Глава 23
Мой путь лежал в Кронштадт, где до сих пор мне так и не довелось побывать — ни в той жизни, ни в этой. Более того, путь до Питера я
проделал в качестве обычного пассажира железной дороги — и тоже впервые в здешней жизни. Правда, билет сам не покупал — это сделал сопровождавший меня в поездке Михаил Рогачев. Кроме него, с нами ехали хорунжий казачьего конвоя и адъютант генерала Черевина. На всякий случай все были вооружены, даже я. И почти всю дорогу до Питера я размышлял, по результатам чего решил, что придется заняться еще и стрелковкой.
Разумеется, револьвер я держал в руках не первый раз. Причем из такого — армейского «смит-вессона», но доработанного для императорской охраны, то есть с укороченным до трех дюймов стволом и ударным механизмом двойного действия — даже стрелял. Но тогда на неудобство изделия внимания как-то не обратил, а зря. Разве это нормальное оружие скрытого ношения? Да оно и рядом не лежало! Тяжеленная дура, даже с укороченным стволом весящая больше килограмма. Резкая и сильная отдача, так что у меня нормально стрелять получалось только с двух рук. Неудобная рукоятка с далеко отстоящим спусковым крючком и без всякого упора, как у дуэльных пистолетов пушкинских времен. И в кармане студенческой шинели он помещался с трудом, причем было прекрасно видно — там что-то есть. Зато быстро достать его не так просто, я уже пробовал, и получилось без особого блеска. В общем, придется срочно озадачить кого-нибудь изобрести если не ПМ, то хотя бы браунинг образца девятисотого года.
Как раз когда моя мысль дошла до такого решения, мы приехали в Питер. После чего, взяв извозчика, кое-как добрались до порта (правильно я собираюсь себе новый автомобиль сделать, извозчик — это же черт знает что, а не транспорт), где, подождав около часа, погрузились на катер, следующий в Кронштадт. Блин, подумал я, когда мы наконец-то причалили, на дельтаплане я бы уже давно долетел, все дела сделал и сейчас летел бы обратно. Правда, для этого в Кронштадте должен быть аэродром с полосой метров триста плюс запас спирта и касторки для дозаправки. Причем все это организовать можно, но сделать так, чтобы о моем прилете через час не узнал весь Кронштадт, а через день — половина Питера, вряд ли получится. По крайней мере в ближайшем обозримом будущем. Вот почему сейчас на берег сошли ничем не примечательные четверо — два офицера, средний чиновник с портфелем в руке и студент.
В Кронштадте я хотел побеседовать с двумя весьма интересными людьми — преподавателем физики и электротехники Минного офицерского класса Поповым и капитаном первого ранга Макаровым. С Поповым, я думаю, все ясно — кому же еще изобретать радио, если не ему? А Макарова мы с братом сочли самой подходящей кандидатурой на роль организатора прииска и городка неподалеку. Он умен, инициативен, не боится брать на себя ответственность. Опытный моряк и неплохой администратор. И, главное, вот уж он-то точно не сбежит с деньгами и не начнет втихую спекулировать золотоносными участками! А если ему дать соответствующие полномочия, вряд ли побоится повесить того, кто, не дай бог, вздумает заняться чем-то подобным.
Попов согласился поработать над моей темой сразу после того, как я рассказал ему про опыты Герца с вибратором, причем на моей схеме, в отличие от оригинала, имелись и антенна, и заземление. Без них изделие Герца было весьма неэффективным передатчиком, использующим излучение собственно проскакивающих в промежутке искр и подводящих высокую частоту проводов.
— До реального применения беспроводной передачи электроэнергии еще далеко, — подвел предварительный итог я, — но зато уже сейчас просматривается возможность беспроводной передачи сигналов. У Герца ужасно нечувствительный приемник. А я тут, исследуя анизотропию кристаллов, случайно выяснил, что у некоторых она распространяется и на электрические свойства. В частности, кристаллы цинковой обманки при очень малой площади контакта в одном направлении тока имеют существенно более высокое сопротивление, чем в другом.
Михаил уже достал из портфеля мой образец кристаллического детектора, состоявший из медной пластины, на которую были аккуратно наклеены несколько чешуек цинковой обманки, и иголки на качающемся кронштейне, которую можно было упирать в любую из чешуек. От пластины шел один провод, а от иглы через резистор, сделанный из карандашного грифеля — другой.
Это был второй собственноручно собранный мной кристаллический детектор. Первый я соорудил в кружке юных радиолюбителей районного Дома пионеров семьдесят шесть лет тому вперед. Да, диоды тогда уже не представляли дефицита, но нас все-таки научили делать их суррогаты из подручных материалов.
— У вас наверняка найдется гальванический элемент с напряжением полтора-два вольта и чувствительный измеритель тока, — предположил я.
— И тогда можно прямо сейчас продемонстрировать обнаруженный мной эффект.
Мы прошли в лабораторию, где, действительно, все нашлось, и я показал будущему изобретателю радио, как работает самый примитивный на свете диод. Кстати, его обозначение дожило до двадцать первого века. Изображение диода на схемах знают все электронщики, но мало кто в курсе, что оно пошло именно от таких устройств, как то, что я сейчас показывал Попову. Треугольник — это игла, а черточка — пластина с кристаллами.
— Очень интересно, — почесал в затылке Попов, — но я не понимаю, как этот эффект позволит увеличить чувствительность приемника господина Герца.
— Никак, но он просто позволит создать другой, гораздо более чувствительный. Вот, смотрите.
Я быстро набросал на листе схему детекторного приемника. Попов уставился на нее, как на текст с иероглифами.
— Спрашивайте, Александр Степанович, — предложил я. — Мне до сих как-то не приходилось чертить электрические схемы, и я использовал такие обозначения, которые показались мне наиболее простыми и логичными.
— Благодарю, ваше высочество. Что вот это такое?
— Антенна. Думаю, для начала хвати пяти саженей любого провода.
— Так, это, наверное, заземление… две параллельных черты — конденсатор, но почему он у вас перечеркнут косой стрелкой?
— Это конденсатор переменной емкости. Миша, достаньте мой рисунок.
Смотрите — я его себе представляю примерно так. Для наилучшего приема сигналов резонансные частоты передатчика и приемника должны совпадать, то есть какой-то элемент одного из резонансных контуров должен быть переменным. Мне показалось, что для этой цели лучше всего подходит конденсатор.
— Возможно, — пробормотал Попов, продолжая разглядывать схему, — здесь, надо думать, ваш кристалл с односторонней проводимостью. А это что?
— Звуковой излучатель, вполне подойдет от телефонного аппарата. Вибратор Герца работает в прерывистом режиме, и частоту прерываний задает быстро размыкающееся и замыкающееся реле. Получается звук «вж-ж-ж-ж». Точно такой же «вж-ж-ж-ж» должен пойти из телефонного излучателя, если все будет правильно настроено. Подавая длинные и короткие сигналы, можно будет использовать телеграфную азбуку.
— Очень интересно… но почему вы, ваше высочество, не хотите, чтобы таким приемником занялся Герц?
— Это скорее он не хочет, будучи теоретиком. Его более интересует теория электромагнетизма. Он, кажется, намерен что-то уточнить в уравнениях Максвелла. А я — практик, и мне нужно устройство для беспроводной связи, причем как можно быстрее. Кроме того, Герц — немец, а мы с вами — русские. Ни к чему, чтобы приоритет в создании такого устройства мог целиком достаться Германии.
— Согласен. Что я могу для вас сделать?
— Как можно быстрее собрать изображенный на моей схеме приемник и привезти его на испытания в Гатчину, в Приоратский дворец. Вы согласны? Тогда вот вам пятьсот рублей на расходы. Ваше начальство будет предупреждено, что вы делаете чрезвычайно важную работу для моего комитета. Сколько примерно времени вам понадобится?
— Наверное, за неделю управлюсь… а те деньги, что вы дали — их можно будет использовать на оплату труда помощника?
— На что угодно, если это хоть немного ускорит работу, причем детальный отчет мне не нужен. Единственное требование — сохранение полной тайны. Всем говорить, что вы делаете прибор для регистрации электромагнитного излучения.
— Но ведь…
— Хотите сказать, что приемник волн Герца — это он и есть? Да. Тайну можно хранить и методом правдивого рассказа об объекте, составленного так, чтобы случайные люди ничего не поняли, а неслучайные не поверили. Или, например, заявить, что это индикатор грозовых разрядов для метеорологических нужд. Молния — это ведь тоже искра, как и в аппарате Герца, только в миллиарды раз мощнее. Ее будет отлично слышно в звуковом излучателе вашего приемника.
Попрощавшись с Поповым, мы отправились к Макарову, уже предупрежденному адъютантом Черевина, что с ним хочет встретиться мое высочество великий князь Александр Александрович.
Макаров сейчас готовил паровой корвет «Витязь» к кругосветному путешествию, которое должно было стартовать еще три недели назад, но из-за устранения недоделок на только что завершенном постройкой корабле пока откладывалось. И, похоже, уже до весны, так как поздней
осенью выходить в море не очень разумно. Кроме того, мы с Ники собирались использовать «Витязь» как судно обеспечения аляскинской экспедиции, а это означало еще одну причину повременить с отплытием до весны следующего года.
Ни к чему было прямо сейчас грузить Макарова предложением вместо кругосветки возглавить поход за золотом. Я про него читал в прошлой жизни и уже успел навести справки в этой, поэтому знал, что какой-то там один из великих князей, да еще от горшка два вершка, ни малейшим авторитетом для него не будет. Вместо этого капитану первого ранга было сообщено, что его величество намерен лично внести в план экспедиции некоторые изменения, в силу чего вам, Степан Осипович, надлежит явиться на высочайшую аудиенцию в эту пятницу, то есть послезавтра, к одиннадцати часам утра. То же, что приглашение передает сын императора, а не какой-то посыльный, должно указать капитану, сколь большое значение придается экспедиции на самом верху. Пусть за оставшиеся два дня он проникнется торжественностью момента.
Ну, а когда он из уст самого императора услышит столь поразительные вещи, в разговор вступлю я и начну обещать златые горы, причем не в прямом, а в переносном смысле. Мол, значительная часть добытых денег пойдет на нужды флота, а именно на развертывание глубоких исследований новых типов кораблей, их машин, вооружения и всего прочего, чем обеспечивается боеспособность военно-морских сил. И командовать этим исследовательским центром будет он, Макаров, причем не находясь в подчинении морскому министерству, а на правах самостоятельной организации, ответственной непосредственно перед
государем. То, что этот самый государь быстренько делегирует свои полномочия в области руководства флотскими исследованиями моему комитету, мы решили пока не говорить.
Естественно, Макаров согласился, даже толком не поломавшись. Тем более что кругосветку он все равно совершит, только с заходом на Аляску и полугодовой задержкой там. Потом — во Владивосток, а оттуда — по ранее утвержденному маршруту.
За неделю Попов не справился, он приехал в Приорат через двенадцать дней, привезя приемник в небольшом чемоданчике и помощника, уже с чемоданом приличных размеров. Там, по его словам, лежал амперметр, провода, запасные катушки, запасной диод и первый вариант конденсатора переменной емкости, у которого на определенных углах поворота замыкались пластины, из-за чего после безуспешной возни с ним он был признан браком. Помощник, мичман примерно тех же лет, что и Попов, то есть около тридцати, был представлен мне как Евгений Колбасьев. Где-то я эту фамилию слышал, подумалось мне. Кажется, был такой изобретатель. Интересно, это тот или какой-то другой? Впрочем, какая разница — даже если и тот, я все равно не помню, что он изобрел.
Сначала мы проверили, как реагирует приемник на электросварочную дугу, для чего я включил в подвале свой сварочный агрегат и, используя вместо электрода обычный гвоздь, несколько раз зажег дугу. При каждом зажигании дергалась веревка, пропущенная в оконце, другой конец которой держал в руках приникший к наушнику Попов на втором этаже. То есть сразу была продемонстрирована устойчивая связь на расстояние примерно в двенадцать метров.
За моими действиями с интересом наблюдал Николай Морозов, ибо я возился со сваркой в прихожей его подвальной трехкомнатной камеры повышенной комфортности. Впрочем, он давно дал слово не бежать, пока держал его, поэтому режим содержания имел достаточно свободный.
— Николай Александрович, не желаете поглядеть на продолжение испытаний? — предложил я.
— С удовольствием, ваше высочество.
Я заглушил движок, и мы поднялись на второй этаж, к приемнику и Попову с Колбасьевым. И телефону — недавно в мастерскую Герца была протянута линия из моего кабинета.
Сняв трубку и перекинув вверх тумблер вызова, я покрутил ручку, после чего перевел тумблер обратно вниз.
— Генрих, у вас все готово?
— Да, Александр.
— Сделайте пять включений.
Ко второму уху я прижимал наушник приемника. Там время от времени что-то потрескивало — наверное, он принимал сигналы далекой грозы.
Как только заработал вибратор, в телефонной трубке зажужжало — на неполные сто метров проводная связь работала прекрасно. А вот в наушнике никаких новых звуков не появилось. Хотя, вроде…
— Генрих, еще одну такую же серию, пожалуйста.
Теперь я положил трубку на стол, а освободившееся ухо зажал ладонью, чтобы не мешали никакие посторонние звуки. Вроде что-то такое слегка прослушивается… но это не связь, а просто какой-то спиритизм.
— Как там у вас, слышно? — поинтересовался Герц, когда я снова взял трубку.
— Так себе. Надо подстраивать контур, вы пока не уходите от вибратора.
На самом деле надо было не подстраивать что-то там, а искать косяк, причем серьезный, потому как до мастерской сто метров, а передатчик у Герца мощный. Итак, приемник нормально индицировал сварку, но практически не слышал вибратора Герца. В чем между ними разница? В ширине полосы излучения. По опыту из прошлой жизни я знал, что дуга загаживает эфир в диапазоне от десятков килогерц до единиц мегагерц, а вибратор излучает в гораздо более узком диапазоне. Значит, что-то с резонансным контуром приемника, а в нем всего две детали — катушка и конденсатор. Причем если бы в катушке было межвитковое замыкание, Попов бы не слышал сварки, а я далекой грозы. Остается конденсатор. Что с ним может быть не так?
Я повернул ось так, что пластины вышли из перекрытия почти полностью, и аж присвистнул.
— Александр Степанович, это что у вас такое?
— Слюда, — гордо пояснил Попов, — она предотвращает замыкание пластин.
Я мысленно чертыхнулся. Ну да, предотвращает. И заодно резко увеличивает емкость конденсатора, ведь у нее диэлектрическая проницаемость что-то в районе десятки. Плюс тангенс потерь наверняка растет, то есть контур мало того что оказывается настроен на более низкую частоту, так еще и теряет добротность. Хорошо хоть Попов приклеил слюду слегка, можно будет отодрать, не погнув пластины.
После удаления слюды конденсатор начал замыкать в положении, близком к максимальной емкости, но я решил, что не это страшно — подумаешь, слегка сузился диапазон настройки. И позвонил Герцу, чтобы он снова включил вибратор.
Теперь наушник зажужжал сразу, а когда я подкрутил настройку, слышимость стала отличной. На моей физиономии сама собой расплылась дурацкая улыбка. Ура, отныне у нас есть радио! Пора, пожалуй, должным образом зафиксировать торжественный момент.
— Генрих? Все в порядке, обесточивайте вибратор и идите ко мне в кабинет. Евгений, вон в том шкафу стоит бутылка шампанского. Вы, как офицер, вроде должны уметь его правильно открывать, а то я до сих пор не научился. Бокалы рядом.
Когда в кабинет зашел Герц, Попов сунул ему в руку уже наполненный бокал, а я провозгласил:
— Господа! Позвольте поздравить вас с рождением беспроводной электромагнитной связи. Уверяю вас, это замечательный повод выпить! Будем здоровы.
— Необходимо решить еще один вопрос, — продолжил я, отставляя пустой бокал. — Электромагнитная связь работает на переменном токе, а единицы измерения для частоты до сих пор нет. Предлагаю назвать ее «герц» и принять, что один герц есть одно полное изменение в секунду. То есть ваш, Генрих, вибратор излучает на частоте около трехсот килогерц.
Вот так, подумал я, глядя на смущенную физиономию немецкого ученого. Осталось только довести до всех причастных правильную версию произошедшего. Она состоит в том, что Герц изобрел передатчик, Попов — приемник, а мое высочество свело их вместе и получило радиосвязь. Именно это должны будут прочитать грядущие поколения школьников в своих учебниках.