Глава 17

С наступлением нового учебного периода наш батальон был назначен строительным подразделением. Нашей части своими силами предстояло построить несколько домов, в том числе новое офицерское общежитие и жилой двухэтажный дом. Два других начала возводить прикомандированная рота военно-строительных войск.

Примерно в это же время открылась новая вакансия старшего детского автобуса. На неё стали назначаться офицеры из числа командиров групп сроком на несколько недель, потом следовала замена. В обязанности старшего входило сопровождение офицерских детей в школу, расположенную в Ленинском гарнизоне. Пока дети учились, можно было посетить бассейн, сходить в магазины, отобедать в столовой или просто выспаться в автобусе. В одну из таких поездок я встретил и привёз в часть лейтенанта Анвара Хамзина с женой.

За этот период старший освобождался от нарядов, занятий и прочих мелочей, но только до времени возвращения. После этого он должен был прибыть в батальон в распоряжение командира роты. Однако и это было немалой привилегией. В действительности отвечать за жизни и здоровье двух десятков ребятишек было делом крайне серьёзным, но этого мы тогда не понимали. На уровне простых человеческих чувств заботились о своих подопечных, берегли их, не задумываясь о какой-либо ответственности. Такими же были и водители автобуса – солдаты автовзвода.

Однажды ко времени отъезда автобуса из Ясной не пришёл десятилетний сын прапорщика Гуцы. Он и раньше отличался необузданностью характера, а теперь вот пропал. Поиски по дворам и улицам посёлка ни к чему не привели. Оставалось только ждать. Через несколько часов дети уже устали, а пропавшего пацана так и не было. Я принял решение возвращаться без него.

Возле дома нас уже ждали взволнованные мамаши. После моих объяснений мать Гуцы-младшего начала чуть не с кулаками на меня кидаться. Положение спас начальник штаба. Он, видимо, оповещенный с КПП, тут же появился из своего подъезда. Не дослушав моего доклада, Владимир Иванович, обращаясь ко мне, произнёс доброжелательным тоном:

– Иди домой, – затем, сменив интонации на прямо противоположные, приказал взбешённой матери: – Мужа своего ко мне!

Через несколько минут побелевший от полученной взбучки прапорщик Гуца уже мчался в автопарк за выделенной ему для поисков своего дитяти машиной. К вечеру тот в прекрасном расположении духа был доставлен домой.

По первому снегу началось строительство. За дорогой, напротив офицерского дома, бойцы поставили палатку с железной печкой и кроватью, где расположились ваш покорный слуга и Коля Старченко. Непосредственно производством работ ведал выпускник строительного техникума сержант Степанов, а мы, командиры групп, отвечали за дисциплину и соблюдение сроков строительства. Целый день до обеда мы отсыпались в палатке, выставив бойца для предотвращения фактора неожиданности при визитах начальства. Спокойно отобедав дома, до вечера рассказывали друг другу истории и небылицы. Такая служба нам понравилась.

Кажется, в конце года ввели новую должность заместителя командира бригады, и её тут же занял подполковник Астахов. Этот офицер, до этого не служивший в спецназе и с трудом представлявший, что это есть такое, стал руководить боевой подготовкой. Был он криклив, хамовит и бестактен, но у нас будет повод вернуться к этой персоне.

Несмотря на то что наша, строительная рота не занималась учёбой, в мероприятиях, касающихся боевой подготовки, все-таки участвовала. Например, прыжки с парашютом. В тот день, 21 октября 1982 года, шла плановая переукладка куполов. Во время обеда дежурный по части сообщил, что у меня родился сын Игорь. Только позже я узнал, что это случилось 19 октября, – раньше не было возможности связаться с санитарным батальоном Безреченской дивизии. На свет он появился именно там – в родильном отделении санбата. Видимо, из-за постоянной усталости, хронического недосыпа и холода, оглушающего впечатления это известие не произвело. Осознание значимости события с последующими эмоциями случились позже, когда я впервые увидел своего сына.

Стоял крепкий мороз. Офицеры соседней роты собрались вокруг лейтенанта Миши Сергеева, а тот им что-то азартно рассказывал. Я выбрал свободную минуту и двинулся туда, чтобы удовлетворить любопытство. Они обернулись ко мне, и ротный Валера Кондратьев произнёс:

– Ну что, мужики, у меня две бутылки водки есть.

– А у меня закуска, – подхватил Мишанька. Оказывается, он был на охоте и добыл двух зайцев.

– У Андрюхи повод есть. Сын родился, – продолжил мысль Боб Месяцев.

Всё было решено без моего участия. Третья рота уже заканчивала укладку, когда мне подошёл Сергеев и сказал:

– Андрей, ключи от квартиры давай. Пока вы тут закончите, мы всё приготовим.

Вернулся я домой в половине первого ночи. Гулянка шла вовсю. Отмечали рождение моего сына очень бурно. Первые две бутылки были давно выпиты. Добыли ещё. Первоначальный состав поздравителей сменился почти полностью. Кто-то ушёл домой, а кто-то выбыл из строя и спал прямо тут, на полу и на кухне. Наступило утро. Процесс превратился в перманентный. Срочно отправили в село Единение машину за водкой. К вечеру следующего дня всё продолжалось с удвоенной энергией. Те, кому надо было на службу, покинули застолье, но на их место пришли только что освободившиеся от дел офицеры. Через двое суток я заступил в наряд, а затем и вовсе ушёл жить в офицерское общежитие. Так продолжалось около недели. До тех пор, пока я не отправился в Безречную забирать жену с ребёнком, но до этого мне случилось там побывать для иных целей.

Для поездки в санбат выделили командирский уазик, а старшим машины назначили Сашу Веремчука – предполагалось, что я должен был быть пьян и не в состоянии нести ответственность за вверенный автотранспорт. Я тогда горячительных напитков не употреблял, что не помешало начальнику штаба объявить мне взыскание за пьянку.

Резкий звук телефонного звонка прервал мою полузаконную дрёму. Не поднимаясь с топчана и не открывая глаз, снял трубку и абсолютно бодрым голосом произнёс:

– Дежурный по парку старший лейтенант Бронников слушает.

Такому приёму я научился у капитана Недовизия и с успехом его применял. Ни разу ни у кого не возникало подозрений в том, что бдительная служба нарушалась сладким сном в неположенное время.

Звонил командир роты и удивлённым голосом сообщил:

– Завтра едешь на «губу».

– За что? – спросил я, лихорадочно перебирая в уме события крайних двадцати четырёх часов, в особенности уже во время несения службы в наряде. Ничего крамольного не припомнил.

– За пьянку, – был ответ.

Моё долгое молчание ротный расценил правильно и, как будто оправдываясь, начал рассказывать:

– Только что Федырко объявил тебе пять суток ареста за пьянку. Комбат попытался заступиться и сказал, что ты вообще не пьёшь.

– И что?

– А ничего. «Федерико» только поиздевался над ним, мол, ты до сих пор пьянствуешь, остановиться не можешь от счастья, что сын родился.

– Комбат чего? – продолжил интересоваться я, сидя на топчане.

– Доложил, что вообще-то ты в наряде стоишь, но только после этого «Федерико» от злости чуть не задохнулся.

– Ясно, – сказал я и положил трубку.

На следующий день на попутках я отправился на гауптвахту в Безречную, где меня встретил самодовольный прапорщик – начальник «губы».

– Ты знаешь, – фамильярно обратился он ко мне, – у нас ремонт идёт, и поместить тебя некуда.

– А как же ваши? – кивнул я на группу офицеров, пускавших дымок в курилке.

– Наши днём тут сидят, а на ночь домой уходят. Спать негде, – парировал начальник исправительного учреждения.

– Ну, тогда в предписании печать мне шлёпни, – произнёс я, протягивая прапорщику документ для отметки, что наказание отбыто. Тот хмыкнул и окинул меня с головы до ног, очевидно оценивая, чего можно взять с окопного офицера спецназа. Затем, разочарованно вздохнул, достал печать и хлопнул ею о предписание в нужном месте.

Такой поворот событий меня вполне устраивал. Оставалось только незаметно проникнуть в общежитие и отсыпаться там трое суток до положенного времени. Так всегда делали Боб Месяцев и Миша Сергеев. Печать в нужное место они умело переводили с предыдущего документа варёным вкрутую яйцом.

Казалось бы, простое для разведчика дело – скрытное возвращение домой – осложнилось некоторым обстоятельством. Я уже шагал счастливый через внутренний двор гауптвахты, как услышал дикий вопль, и на меня бросилось заросшее чудовище в бушлате без опознавательных знаков. Я шарахнулся в сторону, и если бы не забор из ключей проволоки между нами, то зверёныш сбил бы меня с ног.

– Товарищ старший лейтенант! Товарищ старший лейтенант, заберите меня отсюда! – истошно вопил заросший и опаршивевший до неузнаваемости боец.

– Ты кто? – изумлённо спросил я.

– Я – Бадмаев, Бадмаев, – зарыдал он.

Только сейчас я узнал его. Это был боец соседнего батальона, которому объявили за некоторую провинность трое суток ареста и, как выяснилось, забыли почти на две недели. Командиру роты забытого солдата повезло, что об этом не узнал начальник политотдела.

Я, разумеется, не мог оставить этого бедолагу здесь. Пришлось на обратном пути скрываться нам обоим, и не только от начальника штаба, но ещё и от политработников. Однако всё закончилось благополучно.

В роте спецвооружения, или, как её ещё называют – минирования, минно-подрывное дело (МПД) и средства подрыва изучаются гораздо глубже, чем в обычных разведподразделениях. Курирует её военный инженер бригады, то есть офицер, имеющий специальную подготовку в этой области боевой подготовки. Зачастую он же проводит занятия по изучению специальных мин и зарядов.

Так было и в тот осенний день, когда предметом внимания была мина-сюрприз МС-4. В частях спецназа учебные пособия были всегда в дефиците, а что касается секретного вооружения, то я и вовсе не припомню, чтобы таковое имелось. По этой причине обучение происходило с помощью боевых мин и зарядов.

Перед строем роты стоял военный инженер и, демонстрируя МС-4, наизусть рассказывал её тактико-технические характеристики. «Для выполнения возлагаемых на мину задач она оснащена следующими датчиками цели: наклонный датчик – срабатывает при наклоне мины более чем на 20 градусов в любом направлении или резком смещении мины в любую сторону; вибрационный датчик – срабатывает от вибрации, вызванной движением транспортного средства, колебаний мины, вызванных попыткой… вес взрывчатого вещества 120 граммов», – твердил он без остановки. Наконец, замолчал и произнёс:

– Командиры групп дадут вам под запись все характеристики, а пока давайте ко мне поближе.

Бойцы и офицеры встали вокруг преподавателя как можно ближе, а тот приступил к демонстрации устройства мины-ловушки. «Здесь находится замедлитель», – произнёс он и продемонстрировал место расположения устройства. Старший лейтенант Переверзев стоял прямо напротив инженера и внимательно следил за его действиями. «Вот здесь, под резиновым колпачком, находится металлоэлемент, позволяющий по времени установить мину прежде, чем она встанет в неизвлекаемое положение…», – продолжал преподаватель, пытаясь пальцем приподнять огрубевшую от мороза резину колпачка. «Для взведения мины необходимо всего лишь выдернуть чеку», – вещал офицер, по-прежнему пытаясь продемонстрировать свинцовую пластинку под колпачком.

В этот момент Сергей, подчиняясь внутреннему голосу, начал делать шаг влево за спину впереди стоящего бойца. Одновременно с этим инженер, оставив безуспешные попытки приподнять колпачок, произнёс: «А впрочем, он там есть…» – и выдернул чеку. Последнее, что видел Переверзев, – это движение любознательного замполита, высунувшего голову из-за плеча несчастного преподавателя. Далее, как показалось Сергею, прямо в голове взорвалось яркое солнце, и наступила темнота…

Очнувшись, старший лейтенант Переверзев резко вскочил. Прямо рядом с ним лежало тело бойца, выше пояса укрытого бушлатом. Из-под окровавленного ватника тянулась длинная и вся в пыли странная верёвка. Только потом Сергей понял, что это были внутренности погибшего солдата. В шоке Переверзев не почувствовал того, что и сам был ранен. Пах и ноги пропитались кровью. Он бросился на помощь раненым и тут же вновь потерял сознание. Всего в тот раз погибли три человека, в том числе и невезучий замполит – часть его черепа была снесена.

Очнулся Сергей уже в госпитале. Его мужское достоинство было иссечено осколками и напоминало распустившуюся розу. Хирурги в ходе успешной операции умело залатали его. Член стал шишковатым и покрылся шрамами, но все свои функции выполнял более чем исправно. Первой на такое чудо прельстилась медсестра, однако попытка оказалась неудачной. В самый ответственный момент швы разошлись, и пошла кровь. Девушке пришлось срочно применить свои профессиональные навыки в деле оказания первой медицинской помощи. После этого случая Серёга успешно «родил» ещё двоих детей.

Всегда уравновешенный, Сергей даже самые смешные истории повествовал ровным и спокойным голосом. Когда все уже умирали со смеху, его интонации не менялись.

Случилось ещё одно существенное событие в жизни части. Бригаде было вручено Боевое знамя части. Несмотря на его безусловную значимость, я совершенно не помню, как это всё происходило. Зато в моей памяти сохранилось мелкое происшествие, связанное именно со знаменем, а точнее со знамённым залом на втором этаже штаба.

Несение караульной службы стало более ответственным. Благодаря стараниям начальника штаба бригады был оформлен знамённый зал, и по тем временам достаточно не плохо. В полной мере залом это помещение трудно назвать – небольшое пространство при входе на второй этаж. Таким образом, добавился ещё один, очень хлопотный пост. Часовой стоял на виду у командования, а также любого проверяющего из вышестоящей инстанции.

Вручение Боевого знамени части

Возможно, подполковник из разведотдела округа и не планировал проверку караула, но мимо знамённого часового просто так он пройти не смог. Появился, наряженный в парадную шинель, офицер штаба у меня в караульном помещении после обеда, когда служба была уже на исходе. В такое неурочное время проверок не делают, и личный состав уже готовился к смене. Прямо в дверях тот, в сопровождении Федырко, объявил пожар на первом посту.

Несколько мгновений я с удивлением глядел на Владимира Ивановича, а тот хмуро рассматривал тусклую лампочку под потолком коридора. Мы оба понимали, что в первую очередь проверяли именно его, но, очевидно, и для него это оказалось полным сюрпризом. Тогда я бодрым голосом продублировал команду:

– Пожар на первом посту!

По боевому расчёту один из караульных принялся звонить в роту минирования, из состава которой назначалась нештатная пожарная команда. Я отодвинул помощника в сторону и вновь скомандовал:

– Дежурная смена, за мной!

Подполковник попытался меня остановить, но я, придав голосу металлические нотки, продекламировал:

– При пожаре на боевом знамени я должен быть лично! – выскочил на улицу За мной добросовестно, согласно боевому расчету, вооруженные лопатами, ведрами и огнетушителями, мчались караульные. К тому времени как проверяющий появился на посту, все мы в глупой пантомиме изображали тушение пожара. Часовой – дурак дураком – делал вид, что тащит боевое знамя части в безопасное место, а затем (так было указано в инструкции) принялся звонить в караульное помещение, чтобы сообщить начальнику караула, сиречь мне, о происшествии. Взяв трубку в руку, он вдруг понял, что происходит нечто странное, начал было говорить и, наконец, замер с открытым ртом, глядя на меня.

Подполковник всё сделал неверно. По правилам, он должен был вместе со мной прибыть на пост и уже там отдавать все команды и вводные, наблюдая за действиями караульных. Федырко, покраснев лицом, едва сдерживал себя от гомерического хохота, глядя на идиотское представление в одном действии. Он ошибся. Действий оказалось два. Без антракта.

Проверяющий, явно недовольный происходящим, вдруг язвительно произнес:

– А что вы так и будете тушить пожар неработающим огнетушителем?

Все напряглись. Владимир Иванович уже и не думал смеяться, и тут поступила новая вводная:

– К тушению пожара огнетушителем приступить!

Это я потом узнал хитроумный план старшего офицера. Подполковник, сообразив, что караул врасплох застать не удалось, решил нанести удар в другом направлении – проверить пожарную безопасность части. Он был твёрдо уверен, что ни один огнетушитель не работает, но тогда хитроумного замысла я не знал.

Лишь несколько мгновений я пребывал в растерянности, затем выхватил огнетушитель из рук оробевшего бойца, перекинул рукоятку и ударил об пол штырём. Вполне исправно действующее средство пожаротушения брызнуло ржавой и сильной струёй. Получив чёткий приказ, я так же уверенно принялся его исполнять, добросовестно поливая все, что попадёт вокруг. Вокруг попало: знамённый футляр, стены из полированной древесной плиты и портреты героев, алый драпировочный бархат, а также сам подполковник в парадной шинели. Эти действия мне представлялись, как в замедленном кино, а время, пока огнетушитель изрыгал грязную струю, – вечностью. Проверяющий при этом скакал, как козёл, прикрывался руками и причитал с галилеевскими интонациями:

– Ну, ни хрена себе! Ну, ни хрена себе! Он работает!

В конце концов, я не выдержал и бросился на улицу. К тому моменту сильная струя огнетушителя уже сменилась на жалкое излияние остатков жидкости. Я выбросил орудие тушения с крыльца и замер, не решаясь возвращаться обратно. К штабу уже мчался старший лейтенант Лаевский со своей пожарной командой.

Мой внутренний настрой к получению мощного и детального разгоняя от начальства оказался невостребованным. Знаменный зал был пуст, если не считать моих караульных. Они дружно пытались стереть последствия «пожара», но тщетно. Тут требовался основательный ремонт. Через некоторое время пришёл штабной писарь и передал команду от Федырко сдать караул, который не без распоряжения Владимира Ивановича прошёл быстро. Это было для меня лучшей наградой.

Старший лейтенант Лаевский ещё долго потом жал мне руку и счастливо улыбался.

Так получилось, что в этом году мне запомнился ещё один караул, но не несение службы было тому причиной, а знакомство с Олегом Онищуком.

Небольшое происшествие всё-таки случилось. Ближе к смене обнаружилось, что печать на складе артвооружения сорвана, а это могло грозить неприятностями. После того как стало ясно, что начальника склада в части нет, я тут же принялся звонить в батальон, чтобы узнать фамилию сменщика. Оказалось, что это должен быть лейтенант Онищук.

На тот момент это был «кот в мешке». Если бы офицер прибыл из другой бригады, то всё о нем уже давно было бы известно, но Онищук служил в десантно-штурмовой роте в Монголии и только недавно прибыл в бригаду. Мы уже виделись с ним несколько раз в части, но ни разу плотно не общались. Жил он в офицерской общаге, в карты не играл, водку не пил, а всё свободное время посвящал спорту и службе.

С волнением я ожидал его прихода. С первых же минут общения он вызвал симпатию. Подкупали его доброжелательность и искренность. Ещё перед отправкой смен на посты я сразу признался ему, что печать повреждена, а начальника склада нет в части. Он кивнул головой, и мы вместе вернулись в помещение караулки. Сразу завязалась дружеская беседа, но по-прежнему я чувствовал себя напряжённо, ведь мне надо было сдавать проблемный караул. В ходе разговоров я время от времени поглядывал на караульную ведомость. Олег несколько раз ловил мой взгляд, потом взял её в руки и подписал. Я был в шоке.

Онищук так легко принял мою ответственность на себя и затем без всякой рисовки произнёс:

– Фигня всё это, Андрюха. Завтра найду прапора и всё решу.

Мне вдруг вспомнилось то дежурство, когда я сдавал смену Грише Быкову. После того как посты были сданы, я с согласия Олега отпустил своих караульных, а сам остался. Мы вместе поужинали, и Онищук продолжил мне рассказывать, как он попал в спецназ. Сделал он это с помощью своей школьной учительницы. У неё муж служил в изяславской бригаде, а Олег был родом из Изяслава, и тот помог ему перебраться из Монголии в нашу часть.

Мы ещё долго беседовали обо всем, и в какой-то момент я посетовал на разгильдяйство наших бойцов, с которым сложно было бороться. Олег оживился и сказал:

– Ого-го! Ты бы в Монголии послужил. Там солдаты в конец обнаглели, – с восторгом рассказывал он. – У меня однажды в карауле по команде «в ружьё» отдыхающая смена не поднялась. Молодые с закрытыми глазами тряслись от страха, а «деды» внаглую лежат и гыгыкают. – Даже для нашей относительной вольницы это было делом немыслимым, и я с интересом переспросил:

– А ты чего?

– А чего? – спокойно ответил Олег и без бравады продолжил: – Стебанул из пистолета два раза в пол, прямо под топчаны. «Деды» махом вылетели, а «зелёные» прямо там обгадились.

– А патроны? – продолжил я свои расспросы: – Патроны как списал?

– О чем ты говоришь! Там всем по фигу. Вложил два своих, и все дела, – закончил повествование Олежка.

С тех пор каждый раз, когда мы встречались в карауле, наши смены затягивались допоздна независимо от того, кто кого менял. К сожалению, в каждодневной службе нам редко удавалось как следует поговорить. Сказывалась обоюдная занятость.