Все это длилось долю секунды. Одно мигание глаза, оно же мгновение ока – и вот Шурик снова в нашем мире. Не учили Кощея в нокауты отправлять, борец он был, а не боксер. А нокдаун – не нокаут, сознание остается при тебе, можно притвориться и полежать, прикидывая свой ход.

Шурика – учили бить. Только не на тренировках по дзюдо, разумеется.

А интересно, подумал он со странным трепетом, узнает меня Татьяна или нет? Когда выйдет из комы… вернее, если выйдет. Скорее всего, не узнает. Может, вообще знаться со мной не пожелает, фифа, подумал он весело, совершенно не веря в такую подлянку.

Почему-то все это было для него важно.

С ним и правда что-то происходило. Ничего подобного Шурик до сей поры не испытывал и потому не догадывался, что попал в ту самую ловушку, в существование которой не верил. И вспоминалась ему почему-то фразочка Леонова из «Обыкновенного чуда» (фильмец вечно крутили по ящику): «Со мною происходит нечто ужасное. Доброе что-то – такой страх!» Именно так оно и было.

Я в нее влюбился – вот и вся сказка, мимоходом отметил Шурик, собираясь встать…

Что?!

Что он только что подумал?!

«Влюбился…»

Физически ощутив, как отпускает его пресс чужой воли, вдруг избавившись от невидимой ноши и только теперь увидев, какой страшный груз он таскал на себе, Шурик понял: а ведь я вернулся.

Свободен!

Он не просто встал, а отпрыгнул вбок. Попутно схватил топорик со стола с инструментами, смахнув на пол кусочки нарезанной желтой клеенки. Обычный мясницкий топорик для разделки мяса – такой имелся у каждого уважающего себя санитара. Как оружие – вполне. Сбросил калоши, которые в морге носил на босу ногу (пол часто бывал скользким), принял боевую стойку… все, готов.

Кощей – или кто там дергал его за нитки – тоже понял, что рыбка ушла. И сразу из спортсмена-богатыря будто хребет вынули, и стало видно, что никакой он, оказывается, не «другой», не умный и не взрослый, а тот же говнистый дебил, каким был всегда. Отступившись от Шурика, чужая воля покинула заодно и Кощея. Глазки его бегали по комнате, словно выход искали. Обычные глазки без какой-либо чертовщины.

– Бросили меня, твари, – пробормотал он. – Что же делать, что мне делать… Что ТЫ собираешься делать? – вдруг спросил он приятеля.

Опасения его были прозрачны, как водка «Столичная». Закатов – раскрылся, его непосредственное участие в покушении если и требовало доказательств, то они при желании могли быть легко получены. Такое желание у влиятельного папаши, конечно, есть. А Шурик, получается, самый важный свидетель.

– Пойду в ментовку, – пожал он плечами. – С утреца.

Кощей демонстративно взвесил нож в руке.

– Смысл?

– Да просто так. Я ненавижу тебя. Ты даже худшее дерьмо, чем я. А я уж думал, что худшего в природе быть не может. Кстати, вспомни, труполюб, это ты, а не я предложил изнасиловать девчонку. Зачем? Вот тут смысла, убей, я не понимаю.

– «Убей»… Ну, раз братан просит…

– Нечего сказать?

– Да по пьяни! Думал, Боссу понравится. Хотел получить власть над мертвой селянкой, а не просто над селянкой. Но ты первым пролез! Сцука. Беги теперь, прозвонщик, стучи ментам на лучшего друга!

Кощей был напуган и одновременно бесился. Разговаривал, распаляя себя, готовясь к тому, что сейчас совершит. Шурик тоже готовился: проигрывал в голове варианты. Оба знали: выйдет из морга только один, потому что хороший свидетель – известно какой: с остановленной функцией высшей нервной деятельности. Кощей, в свою очередь, тоже ведь был свидетелем, потому что давешние намеки насчет Минска и прочего приоткрывали только маленькую часть грехов Непокатигроба. Ментам наверняка было бы интересно послушать историю целиком…

– Стой где стоишь! – выкрикнул Шурик, как выблевал, едва соперник двинулся с места. Вскинул топор.

– Это почему?

– Лучше не лезь, Костян. Ты знаешь приемчики, и я знаю приемчики. Ты даже лучше знаешь. Но ты сейчас – человек. А я – зверь. Я тебя разорву. Так что открой дверь, я спокойно уйду.

– Козел ты, а не зверь. – Кощей захохотал. – Куда ты уйдешь? Я тебя сам – на каталке… – Он внезапно толкнул тележку в сторону Шурика и, не теряя темпа, бросился вперед…

Поединок длился недолго – какие там пять минут, положенные по регламенту! От силы полминуты. Судья на ковре отсутствовал, как и сам ковер, да и пространства было мало, сплошные углы. Тележка врезалась в стеклянный шкаф, посыпалось стекло. Бывшие товарищи запрыгали вокруг секционного стола, пытаясь достать друг друга. Вот Кощей сделал глубокий выпад, упав животом на рабочую поверхность, Шурик отшатнулся и изо всех сил рубанул по вытянутой руке. Промазал! Сталь с сухим звуком ударила о мраморную плиту. Топорик, мало того что оставил скол, так еще и спружинил, вырвался из пальцев, улетев – звяк! – точно в хирургическую бестеневую лампу. Увидев, что враг безоружен, Кощей полез напролом через стол и получил металлическим «школьным» стулом. По коленам – это очень больно, практически нокдаун. Он упал, выронив нож, и теперь уже Шурик, развивая успех, бросился к нему. Добить не вышло, Кощей вскочил. И двое сцепились, связав друг друга профессиональными захватами.

Кощей и вправду лучше боролся, что в стойке, что в партере; особенно – в партере. Истинный чемпион. А еще он был тяжелее, опытнее и старше. Но не этими параметрами определяется успех, когда дерешься за себя и свою семью. Шурик освободил руку и, не помня себя, ударил его, просто ударил, без приемчиков. Чуть выше солнечного сплетения – как дед, бывший энкавэдэшник, учил в детстве. Опасная точка – можно убить, если попадаешь точно. Шурик попал неточно, Закатова просто отбросило; тогда Шурик подскочил и со смаком провел «троечку».

Первое – бьешь с подпрыгиванием, согнув ногу в колене, бедром – в подбородок. Резко, как пуля. Второе – приземляешься в ступню, одновременно не давая гаду упасть. Оба действия занимают долю секунды. И третье: когда человек начинает валиться, выстреливаешь слева в челюсть хлестким «прутковым» ударом, причем бьешь подушкой большого пальца (рука сжата в кулак). Удар идет по широкой дуге. Надо четко попасть в нижнюю четверть подбородка, сбоку. Челюсть вылетает, как пробка от шампанского. Человек либо сразу теряет сознание, либо приходит в бессознательное состояние на глазах победителя.

Шурик не стал разбираться с сознанием Кощея, есть там оно или нет. Он нашел свой топорик и несколько раз хакнул с размаху лежачего обушком по лицу. Только когда хруст сменился чавканьем, остановился. И спала темная пелена, застившая его разум с самого начала драки. Такое с ним бывало в моменты гнева, не зря он предупреждал Кощея насчет зверя. Зверь был накормлен.

И наконец Шурик осознал, что сделал.