11

Кейко стоит на коленях в траве и тихо рыдает, покачиваясь туда-сюда, как метроном, определяющий ритм отчаяния. Мы нашли ружье сразу за обтянутым проволокой периметром, но ее мужа пока не нашли. Она понимает, что это значит. Мы все понимаем.

Я стою над Кейко, бессмысленно глажу ее по плечу, потому что не знаю, что еще могу сделать. Я никогда не умела утешать людей. После смерти отца, когда моя мать рыдала в его больничной палате, я только и могла, что гладить ее руку, гладить, гладить, гладить, пока она не закричала: «Прекрати, Милли! Сколько можно!» Я думаю, отчаяние Кейко столь велико, что она даже не ощущает моего прикосновения. Я смотрю на ее склоненную голову и вижу седину у корней черных волос. Со своей бледной, гладкой кожей она казалась намного моложе мужа, но теперь я понимаю, что она вовсе не молода. Что несколько месяцев, проведенных здесь, раскроют ее истинный возраст: черные волосы засеребрятся, кожа потемнеет и покроется морщинами на солнце. Она уже, кажется, сморщивается у меня на глазах.

– Я поищу у реки, – говорит Джонни, подхватывая винтовку. – Все оставайтесь здесь. А еще лучше ждите в машине.

– В машине? – переспрашивает Ричард. – Вы имеете в виду это ведро, которое даже завести не можете?

– Пока вы в машине, вам ничто не грозит. Я не могу искать Исао и одновременно охранять вас.

– Постойте, Джонни, – говорю я. – Разве вам безопасно идти туда одному?

– У него есть это долбаное ружье, Милли, – говорит Ричард. – А у нас ничего.

– Пока он ищет следы, кто-то должен прикрывать его сзади, – замечаю я.

Джонни коротко кивает:

– О’кей, вы мой второй номер, Милли. Будьте рядом.

Я переступаю через проволоку, которой обтянут лагерь по периметру, мой ботинок задевает струну, и раздается звон колокольчика. Такой приятный звук, словно музыка ветра, но здесь это означает вторжение врага, и при этом звуке сердце у меня тревожно ёкает. Я делаю глубокий вдох и иду следом за Джонни в траву.

Я правильно сделала, что пошла за ним. Все его внимание приковано к земле – он ищет следы и вполне может не заметить мелькнувший в траве львиный хвост. Мы идем вперед, и я все время оглядываюсь назад и по сторонам. Трава здесь высокая, мне по пояс, и я думаю об африканской гадюке, о том, что можно наступить на нее и узнать об этом, только когда тебе в ногу вопьются ее клыки.

– Здесь, – тихо говорит Джонни.

Я смотрю на то место, где трава примята, вижу проплешину и след, оставленный чем-то, что протащили по ней. Джонни двигается дальше, ориентируясь по примятой траве.

– Его утащили гиены?

– Не гиены. На сей раз не гиены.

– Откуда вы знаете?

Он не отвечает, идет дальше к рощице. Я узнаю фиговое дерево и хурму. Хотя река мне не видна, я слышу, как она журчит где-то рядом, и думаю о крокодилах. Куда бы вы здесь ни посмотрели – в рощицу, на реку, в траву, – повсюду вас поджидают зубы, и Джонни полагается на меня: я должна их увидеть. Страх обостряет мои чувства, и я замечаю подробности, которых не видела раньше. Прикосновение охлажденного речкой ветерка к моей щеке. Луковый запах свежепримятой травы. Я смотрю, слушаю, обоняю. Мы одна команда – Джонни и я, и я его не подведу.

Внезапно я чувствую в нем какую-то перемену. Дыхание его становится неслышным, он замирает. Он больше не смотрит на землю, он вытянулся во весь рост, расправил плечи.

Я не сразу замечаю ее. Потом прослеживаю за его взглядом – он смотрит на дерево перед нами. Высокое фиговое дерево, великолепный образец с широко распростертыми ветками и густой листвой. На таком дереве построили бы себе дом швейцарские робинзоны.

– Вот ты где, – шепчет Джонни. – Такая красавица.

И только тут я ее замечаю: она лежит на одной из верхних веток. Леопардиха почти невидима, она сливается с пятнистой тенью, создаваемой лиственной кроной. Она все время наблюдала за нашим приближением, терпеливо ждала, а теперь смотрит умными глазами, прикидывает свой следующий шаг. А Джонни обдумывает свой. Она лениво помахивает хвостом, но Джонни стоит совершенно неподвижно. Он делает именно то, что советовал нам: «Пусть кошка увидит ваше лицо. Покажите ей, что ваши глаза смотрят вперед, что вы тоже хищник».

Проходит несколько секунд. Мне еще никогда в жизни не было так страшно, и никогда я не ощущала себя настолько живой. Каждое биение сердца отправляет в мозг порцию крови, и она шумит у меня в ушах, как ветер. Леопардиха впилась взглядом в Джонни, а он по-прежнему держит ружье перед собой. Почему он не приставляет приклад к плечу? Почему не стреляет?

– Отходим, – шепчет он. – Исао мы уже ничем не сможем помочь.

– Вы думаете, леопард убил его?

– Я это знаю. – Он еле заметно приподнимает голову. – Верхняя ветка. Слева.

Оно висело там все время, но я не замечала его. Рука свободно свешивается, словно странный фрукт колбасного дерева, пальцы обгрызены. Остального тела Исао не видно за листвой, но угадывается его торс, вклиненный в развилку веток, словно он прилетел с небес и приземлился на дерево, повис, как сломанная игрушка.

– Боже мой, – шепчу я. – Как же мы его оттуда…

– Не двигайтесь.

Леопардиха присела, готовясь к прыжку, задние ноги напряглись, как пружины. Она смотрит на меня, ее глаза впились в мои. Джонни мгновенно вскидывает ружье, но на спусковой крючок не нажимает.

– Чего вы ждете? – шепчу я.

– Отходим. Вместе.

Мы делаем шаг назад. Потом еще один. Леопардиха укладывается на ветку, размахивает хвостом.

– Она всего лишь защищает свою добычу, – говорит Джонни. – Все леопарды так делают: затаскивают жертву на дерево, где она не доступна для других хищников. Посмотрите на мышцы у нее на плечах. И на шее. Вот где настоящая мощь. Эта мощь позволяет леопарду затаскивать на дерево добычу, которая превосходит его по весу.

– Бога ради, Джонни, мы должны спустить его на землю.

– Он уже мертв.

– Мы не можем оставить его там.

– Если мы подойдем ближе, она нападет. А я не хочу убивать леопарда ради того, чтобы достать мертвое тело.

Я помню: как-то он говорил нам, что никогда не убьет крупную кошку. Что он считает их священными животными, слишком редкими, чтобы убивать их по какой бы то ни было причине. Даже если речь идет о спасении собственной жизни. Теперь он подтверждает собственные слова на практике, в то время как тело Исао болтается на дереве и леопардиха охраняет свою еду. Джонни внезапно представляется таким же странным животным, как и те, с которыми я уже встречалась в этих диких местах, человеком, чье уважение к этой земле уходит глубоко, как корни этих деревьев. Я думаю о Ричарде с его «БМВ» цвета синий металлик, кожаной курткой и пилотскими очками – всем тем, что в начале нашего знакомства казалось мне в нем таким мужественным. Но это были лишь побрякушки для украшения манекена. Так это, кажется, называется? Модель человеческого тела, нечто ненастоящее. Кажется, до сегодняшнего дня я знала только манекенов, внешне похожих на мужчин, притворяющихся мужчинами, а на самом деле это просто пластиковые куклы. Я больше нигде не встречу такого мужчину, как Джонни, не встречу в Лондоне и нигде в другом месте, и мое сердце разрывается, когда я думаю об этом. О том, что буду всю жизнь искать и всегда буду возвращаться к этому мгновению, когда я точно знала, какой мужчина мне нужен.

Как знала и то, что он никогда не будет моим.

Я протягиваю к нему руку и шепчу:

– Джонни.

Ружейный выстрел звучит так громко, что я отпрыгиваю назад, словно меня ударили. Джонни стоит недвижимо, как статуя, и его ружье все еще направлено на цель. Наконец, тяжело вздохнув, он опускает оружие. Склоняет голову, словно молит о прощении здесь, в храме буша, где жизнь и смерть – две половинки одного существа.

– Боже мой, – бормочу я и смотрю на леопардиху, которая лежит убитая всего в двух шагах от меня, явно сраженная в прыжке.

Доля секунды – и когти ее передних лап впились бы в мое тело. Я не вижу пулевого отверстия. Вижу только, как кровь стекает на траву, напитывает горячую землю. Ее шкура отливает матовым блеском – мечта шикарных блудниц, подружек найтсбриджских магнатов, и мне хочется погладить ее, но я понимаю, что это было бы неправильно, смерть все равно не превратила ее в безобидного домашнего котенка. Мгновение назад она могла убить меня и потому заслуживает моего уважения.

– Мы оставим ее здесь, – тихо говорит Джонни.

– Ее сожрут гиены.

– Они все всегда пожирают. – Он делает глубокий вдох и смотрит на фиговое дерево, но взгляд его устремлен куда-то вдаль, словно он видит то, что дальше этого дерева, даже дальше этого дня. – Теперь я смогу спустить его.

– Вы говорили, что никогда не убьете леопарда. Даже ради спасения собственной жизни.

– И не убью.

– Однако этого вы убили.

– Но не ради спасения моей жизни. – Он смотрит на меня. – Ради вашей.

Этой ночью я сплю в палатке миссис Мацунаги, чтобы ей не оставаться одной. Весь день она была почти в ступоре, сидела, обхватив себя руками, бормотала что-то по-японски. Блондинки пытались уговорить ее поесть, но Кейко ничего не ела, только выпила несколько чашек чая. Она удалилась вглубь себя, в какую-то недоступную для других пещеру, и пока это для нас облегчение: она тиха и управляема. Мы не дали ей посмотреть на тело Исао – Джонни снял его с дерева и быстро похоронил.

Но я его видела. Я знаю, как он умер.

– Большие кошки убивают, вцепившись вам в горло, – сказал мне Джонни, роя могилу. Он копал размеренно, лопата врезалась в разогретую солнцем землю. Хотя насекомые досаждали нам, он не отмахивался от них – так был сосредоточен на цели: создании места упокоения для Исао. – Кошка бросается прямо на шею. Она сжимает челюсти на трахее, разрывает артерии и вены. А это ведет к смерти от удушья. Человек захлебывается собственной кровью.

Именно это я и видела, глядя на Исао. Хотя леопард уже начал пиршество, разодрал брюшину и грудь, о последних секундах Исао мне сказала его искалеченная шея. В его легких, когда он пытался вдохнуть воздух, явно булькала кровь.

Кейко эти подробности неизвестны. Она знает только, что ее муж мертв и мы его похоронили.

Я слышу, как она дышит во сне, издает стон отчаяния и снова замолкает. Она почти не двигается – лежит на спине, словно мумия, завернутая в белые пелены. Запах в палатке Мацунага не похож на тот, что в моей. Здесь приятный экзотический аромат, словно одежды пропитаны азиатскими травами; все здесь аккуратно и хорошо организовано. Рубашки Исао, которых он больше никогда не наденет, бережно сложены и убраны в чемодан вместе с золотыми часами, которые мы сняли с руки мертвеца. Все на своем месте, все в гармонии. Так непохоже на нашу с Ричардом палатку, являющую собой образец полной дисгармонии.

Это такое облегчение – быть подальше от него, потому-то я так быстро и вызвалась составить Кейко компанию. Меньше всего я хотела бы спать сегодня рядом с Ричардом. За весь день он едва сказал мне десяток слов. Предпочел проводить время с Эллиотом и блондинками. Эти четверо теперь как будто одна команда, словно мы – участники игры «Выжить в Ботсване» и мое племя противостоит их племени.

Вот только в моем племени больше никого нет, если не считать сломленной бедняжки Кейко… и Джонни. Но Джонни сам по себе, сам себе хозяин, а после убийства леопарда он сам не свой. Он с тех пор почти не говорил со мной.

И вот я, женщина, с которой никто не говорит, лежу в палатке рядом с женщиной, которая сама не говорит ни с кем. И хотя здесь, в палатке, тихо, за ее стенами уже началась ночная симфония с ее малыми флейтами-насекомыми и фаготами-гиппопотамами. Мне стали нравиться эти звуки, и дома они наверняка будут мне сниться.

Утром я просыпаюсь под птичий щебет. Слава богу, сегодня нет ни воплей, ни криков тревоги, только приятные мелодии рассвета. Снаружи четыре члена команды Ричарда сидят рядышком у костра и попивают кофе. Джонни расположился под деревом в одиночестве. Похоже, усталость одолела его, и, хотя он пытается бороться со сном, его голова время от времени падает на грудь. Я хочу подойти к нему, помассировать плечи, чтобы прогнать усталость, но остальные наблюдают за мной, и я присоединяюсь к их кружку.

– Как там Кейко? – спрашивает меня Эллиот.

– Еще спит. Всю ночь ни звука. – Я наливаю себе кофе. – Слава богу, сегодня утром мы все живы.

Я тут же начинаю жалеть, что сморозила эту глупость.

– Занятно, он тоже этому рад или нет? – бормочет Ричард, глядя на Джонни.

– В каком смысле?

– Просто мне кажется странным, что вдруг все пошло наперекосяк. Сначала погибает Кларенс. Потом Исао. А машина? С чего это вдруг она перестала заводиться?

– Ты обвиняешь в этом Джонни?

Ричард поглядывает на троих остальных, и я вдруг понимаю, что он не одинок – другие тоже считают Джонни виноватым. Не поэтому ли они держатся вместе? Обмениваются теориями, подкармливают свою паранойю?

Я мотаю головой:

– Это смешно.

– Конечно, что еще она может сказать, – бормочет Вивиан. – Я ведь сразу об этом сказала.

– Сказала о чем?

– Всем очевидно, что вы любимица Джонни. Я знала, что вы встанете на его защиту.

– Он прекрасно обойдется и без нее. Это он нас защищает.

– Ой ли? – Вивиан опасливо смотрит в сторону Джонни. Он сидит слишком далеко и не может нас слышать, но она все равно переходит на шепот. – Вы в этом уверены?

Ну что за нелепица! Я перевожу взгляд с одного на другого, пытаясь понять, кто зачинатель этой кампании клеветы.

– Вы намекаете, что Джонни убил Исао и затащил на дерево? Или доставил его этому леопарду и позволил загрызть на месте?

– Что мы о нем знаем, Милли, скажите? – спрашивает Эллиот.

– Боже мой. И вы туда же.

– Должен вам сказать, то, что они говорят… – Эллиот кидает взгляд через плечо, и хотя он тоже говорит шепотом, я слышу ужас в его голосе. – У меня от этого волосы дыбом.

– Ты сама подумай, – говорит Ричард. – Как мы все оказались на этом сафари?

Я меряю его сердитым взглядом:

– Единственная причина, по которой я оказалась здесь, это ты. Ты хотел африканского приключения, ты его получил. Что тебя не устраивает? Или приключение зашло слишком далеко даже для тебя?

– Мы нашли его в Интернете, – говорит Сильвия, которая молчала до этого момента. Ее рука с кружкой дрожит. Дрожит так сильно, что ей приходится поставить кружку, чтобы не расплескать кофе. – Мы с Вивиан хотели попутешествовать по бушу, но не могли себе позволить потратить много. Мы нашли его веб-сайт – «Потеряться в Ботсване». – Она издает полуистерический смешок. – Вот мы и потерялись.

– А я присоединился к ним. Мы втроем – Сильвия, Вив и я – сидели в баре в Кейптауне. И они сказали о сказочном сафари, в которое отправляются.

– Извините, Эллиот, – говорит Сильвия. – Лучше бы вам не встречаться с нами в том баре. Я сожалею, что мы вас уговорили. – Она прерывисто вздыхает, голос у нее ломается. – Господи, как хочется домой!

– Мацунага тоже нашли тур по Интернету, – подхватывает Вивиан. – Исао говорил мне, что ему хотелось получить настоящие африканские впечатления. Пожить не в каком-нибудь туристском домике, а в буше.

– Точно так же и мы здесь оказались, – говорит Ричард. – Нашли тот же самый долбаный веб-сайт. «Потеряться в Ботсване».

Я помню вечер, когда Ричард показал мне этот сайт. Он несколько дней копался в Интернете, рассматривал фотографии домиков и палаток, столов, заставленных едой и горящими свечами. Я не помню, почему он в конечном счете остановился на сайте «Потеряться в Ботсване». Возможно, нашел там обещание настоящего приключения. Реально дикие места, такие выбрал бы сам Хемингуэй, хотя Хемингуэй, вероятнее всего, просто умел убедительно сочинять. Я не участвовала в планировании путешествия, это был выбор Ричарда, мечта Ричарда. Обернувшаяся теперь кошмаром.

– Вы хотите сказать, что сайт липовый? – спрашиваю я. – Что он использовал его, чтобы заманить нас сюда? Вы, ребята, сами-то хоть слышите, что говорите?

– Люди приезжают сюда со всего мира поохотиться на крупную дичь, – говорит Ричард. – Что, если на сей раз дичью стали мы?

Если он добивался какой-то реакции, то явно ее получил. У Эллиота такой вид, будто его сейчас вырвет. Сильвия зажала ладонью рот, словно подавляя рыдание.

Но я отвечаю презрительной усмешкой:

– Вы считаете, что Джонни Постьюмус открыл на нас охоту? Боже, Ричард, не превращай это в один из своих триллеров.

– У кого винтовка? У Джонни, – говорит Ричард. – На его стороне сила. Если мы все не будем держаться вместе, все до единого, то нам конец.

Вот оно что. Я слышу это в его обиженном голосе. Вижу в подозрительных взглядах, которые они бросают на меня. Я – иуда в их рядах, я побегу к Джонни и все ему выложу. Это настолько нелепо, что мне бы рассмеяться, но я зла как черт. Я поднимаюсь на ноги, мне с трудом удается говорить ровным голосом:

– Когда все закончится, когда на следующей неделе мы полетим в Маун, я вам напомню о нашем разговоре. И вы все будете чувствовать себя идиотами.

– Надеюсь, вы правы, – шепчет Вивиан. – Всей душой надеюсь, что мы идиоты. Надеюсь, что мы будем лететь в самолете, а не лежать грудой костей в…

Она замолкает, когда внезапно над нами появляется тень.

Джонни подошел так тихо, что они не услышали его приближения, и теперь он стоит за спиной у Вивиан и оглядывает наше собрание.

– Нам нужна вода и топливо для костра, – говорит он. – Ричард, Эллиот, идемте со мной к реке.

Оба встают, и я вижу страх в глазах Эллиота. Тот же страх, что блестит в глазах блондинок. Джонни спокойно держит ружье, поза «вольно» пехотинца, но одно только наличие этого ружья в его руках меняет баланс сил в его пользу.

– А что… что с девушками? – спрашивает Эллиот, нервно поглядывая на блондинок. – Может, мне стоит остаться, чтобы защитить их, если что.

– Они могут подождать в машине. В данный момент мне нужна мышечная сила.

– Если вы дадите мне ружье, – предлагает Ричард, – то мы с Эллиотом принесем дрова и воду.

– Никто не выходит из лагеря без меня. А я не выхожу за периметр без винтовки, – говорит Джонни с мрачным выражением на лице. – Если хотите остаться живыми, вы должны мне доверять.