Глава 27

За три с половиной года пребывания на 23-й площадке всё здесь стало родным и близким: и сопки, и продуваемый всеми ветрами «кузнечик», и неуютный городок, и мрачный с изломанным железобетоном «старт». Даже суровая забайкальская природа стала входить в мою душу. Её красота и первозданность начала приоткрываться перед моим сердцем, но всё равно мечталось о дне замены, когда, наконец, можно будет попрощаться со всеми красотами и вспоминать о службе в ЗабВо как о тяжёлом сне. Каждый из нас тогда торопил время до замены. Это только спустя много лет я понял, что жить надо не быстро, а долго.

Служить стало значительно легче. Все внеплановые наряды, тяжелые работы выпадали теперь на долю лейтенантов более позднего выпуска. Это действовал непреложный армейский закон: более неприятные, но менее ответственные задания доставались молодым, и наоборот.

Чуть ранее, весной этого года, ещё по морозцу комбат назначил меня старшим на подрывные работы. Точнее, я был старшим в группе из трёх бойцов, а руководителем назначили начальника военно-инженерной службы майора Федорова. Практическими взрывными работами занимались нечасто. В основном уделялось внимание тактико-специальной подготовке и боевой стрельбе.

За весь период службы здесь я помню только однажды, чтобы проводились занятия по минно-подрывному делу. Руководителем был командир батальона. Старшими на учебных местах – командиры групп. Впервые после училища мы устанавливали спецзаряды, почти забытые с курсантской скамьи, крепили капсюль-детонаторы, подрывали тротиловые шашки, одним словом, с удовольствием делали всё то, что непосредственно было необходимо нам в боевой работе. Учили всему этому своих солдат. Несмотря на жуткий мороз, было интересно. Особенно бойцам.

Занятия по минно-подрывному делу. На первом плане старший лейтенант Бронников

Майор Федоров был толковым офицером, спокойным по характеру и знающим своё дело в совершенстве. Под его началом нам предстояло подготовить, по просьбе председателя совхоза села Хара-Бырка, несколько силосных ям. Зимой, по мёрзлому грунту, проще всего это сделать взрывным методом, то есть подорвать несколько фугасов, расположенных определенным образом.

Бойцы подкапывали небольшие ямы и устанавливали заряды. В мои обязанности входило протянуть сеть из детонирующего шнура и подсоединять к тротиловым шашкам. Начальник военно-инженерной службы только проверял правильность установки. Признаться, я с волнением ожидал результатов проверки, но всё было сделано правильно.

В Рязанском воздушно-десантном училище минно-подрывное дело изучалось не так глубоко, как, например, в Каменец-Подольском военно-инженерном училище, но вполне достаточно для выполнения диверсионных задач. В случае необходимости группа могла усиливаться солдатами или даже офицерами роты минирования.

После того как всё было ещё раз тщательно проверено, я подорвал заряд. Взрыв нескольких десятков килограммов тротила выглядел внушительно. Этот момент я запечатлел на фотоплёнку, нажав одновременно на кнопку и фотоаппарата, и подрывной машинки КПМ. Фотография эта у меня сохранилась, хотя и плохого качества. Первая силосная яма была готова. Оставалось лишь слегка её подчистить, но это уже была не наша задача.

Много лет спустя по одному из центральных каналов телевидения я увидел репортаж о судьбе необычного бомжа. Он был бывшим офицером СпН ГРУ. Лицо мне показалось знакомым. Я с трудом узнал его. Это был начальник военно-инженерной службы майор Фёдоров. Больше о его судьбе мне ничего неизвестно.

Несмотря на дневное время, свет в комнате был включен. Окна общаги упирались в крутой склон сопки, поэтому даже в ясную и солнечную погоду в барачных отсеках всегда было темно.

В дверь комнаты, где жил Барсуков, громко постучали. Это мог быть только боец. Свои всегда врывались без церемоний, поэтому обитатели хором, не сговариваясь, заорали, предлагая стучавшему пойти не только обратно, но и ещё дальше, и не совсем в том направлении, откуда тот пришёл. Тем не менее дверь отворилась, и в клубах синего дыма, как джинн из известной сказки, возник посыльный по штабу. Понимая, что это за кем-то из нас, замерли в ожидании. Чтобы прекратить немую сцену, Миша Шоломицкий рявкнул:

– Ну!

– Старший лейтенант Барсуков к начальнику штаба.

Наскоро приведя себя в порядок и произнеся пространный монолог, в котором не было ни одного легитимного слова, Володя ушёл, а мы, изнывая от нетерпения, остались ждать – срывалась долгожданная партия преферанса.

Вернулся он быстро и какой-то слишком серьёзный. Из его сбивчивого рассказа мы поняли, что его отправляют на боевое разминирование куда-то в район села Единение.

Было неясно, что Барсукову предстояло обезвреживать, но через пять минут он должен прибыть в автопарк, где его уже ждали три бойца со всем необходимым для разминирования.

Володька закончил Каменец-Подольское военно-инженерное училище, поэтому установка различного рода взрывных устройств, а равно их обезвреживание было его прямой военной специальностью в полном соответствии с дипломом. Старшим группы был недавно назначенный начальник инженерной службы капитан Лотоцкий. Самым непостижимым образом в составе команды оказался начальник химической службы майор Матросов, чем нагнал жути как на участников предстоящего разминирования, так и на окружающих. Несмотря на присутствие главного «химика», никакого химического снаряжения придано не было, не было даже противогазов. Это как раз и вызывало недоумение.

Лейтенант Барсуков и старший лейтенант Хмелев

Здоровый цинизм, основным рефреном которого являлись прибаутки вроде таких, как: «сам не лезь первым, лучше отправь молодого (бойца)» или «осенью нового (бойца) пришлют, а тебе ещё Родине служить и детей рожать», – играли существенную роль в облегчении службы. В действительности было всё с точностью до наоборот. Офицеру проще было самому выполнить опасную и сложную работу, чем поручать её подчинённому, а потом отвечать за его здоровье или жизнь перед родственниками, начальством и собственной совестью.

Без особых задержек и обычных для таких случаев нестыковок автомобиль с группой немедленно убыл на выполнение ответственного и рискованного задания. Проводов не было. Провожать мужа или отца публично считалось правилом плохого тона. Это делалось только наедине и не далее домашнего порога. На какую бы опасную работу или командировку жёны ни провожали мужей, плача и стенаний я лично не видел – не принято было на людях проявлять свои чувства.

Офицерские жёны – это особая категория женщин. Их у нас в части почему-то называли «волы», а боевых подруг – соответственно, «волы в законе». Однажды офицер связи старший лейтенант Быстров по прозвищу «Зяма» как-то, будучи в отпуске на Чёрном море, впал в такой восторг, что прислал телеграмму в общагу с одним единственным словом «волы!!!». Почему волы, никто не знал, но с тех пор так и повелось.

Несмотря на то что «волы в законе» вполне понимали, каким опасным и рискованным делом занимаются их мужья, относились к этому внешне спокойно. Мне думается, что это было не от особого мужества, хотя, конечно, не без этого, а главная причина была в другом. Как правило, замуж они выходили очень рано, ещё в училище за курсантов, и не имели иного жизненного опыта, считая свой образ жизни нормой и обычным делом. Как принято говорить, «все тяготы и лишения воинской службы» домочадцы переносили достойно и наравне с мужьями. Каким бы тяжёлым ни был быт, он был общим для всей семьи офицера, а терпеливое ожидание – это залог благополучного возвращения мужа и отца. Глупо идеализировать личные отношения, бывало всякое, но я не помню случая, чтобы жена с детьми бросила мужа и уехала из городка против его воли даже в самую суровую зиму.

Показателен момент, как домочадцы наблюдали за совершением парашютных прыжков. Площадкой приземления, а зачастую и «подскока», была долина Алакой, которая была видна как на ладони со склона сопки, где располагались офицерские дома. Как только первый вертолёт взлетал с первой партией парашютистов, почти все жёны тут же, как бы случайно, выходили на прогулку На самом деле парашютные прыжки – дело достаточно заурядное и риска особого не несли, тем не менее происшествия, а то и катастрофы бывали. Однажды у прапорщика Шипицина случился глубокий перехлёст купола, и он спускался, почти падал, с большой и опасной для жизни скоростью. Офицеры на площадке приземления не растерялись и сумели подсечь его парашютным брезентовым столом, иными словами, перевели вертикальную скорость падения в горизонтальную. Парашютист остался цел и невредим.

Парашютные прыжки. Долина Алакой

С началом выброски боевые подруги рассаживались на скамейках перед домом и начинали обсуждать местные сплетни и новости, делая вид, что нет ничего важнее этого в данный момент. Но каждый раз, когда очередной самолёт выходил на боевой курс, разговоры смолкали и кто про себя, а кто и вслух начинали считать раскрывшиеся купола. Насчитав необходимое количество, а все они точно знали, с какого типа самолёта или вертолета, сколько должно было быть парашютистов в одном заходе, облегченно вздыхали. После чего «непринуждённые» беседы продолжались до следующего взлёта.

Группа разминирования вернулась в часть после полудня. Как только машина подошла и остановилась возле ДОСа, на улицу вывалилась почти одновременно толпа домочадцев. По обыкновению, вниз к машине спускаться никто не стал. Из кабины ЗИЛа выскочил старший лейтенант Барсуков. Было заметно, что офицер был взволнован. Прямо с подножки он что-то скомандовал бойцам. Водитель тем временем стал открывать задний борт. Два хмурых бойца приняли из кузова тело майора Матросова и бережно опустили на траву. На грудь ему положили фуражку. Возле подъезда с тихим стоном опустилась на землю жена Матросова. Бойцы тем временем бережно под руки вытащили из кузова Лотоцкого и посадили рядом. Помощник начальника медслужбы лейтенант Кислый сообразил, что требуется его помощь, рванулся к машине. Не успел.

Злой до предела Барсуков рявкнул на бойцов:

– Чё встали?! – и тут же распорядился: – Матросова к жене, Лотоцкого – домой.

О холостяке Лотоцком заботиться было некому, но этого и не требовалось. Оба офицера были мертвецки пьяны. Не ожидая возвращения солдат, Володя сел в машину и уехал в часть.

О событиях на месте выполнения ответственного задания мне поведал главный герой Барсуков.

На краю села их встретил председатель совхоза и сопроводил к тому месту, где необходимо было обезвредить неразорвавшийся заряд. Первые подозрения возникли, когда оказалось, что его надо было сперва обнаружить на бескрайнем поле. После того как выяснилось, что миноискатели ИМП были без батареек, поставленная задача и вовсе не могла быть выполненной. Однако для начала следовало определиться с конкретными условиями. Пока Барсуков осматривался по сторонам, председатель вместе с начальниками служб уселись в машину и умчались в неизвестном направлении. Оставался только местный тракторист.

Володька подошёл к трактору и не удивился – тракторист был пьян в хлам.

– Мужик, где объект? – с ходу попытался получить информацию Барсуков, но не тут– то было.

– Какой объект? – вопросом на вопрос ответил тракторист.

– Так… – начал соображать Володя и на всякий случай уточнил: – Заряд, который надо разминировать.

– Тут такая фигня получается, – попытался выкрутиться пьяница.

– Фигня бывает разная: жидкая и газообразная, – угрожающим тоном произнес Барсуков и чуть поддёрнул рукава: – Ты чё мне мозг ездишь?

Тракторист начал было рассказывать сказочную историю, но офицер спецназа ГРУ старший лейтенант был настойчив, и мужик заговорил, потирая ушибленный подбородок. Выяснилось, что бомбы он никакой не видел, а трактор у него не работает, потому что не хватает запчасти, которую и надо было найти в чистом поле.

Пока Володя разбирался с пьяным мужиком, приехали начальники служб во главе с председателем. Все трое были заметно навеселе, и Барсуков понял, что на них рассчитывать нечего. Пришлось вернуться к трактористу. Володе было в принципе наплевать, что делать: бомбу обезвреживать или запчасть искать, лишь бы недолго и не утомительно. Без миноискателя было и долго, и утомительно. Оставалось только попытаться добыть эту вещь в другом месте.

После очередного жёсткого общения с мужиком удалось получить головокружительную информацию. Запчасть не была потеряна, а тракторист её пропил. Барсуков за шиворот усадил похитителя в машину, и вместе они помчались в Единение. Когда Володя вернулся с необходимой деталью, его руководители – Лотоцкий и Матросов – уже спали в кустах в невменяемом состоянии. Оставалось только загрузить в кузов и отправиться обратно. Задачу можно было считать выполненной.

Этим летом попрощались с Саней Веремчуком и Борей Месяцевым. Они по замене отправились в Германию. Борис организовал «отвальную». Он всегда относился к такого рода мероприятиям с размахом, но на этот раз превзошёл самого себя. Было закуплено огромное количество водки и питьевого спирта. Сварен огромный поварской бак «бухулёра». Накануне Борис, зная свой неуёмный характер, спрятал в надёжное место, на шкаф, проездные документы. Пили и плясали так, что переломали все стулья и стол. Перевернули бак с варевом на пол и в довершение уронили шкаф, который при падении развалился на составные части.

На следующий день округу огласил исполненный тоски и горького разочарования рёв марала в брачный период. В нашей местности маралы отродясь не водились, а брачный период давно уже минул. Источником этого крика был Месяцев. Он сидел на чудом уцелевшей кровати. Одной рукой Боря держался за больную с похмелья голову, а другой сжимал испачканные бараньим жиром и безвозвратно испорченные документы на контейнер и проездные билеты…

Спустя много лет Месяцев, уже на гражданке, закончил академию госрезерва гражданской службы. Стал успешным предпринимателем, бросил пить, начал писать неплохие стихи. Боря скоропостижно скончался в 2005 году от сердечного приступа.