Расчленить труп и оформить как биологический материал? Не получится, с этим здесь строго. Органокомплексы вывозились спецмашинами, принадлежащими санэпидстанции, в баках типа кастрюль (с надписью: «Морг. Отходы») и захоранивались в чем-то похожем на скотомогильники. Все – под роспись. Такая машина приезжала не регулярно, а раз в неделю или даже в месяц, и только по заявкам, когда человеческие субпродукты накапливались в баках. Морг-то маленький, как и больничка. А если кто залезет в бак? Мягко говоря, удивится, что за биоматериал такой – целенькая голова, фрагменты рук и ног… Короче, не вариант.

Можно было бы вынести фрагменты самому, но тогда кромсать и дробить труп нужно по-серьезному. А времени изготавливать из Кощея «суповой набор» уже нет, время не просто торопит – по заднице бьет!

Сбегать к бабке Миле и попросить о помощи? Хотя бы о совете? Нет, недостойно это… Да и, если чуть охладить мозги, поневоле задумаешься, можно ли всей этой компании доверять.

Спрятать в самом морге? Ну разве что временно…

Есть один-единственный способ спрятать здесь криминальный труп – в холодильнике, среди таких же неразговорчивых товарищей и граждан. Это как раз возможно, лишь бы бирка была на ноге. Только тогда надо в морге работать постоянно, чтобы контролировать труп Кощея: вовремя заменять бирки, вовремя перетаскивать носилки с места на место. При должной сноровке и некотором везении это «временно» можно тянуть и тянуть… Но я ведь не в штате – так, студент на халтуре, напомнил себе Шурик.

Только без паники…

Прежде чем закладывать жмурика в холодильник, надо его замаскировать. Чтобы ничем не выделялся. А все благонадежные, респектабельные трупы имеют общую и крайне важную особенность: они прошли через процедуру вскрытия. Этот факт легко проверяется визуально: по наличию специального шва. Есть шов – было вскрытие. И никто не станет углубляться, что там внутри, лишь бы шов наличествовал. Это значит… то и значит.

Шурик втащил Кощея на разделочный стол. Встал справа от стола, поскольку был правшой. Занес над телом секционный нож – строго вертикально. В деталях вспомнил процесс, неоднократно виденный здесь же в исполнении патологоанатома. Воткнул лезвие в накачанную шею и повел нож вниз… Вскоре готов был длиннющий надрез, который врачи называют «от зобка до лобка», проходящий через грудь, живот и заканчивающийся над гениталиями.

В животе плескалась черная маслянистая кровь. Никаких исследований, ясное дело, Шурик проводить не собирался, но зашивать – прямо вот так – было нельзя. Вычерпывать ее пришлось поварешкой. Черпаком то бишь. Шурик, прослуживший в армии полгода и вытащенный Бассарыковым, к слову «черпак» относился с ненавистью, оттого и говорил всегда «поварешка».

Первую порцию он вылил на кафель – и очухался. Что я делаю? Убегающее время закручивало и закручивало пружину – сверх ресурса. Не лопнула бы… Спокойно, сказал он себе, не пыли. Кровь – в ведро. Ведро – в канализацию…

Для скорости он сделал надрез на шее. Вылилось из Кощея около шести литров. Взяв наполнившуюся емкость, Шурик поспешил в туалет, постоял над унитазом… Нет, не смог, рука не поднялась.

Душа Закатова не заслужила настолько отвратительного конца.

Но куда в таком случае?

Он вышел через бокс в больничный двор. В центре был разбит крохотный скверик: посыпанная гравием площадка с садовыми скамейками и с кустами по периметру. Шелест кустов походил на шепот. Из окон, если кто и смотрел, ничего бы странного не увидел: ну пакостит санитар, какие-то помои выплескивает, дело житейское… Содержимое ведра он слил под одним из кустов. Черная жижа, пузырясь, ушла в черный грунт. Кто хоть раз сливал человеческую кровь на землю – никогда не забудет.

Шурик помнил этот момент всю жизнь.

Дальнейшее, как говорится, дело техники. Разрез на Кощее он зашил крупными нитками, скорее даже зашнуровал – как ботинки. Шов после экспертизы был сымитирован идеально. Быстро состряпал бирку, написав номер истории болезни (чтоб не выпадал из текущих номеров); написал фамилию – «Иванов». Привязал клеенчатый лоскут к ноге Кощея и перетащил наконец своего товарища в холодильник, устроив его подальше от входа. Сразу не найдут, а потом – придумаем.

Вымыл помещение.

Спортивную сумку Кощея он выбросил в помойный бак во дворе напротив больницы, предварительно изъяв вещи, принадлежавшие Татьяне. Туда же отправились прочие его шмотки.

Все!

…Едва он прилег на кушетку в бытовке, надеясь хоть чуток соснуть, в морг набежала куча народу. Прежде всего – заведующий танатологическим отделением и Эдик. Заведующего ночью вызвонили, сообщили о ЧП, и тот уже созвал всех подчиненных с утра пораньше. Склонившись над лежащим Шуриком, он вбивал и вбивал в него какие-то вопросы, желая понять ситуацию, разве что за грудки не брал, чтобы вытрясти из сосунка информацию. Шурик смотрел рыбьими глазами и молчал, не понимая ни одного слова. Как будто русский язык забыл. Зато патологоанатом с больничной завхозихой именно что взяли его за грудки, требуя объяснить, кто учинил разгром в секционной, и кто за это будет отвечать. Эдик злобно допытывался, куда подевался Закатов, которому он одолжил дико дефицитную итальянскую косметику, позарез нужную вот прямо сейчас… Сумасшедший дом.

А потом из реанимации прибежала сестричка, сказала, что Татьяна Плаксина вышла из комы и что товарища Непокатигроба сию же секунду требуют туда, наверх.