Глава 12
ОНА МЕНЯ ЗА МУКИ ПОЛЮБИЛА…
Самолет прокатился по пустырю, взметнув целый вихрь снега. Затем подкатил к обочине накатанной дороги и наконец замер неподалеку от «Муромца» и «Поповича». Его винты еще какое-то время взбивали воздух, но вскоре двигатели пыхнули паром, и все затихло. Затем дверь салона открылась, выпуская наружу двоих.
Зрелого мужчину довольно щуплого сложения, что компенсировалось дорогой бобровой шубой. И высокого молодого паренька крепкого сложения, пусть и в полушубке, но в новом, пошитом добротно, с меховой оторочкой и стоячим меховым же воротником. Спрятать в него лицо от мороза уже не получится, но зато смотрится очень даже хорошо. А что до мороза, так на этот случай и шапка имеется.
— Ну а я что говорил, Отто Рудольфович? Нужно просто делать, как сказано, и никак иначе, — наблюдая за спешащей к нему парочкой, произнес Петр.
— Ну, мне простительно. Мне пока не доводилось общаться столь близко с русскими купцами. Но ты, я вижу, эту натуру знаешь хорошо.
— Я через эту купеческую натуру и оказался в ссылке, Отто Рудольфович. Ну здравствуй, Игнат Пантелеевич.
Судебное доследование по вновь открывшимся обстоятельствам продлилось более трех месяцев. Пока провели следствие по факту покушения на Кессениха и Пастухова. Пока сделали запрос дела по факту убийства Ростоцкого для пересмотра. Потом доследование. Да целая прорва праздников, пришедшихся на этот период. И наконец, оправдательный приговор.
Завьялов как только узнал о радостном событии, так сразу и отбил телеграмму, мол, никуда не дергайся, заберем прямо из Слюдянки в лучшем виде. Условились с датой и временем. И вот он тут. А что? Купцу-золотопромышленнику нанять самолет вполне по карману. А уж если нужно уважить дорогого человека… И дело тут вовсе не в том, что Завьялов через Пастухова стал обладателем прииска. А в том, что купец обязан ему своей жизнью. А такие долги не забываются.
— Петр, чертяка, как же я рад!
Не смотри, что купец и пониже росточком, и пожиже сложением. Обнял так, что у Петра появилось полное ощущение, что тот его прямо-таки объял. Именно так, и никак иначе.
— Здравствуй, дядь Петр, — сразу же после купца навис над Петром Митя.
Угу. Вымахал-то как за полтора года, что они не виделись. Богатырь, да и только. Ну да хорошо, что не каланча. Правда, видок у него сейчас, как у бычка-переростка. Эдакая здоровенная оглобля с по-детски открытым и восторженным взглядом. И в то же время чувствуется в нем стержень. Вырос парень. Совсем взрослый стал.
— Здравствуй, Митя, здравствуй. А ты как тут? Учебу забросил, что ли?
— Не. Хотел, конечно. Заработки у меня нынче такие, что и десятку мастеров не снились. Но дядя Игнат взял за ухо и усадил обратно за парту.
При этих словах, потерев правое ухо, парень смущенно покраснел. И румянец этот никакого отношения к морозу не имел. Правда, зарделся и купец. Но этот — гордо выпятив грудь колесом и едва не заломив шапку с эдакой лихостью. Явно ожидает похвалы. А и заслужил. Понимает, что деньги в жизни — не самое главное. Сегодня они у тебя есть, а завтра жизнь обернется так, что останешься голым и с пустыми руками. Знания же и специальность — они всегда при тебе останутся.
— Спасибо, Игнат Пантелеевич, за то, что присматриваешь за ним, — искренне поблагодарил Петр.
— Ну так, чай, не чужие, — не без удовольствия ответил купец. — Ну ладно, чего это мы тут стоим? Давайте грузиться. Нам еще обратно лететь, а путь неблизкий.
Самолет, рассчитанный на двенадцать пассажиров с багажом, без труда вместил в себя и четверых пассажиров, и все их пожитки. Странно было бы ожидать другого. «Муромец» с двигателем Кессениха и паровой мотоцикл убыли на отдельной платформе прямиком в столицу. Так что багаж у отбывающих был необременительный, только личные вещи, книги и бумаги.
Кстати, дом Петр все же пристроил. Выручить за него получилось только пять сотен, но и это удача. Его выкупило строительное управление как казенное жилье. Предполагалось использовать его для постоя видных гостей. Ну а пока в нем расположился начальник строительства. Ну а что в самом-то деле жилью простаивать.
Кессених рассчитался со службы без ущерба по контракту. А какие претензии, если он во время бурятского нападения получил ранение? Будь это в служебное время, так ему еще полагалась бы и компенсация нешуточная. Так он, конечно, тоже получал компенсацию, но только в виде пятимесячного жалованья. Ну или мог расторгнуть контракт без какого-либо ущерба. Разве что о своем намерении нужно было предупредить хотя бы за месяц, чтобы успели найти замену.
В принципе в прилете купца не было никакой необходимости. У Петра и Кессениха уже были куплены билеты на дирижабль, и оставалось только дождаться вечернего отлета. Добраться же до Иркутска не составит никаких проблем. Достаточно подать в управление заявку на автомобиль и оплатить аренду. Кому постороннему такая услуга недоступна, а работникам управления — вполне. Пусть и бывшим.
Но узнавший об этом купец не захотел ничего слышать и прилетел, чтобы лично доставить отбывающих на аэровокзал. И ведь ради этого ему пришлось не только зафрахтовать самолет, но еще и встать ни свет ни заря, потому как перелет из Красноярска занимает несколько часов. Ну и не стоит забывать о том, что купец попросту боялся летать.
— Игнат Пантелеевич, а ты, никак, уже не робеешь перед полетами? — окинув купца лукавым взглядом, спросил Петр.
— С чего это ты взял? — передернув плечами, возразил купец.
— Так вижу же, что ты трезв как стеклышко.
— Трезв. Но как боялся этой техники проклятущей, так и боюсь. Человеку положено по земле-матушке хаживать, а не парить, как птице. Ну чего глядишь? Нагляделся ты на меня пьяного, через то и под судом оказался.
— Зря ты так, Игнат Пантелеевич. Разве я когда тебя этим попрекнул?
— А мне твои попреки без надобности. Свое разумение имею. И вообще, столько не виделись, и беседовать с заплетающимся языком — это не дело.
— Дядь Петр, а ты с ним о делах поговори, вот дяде Игнату и полегчает. Я с ним весь полет разговаривал. Отвлечется и вроде как бояться забывает, — весело заметил Митя, которому, по всему видать, летать нравилось.
— Поговори еще у меня, балабол, — беззлобно одернул паренька купец.
— Ну о делах так о делах. Расскажешь, как наши дела-то?
— А то ты не знаешь. Чай, извещение о переводе на твой счет денег получил.
— Получил, конечно. Ровно сто две тысячи триста двадцать пять рублей и тридцать копеек золотом. Или сто двадцать семь тысяч девятьсот шесть рублей и шестьдесят две с половиной копейки ассигнациями.
Слушая эти цифры, Завьялов кивал в такт словам Петра с нескрываемой гордостью. Ну да. Он воспринимал эти слова как похвалу, и никак иначе. И вполне заслуженно. Ведь он держит свое слово честь по чести, и его компаньон пребывает в неизменном выигрыше.
— Но ведь я не о том, Игнат Пантелеевич, — между тем продолжал Петр. — Как у вас там дела вообще? Вот что я хотел бы услышать.
— Хм. Ну а что дела? Все просто отлично. На речке трудится четыре артели по десять человек. Больше без надобности. При каждой артели свой бульдозер, своя паровая машина, помпы, промывочная колода. Руками народ, считай, только шлихт и моет. Иные купцы косятся на меня, мол, чудак-человек, у него прииск такой богатый, а он в машины вкладывается. А о том не думают, что задействуй они машины у себя, так добыча была бы куда больше. А при подходе по старинке и у нас прибыль будет так себе.
Угу. Что есть, то есть. Завьялов старался идти в ногу со временем. Ведь Петру его и убеждать не пришлось в том, чтобы тот разрабатывал прииск с широким использованием техники. Вспомнить хоть его аэросани. Ведь чуть ли не первым пересел на новый вид транспорта, безошибочно углядев его выгоду. Другое дело, что пришлось разъяснить, какая именно техника нужна. В остальном Завьялова учить — только портить.
— Бандиты не тревожат? — спросил Петр о злободневном.
— Пытались. Да только зубы обломали. Я как рассудил. Казачья стража — это, конечно, хорошо. И пусть налог на охрану плачу, лучше уж слегка переплатить. Вот и договорился с одним родом эвенков. Они переселились в окрестности прииска. С них охрана от лихого народца, с меня товары по списку в определенном количестве. Да в лавке нашей приисковой могут отовариваться. А я там цены не ломлю. Кроме того, им позволено мыть золото на тех участках, которые уже прошли артели. Сдают в нашу контору. С этого золотишка прибыль так себе, но все одно капает. Зато за окрестностями смотрят так, что ни одной казачьей охотничьей команде за ними не угнаться.
— Даже из эвенкского казачьего полка? — усомнился Петр.
— А что эвенкские казаки? Они же не на своей земле службу несут. Кровного интереса нет. Даже если я им отдельно приплачивать буду. А эти охраняют свой дом, и тут уж без дураков.
— Хм. Согласен. Об этом я как-то и не подумал. Что еще?
— А еще я этим летом наладил экспедицию во главе с горным инженером, чтобы он окрестности разведал.
— Ну, это твои дела, — не стал ни на чем настаивать Пастухов.
— Наши, Петр. Наши, — со значением возразил купец. — Вспомни, ты на какой участок подал заявку?
— Ну-у, сейчас точно не вспомню. Но на большой. Не хотел соседей.
— Правильно. И участок тот охватывает речку Веселую с Говорливым ручьем.
— Еще одна россыпь?
— И будет побогаче россыпи на Оленьей речке, — не без удовольствия подтвердил Завьялов.
— Ну, рад за тебя. А я-то тут при чем?
Нет, отказываться от денег Петр вовсе не собирался и альтруистом никогда не был. Но и охочим до чужого также не являлся. Даже в детстве, когда пробавлялся воровством, а то и разбоями не гнушался, делал это скорее ради куража, а не для наживы. Ну вот такой он человек. Ему для жизни много не надо. А на сегодняшний день он был настолько состоятельным человеком, что страшно подумать.
На его счету в настоящий момент осело чуть больше двухсот тысяч ассигнациями. И деньги эти пока лежали мертвым грузом. Признаться, Пастухов плохо представлял, как ими распорядиться. Да что там. Скорее пребывал в растерянности от свалившегося богатства. Он, конечно, вкладывался в создание дизельного и бензинового двигателей, но, к его удивлению, это требовало не таких уж больших затрат. В сравнении с его доходами, ясное дело.
— Здра-асте. Ты что же думаешь, никто не бросился обследовать земли окрест на предмет золотишка? — разведя руками, делано удивился Завьялов. — Оно ведь как в народе говорится? Где нашлась одна копейка, рядом может оказаться и рубль.
— И?
— Вот тебе и «и». Эвенки на нашу территорию никого не пустили. Ни диких старателей, ни разведочные партии иных купцов. И по закону, твоими стараниями, между прочим, у меня бумаги на аренду всех тех земель. Я-то поначалу думал, как и ты, что без беспокойных соседей оно лучше. Но как поглядел на суету вокруг, так и решил, отчего бы не снарядить разведывательную партию. А оно вон как все обернулось. Вот и выходит, не озаботься ты документами на аренду большого участка, и не видать бы нам той россыпи. Так что на следующий год буду закладывать второй прииск.
— И ты решил, что я отчего-то должен иметь долю и во втором прииске? — удивился Петр.
— Да, решил. А на то, что решишь ты, мне плевать. Ты свою половину получишь в любом случае. А уж как ею распорядишься, твое дело.
— Игнат Пантелеевич, ты мне ничем не обязан и ни в чем передо мной не виноват. И дорожу я твоей дружбой именно потому, что это ты.
— Вот и не мешай мне оставаться самим собой. Бумаги пришлю по почте, когда запустим прииск. А коли ты считаешь, что эти деньги тебе руки жгут, так заведи богадельню или приют.
— Я подумаю, — не стал особо спорить Петр.
Просто именно в этот момент у него в голове окончательно сформировалась мозаика дальнейших действий. И тут уж даже сегодняшних огромных, по его меркам, доходов будет мало. Катастрофически мало. Можно, конечно, оставить все как есть и забиться в какой-нибудь дальний уголок, где его никто и никогда не найдет. Даже если прихватить сегодняшние деньги, их Петру хватит с избытком. Золотые-то унитазы ему как бы без надобности.
Но очень уж не хотелось подаваться в бега, подобно побитой собаке. Александра ему как бы не безразлична. А эти упыри с эдакой ленцой размышляют, как поступить со своенравной девицей, посмевшей мечтать о создании двигателя внутреннего сгорания. И вообще, хотелось взять этого паука за причинное место.
Хм. Но для такого его денег явно окажется слишком мало. Потому что просто добраться до паука — это одно. Нужно еще и переломить ситуацию в свою пользу. В конце концов, он собирается жениться на Игнатьевой и теперь не видит для этого препятствий. Конечно, девушка пока об этом не догадывается, но и вряд ли будет столь уж против. Ну, во всяком случае, Петр на это надеялся…
Они прибыли на аэровокзал заблаговременно, сдали багаж и даже успели пообедать в ресторане. Кессених наконец вклинился в разговор, и они с Завьяловым неожиданно нашли общий язык. За прошедшие всего лишь несколько часов эти двое успели пару раз крепко поспорить, то и дело косясь в сторону Петра. И у последнего отчего-то сложилось такое впечатление, что их интересует его реакция.
Хм. А ведь похоже, что они ревнуют его друг к другу. Купец считает Петра своим счастливым билетом. А если предприниматель отличается мнительностью, то это столь же серьезно, как и игроман, зацикленный на игре и удаче. Кессених же не просто считает Петра своим счастливым билетом, но еще и прекрасно знает, кем именно он является. А вот перспективы инженер пока не может даже представить.
Пусть Петр утверждает, что не обладает особыми знаниями, это ни о чем не говорит. То, что для него раньше было повседневностью, обыденностью, на которую он просто не обращал внимания, здесь может оказаться настоящим откровением. И кое в чем Кессених уже успел убедиться на личном опыте.
Так что отложи они отлет на несколько дней, и кто знает, до чего дошло бы это противостояние. Признаться, эти двое успели стать для Петра дорогими людьми, и ему не хотелось бы разрываться между ними. Лучше уж пусть каждый будет на своем месте.
— Дядь Петр.
— Да, Митя.
— Тут это… Мамка просила передать тебе рубаху. Она сама ее сшила и вышила по вороту.
— Спасибо. А чего тянул?
— Да…
— Митя, я очень благодарен твоей маме и где-то по-своему ее люблю. Но… Извини, у меня другая дорога.
— Да я понимаю, дядь Петр. Стало быть, верно я сделал, что не пустил ее сюда.
— А она хотела?
— Хотела. Говорит, хоть напоследок взгляну.
— Ясно. Ты правильно сделал. Лишнее это, Митя. Я бы почувствовал себя виноватым, хотя, видит бог, ни в чем ни перед ней, ни перед вами не виноват. Она бы расстроилась. А так, глядишь, болячка не сильно разбередится. Да и баба она вполне в соку, может, еще и сойдется с кем.
— Не. Говорит, что ради того, чтобы нас поднять, с кем еще сошлась бы. А коль так вышло, что мы в полном достатке живем, так без любви ни-ни.
— Ну, это ей решать. До встречи, что ли?
— До встречи, дядь Петр.
Долгие проводы — лишние слезы. Поэтому как только подали сигнал о начале посадки, Пастухов и Кессених тут же направились к лифту. Хотя дирижабль должен был простоять у причальной башни не меньше часа. Тут ведь не просто стоянка, но еще дозаправка и обслуживание. Мало ли что может случиться в пути.
К примеру, при встрече с грозовым фронтом рекомендовалось не проходить его насквозь, а обтекать вокруг. При этом использовалось то обстоятельство, что все ураганы закручиваются в спираль. Поэтому экипаж огибал их, используя дующий вокруг ветер. И тут уж все зависело от того, насколько широк этот самый грозовой фронт. Бывало и такое, что судно уносило за тысячу верст от проложенного маршрута…
Обустроившись в каюте, компаньоны расположились в гостиной. Находиться в их временном пристанище не имело смысла. Ну если только есть желание полностью уединиться. Больше делать в тесных конурах, именуемых каютами, нечего. Хотя их размеры вполне сопоставимы с вагонными купе, располагаются они внутри палуб и лишены окон. Так что невозможно развлечь себя даже видами снаружи.
Поэтому пассажиры стремятся находиться вне кают, располагаясь на палубах по интересам. Любители выпить — у бара, курильщики — в курительной комнате. Кстати, для читателей есть библиотека с небольшим читальным залом. Имеются две обзорные галереи, столовая, которую можно использовать и как гостиную, ну и сама гостиная.
Здесь находится самый настоящий рояль. Только он какой-то куцый и изготовлен из все того же алюминия. Но тем не менее звучит вполне прилично. За ним сейчас как раз сидит молоденькая барышня и под собственный аккомпанемент исполняет незнакомый Петру романс. Рядом млеют двое молодых людей, внимая ее голосу. А что, вполне приличный голос, и, на неискушенный взгляд Пастухова, девушка вроде как не фальшивит.
Правда, парней, пожалуй, меньше всего интересует романс. Чего нельзя сказать о самой весьма миловидной девице. Но она упорно делает вид, будто не понимает, что ей как бы уже пора и определиться, кому из этих двоих отдать предпочтение. Ну или отказать сразу обоим. Как вариант. Однако внимание со стороны молодых людей ее наверняка забавляет. А что? Если ничего не случится, до столицы еще трое суток. Нужно же чем-то себя занять.
— Отто Рудольфович, знаете, а ведь я, похоже, нашел решение для вашего вопроса, — откидываясь на спинку легкого алюминиевого кресла с мягкой обивкой, произнес Петр.
— Даже так? Интересно было бы выслушать, — тут же оживился Кессених, так же, как и Петр, наблюдавший за тремя молодыми людьми.
Дело в том, что инженер пребывал в полном недоумении относительно действий Петра. Вместо того чтобы предать убийцу правосудию, он пошел с ним на сделку. Мотивируя это тем, что тот на смертную казнь все одно не наскребет. А вот они могут заполучить себе серьезные проблемы.
Петр не верил, что контрразведка, разведка, жандармерия и полиция вкупе с ними пустят это дело на самотек. Даже если они не станут рвать его друг у друга из рук, кто-нибудь им обязательно займется. А тут, судя по всему, имеет место международный заговор. В подобных играх как-то не принято думать об отдельных людях.
Петр даже взял на себя смелость и поведал Кессениху о своем опыте работы с контрразведкой и о том, как едва не стал разменной монетой в ее игре. Интересы государства — это, конечно, хорошо, но идти на заклание он лично не готов. И не желает, чтобы это делал инженер. Ведь, по сути, тут затронуты и интересы Германии, и разведка кайзера очень даже может воззвать к патриотизму сына империи. И он вполне может на это повестись. А Кессених Петру нужен.
— Вы не поверите, Отто Рудольфович, но все просто, как мычание. Я предлагаю подсобрать немного данных, на самом поверхностном уровне, и поднять шумиху в газетах. Пара-тройка проплаченных репортажей с сенсационными заявлениями.
— Я помню, о чем говорил тот убийца. Но собрать доказательства по этим делам будет достаточно сложно. Полиция уже провела расследование и либо установила причину гибели, либо благополучно отправило дело в архив или готовится это сделать. И бередить старое никто не станет. Если только по вновь открывшимся обстоятельствам и с признательными показаниями, как в твоем случае.
— Отто Рудольфович, вы меня не слушаете. Я не говорил о раскрытии преступлений и сборе неопровержимых доказательств. Пусть этим занимается полиция. Нам хватит того простого факта, что некто Верховцев занимался разработкой двигателя внутреннего сгорания и вроде как добился успеха, как его тут же убили. И таких Верховцевых нужно будет набрать в разных странах. Даже если они умерли от насморка, плевать. Поднять вой во всех газетах, что некие тайные силы ведут планомерную охоту на изобретателей новой и перспективной идеи, преследуя свои корыстные интересы. Как говорится, ищите, кому выгодно. Кто больше всех потеряет от появления на рынке двигателя внутреннего сгорания, основанного на совершенно ином принципе.
— Того, кто выдвинет эти обвинения, затаскают по судам.
— Не так быстро, Отто Рудольфович. Вот если в статье скажут о том, что господин Крупп состоит в заговоре и причастен к гибели талантливых и прогрессивных инженеров, тогда да. Клевета, судебное преследование со всеми вытекающими. Но ведь никто никого не станет обвинять персонально. Никаких имен, никакой конкретики. Одни только будоражащие воображение вопросы и недоумевающие заявления. Не «международный заговор промышленников», а «складывается впечатление о существовании международного заговора промышленников». Разницу улавливаете?
— И что нам это даст? — вздернул бровь Кессених.
— Читатели сами дорисуют себе подробности и масштабы вселенского заговора. Уверяю вас, после Великой войны, в развязывании которой общественность подозревает некие тайные силы, стремящиеся к мировому господству, эти семена сомнений лягут в благодатную почву. Я голову даю на отсечение, что тема станет необыкновенно популярной. Ее подхватят десятки журналистов, жаждущих прославиться и сделать карьеру. На каждое наше упоминание о погибшем изобретателе появится несколько, о которых мы не будем иметь понятия.
— И?
— И на волне всеобщей истерии полиция будет вынуждена поднять уже давно подзаброшенные дела, извлекать из архивов уже похороненные. Излишний интерес заставит наших визави на какое-то время притихнуть и сосредоточить свои усилия на информационном поприще. Им придется отложить убийства и всерьез заняться общественным мнением. Покупать газетчиков, известных механиков и ученых. Доказывать всем, что белое — это черное.
— То есть какое-то время им будет не до нас.
— Именно. Но тут уж и нам нужно будет не зевать и с толком использовать выигранную отсрочку. Потому что это будет только отсрочка.
— Но почему тогда не обратиться в спецслужбы? Сегодня между Россией и Германией настолько хорошие отношения, а их разведка поднялась на такой уровень…
— Потому что даже полиция будет вести тайное расследование. О рыцарях плаща и кинжала я и говорить не хочу. И тогда мы придем туда, откуда пришли. Как у нас говорится: лес рубят — щепки летят. Я не хочу быть щепкой, Отто Рудольфович. Я хочу жить счастливо с любимой женщиной, растить детей и быть настоящим отцом, которым они смогут гордиться и к которому придут со своими проблемами. И чтобы нас оставили в покое, нам нужна гласность. Если хотите, истеричный визг. Это как, оказавшись в одиночку на темной улице, при виде прохожего начать орать: «Помогите, убивают». Может, и глупо. Но зато даже настоящий преступник постарается обойти вас стороной.
— Ты уверен, что это сработает?
— Я видел, как это работало в моем мире. Сработает и здесь. Прав не тот, кто прав, а тот, кто громче всех кричит. Во всяком случае, на первых порах. А нам нужно выиграть время.
— И каков будет второй шаг?
— Не знаю, — искренне ответил Петр. — Но в любом случае мы получим передышку, чтобы что-нибудь придумать.
— Хорошо. Ты меня убедил.
— Надеюсь, смогу убедить и в другом.
— И в чем же именно?
— Отто Рудольфович, вызовите, пожалуйста, в Россию вашу семью. На вас могут воздействовать посредством нее. А здесь мы сможем за ними присмотреть.
— Или, наоборот, подставить под удар. Выливать помои — так выливать. Отчего бы не обвинить этот самый тайный клуб в давлении на изобретателей посредством их семей? Знаешь, сейчас я уже думаю, что найдется немало инженеров, которые на волне общественного интереса попытаются продвинуть свои идеи.
— Я тоже об этом подумал. И это нам только на руку. Уверен, что этот самый клуб достаточно серьезно ограничен в людских ресурсах. Им просто незачем иметь на содержании целую армию секретных агентов. Иван говорил, что они колесили по всей империи. Уверен, что в России их группа была единственной.
— Хм. А знаешь, очень даже может быть. Правда, не думаю, что последней.
— Более того, я уверен, что за то время, пока меня мариновали с доследованием, в России уже начала действовать новая группа. Нам нужно на нее выйти и уничтожить.
— Уничтожить?
— С волками жить — по-волчьи выть. Они убийцы. Я, конечно, и сам не ангел, но убивать только за то, что человек талантлив… Словом, иного они не заслуживают.
— Но почему сразу уничтожать?
— Потому что на создание новой группы, введение ее в курс дела и адаптацию под специфические задачи уйдет какое-то время.
— Дополнительная отсрочка? — понял Кессених.
— Именно.
— Кстати, а как же с твоим обещанием этому самому Ивану?
— А что тут не так? — удивился Петр.
— Но ты ведь обещал ему.
— И слово свое сдержал. Никому ни слова. А то, что до него доберутся после того, как поднимется шум в газетах, — это сугубо его трудности.
— Ты несколько своеобразно держишь слово.
— Он убийца. И я не собираюсь его выгораживать. Если клуб решит его казнить, туда ему и дорога. Пусть эти упыри сделают хоть что-то хорошее…
По прибытии в Петроград Петр предпочел остановиться в небольшом, но уютном пансионе. Соваться в такие фешенебельные места, как «Астория», у него не было никакого желания. Пусть и прошло два года, но воспоминания были слишком свежи. Вляпаешься опять, и не факт, что потом так же легко отделаешься. Вот он и обозначил задачу таксисту — подыскать что-нибудь на его вкус. И тот вполне заслужил свои щедрые чаевые.
Доволен остался и Кессених. И это еще мягко сказано. Хозяйкой пансиона оказалась вдова русского морского офицера, немка по происхождению. И обстановка в доме дохнула на инженера милой сердцу Германией. Все строго, ухоженно и уютно. Раньше этот дом принадлежал роду ее мужа, служившему России верой и правдой два века. Но так уж сложилось, что получаемой пенсии за погибшего мужа ей было недостаточно. Вот она и решила открыть пансион.
Вопреки расхожему мнению относительно повального предательства российских офицеров немецкого происхождения, правды там не было ни на грамм. Нет, конечно же предатели находились, но они находились и среди русских. Немцы в подавляющем своем большинстве сражались, не щадя живота своего. Как и покойный муж фрау Греты, командир подводной лодки, погибший в пятнадцатом году. А ведь мог сдаться, будучи зажатым в проливе между шхерами. Но вместе с двумя офицерами, также немцами, и девятнадцатью русскими моряками предпочел принять бой и погибнуть. О его судьбе фрау Грету известило командование военно-морского флота Германии уже после войны.
На следующий день компаньоны решили разделиться. Кессениху предстояло отправиться на железнодорожную станцию и узнать насчет платформы с «Муромцем», мотоциклом и иным имуществом. И если та уже прибыла, снять какой-нибудь пакгауз, где и разместить все имущество. Причем пакгауз следовало подобрать таким образом, чтобы там можно было устроить мастерскую.
Конечно, столица не лучшее место, чтобы скрыться от любопытных глаз. Но, как выяснилось, и глухое Забайкалье не очень-то для этого подходит. А тут хотя бы цивилизация. Опять же доступность людских и материальных ресурсов.
Сам Петр решил навестить Игнатьева. Не видел причин откладывать визит. Единственная причина, отталкивающая от него Александру, устранена. Дальнейшее только в его руках. Она не сделает первый шаг по двум причинам. Во-первых, она девушка, и это попросту неприлично. Во-вторых, она достаточно горда. Пастухов не сомневался: даже при том, что он симпатичен девушке, ему еще предстоит за нее побороться. Но он был к этому готов.
Кроме дел сердечных, Петр хотел встретиться с Виталием Юрьевичем и по куда более серьезным причинам. Пусть даже Александра его проклянет и останется неприступной как скала, не посетить ее отца Пастухов просто не мог…
Едва Петр позвонил Игнатьеву, как тут же был приглашен на завтрак. Отказываться он не видел причин, чем испортил аппетит и настроение как самому себе, так и всем окружающим. Петру оставалось только пожалеть, что он не настоял на деловом обеде в ресторане. Но с другой стороны, дом Игнатьевых подходил как нельзя лучше. Ну а что до Александры…
Н-да. Тут все гораздо сложнее. Известие о непричастности Пастухова к убийству Ростоцкого не только не изменило ее отношения к Петру, но в куда большей степени рассердило. Похоже, она злилась на саму себя. А когда человека грызет червяк внутри, это намного горше. Поэтому Петр решил немного подождать и дать ей время разобраться в самой себе. Но потом Вот не собирается он отступать, и уж тем более при полной симпатии со стороны Игнатьева. Бог весть, чем он ему понравился, но думал этим воспользоваться по полной.
— Удивительные вещи вы рассказываете, — откинувшись на спинку кресла и пыхнув ароматным дымом, задумчиво произнес Игнатьев.
— Удивительные, — согласился Петр, который хотя и не курил, составил компанию хозяину квартиры в посещении курительной комнаты. — И тем не менее это правда. Вы не получали никакого предложения о вступлении в какой-нибудь клуб или общество? Подозреваю, что поначалу это будет выглядеть достаточно невинно.
— Нет. Никаких приглашений я не получал. Разве что зазывают в различные благотворительные общества. Но я предпочел создать свой приют для сирот. Устроил при нем техническое училище. Тут и благотворительность, и польза как мне, так и сиротам. Им работа, мне подготовленные рабочие кадры.
— И что, в приюте только мальчики?
— Отчего же. Есть и девочки. У меня при заводах имеются школы и больницы. Даже дом малютки, где матери могут оставлять своих чадушек, пока работают. Да и на заводе женским рукам занятие находится. Но открывать другие училища я не стал. Разве что разные учебные классы. Но соответствующую бумагу выпускники получают. А как семья образуется, так и заводским жильем обеспечиваю. И мне прибыль, хоть и малая, и рабочим хорошо, потому как квартплата невысокая. А отдавать деньги куда-то на сторону… Мне же нутро будет жечь, если я буду знать, что какой-то лицемер жирует за мой счет. А так только сердце радуется.
— Согласен. Итак, они пока еще не решили, стоит ли вас приглашать.
— Да ерунда все это, — отмахнулся Игнатьев. — Напридумывали себе страстей и пугаетесь каждого куста. До меня дошли вести относительно вашего дела, Петр Викторович. И там черным по белому расписаны причины и следствия всего произошедшего.
— Виталий Юрьевич, двигатели внутреннего сгорания не взрываются, как артиллерийские снаряды или паровые котлы. В их основе — воспламенение горючей жидкости внутри рабочего цилиндра. Да, считай, тот же взрыв. Но его мощность… Да любой грамотный химик должен поднять на смех подобное предположение. Потому что это и вправду смешно. Дэвээс могут пойти вразнос, что повлечет за собой серьезную поломку, если вовремя не перекрыть подачу топлива. Они могут загореться из-за какой-нибудь поломки и как результат стать причиной пожара. Но никогда не взорвутся. Это чушь. И тем не менее двигатель Верховцева взорвался.
— Н-да. Где-то я это уже слышал. Точно, моя дочь. Александра как-то твердила мне о мировом заговоре промышленников. Теперь вот вы. Простите, но ваши слова звучат неубедительно.
— Что ж, надежда изначально была весьма призрачной. Тогда зайдем с другой стороны. Просто помните, если вы вдруг решите заняться двигателем внутреннего сгорания, это может быть опасно для вас и вашей дочери. Если вас пригласят вступить в какой-то клуб или сообщество, имейте в виду, вас могут вовлечь во что-то противное. Вот, пожалуй, и все.
— Хорошо. Я буду иметь это в виду.
— И еще. Ваша служанка, Лиза. Группа, раскрытая нами с Кессенихом, использовала ее для сбора информации относительно вашей семьи и постоянного контроля ситуации с вашей дочерью.
— Что вы хотите этим сказать? — заиграв желваками, спросил Игнатьев.
— Только то, что, если бы Александра вовремя не остановилась и решила-таки продолжить работу Верховцева или создать собственный двигатель, об этом сразу стало бы известно Ивану, который сейчас тянет срок на каторге, и как следствие — его начальнику Голубеву. А расплата за такое вольнодумство — смерть. Ее спасало только ваше положение и опасение того, что в случае беды с вашей семьей копать будут слишком глубоко и усердно. Иными словами, ваша продажная служанка своими действиями могла спровоцировать убийство Александры Витальевны.
— Вы вообще понимаете, что говорите?
— Я-то понимаю. А вы поспрашивайте эту красавицу. Вдумчиво так поспрашивайте.
— Что-то еще?
— Да. Я хотел бы встретиться с сыщиком, которого вы нанимали по моему делу. Вы вроде бы отзывались о нем весьма высоко.
— Это не моя оценка. Лично я составить свое мнение о нем не смог. Не успел. Вы сами разобрались с вашей проблемой.
— Не важно. Я вообще никого не знаю.
— Акимов Сергей Кириллович, — делая запись на листке блокнота, сказал Игнатьев. — Вот адрес.
— Благодарю.
— Петр Викторович, вы сами-то верите в то, что мне тут рассказали? — придержав листок и пристально гладя ему в глаза, спросил Игнатьев.
— Иначе я вам этого не рассказывал бы, — убежденно ответил Петр.
— В таком случае я попросил бы вас держаться подальше от Александры. Она сейчас на вас зла и не желает видеть. Пусть так остается и дальше.
— Кхм.
Вот уж чего Петр никак не ожидал. Впрочем, это каким же идиотом нужно быть, чтобы не ожидать подобного. Зачем он вообще затеял этот разговор? А затем, что хотел защитить Игнатьевых. Так стоит ли тогда удивляться стремлению отца оградить от опасности свою дочь?
— Я все понял, Виталий Юрьевич, — прокашлявшись, понуро ответил Петр. — Я больше никогда не побеспокою Александру Витальевну и не переступлю порог вашего дома.
— Вижу, вам не так легко это говорить. Ч-черт, неужели вы так верите в это?
— Верю, — вскинувшись, твердым взглядом посмотрел в глаза Игнатьева Петр.
— Ладно. Вы сами приняли решение, — вздохнул Виталий Юрьевич.
— Но надеюсь, это не распространяется на наши деловые отношения?
— В каком плане?
— Ну, если мы захотим покупать на ваших заводах запчасти и комплектующие.
— То есть?
— Мы с Кессенихом собираемся поставлять на рынок автомобили с новым двигателем, который уже смогли адаптировать под вашего «Муромца».
— Вы упрямый сукин сын, Петр Викторович.
— Просто не люблю, когда кто-то против моей воли учит меня жизни, и уж тем более угрожает. А этот клуб, будь он неладен, уже приговорил нас с Отто Рудольфовичем. Так что выбора у нас не осталось. Либо они, либо мы. Вот такая арифметика.
— Против деловых отношений я возражать не буду. Но… Лучше если встречи будут проходить на заводе и приходить туда будет господин Кессених. Александра довольно часто бывает на заводе.
— Я все понял, Виталий Юрьевич. До свидания…
С частным сыщиком Акимовым Петр встретился через три часа. До его конторы он добрался гораздо раньше, но того не оказалось на месте. И Пастухову пришлось запастись терпением. Хм. Ну и книжкой. Благо когда-то подсел на чтение и с тех пор редко расставался с книгой, предпочитая коротать время, погружаясь в события, проступающие сквозь строки печатного слова.
Впрочем, его ожидания оказались вознаграждены. Акимов ему понравился. Хотя бы тем, что, несмотря на предлагаемое щедрое вознаграждение, солидные командировочные и возможность за чужой счет прокатиться за границу, отказал Петру. Он заявил, что не в его правилах вот так, с бухты-барахты бросать работу. Так что клиенту придется обождать, пока он закруглит свои дела, или искать нового сыщика. Ибо жизнь его научила — кому много дается, с того много и спрашивается. А коли так, то времени на других клиентов попросту не останется.
Петр согласился обождать три недели. Отношение сыщика к своей работе и клиентам ему понравилось. И, пожалуй, он был склонен согласиться с похвальными характеристиками, высказанными в адрес Акимова. Во всяком случае, первое впечатление было сугубо положительным. А он привык ему доверять.
Из конторы сыщика, разместившегося в двухэтажном каменном здании на границе с рабочей окраиной, Петр вышел во вполне радушном настроении. А тут еще и солнышко, которое не так уж часто радует Северную столицу в зимнюю пору. Признаться, он воспринял это как добрый знак.
— Ну здравствуй, падла, — буквально выдохнули ему в ухо, отвратно пахнув луком и перегаром.
Резкая боль в боку. Все вокруг закружилось в каком-то бешеном калейдоскопе. Полное непонимание ситуации. И недоумение по поводу происходящего. Казалось бы, только что, весело щурясь, смотрел на сверкающее зимнее солнышко, и тут такое непотребство. А еще слух вычленил скороговорку выстрелов. Стреляли из чего-то маленького. Может, из дамского браунинга? Впрочем, Петра это уже не занимало. Ему вообще не было ни до чего дела.
«Если вас трамвай задавит, вы сначала вскрикнете. Раз задавит, два задавит, а потом привыкнете». И чего ему все время вспоминается этот стишок из его развеселого детства? Да бог его знает. Но в бессознательную темноту Петр скользнул как-то уж очень легко. Привык, наверное. Да сколько можно!..
Пробуждение вышло столь же привычным. В смысле было больно и жутко хотелось пить. Нет, ему хотелось ПИТЬ. Петр даже не подозревал, что может испытывать такую жажду. Попытался разжать губы и попросить воды… Н-да. Губы разлепить удалось только со второй попытки, а произнести вообще ничего не получилось. Так только, что-то нечленораздельно пискнул, не более того.
— Что? — тут же склонилась над ним какая-то девушка.
Какая-то? Ч-черт! Да не какая-то, а та самая. Интересно, а где он сейчас находится? И какого ляда она тут делает?
— Але-кх…
Да плевать!
— Пить, — наконец выдохнул он.
Внутри тут же все похолодело. Петр вдруг вспомнил фильмы о войне, раненых с пересохшими губами, молящих о воде, и сочувственно поясняющих им сестер милосердия, что пить им, касатикам, ну никак нельзя. А он сейчас за глоток воды готов убить. Без дураков.
Слава богу! Александра, а это была именно она, с завораживающим и будоражащим сознание бульканьем налила в стакан воду из графина. Потом просунула руку под подушку и, приподняв его голову, поднесла к губам живительную влагу. Петр жадно припал к стакану и выдул его практически мгновенно. После чего умоляющим взглядом посмотрел на девушку. Н-да. Не быть ему шрековским котиком.
— Пока достаточно, — покачав головой, отказала Александра.
— Вы забыли сказать, что так велел доктор, — с удивлением обнаружив, что теперь может говорить, произнес Петр.
— Я вижу, вам полегчало. Да, так сказал доктор. И вам придется некоторое время следовать его указаниям. Впрочем, судя по шрамам на вашем теле, вы все это прекрасно знаете и так.
— Угу. Знаю.
— Петр, вы не говорили, что воевали.
— А я и не воевал.
— Но у вас несколько огнестрельных ранений.
— Ну вот такая у меня веселая жизнь, Александра Витальевна.
— Послушайте, а почему вы не бросились за мной? Не остановили? Даже не попытались вернуть мое расположение? — вдруг перевела разговор на другую тему она.
— Лихо. Как говорил один военачальник: лучшая оборона — это нападение. Если вы помните, то упорхнули из Слюдянки, пока я был в беспамятстве. Броситься за вами? Мысль занимательная, но вот такая я неромантичная натура и менять ссылку на каторгу в погоне за красивыми жестами никак не хотел. А письмами возвращать ваше расположение просто бесполезно.
— Ну отчего же? Даже если бы именно вы убили Ростоцкого, то это можно было представить как поединок. В конце концов, именно он спровоцировал конфликт. Ведь тот купец, за исключением того, что был смешон и вел себя шумно, никого конкретно не оскорбил. Антон же высказал оскорбление, обращенное конкретно к вам обоим.
— Вы сами-то верите в то, что говорите? — не выдержав, хохотнул Петр, за что тут же поплатился болью в боку.
— Так вам и надо, — мстительно произнесла девушка. — Вы же боец. Для достижения своей цели горы способны свернуть. А тут руки сложили.
— И это вас задело.
— И окончательно добило, когда батюшка, до того дня благоволивший вам, по моему возвращению из университета заявил, что вы мне не пара. Мало того, сами осознавая это, объявили, что больше никогда не окажетесь на моем пути. Я выпытала у него, где можно вас найти, и направилась прямиком к конторе частного сыщика, чтобы расставить все точки. Когда я вышла из автомобиля, то увидела, как вы падаете на снег, а какой-то бандит прячет нож, оглядываясь по сторонам и собираясь убежать. Тогда я выхватила из сумочки браунинг и начала в него стрелять. Потом другой бандит, старик, выхватил револьвер. У меня уже патроны закончились, но тут из окна второго этажа выглянул сыщик Акимов и выстрелил в старика.
— Так это вы стреляли?
— После той истории я всегда ношу с собой небольшой браунинг. И даже постоянно тренируюсь, стреляя по бутылкам на территории завода.
— Это вы молодец.
— Угу. Правда, тот негодяй все равно выжил, — разочарованно вздохнула девушка, но потом все же нашла себе оправдание: — Впрочем, Акимов также оказался тем еще стрелком. Старик тоже попал в больницу.
— И кто это был, выяснили?
— Беглые каторжники, какие-то Крапива и Студень.
— Вот даже как.
— Вы их знаете?
— И вы тоже. Заочно. Это они напали на нас в тайге.
— Да? Жаль, я переволновалась и не смогла взять прицел поточнее, — вздохнула девушка, искренне разочаровавшись в происшедшем.
Вот такая у него избранница. Насчет коня на скаку и горящей избы Петр пока не в курсе. Но против бандитов с пистолетом наперевес — это пожалуйста.
— Погодите, вы сказали «в тот день»? — спохватился Петр.
— Ну да, — недоуменно ответила девушка.
— А разве это не сегодня случилось?
— Уже прошло четыре дня, — закатив глазки, словно Петр сказал сущую несуразицу, ответила Александра. — Доктор специально держал вас во сне. Он утверждает, что сон — лучшее лекарство.
Угу. Только сейчас Петр начал смутно припоминать, как словно в тумане приходил в себя и проваливался в забытье. Интересно, этот эскулап в своем благом намерении его на наркоту не подсадил? Впрочем, с этим можно разобраться и потом.
— Погодите, если это случилось четыре дня назад, то как вы тут…
— Господи, Пастухов, какой же ты непроходимый тупица.
— Кхм. Александра Витальевна, а вы с отцом разговаривали по поводу… Ну-у…
— Да разговаривал он со мной. Разговаривал. Еще и обиделся, когда я ему указала на наш разговор почти трехлетней давности. И вообще, прекрати обращаться ко мне на «вы». Меня это раздражает.
— Э-э-э…
Но Александра, похоже, устала от разговоров и, склонившись над Петром, приникла к его губам. А ничего, что он вроде как раненый и только сейчас вышел из забытья? Ну ладно, проснулся. Какая, собственно, разница. И вообще, он вроде как мужчина и инициатива должна исходить от него. А тут его законное право доминанта нагло узурпируют, пользуясь его беспомощностью.
Хотя… Нет, все понятно. Но как же приятно. Губы у нее в меру мягкие, в меру влажные, и вообще у него голова кругом пошла. Интересно, ему, случайно, хуже не стало? Хм. Ну это вряд ли. Скорее уж хорошо. Настолько хорошо, что кобелиная натура просыпаться начала. Вот он какой! Герой, блин, любовник. Как бы богу душу не отдать.
— Хи-хи. Колючий, — со смущенным смешком заметила девушка и легонько провела пальцами по ею щеке.
От этого прикосновения у Петра по всему телу аж электрический разряд пробежал. Господи, ну не мальчик уже давно. Опять же ранен. И вообще, тут не об амурных делах нужно думать, а о том, что Александра может втюхаться по самую маковку.
А-а-а, плевать! Он теперь ее от себя ни за что не отпустит. А тайный клуб… Ну что ж, у Петра есть еще один повод, чтобы надрать им задницы. И лучше бы им начать запасаться вазелином.
Нет, если бы он точно знал, что его оставят в покое, то он самолично и двигатель утопил бы, и Кессениха убедил бы, что ну его к ляду. На их век задумок Петра хватит с избытком. Вот только не оставят их в покое. Без вариантов. А потому нужно готовиться к драке. Но для начала слегка поправить здоровье.
— Она меня за муки полюбила, а я ее за состраданье к ним, — отчего-то невпопад вдруг произнес он.
— Чего это ты Шекспира цитируешь? — удивилась девушка.
— Шекспира?
— Ну да. Это из монолога Отелло.
— Хм. Не знал. Просто слышал где-то и запомнил.
— Знаешь, а у тебя хорошо получается. Ты не пробовал читать стихи?
— Нет, — тут же открестился Петр.
— А зря. Мне понравилось.
— Извини, но я больше по другой части.
— Ладно. Об этом потом. Больной, приготовься, будем бриться, — решительно заявила Александра.
Хм. Вообще-то не помешало бы. В столицу Петр прибыл уже без бороды. Он вообще ее отпустил, только исходя из практичности. Летом пыльно, зимой морозно. Но носить ее в столице не собирался. И потом, одно дело борода, и совсем другое — щетина. Кстати…
— Сашенька, а ты вообще когда-нибудь брила? — спохватился Петр.
— Как ты сказал? Сашенька?
— Тебе не нравится?
— Напротив. Мне очень приятно, — направляясь на выход с явным намерением разжиться бритвенными принадлежностями, улыбнулась девушка.
— Так ты когда-нибудь держала в руках бритву?
— Нет, — жизнерадостно пожав плечами, ответила девушка и скрылась за дверью.
notes
