Глава 18

Тусклая лампочка с трудом пробивала толщу густого сигаретного дыма, но и этого света было достаточно, чтобы разглядеть достоинство игральных, отнюдь не топографических карт. Писали «пулю». Одно, из вроде шутливых, правил преферанса: «кури больше – противник дуреет» – реализовывалось в полной мере. В комнате нас было только четверо. В преферанс почти всегда играли без зрителей. Напряженную работу офицерского мозга прервал стук в дверь. Барсуков как хозяин жилища раздраженно спросил:

– Кого там хрен принёс?

В дверь заглянул посыльный роты минирования и робко произнёс:

– Товарищ лейтенант, боевая тревога. С собой иметь вёдра.

Все удивлённо отвлеклись от карт, а Вовка звонким голосом выкрикнул:

– Ты, мужчина, офигел совсем?! Все боевые тревоги – плановые и, что там ещё… какие вёдра?!

Боец окончательно смешался, хлюпнул от волнения носом и едва слышно промолвил:

– Не могу знать. Дежурный по роте так сказал.

Володя бухнул со всех сил в стену кулаком. Из соседней комнаты тут же беззлобно отозвался серьёзный и не склонный к шуткам лейтенант Онищук:

– Барсуков, твою мать. Два часа ночи, а ты, сука, колотишься опять.

Таким способом Барсуков иногда узнавал, сколько времени. Нет, часы у него были. Электронные, японские, да ещё с солнечной батареей, роскошь по тем временам, но ему лень было за ними в тумбочку лезть. Тем более что раз тревога, значит, всех будут поднимать.

Барсуков вместо извинения ещё громче заорал:

– Олежка, подъем! Тревога в бригаде.

– Какая в задницу тревога? – сердитым голосом продолжал возмущаться Онищук. В этот момент по коридору общаги затопали сапоги посыльных из других подразделений.

Игровой азарт начал остывать, но прерывать партию всё-таки не хотелось, и Володя попытался выяснить ситуацию:

– Гоша, позвони на «ткач», узнай, кто там у нас сегодня стебанулся!

На этот раз Вовка обращался к лейтенанту Колосову, офицеру связи, а «ткач» – это позывной АТС части, которая была в подчинении у Гоши. Там, на узле связи, телефонисты знали все новости. Колосов жил в другом конце коридора, но слышимость была более чем отличная, и через несколько минут он заглянул к нам в комнату. Уже одетый в шинель, Гоша держал в руках солдатскую кружку. С ухмылкой на губах Колосов произнёс – У них там, на водозаборе, что-то случилось, – пояснил он, – и подполковник Астахов собирает офицеров части воду носить.

– А кружка-то тебе зачем?

– А где я им ведро возьму? – вопросом на вопрос ответил Гоша и исчез.

Игру пришлось прекратить, и мы тоже начали искать подходящие, а скорее, неподходящие ёмкости. Я на всякий случай сунул в карман шинели гранёный стакан.

Когда прибыли к штабу, там уже стояли офицеры. Командиры среднего звена – комбаты, их заместители, начальники служб – не могли не выполнить приказания буквально. Они были с вёдрами и старались делать вид, что воспринимают происходящее всерьёз, но получалось это плохо.

В самом затруднительном положении оказались замполиты. Начальник политотдела стоял тут же с непроницаемым лицом и, разумеется, без посудины. Политработники стояли обособленно, и на всю группу у них было всего несколько ведер и кастрюль.

Кто помельче – взводные, прапорщики – откровенно зубоскалили и смеялись. Вооружились они в зависимости от фантазии. Главное было – произвести впечатление на друзей. Тазы, чайники, кастрюли, различного калибра чашки-плошки. Миша Сергеев с графином, Вова Бочаров с пустой бутылкой из-под водки и, как всегда, пьяный. У Олега Онищука не было ничего.

Барсуков, пытаясь похохмить, спросил:

– Лейтенант Онищук, как собираетесь выполнять задачу?

– Да пошли они все… – огрызнулся Олег, матеря тупость начальства и благоразумно не переходя на личности.

На такой же вопрос, заданный подполковником Астаховым лейтенанту Месяцеву тот зло буркнул:

– Во рту буду носить, – и тут же получил взыскание. Начальник штаба уже был тут. Лицо у него, как и у начальника политотдела, оставалось непроницаемым, но было заметно, что они оба старались дистанцироваться от Астахова. Заместитель комбрига был пьян. Он попытался выстроить офицеров в цепь, одновременно стараясь объяснить задачу. По замыслу затуманенного алкоголем подполковника мы должны были обеспечить водой котельную от насосной станции, передавая её вёдрами.

Неизвестно, чем бы вся эта клоунада закончилась, если бы не комбриг. Григорий Ананьевич появился одним из последних. Слава богу, он был без ведра, но в портупее и с пистолетом. Те чувства, которые испытал Колб, когда посыльный сообщил ему о том, что бригада поднята по тревоге, сейчас отражались у него на лице. Командир был очень зол. К этому моменту он уже был курсе происходящего и прямым ходом направился к начальнику политотдела. С перекошенным от злости лицом он что-то говорил Ясевичу. Федырко услышал, о чём шла речь, и тут же дал команду «отбой». Начальник политотдела тем временем подошёл к Астахову и жестко бросил тому несколько фраз.

Битва за воду не состоялась, но это было только началом борьбы за выживание части.

Офицерский состав мгновенно разошёлся по домам. Ещё через несколько минут партия в преферанс продолжилась.

Глубока старинная японская мудрость, утверждающая: «будущего нет». Настоящее слишком мимолетно, чтобы на него опираться в жизни. Остаётся только прошлое, да и оно с годами меняется. Зачем люди меняют прошлое? Может, чтобы чувствовать себя увереннее, сильнее, умнее в быстротечном настоящем? Нет ответа.

Тогда в 6.50 утра 31 октября 1987 года прошлое было трагичным, но ясным и честным. Люди приходили в себя от шока, скорбели, и не было у них тех мыслей, что родились позже. И не только у них. Спустя дни и недели это прошлое в газетных статьях и наградных листах уже стало другим, вернее, оно стало разным, а через два-три года прошлое изменилось ещё больше. Оно сильно напоминало то первоначальное – ясное и честное, но акценты были расставлены уже не там и не так. Через двенадцать лет прошлое изменилось до неузнаваемости.

Все люди, участвовавшие в этих переменах, были по-своему правы, но только по-своему. Право это никто не силах у них отобрать, кроме собственной совести. Она же – совесть – и даёт это право. Да и посредник между прошлым и настоящим – человеческая память – бывает порой обманчива и лжива. Кому-то она помогает избавиться от комплекса вины, и вот уже хронология событий меняется в нужную сторону. Кому-то сквозь призму жизненного опыта подсказывает неправильные по сути происшедшего, но мудрые по жизни выводы. И вот уже «могло бы быть» превращается в твердое «так было!». Как ни напрягай зрение, а сквозь запотевшее стекло деталей не разглядишь.

Истину мы уже не узнаем никогда. Все, кто её знал, погибли. По этой причине было бы неверно высказывать сейчас очередную версию событий, выдавая её за истину.

К счастью, у меня есть возможность вернуться в то раннее утро 31 октября 1987 года, минуя ненадёжного посредника – человеческую память.

Пожалуй, самый близкий друг Олега Онищука, как в Афганистане, так и в За-байкальском округе, – старший лейтенант Зайков сообщил мне об этом трагическом известии в письме, и оно у меня сохранилось. Привожу отрывки из того него, сохранив орфографию.

Очень часто поднимается вопрос: зачем и почему ст. лейтенант Онищук пошёл на тот роковой досмотр? Не будет единого ответа на эти вопросы никогда! У меня, например, даже не возникло такого вопроса. И у автора письма тоже, более того, он даёт свой ответ.

«Дело не в ржавых стволах, не за них мы воюем. Дело в отношении. Он никогда не отсиживался за спиной. Он презирал этих ублюдков, знал их настоящую цену, их лицо. И как мог, так их и бил…»

Кто-то искренне не может понять, зачем пошёл, а кто-то вообще пропустил бы ту машину мимо. Поэтому и ответы у всех разные, такие же разные, как взгляды на жизнь, на воинский долг, на звание офицера.

Давно идут споры на тему гибели «Каспия», и часто версии противоречат друг другу, и часто мнения о командире кардинально разнятся, и… в этом весь Олег Онищук, весь его характер. Уж если он кого уважал, то до глубины души, если не любил, то и не скрывал этого, невзирая на чины и звания. Как говорили об одном известном человеке «…его любили и ненавидели, причём за одно и то же». Это можно было сказать и о командире группы 724.

Пусть взгляды будут разные и мнения непримиримые, но давайте будем едины в одном – они просто выполнили свой воинский долг. До конца.

1. Онищук Олег

2. Исламов Юрий

3. Москаленко Игорь

4. Сидоренко Роман

5. Хроленко Михаил

6. Мурадян Марат

7. Иванов Олег

8. Фурман Александр

9. Джафаров Тахир

10. Мурадов Яшар

11. Салахиев Эркин

Прошло время, ушли от нас почти все, кто выжил тогда, ушли многие близкие погибших, в том числе отец Олега. В автокатастрофе погиб мл. лейтенант Горелов, умер рядовой Окипский. Выросли дочери Олега. Есть музей в Изяславе, есть аллея Героев, где воздвигнут бюст командира группы «Каспий» Олега Петровича Онищука. Наше прошлое стало ещё длиннее, и ещё один офицер спецназа ГРУ ушёл в легенду.

1982 год подходил к концу, а проблемы на 23-й площадке только начинались. После того как ещё одна казарма была запущена, контур отопления увеличился, а дебет в скважине уменьшился. В одночасье давление в трубах упало, мороз усилился, и вода в теплотрассе замёрзла. Батареи в казармах и, главное, в офицерском доме полопались. Бригада начала замерзать. Отогреться было негде. Во всех помещениях температура упала почти до ноля. Ситуация стала угрожающей. Весь личный состав был брошен на восстановление теплотрассы. Боевая учёба прекратилась, и подразделения круглосуточно разводили под трубами костры, отогревали трубы, заваривали дыры, восстанавливали утепление. Однако этого хватало ненадолго – давление вновь падало, и всё начиналось сначала.

Отогрев теплотрассы. Зима 1984 года. Лежит старший лейтенант Бронников, стоят старший лейтенант Зайков и лейтенант Никонов

Зимовка в части стала напоминать ленинградскую блокаду, благо, что питание было, но ни времени, ни возможности для сна и отдыха не было совсем. Воду для питья привозили водовозами. Котельная отапливала только сама себя, но углём исправно снабжалась. Под самый Новый год всех удивил Месяцев. За два часа до полуночи командование бригады – такой чести он удостоился – персонально назначило его старшим на разгрузку угля. Было, очевидно, что это делалось с единственной целью – испортить ему праздник, так как объёма работы было как минимум на восемь часов. Боря с командой бойцов успел сделать это за девяносто минут. Как он умудрился совершить эдакий фокус, осталось тайной и неизвестно по сию пору.