сделал решительное лицо и пододвинулся поближе ко мне. Ого! А риск-то, похоже, уже оправдался. В весьма неоднозначной ситуации брат без раздумий, чисто на инстинктах принял мою сторону. Ну что ж, ответим родителю.

— Я ни на что не намекаю, а делюсь с вашим величеством вполне, с моей точки зрения, оправданными подозрениями. Разумеется, сам Алексей Александрович руки во флотскую казну не запускает, но он покрывает тех, кто беззастенчиво делает это. А они потом находят способы выразить ему свою благодарность, причем в материальной форме, а не простым «спасибо». Чтобы подозрения обрели доказательства и превратились в уверенность, мне потребуется три месяца времени. Денег не прошу, на такое расследование у меня и своих хватит.

— Не надо, — глухо сказал отец, опустив глаза. — Я и сам что-то такое чувствовал, только поверить никак не мог.

В кабинете воцарилось молчание, но вскоре оно было нарушено императором, который тоскливо взревел:

— Нет, ну что же это такое, а?! Родной брат, мы с ним играли вместе! Кому верить? Алик, хоть ты-то можешь сказать, кому?

— Из родных — только себе и нам с Ники, — твердо ответил я. — У всех остальных есть свои интересы, кои они неустанно блюдут.