27

Сегодня они остаются в нашей гостевой спальне. Если есть что-то, благодаря чему я могу чувствовать себя в безопасности, так это пребывание женщины-полицейского и американского специального агента под моей крышей. Но я все равно не могу уснуть. Крис лежит рядом, глубоко дышит, теплое тело в темноте, рядом с которым спокойно. Какая это роскошь – спать вот так крепко по ночам и просыпаться утром свежим, без опутавшей тебя паутины страшных снов.

Я вылезаю из кровати, но он даже не замечает этого. Надеваю халат и выскальзываю из комнаты.

Я иду по коридору, минуя гостевую спальню, где остановились детектив Риццоли с мужем. Странно: я сообразила, что они муж и жена, только проведя с ними целый день. Они показывали мне одну за другой фотографии подозреваемых на ноутбуке. Столько лиц, столько людей. Ко времени обеда все снимки смешались в моей голове. Я протерла уставшие глаза, а когда вновь открыла их, увидела руку агента Дина на плече детектива Риццоли. Это было отнюдь не платоническое прикосновение, а ласка человека, которому важна именно эта женщина. Тогда-то отдельные детали и слились в единое целое. Одинаковые обручальные кольца. То, как они заканчивали друг за друга предложения. Тот факт, что ему не нужно было ни о чем ее спрашивать: он просто положил ложку сахара в кофе и размешал, прежде чем передать ей.

Внешне отношения между ними были строго деловые, в особенности со стороны замкнутого и холодного Габриэля Дина. Но за обедом, после нескольких бокалов вина, они стали рассказывать об их браке, их дочери и совместной жизни в Бостоне. Сложной, как мне представляется, жизни, потому что работа у них нелегкая. И вот теперь эта работа заставила их лететь в такую даль – в отдаленный уголок Западно-Капской провинции.

Я на цыпочках прохожу мимо их спальни в кухню и щедро наливаю себе виски. Достаточно, чтобы меня стало клонить в сон, но не настолько много, чтобы захмелеть. По опыту знаю: немного виски помогает мне уснуть, а перебор ведет к нескольким часам кошмаров. Я сажусь на стул за кухонным столом и медленно потягиваю виски, а на стене громко тикают часы. Если бы Крис не спал, мы выпили бы вместе в саду и посидели бы в свете луны, наслаждаясь запахом распускающегося в ночи жасмина. Одна я никогда не выхожу из дома в темноте. Крис говорит, что я самая смелая из всех известных ему женщин, но выжить в Ботсване мне помогла вовсе не храбрость. Даже самое низкоорганизованное животное не хочет умирать и будет бороться за жизнь. В этом смысле я ничуть не отважнее кролика или воробья.

Я слышу за спиной какой-то звук и замираю, выпрямившись на стуле. Поворачиваю голову и вижу детектива Риццоли, она босая входит в кухню. Ее непричесанные волосы похожи на корону из черных колючек, на ней большая, не по размеру, футболка и мужские удлиненные шорты.

– Извините, если напугала вас, – говорит она. – Вышла попить водички.

– Могу предложить что-нибудь покрепче, если хотите.

Она смотрит на мой стакан с виски:

– Что ж, за компанию с удовольствием.

Она наливает себе виски в стакан, добавляет столько же воды и садится на стул напротив меня.

– И часто вы это делаете?

– Что?

– Выпиваете в одиночестве.

– Это помогает мне уснуть.

– У вас с этим трудности?

– Вы же знаете. – Делаю еще глоток, но это не помогает мне расслабиться, потому что она смотрит на меня темными вопрошающими глазами. – А вы почему не спите?

– Разница во времени. В Бостоне сейчас шесть вечера, и мой организм никак не хочет обманываться. – Она отхлебывает виски и ничуть не морщится, чувствуя его вкус. – Спасибо еще раз, что предложили здесь переночевать.

– Ну не могли же мы позволить, чтобы вы ехали в Кейптаун ночью. После всех часов, что провели со мной. Я надеюсь, вам не нужно сразу же возвращаться в Штаты. Будет жаль, если вы не посмотрите страну.

– У нас будет еще завтрашний вечер в Кейптауне.

– Всего один?

– Я с трудом уговорила босса одобрить эту поездку. У нас теперь первый пункт повестки дня – урезание расходов. Упаси нас боже повеселиться за их счет.

Я гляжу на свой виски, сверкающий, как жидкий янтарь.

– Вам действительно нравится ваша работа?

– Я всегда хотела этим заниматься.

– Ловить убийц? – Я трясу головой. – Мне бы, наверное, это было не по силам. Видеть то, что видите вы. Каждый день сталкиваться с мерзостями, на какие способны люди.

– Ну, вы ведь все это видели своими глазами.

– И больше никогда не хочу видеть.

Я опрокидываю остатки виски себе в рот и проглатываю в один прием. Вдруг выясняется, что этого недостаточно, даже чтобы успокоить нервы. Я встаю и наливаю себе еще.

– У меня тоже были кошмары, – говорит детектив Риццоли.

– Неудивительно – при вашей-то работе.

– Я их преодолела. И вы тоже можете.

– Как?

– Так же, как и я. Нужно убить монстра. Усадить его туда, откуда он не сможет достать ни вас и никого другого.

Я вставляю пробку в бутылку и смеюсь:

– Я похожа на женщину, работающую в полиции?

– Вы похожи на женщину, которой страшно ложиться спать.

Я ставлю бутылку на стол и поворачиваюсь к Риццоли:

– Вы не пережили того, что пережила я. Вы, может, и охотитесь за убийцами, но они не охотятся за вами.

– Вы ошибаетесь, Милли, – спокойно говорит она. – Я точно знаю, что вы чувствуете, потому что за мной тоже охотились. – Она устремляет на меня пронзительный взгляд, и я оседаю на стуле.

– И что случилось? – спрашиваю я.

– Это было несколько лет назад, приблизительно в то же время, когда я познакомилась с мужем. Я искала убийцу нескольких женщин. Учитывая, что он делал с этими несчастными, я сомневаюсь, что его можно назвать человеком, – вероятно, он принадлежит к какому-то другому виду. Существо, которое наслаждается болью и страхом других, которому в радость их ужас. Чем сильнее вы боитесь, тем больше он вас желает. – Она подносит стакан к губам, делает большой глоток. – И он знал, что мне страшно.

Я удивлена, что она признается в таком, эта женщина, излучающая бесстрашие. За обедом она рассказывала, как вышибла первую дверь, как преследовала убийц по крышам домов, в темных проулках. А теперь, когда она сидит передо мной в футболке и шортах, с растрепанными черными волосами, она выглядит как любая другая женщина. Маленькая, уязвимая. Слабая.

– И он охотился за вами? – спрашиваю я.

– Да. Вот повезло в жизни.

– А почему за вами?

– Потому что ему уже удалось до этого поймать меня. Я оказалась там, где ему было нужно. – Она поднимает руки и показывает мне шрамы на ладонях. – Это его работа. Он сделал это скальпелями.

Еще днем я заметила эти шрамы в необычном месте, похожие на залеченные раны после распятия. Я смотрю на них в ужасе, потому что теперь знаю, как эти раны появились.

– Даже когда его уже посадили в тюрьму и я знала, что больше он не может причинить мне зло, у меня случались кошмары – мне снилось то, что он почти что сделал со мной. Да и как я могла забыть, когда у меня на руках навечно остались эти напоминания о нем? Но дурные сны стали постепенно уходить. Год спустя он мне почти не снился, и на этом все должно было закончиться. Могло закончиться.

– Почему же не закончилось?

– Потому что он бежал. – Она смотрит на меня, и я вижу свой собственный взгляд, отраженный в ее глазах. Я вижу перед собой женщину, которая понимает, что такое жить в перекрестье прицела направленного на тебя оружия, не зная, когда убийца нажмет на спусковой крючок. – Вот тут-то кошмары снова начали меня мучить.

Я встаю и снова беру бутылку виски. Несу ее на стол, ставлю между нами.

– Чтобы не было кошмаров, – говорю я.

– Их не прогнать алкоголем, Милли. Сколько бутылок ни выпей, они останутся.

– И что вы мне предлагаете?

– То же, что сделала я. Загнать в угол монстра, который преследовал вас в ваших снах. Разрезать на куски и похоронить. Тогда и только тогда вы сможете спать спокойно.

– А вы спите спокойно?

– Да. Но лишь потому, что я решила не убегать и не прятаться. Я знала, что, пока он на свободе и описывает круги вокруг меня, никогда мне не спать спокойно. И потому охотником стала я. Габриэль знал, что я рискую, и пытался отстранить меня от дела. Но я должна была участвовать в охоте. Для моего собственного психического здоровья нужно было дать отпор, а не прятаться за семью замками в ожидании нападения.

– Муж вас не остановил?

– Мы тогда не были женаты, так что остановить меня он не мог. – Она смеется. – Да и сейчас не может. Хотя изо всех сил старается меня приструнить.

Я думаю о Крисе, мирно похрапывающем на нашей кровати. О том, как он спеленал меня и принес на эту ферму, чтобы я чувствовала себя в безопасности.

– Именно это пытается делать и мой муж.

– Держать за семью замками?

– Защитить меня.

– Но вы все равно не чувствуете себя в безопасности. Даже шесть лет спустя.

– Здесь чувствую. По крайней мере, чувствовала. Пока вы не вернули это в мою жизнь.

– Я просто делаю свою работу, Милли. Не вините меня. Не я внедрила кошмары в вашу голову. Не я сделала вас пленницей.

– Я не пленница.

– Правда?

Мы смотрим друг на друга через стол. У нее темные светящиеся глаза. Эти опасные глаза сквозь черепную коробку видят, что происходит в извилинах моего мозга, где я прячу свои тайные страхи. Я и в самом деле пленница. Я не просто избегаю мира, я прячусь от него.

– Вы не должны так жить, – говорит она.

Я отвечаю не сразу. Вместо этого я смотрю в свой стакан, который держу обеими руками. Хочу сделать еще глоток, но знаю, что это прогонит страхи всего на несколько часов. Действие алкоголя, как и анестезия, ограничено во времени.

– Расскажите мне, как вы это сделали, – говорю я. – Как дали отпор.

Она пожимает плечами:

– В конечном счете у меня не осталось выбора.

– И вы предпочли сопротивление.

– Нет, я хочу сказать, что у меня и в самом деле не было выбора. Понимаете, после того как он убежал из тюрьмы, я знала, что должна поймать его. Габриэль, мои коллеги из полиции – все они пытались отстранить меня от дела, но это было невозможно. Я знала убийцу лучше, чем кто-либо другой. Я заглядывала в его глаза и видела там зверя. Я понимала его – знала, что приводит его в экстаз, чего он жаждет, как выслеживает жертву. Для того чтобы снова спокойно спать, я должна была поймать его. Беда была только в том, что и он пытался меня поймать. Мы сошлись, как два врага в смертельной схватке, и один из нас должен был умереть.

– И что случилось?

– Я попалась, когда меньше всего ожидала. Оказалась в таком месте, где меня никто не мог найти. Но хуже всего, что он был не один. С другом.

Она говорит очень тихо, и мне приходится податься вперед, чтобы услышать ее. Снаружи в ночном саду верещат насекомые, но в моей кухне тихо, очень тихо. Я думаю обо всех страхах, усилившихся в два раза. Два Джонни преследуют меня. Я не понимаю, как эта женщина может сидеть здесь так спокойно и рассказывать свою историю.

– Я оказалась там, где им было нужно, – говорит она. – И никто не мог прийти мне на помощь, не было никого, кто мог бы меня спасти. Я одна против них. – Она перевела дыхание и расправила плечи. – И я победила, Милли. Вы тоже сможете. Сможете убить этого монстра.

– Вы его убили?

– Лучше бы убила. Пуля повредила его спинной мозг, и теперь он там, откуда бежать не сможет, – в ловушке собственного тела. Парализовано все, что ниже шеи. А его друг гниет в могиле. – Ее улыбка странным образом не сочетается с тем, что она говорит, но если ты побеждаешь монстров, то заслуживаешь право насмехаться над ними. – И в ту ночь я спала лучше, чем целый год перед этим.

Я сутулюсь над столом и ничего не говорю. Конечно, я понимаю, зачем она рассказала свою историю, но на меня это не действует. Нельзя вынудить человека быть смелым, если в нем это не заложено. Мне удалось выжить только потому, что было слишком страшно умирать, а это на самом деле доказывает, что я трусиха. Просто женщина, которая шла и шла мимо слонов и крокодилов, женщина, которую Господь не обделил парой крепких ног и удачей.

Она зевает и встает:

– Пожалуй, пойду попробую уснуть. Надеюсь, мы еще сможем поговорить об этом завтра.

– Я все равно не передумаю. В Бостон не полечу.

– Несмотря на то, что это может изменить вашу жизнь? Вы знаете убийцу лучше, чем кто бы то ни было.

– А он знает меня. Я та, которой удалось бежать, а он – тот, кто ищет меня. Я его единорог, существо, которое нужно извести до полного исчезновения.

– Мы обеспечим вашу безопасность, обещаю.

– Шесть лет назад в буше я узнала, что такое смерть. – Я отрицательно качаю головой. – Не просите меня умирать еще раз.

Несмотря на весь выпитый виски, а может, именно из-за него мне снова снится Джонни.

Он стоит передо мной, тянется ко мне обеими руками, просит бежать к нему. Вокруг нас львы, они все ближе, готовятся к прыжку, и надо сделать выбор. Мне очень хочется верить Джонни так, как я верила ему прежде! Я никогда по-настоящему не думала, что он убийца, и вот он стоит передо мной, широкоплечий, золотоволосый. «Иди ко мне, Милли. Со мной тебе ничего не грозит». Я радостно бегу к нему, жажду его прикосновения. Но как только попадаю в желанные объятия, его рот оказывается пастью, которая широко открывается, обнажая окровавленные зубы, готовые вонзиться в меня.

Я с криком бросаюсь прочь.

Я сажусь на край кровати, сжимаю руками голову. Крис гладит меня по спине, пытается успокоить. Пот льет с меня, охлаждая кожу, но сердце продолжает колотиться как бешеное. Крис бормочет:

– Все в порядке, Милли, ты в безопасности.

Но я знаю, что это не так. Я – треснувшая фарфоровая игрушка, которая может рассыпаться на кусочки от малейшего щелчка. Хотя прошло шесть лет, я не исцелилась. И не исцелюсь, пока Джонни не окажется в тюрьме… или в могиле.

Я поднимаю голову и смотрю на Криса:

– Я больше так не могу. Мы не можем.

Он глубоко вздыхает:

– Я знаю.

– Я не хочу, но должна сделать это.

– Тогда мы все полетим в Бостон. Ты будешь не одна.

– Нет-нет! Я не хочу, чтобы Вайолет оказалась где-то поблизости от него. Я хочу, чтобы она осталась здесь, в безопасности. И ты единственный, кто сможет позаботиться о ней.

– Но кто позаботится о тебе?

– Они. Ты слышал: они не допустят, чтобы со мной что-то произошло.

– И ты им доверяешь?

– Почему бы нет?

– Потому что для них ты – всего лишь инструмент, средство достижения цели. Ты им безразлична. Они просто хотят поймать его.

– И я тоже этого хочу. Я помогу им сделать это.

– Позволив ему взять твой след? Что, если они не смогут его поймать? Что, если он спутает карты и прилетит за тобой сюда?

Я не думала о такой возможности. Я думаю только о том кошмаре, который заставил меня проснуться. Джонни зовет, обещает безопасность, а потом разевает клыкастую пасть. Мое подсознание предупреждает меня: не лезь в это дело. Но если я останусь в стороне, ничто не изменится, раны не заживут. Я навсегда останусь треснувшей фарфоровой игрушкой.

– У меня нет выбора, – говорю я. – Следует довериться им.

– Ты можешь ведь остаться дома.

Я беру его за руку. Это рука фермера, большая и мозолистая, в ней хватает силы пригнуть овцу к земле, в ней хватает нежности расчесать волосы маленькой девочке.

– Я должна покончить с этим, дорогой. Я лечу в Бостон.

Кристофер вручает детективу Риццоли и агенту Дину составленный им список требований, и глаза его при этом горят.

– Вы должны каждый день отзваниваться мне, чтобы я знал, что с ней все в порядке, – приказывает он им. – Хочу знать, что она здорова и в безопасности. Хочу знать, если она тоскует по дому. Хочу знать, если она чихает.

– Прошу тебя, Крис. – Я вздыхаю. – Я же не на Луну лечу.

– Может, на Луне безопаснее.

– Даю слово, мистер Дебрюйн, она будет под нашим присмотром, – говорит детектив Риццоли. – Мы не просим ее ходить по городу с пистолетом. Она просто будет консультировать команду детективов и нашего криминалиста-психолога. Через неделю, максимум через две она вернется.

– Не хочу, чтобы она сидела одна в номере какого-нибудь отеля. Хочу, чтобы она была с кем-нибудь. В семье, где не будет чувствовать себя брошенной.

Детектив Риццоли переглядывается с мужем.

– Мы что-нибудь придумаем.

– Где?

– Сначала мне нужно созвониться. Выяснить, смогут ли ее там принять.

– Чей это дом?

– Дом человека, которому я доверяю. Подруги.

– Хочу, чтобы вы подтвердили мне это, прежде чем Милли сядет в самолет.

– Мы согласуем все детали, прежде чем покинем Кейптаун.

Крис несколько секунд разглядывает их лица, ищет причины, по которым им можно было бы отказать в доверии. У моего мужа это с детства – он не доверяет людям. Он рос с отцом, на которого нельзя было положиться, а мать бросила его семилетним. Он всегда боится потерять людей, которых любит. И теперь боится потерять меня.

– Все будет хорошо, дорогой, – говорю я убежденно, хотя не так уж уверена в этом. – Они прекрасно знают, что делают.