Глава 10

Внезапно жрец резко оборвал свой смех и обратился к князю:

– Я что скажу: у парня девица хоть из дикого народа, да душой чиста. Её Триединый не трогал. А римлянки… Над ними проклятый бог свою тень распростёр. Грязные они. Не телом. Душой. Отравлены насмерть. Учти это, княже, хотя, бывает, и среди гнилья можно доброе семя найти. Правда, редко… – Помолчал мгновение, добавил вполголоса: – И ещё: среди рабов надо людей нашего языка поспрашивать. Может, и найдутся. Сам видишь… – Кивнул в сторону глубоко осевших каторг.

Гостомысл кивнул: подобного ужаса Лондиниум ещё не испытывал. Вошедшие в гавань Темзы ночью огромные корабли невиданных доселе очертаний быстро расправились с манипулой оставленных для охраны города солдат, а потом закованные с ног до головы в сталь гиганты ограбили склады приготовленных к отправке в метрополию товаров дочиста. Но это не всё. Покончив с грабежом, чужаки вошли в притихший от ужаса город. Рабы были освобождены. При этом нападающие громко что-то выкликали на своём варварском наречии. Тех, кто отвечал, уводили с собой, и было видно, что рабы этому были счастливы. А потом… Не один отец рвал на себе волосы, видя позор своих дочерей, бьющихся под телом огромного варвара, слыша их мольбы и крики. Но никто не посмел даже подумать о сопротивлении. Родители затыкали уши, мужья облегчённо вздыхали, радуясь, что остаются живы такой малой ценой…

Нашли нескольких монахов. С ними покончили быстро. Устраивать развлечения было некогда. Воины стремились насладиться женским телом, без которого обходились столько времени, и священнослужителей просто повесили на деревьях и воротах. Гостомысл получил наслаждение от дочери римского военачальника, который увёл своих солдат на поиски объявившихся на острове варваров. Словно посмеялся над незадачливым воякой. Дом римлянина ему указали освобождённые рабы славянского племени, которых набралось почти тридцать человек. Путята побеседовал со всеми и вынес своё решение – люди не сломались. Остались тверды духом. Можно брать их с собой. Поделили их на две команды. По пятнадцать человек на каторгу. Изладили по две мачты на каждую. Заставили пошить пленных женщин паруса. Задержались из-за этого ещё на сутки. Зато теперь идти обратно, к заставе на Зелёной земле, и далее можно было и на захваченных кораблях. С опаской, правда. Но можно. Да ещё князь к тем пятнадцати, что появились, по десятку своих дружинников добавил. Так что за переход более-менее спокоен был.

Заодно и с грузом разобрались. Выкинули лишнее. Необходимое добавили. Немного облегчили корабли. Уложили всё так, чтобы при волне грузы не сдвинулись, на один борт не навалились и не перевернули лодьи. Очистили и городскую казну, забрав собранное золото-серебро. Да не так оно любо славянам, как то, что зимовать теперь спокойно можно было. И много чего ещё добыли. Эх, будь людей да кораблей побольше… Однако делу – время, потехе – час. Отвели душу дружинники, дело справили. Засиживаться нечего, хотя некоторые из тех жительниц города, кто под славянами полежал, и глазки строят, и зазывно улыбаются, просятся уплыть с ними, обещают быть верными жёнами. Да только тень проклятого над ними столь густа, что пустота души женщин видна невооружённым взглядом каждому воину… Никого не взяли с собой славяне. Хотя на пристани, когда караван из четырёх кораблей отчалил, рыдали многие навзрыд.

Суда ходко бежали по течению. Несмотря на опасения, каторги тоже вели себя прилично, почти не отставая от насадов. Но это здесь, на реке. А как римские корабли поведут себя на морской волне? Зря, что ли, ромеи вблизи берегов стараются плавать, не уходя в море без крайней необходимости? А когда отошли от Лондиниума подальше, дозорный на мачте закричал, назад указывая. Князь встрепенулся, поглядел, куда тот указывает. Неужели легионы вернулись? Ан нет… Потянулись к небу густые чёрные дымы. Вспыхнул град. С чего бы вдруг? Подошёл Путята, глянул в ту сторону, произнёс тихо:

– Рим много зла сделал тем, кто вокруг него живёт. Видел, князь, как они рабов держат?

Гостомысл угрюмо кивнул. Честно говоря, он забрал бы Эпику с собой, несмотря на предупреждение жреца. Уж больно та была красива и стройна, да и девица… Но увидел, как в подвалах её роскошного дома закованные в железа и колодки люди сидят. Оборванные, грязные, тощие… А Путята закончил свою мысль:

– Ты дал рабам глоток свободы. И они сейчас возвращают хозяевам то, что те заслужили. Добрых – пощадят и защитят. А тех, кто издевался над ними… – Замолчал. Потом глухо добавил: – Только вот потом вернутся легионеры и всех уничтожат. А в округе наловят новых. Или привезут из других мест…

Князь дёрнулся, но замер, остановленный жестом:

– Не стоит. Здесь правит распятый. И эти места – его вотчина.

Гостомысл опустил голову, упрямо мотнул ей из стороны в сторону, спросил:

– Как думаешь, быстро до дома доберёмся?

Жрец поднял глаза к облакам, что-то прикинул в уме, ответил:

– Седмицы за три. Каторги нас держать станут. Но как Святовид решит, так и будет…

Брячислав хоть виду и не показывал, но за Славом и его жёнкой наблюдал внимательно. У них вроде как сладилось всё. Во всяком случае, не слышал князь, чтобы юноша свою супругу бранил или слово худое ей в сердцах высказал. Да и та ходила, расцветая с каждым днём, и не было видно у неё ни ушибов, ни синяков. Без дела не сидела. То с иголкой, то, несмотря на то что тяжела, моет, стирает. Помогает на кухне поварам. Коли время свободное есть, с мужем по грибы, ягоды, или на охоту ходит. Тогда-то и понял князь, откуда у девицы походка такая. Раз вернулись оба – парень олениху тащит на спине, а она – оленёнка. Ремешок вокруг лба. Тушка – на спине. Шаг широкий, размашистый. И словно над землёй плывёт ровненько. Хотя под ногами бугры да кочки. Словно и не чует веса немаленького. Вот и сообразил князь, что сызмальства приучена та грузы носить. Оттого и походка такая… Но видно, старается девушка. Хочет достойной женой быть. Учится хозяйствовать, речь славянскую учит. И похоже, любит своего Слава искренне, всей душой, несмотря на то, что вначале было… Не только от безысходности она тогда к городку пришла… Ой не только…

Князь отвлёкся от раздумий, в которые погрузился, видя, как кругленькая из-за беременности фигурка суетится над длинным столом под навесом, расставляя посуду. По теплу все ели на улице. Вышел из кузни Слав, подошёл к своей любушке, прижал к себе, чмокнул в макушку, тронул шутливо нос. Жена зацвела, а князь вздохнул – пусть парню повезёт…

– Лодья! Лодья! Наши возвращаются!

Миг – и двор наполнился топотом. Все, кто был и свободен, и занят, кроме дозорных разумеется, бросились к тыну, до рези в глазах вглядываясь в свинцовую гладь моря. Всё верно. Часовой не обманулся. Действительно виден парус. Но чей? Крут и Брендан? Или потерпевший неудачу Гостомысл, лишившийся одного корабля? Не различить пока знаков на парусе, как ни старайся…

Рядышком встал Слав со своей малюткой-женой. Чудинке не видно, парень присел, подхватил её на руки, приподнял, на плечо широкое усадил. Держит без всякой натуги, словно пёрышко. Оно понятно – своя ноша не тянет. Девица глянула, потом глазки свои раскосые чуть прищурила, и князь чуть не сел, услыхав:

– Брендан. Брендан.

– Монах?! – не поверил своим ушам.

Но вскоре лодья приблизилась, и Брячислав различил Громовник на парусе. А ведь верно – Крут и ирландец. Но что у них за вести? Нашли? Удачно? Ведь задержались почти на седмицу против условленного… Впрочем, вон они, на палубе. Да и остальные тоже. Улыбаются. Машут руками. Не ощущается тяжести невыполненного дела. Наоборот, светлое дуновение удачи так и витает над лодьей.

С лёгким шорохом нос врезался в песок, и Крут спрыгнул на берег, не дожидаясь, пока сбросят сходню. Склонился в коротком поклоне, выпрямился, вымолвил то слово, которого так ждал старший:

– Удачно, княже! Но о том тебе Брендан лучше поведает. – Улыбнулся широко, от души, со спокойствием исполненного долга.

И тут же вновь крик дозорного, только с другой стороны косы, опоясывающей бухту:

– Паруса! Паруса!

Отлично! Как раз срок и Гостомыслу возвращаться. Значит, и у него удача. Оба паруса вернулись. Обе лодьи. Хороший знак! Боги благоволят к славянам! Значит, то, что задумано и что делается, – верно. Не стали бы они помогать тем, кто идёт против воли вышних.

– Четыре паруса! Четыре!

Князь насторожился: почему четыре?! Осенило мгновенно:

– Слав, бери свою птичку и наверх! Глаз у неё острый, может, увидит.

Несколько томительных мгновений, мучительное ожидание. Все словно застыли на берегу. И те, кто оставался в городке, и те, кто только что прибыл. Забыто было всё. Но тут с вышки раздался ликующий голос парня:

– Наши! Наши! Анкана говорит – наши идут! На всех кораблях наши!

Вздох облегчения вырвался из груди Брячислава: видно, удачный поход был. Захватил корабли по пути. Значит, волноваться не стоит. Можно пока перекинуться словом с теми, кого посылал на разведку новых земель.

Крут и Брендан так и стояли перед ним. Лица обветрены, покрыты бронзовым загаром. Море наградило. Лодья с виду в полном порядке. Народ тоже сытый, довольный. Все живы, здоровы. Ряд полный. Да и лодья поднагружена чем-то. Не выскочила с разгона на песок, как обычно, когда гребцы на последних саженях пути изо всех сил разгоняют корабль, чтобы тот по инерции вышел на берег как можно дальше. Правда, таким способом вытаскивают на сушу корабль лишь в хорошо знакомых местах, чтобы не пробить днище. Но славяне уже изучили и дно бухты, и все окрестности, так что дружинники ничем не рисковали бы. Зато сэкономили бы силы и время.

– Как?

Брендан ответил:

– Много земли. Очень много. Конца-края не видели. Леса огромные. Зверя – видимо-невидимо всякого-разного! В горах руды самые разные: и железо, и медь, и олово. Всё нашлось! Почвы плодородны. Птица не переводится.

Князь лукаво усмехнулся:

– Может, и реки из киселя, а берега из каши?

Монах не понял шутки, но Крут поддержал товарища, с которым успел крепко подружиться за поход:

– Вода и берега, княже, обыкновенные. Но вот что края те обильны на диво – правда истинная. Не обманываем тебя. Привезли с собой и меха разных зверей, и образцы руд, и древесину, чтобы посмотрел на них Путята да сказал, что и как. Но я и так сказать могу: жить там лучше будет, чем здесь. И земли те столь велики, что тесно нам никогда не будет! – Сказал, как припечатал.

Брячиславу уверенность Крута по душе пришлась. Значит, истинно так.

– В пути как было?

Крут хотел было ответить, но тут дозорный завопил вновь:

– Корабли в бухту входят!

И князь махнул рукой:

– Ладно, други, чтобы нам по десять раз одно и то же не повторять, встретим Гостомысла со товарищами, а вечером нам всё расскажете.

– Так-то лучше будет, княже.

Оба опять коротко поклонились, отошли чуть в сторону, тоже на входящие корабли смотрят. Две лодьи славянские, большие, с острыми носами, украшенными драконьими головами. Две ромейского образца каторги, но под парусами. По мачте из палубы торчит, на белых парусах знак дружины – Громовник красуется. На головной Гостомысл на борту стоит, рукой машет, приветствуя. Улыбка шире ушей. Едва к берегу подошли, вымахнул на песок, к брату подбежал, кулаком в грудь широкую ткнул шутливо, потом обнял, отпустил, рукой на лодьи показал:

– Как тебе, брат? Все забиты товарами до отказа. Еле приволокли! И железо, и зерно, и много чего ещё взяли. Люди с нами пришли. Тоже славянского языка. Из рабства лютого мы их освободили. Немного, но три десятка есть ещё!

– Да уж вижу! Спасибо тебе, обязаны многим теперь.

Гостомысл обернулся к дружинникам, махнул рукой:

– Вытаскивайте суда на берег, разгружать потом будем! – Вновь повернулся к брату: – Уж прости за вольность, но измаялись мы с этими каторгами. У людей вёсла из рук выпадают. Позволь отдохнуть хоть до завтра, а там всё раскидаем.

– Будь по-твоему.

Рад Брячислав – ведь как всё удачно складывается! И тут опять засвербила мысль в голове: ежели новые земли столь богаты, почему тогда не дожидаться бы весны, не приедать попусту припасы, а двинуть сразу всем на новое место? Охнул про себя, додумал дальше: сейчас отправить тех, кто оставался на заставе, в Аркону. Гостомысла жаль. Ему опять корабль вести. Зато зиму отдохнёт, соберёт караван, людей. А по весне сразу и придут на новое место. Отправить с ним Крута. Тот дорогу покажет… Впрочем, вначале переговорим. Посмотрим, что у нас есть, а там решим…

Поднялся на крыльцо, глянул на обнимающихся, оживлённо разговаривающих дружинников. На тех, кого привёл с собой брат. Взял колотушку, ударил в било. Звон бронзы заставил всех замолчать, обратить взоры в его сторону. Вскинул руку к небу, выкрикнул:

– Сегодня празднуем! Завтра будем добычу выгружать!

– Гой-да! – Дружный крик взмыл радостно к небесам.

А князь добавил:

– Ведите новых товарищей наших в городок! Будем баню топить да пир готовить.

…Отшумело празднество. Спят люди сладким сном, лишь в клети княжеской жирник горит бездымно, освещая стол, на котором раскатаны листы пергамента. Брендан и Крут повествуют:

– До берегов прошли быстро. Едва наш остров обогнули. Уже через два дня вдоль скал пошли. Могли бы быстрее, да туманов много. И воды незнакомые. Потому и двигались с опаской. Видели зверя морского множество, рыб великанских, воду в небо изрыгающих. Птиц несметное количество. Решили было подальше от берега отойти, да течение могучее, будь оно неладно, затормозило. Пришлось возвращаться снова к берегу. Далее вдоль него и шли. Берега голые. Одни скалы. Но края тем берегам не видели. Дальше в бухту вошли великанскую. Там деревья по берегам начали появляться. Прошли её насквозь, вышли к устью реки. Она нравом строга, бурлит. Несёт с полдня свои воды. Там стали на стоянку, осмотрели окрестности. Леса велики с деревьями огромными. Дичью богаты. Решили пройти вверх по реке. И пошли… Через пять дён вышли на открытую воду. Течение, княже… – Крут виновато развёл руками. – Но прошли. А там – словно Ирий на земле! Озёра пресные, чистые! Зверя всякого вокруг – глаз считать устаёт. Почвы богатые, сплошной чернозём! Словом, места благодатные. Думаю, там можно не один град построить.

– А ты, Брендан, что скажешь?

Вместо ответа, тот высыпал на стол кучку камней, разложил в линию.

– Когда у устья реки стояли, я по берегу ходил. Да и по пути тоже смотрел в оба глаза. Это – железная руда. Это – свинец. Здесь – цинк. Тут, понятно, прочие минералы. Медь, олово, а если эти руды в сталь добавить, то будет металл прочен и лёгок, ржавчине не станет поддаваться. Места здесь очень богаты. Но металлы, что я разведал, на полночь располагаются. Впрочем, думаю, и в более благодатном климате тоже имеются. Сам понимаешь, княже, наскоком да набегом смотрели.

Некоторое время стояла тишина, потом Гостомысл задал мучавший всех вопрос:

– А люди там есть?

Крут ответил:

– Есть, княже. Видели. Но не такие, как здесь. Ростом ниже нас, но осанкой горды. Кожа бронзовая. Можно сказать, темна, как старый дуб. Кочуют по берегам. Но только там, где Большие озёра. А так, когда вдоль побережья шли, никого и не видели. Жилищ не встречали. Одеты просто. В шкуры. Но выделанные. Оружие – копья да луки. Железо, как мы поняли, им неведомо. Нравом не скажу какие. Но когда мимо стоянки их проходили, стрел не пускали. Рожи не корчили. Смотрели просто молча. Так же и обратно. Думаю, жить в мире сможем. Ну а коли нет… – Развёл руками. – Пока у нас всё, княже.

Добавил Брендан:

– Если что ещё хочешь знать, спрашивай.

– Леса там какие?

– Разные, княже. К северу – сосна да ель, как у чуди. У озёр – и лиственные породы. В том числе и что ведомы нам, и что неведомы. Насчёт зверя то же самое. Волков видели. Лис. Лосей и оленей. Но есть и чуды настоящие. Рога винтом закручены, а волосья по земле волочатся. То ли корова, то ли тур, только помельче. Словом, всякого навидались. Мясо ели – никто не потравился.

– Хорошо. А у тебя что, Гостомысл? – обратился Брячислав к брату.

Тот улыбнулся:

– Лондиниум обчистили. Ромейский князь своих воев на полночь погнал при вестях о нас. Думал, мы там хотим напасть. Да просчитался. Мы языков взяли. Те поведали, что нужное лишь в столице римской добудем. Решили рискнуть… – Тоже развёл руками и рассмеялся: – Ан видишь, как сложилось? Мы пришли к нему домой, а хозяев-то и нет! Вот и воспользовались хлебосольством.

На этот раз рассмеялись все собравшиеся, даже неулыбчивый обычно Путята и тот растянул губы в вежливой ухмылке. Но младший князь мгновенно стал серьёзным:

– Город мы взяли. Его всего десятка два солдат охраняло, а основные войска ушли к северу. Так что время у нас было достаточно. Пришлось ромейские корабли взять. На своих места не хватало.

– Хорошо повеселились?

– Отвели душу! Ничего не скажу. Добре. Воину без женщины нельзя. Душа заскорузнет.

– Надеюсь, с собой никого не прихватили?

– Чур тебя, брат! Путята ясно сказал – тень распятого раба над ними чернее ночи висит! Нет среди нас тех, кого боги разума лишили. Одно дело – тело облегчить. Другое – жить с исконным врагом. Всех оставили. Пускай наших детей, если у кого и будут, сами воспитывают.

Князь кивнул, потом опять спросил:

– Значит, взяли много чего?

– Ржи почти двести тысяч пудов. Ещё ячменя с сотню тысяч. Масло. Ткани. Железа полтораста тысяч пудов в крицах и изделиях.

– Ого!

– Ну и прочей рухляди пятьдесят тысяч пудов будет.

Брячислав покачал головой:

– Однако, брат… Опасно тебя в походы посылать! Ромеям-то хоть что-нибудь оставил?

Тот вновь рассмеялся:

– Воздух, чтоб дышали. Да воду в реке. Чтобы было чем запить.

Все опять улыбнулись. А князь снова стал серьёзным:

– А теперь вот что я вам скажу…

Он уже не колебался, а принял решение – идти в новые земли сейчас же. Немедля. Через два дня. Самое большее – отослать лодью с теми, кто оставался в городке, в Аркону вместе с братом. А остальным – туда, в новые края. Раз земли столь благодатны. У обоих дознатчиков глаза горят огнём. Да и то, что видел князь привезённым, говорило в пользу принятого им решения.

– Два дня на отдых. Разбираем привезённое. Лишнее – схороним.

– Как?! – встрепенулся Гостомысл, услышав такое.

Остальные насторожились, но князь взмахом руки попросил брата помолчать и продолжил:

– Знамение мне было. Нельзя нам оставаться здесь. Проклятый истинными просыпается. Посему торопиться нужно. Лодью, что здесь оставалась, пошлём гонцом в Аркону. Пойдут те, кто оставался здесь. Остальные – на новое место. В Аркону пойдёшь ты, Гостомысл. С тобой Крут. Он дорогу к новым местам знает. Проведёт. Так?

Тот кивнул, и Брячислав продолжил:

– Людей у нас достаточно. Продуктов теперь тоже. На любую зимовку хватит. До холодов поставим землянки. Снега сойдут – попробуем посеять рожь. Пшеницы не нашли? – обратился к брату.

Тот виновато потупился. Буркнул под нос:

– Мешков десять.

– Всю на посев оставим.

– Там ещё какое-то зерно. Не сталкивался прежде.

Разберёмся. Вам задача – любым способом до Арконы дойти. Там перезимуете. Жрецам доложите. Скажете, пусть шлют людей побольше. Сколь получится. Весной, как море успокоится, назад. Прямо на новые места. С собой возьмите скотину, землю пахать. Да и прочее тоже. Кур, гусей, уток. Словом, всю живность. И главное – люди. Чем больше, тем лучше. Особливо жёнок незамужних.

– Да где ж их взять?! Какой род девок отпустит неведомо куда?

– Жрецы слово скажут – отпустят…

Путята кивнул, и ободрённый Брячислав сделал глоток воды из ковша – горло пересохло.

– Успеем за два дня?

– Главное сейчас – гонцов в Аркону успеть отправить. Лодья в порядке. Народ отдохнувший. Что там? Охота да рыбалка. Чужинцы слово своё держат крепко. К нам не пристают. Вообще из округи ушли, чтобы не дай чего случилось ненароком. Так что тихо было. А ежели на новые места чуть позже отправимся, так ничего страшного, думаю. Нужно то, что здесь заготовлено, на вернувшуюся лодью погрузить. Влезет.

– Влезет. Не стану перечить, княже. Но сперва, полагаю, после похода нужно корабли проверить. Особенно ромейские. Да посмотреть, что можно сделать с ними. Люди, говорю, измаялись, пока их сюда довели через море.

Брячислав кивнул:

– Так и сделаем. Седмица для переезда погоды не сделает. Но лодью в Аркону пошлём в срок! – Нахмурился, готовый одёрнуть любого, кто возразит.

Но несогласных не было. Все понимали, что князь прав.

Внезапно в двери клети забарабанили, позвали:

– Княже, княже!

Все схватились за оружие, вскочили.

– Входи! Что случилось?

На пороге мялись караульные:

– Да тут, княже…

– Не тяни тура за хвост! Говорите, что случилось?! – не выдержал Гостомысл.

И старший из караульных, что был на берегу, охраняя вытащенные на песок корабли, едва заметно улыбнувшись, ответил:

– Чужого поймали.

– Чужого?! – Глаза Брячислава сузились от гнева – вот же, только что хвалил чудь, что те слово держат, и на тебе! Обманули!

Но воин, чуя закипающий в князе гнев, торопливо обернулся и махнул рукой:

– Давай сюда!

Из темноты показались ещё двое, ведущие спотыкающуюся невысокую фигуру, обмотанную с головой плотной тканью и перехваченной у пояса верёвкой.

– Вот, княже…

Развязали узел, сдёрнули плащ, в который был закутан пленник, и… Гостомысл открыл от удивления рот, а Путята впервые рассмеялся в голос:

– Ну, младшенький! Ну, учудил! А ещё хвалился, что ромейки нас ни в жизнь не найдут!

Брячислав, не понимая, посмотрел на обоих, потом на стоящую перед ним гибкую фигурку в грубом хитоне, с огромными, блестящими в свете факелов глазами, идеальными чертами лица и светлыми для гречанки волосами.

– Что за…

Жрец перестал смеяться и ответил:

– Эпика это, старший князь. Та самая, с которой брат твой в Лондиниуме утешался. Дочка князя ромейского. Видно, полюбился ей Гостомысл, коли бросила всё да на борт пробралась и спряталась. Где нашли?

– С ромейской каторги спрыгнула. Только что. Отошла нужду справить. Мы мешать не стали. Дело такое… А как закончила, тогда и скрутили.

Жрец кивнул, потом серьёзно, как никогда, взглянул на Брячислава:

– Что скажешь, княже?

Тот скривился, как от зубной боли:

– Пусть брат решает.

Лицо Гостомысла было непроницаемым. Наконец заговорил:

– Ты же сам говорил, Путята…

– Я чужую смелость уважаю. А девица доказала, что храбростью не обижена.

– У меня лада в Арконе осталась.

– Возьми второй женой.

– Твою ж… – Гостомысл вновь скривился, потом его лицо разгладилось. – Пусть с нами пока будет. Вернусь – видно станет. Коли тяжела – так тому и быть. Будет водимой супругой, но младшей. Нет – верну назад с первым же караваном в родные края.

– Как знаешь.

Все засобирались, благо караульные уже ушли обратно на берег. Наступающий день обещал быть тяжёлым… Брячислав подошёл к своей лежанке, сгрёб рукой меха, буркнул:

– Остальное завтра заберу.

– Ты куда, брат?!

Но тот махнул рукой, шагнул к выходу из клети. На пороге обернулся:

– Баня ещё теплая…