12
Бостон
Стейк Габриэлю приготовили идеально – слабо прожаренным, как он всегда заказывал, когда ел у Маттео. Но сегодня, пока они сидели за их любимым столиком в ресторане, Джейн с трудом сдерживала тошноту при виде крови, сочившейся из стейка, когда ее муж отрезал очередной кусочек. Ей сразу вспоминалась кровь Дебры Лопес, стекавшая по камням. Или тело Готта, подвешенное как туша. Человек или корова, мы все равно свежее мясо.
Габриэль обратил внимание, что она почти не прикоснулась к свиной отбивной, и пристально взглянул на нее:
– Все еще думаешь об этом?
– Ничего не могу с собой поделать. С тобой разве такого не случается? Какие-то сцены, которые не выходят из головы, как ни старайся?
– Старайся настойчивее, Джейн. – Он протянул руку и сжал ее пальцы. – Мы так давно не обедали вдвоем.
– Я стараюсь, но это дело… – Она вновь взглянула на стейк, и ее передернуло. – Это дело может превратить меня в вегетарианку.
– Так серьезно?
– Мы оба повидали всяких ужасов. Слишком много времени проводили в морге при вскрытиях. Но это дело потрясло меня на каком-то глубинном уровне. Выпотрошенный и подвешенный. Обгрызенный собственными питомцами.
– Вот почему не стоит заводить щенка.
– Габриэль, это не смешно.
Он взял свой бокал с вином:
– Я просто пытаюсь скрасить шуткой семейный ужин, которых не так много, а этот превращается в очередной разбор дела. Как и всегда.
– Это наша с тобой общая работа. О чем еще мы должны говорить?
– Может, о дочери? О том, куда поедем в отпуск? – Он поставил бокал и посмотрел на Джейн. – В жизни много чего есть, кроме убийства.
– Но убийство нас как раз и свело.
– Не только это.
«Не только», – подумала Джейн, глядя, как муж берет нож и действует им с холодным, спокойным мастерством хирурга. В тот день, когда они познакомились на месте преступления в заповеднике Стони-Брук, его спокойствие показалось ей устрашающим. В хаосе того дня, когда полицейские и криминалисты толпились вокруг разлагающегося тела, Габриэль был спокоен и властен, этакий сторонний наблюдатель, пытающийся постигнуть случившееся. Она не удивилась, узнав, что он из ФБР; она с первого взгляда поняла, что он чужак и что он попытается оспорить ее единоначалие. Но то же, что поначалу вызывало у них взаимную неприязнь, позднее их соединило. Притяжение и отталкивание. Противоположные полюса притягиваются. Даже теперь, глядя на своего мужа, невозмутимость которого сводила ее с ума, она точно понимала, почему полюбила его.
Габриэль посмотрел на нее и покорно вздохнул:
– Ладно, нравится мне или нет, но, похоже, мы будем говорить об убийстве. Итак… – Он положил нож и вилку. – Ты действительно считаешь, что Хайло О’Брайен – ключевая фигура в этом деле?
– Эти мерзкие звонки к нему на передачу пугающе похожи на комменты к статье о Леоне Готте. И тут и там говорилось: подвесить и выпотрошить.
– Ничего исключительного в этом нет. Обычное дело для охотников. Я сам это делал, когда застрелил оленя.
– Звонившая по имени Сюзи говорит, что она член Веганской армии действия. Судя по веб-сайту, у них в Массачусетсе пятьдесят членов.
Габриэль покачал головой:
– Название ничего мне не говорит. Не припомню, чтоб она появлялась в федеральном списке террористических.
– В бостонском полицейском списке ее тоже нет. Но может, они такие умные ребята – сидят себе да помалкивают. И не берут на себя ответственность за то, что делают.
– Подвешивают и потрошат охотников? Это похоже на веганов?
– А ты вспомни Фронт освобождения земли. Они бросают бутылки с зажигательной смесью.
– Но ФОЗ старается обойтись без жертв.
– И все же обрати внимание на символику. Леон Готт был охотником на крупных животных. «Хаб мэгэзин» публикует статью о нем под названием «Мастер охотничьих трофеев». А спустя несколько месяцев находят его труп – подвешен за щиколотки, обструган, как кочерыжка, и выпотрошен. Подвешен на такой высоте, чтобы до него могли дотянуться его домашние животные. Разве есть более подходящий способ отомстить охотнику, чем отдать его тело на съедение собственным Флаффи и Фидо?
Джейн замолчала, внезапно осознав, что в ресторане воцарилась тишина. Скосив глаза, она увидела, что пара за соседним столиком пожирает ее глазами.
– Не время и не место, Джейн, – сказал Габриэль.
Она уставилась на свиную отбивную:
– Хорошая у нас сегодня погода.
И только когда гул голосов вокруг них возобновился, она сказала, понизив голос:
– Я думаю, символика тут очевидна.
– И это может не иметь никакого отношения к его увлечению охотой. Тут ведь есть и мотив кражи.
– Если это кража, то необычная. Его бумажник и деньги остались нетронутыми в спальне. Насколько мне известно, из дома пропала только шкура снежного барса.
– И ты узнала, что она стоит кучу денег.
– Но продать такую редкую шкуру будет чертовски трудно. Разве что кто-то купит ее для частной коллекции. А если ограбление – единственный мотив, то зачем этот мрачный ритуал потрошения?
– Мне кажется, у тебя тут два четких символических обстоятельства. Первое – пропажа редкой шкуры. Второе – способ, каким было выставлено тело.
Габриэль нахмурился, глядя на свечу на столе и обдумывая ситуацию. Джейн все же вовлекла его в решение этой загадки, и теперь мозги его включились полностью. Этот вечер, семейный ужин – единственный за целый месяц, когда они зарекались говорить о работе, но каждый раз неизменно заговаривали об убийстве. Да и как могло быть иначе, если они оба жили и дышали этим? Джейн наблюдала, как мерцающее пламя высвечивает его лицо, пока он неторопливо перебирает факты. Как же ей повезло, что она может делиться с ним этими фактами. Она подумала, каково это было бы – сидеть здесь с мужем, не работающим в правоохранительной системе, и разрываться от желания поделиться с ним тем, что ее мучает, и не имея возможности сказать ему ни полслова. Общими у них были не только дом и ребенок, но и мрачное знание о том, как жизнь в мгновение ока может измениться. Или пресечься.
– Посмотрю, какая у нас имеется информация по Веганской армии действия, – сказал наконец Габриэль. – Но я бы сосредоточился на шкуре, ведь это единственная ценная вещь, пропавшая из дома, насколько тебе известно. – Он немного помолчал. – Как тебе Джерри О’Брайен?
– Если забыть о том, что он клоун-маргинал?
– Я имею в виду – в качестве подозреваемого. У него мог быть мотив убить Готта?
Джейн покачала головой:
– Они были приятелями, вместе охотились. Он легко мог пристрелить его в лесу и выдать это за несчастный случай. Но я и в самом деле думала об О’Брайене. И о его личном секретаре. Готт был человеком нелюдимым, и подозреваемых много не наберется. По крайней мере, мы их не знаем.
Но погрузишься глубже в чью-нибудь жизнь – жди сюрпризов. Джейн вспомнила про других убитых, про другие расследования, в ходе которых обнаруживались тайные любовники, или никому не известный банковский счет, или бессчетное количество пагубных пристрастий, выявленных лишь тогда, когда насильственная смерть делала прозрачной прошлую жизнь.
И еще она подумала о собственном отце, у которого свои скелеты в шкафу: роман с другой женщиной разрушил его брак с матерью. Даже человек, которого она вроде бы знала, с которым проводила каждое Рождество, каждый день рождения, оказался чужаком.
Позднее вечером ей пришлось иметь дело с этим чужаком, когда они с Габриэлем приехали к дому Анжелы, чтобы забрать дочку. Джейн увидела знакомую машину на подъездной дорожке и спросила:
– Что здесь делает отец?
– Это его дом.
– Был его дом.
Она вышла из машины и оглядела «шевроле», припаркованный на обычном месте, будто он никогда и не покидал его. Словно Фрэнк Риццоли мог вернуться в прежнюю жизнь, и все стало бы по-старому. У «шевроле» появилась новая вмятина на левом переднем крыле. Джейн подумала, не приложилась ли это телка Фрэнка и не наорал ли он на нее, как когда-то наорал на Анжелу, когда она поцарапала ему дверь. Если долго живешь с мужчиной, то даже в том, кто прежде был безупречным любовником, начинаешь находить изъяны. Когда его телка заметила, что у Фрэнка из носа растут волосы, а дыхание по утрам, как и у других мужчин, не отличается свежестью?
– Давай заберем Реджину и сразу домой, – прошептал Габриэль, когда они поднялись на крыльцо.
– А я что, по-твоему, собираюсь делать?
– Надеюсь, не станешь ввязываться в обычную семейную драму.
– Семья без драмы, – сказала Джейн, нажимая на кнопку звонка, – это не про меня.
Дверь открыла ее мать. По крайней мере, она выглядела как Анжела, но это была апатичная, безжизненная версия Анжелы, встретившая их искусственной улыбкой:
– Спит как убитая, никаких хлопот. Хорошо поужинали?
– Да. А отец почему здесь? – спросила Джейн.
– Я у себя дома, – раздался громкий голос Фрэнка, – вот почему я здесь. Что за дурацкий вопрос?
Джейн вошла в гостиную и увидела, что отец восседает в своем старом мягком кресле – странствующий король вернулся и предъявил претензии на трон. Волосы у него были странного цвета обувной ваксы – когда это он их покрасил? Она заметила и другие перемены: шелковую рубашку с открытой шеей, модные часы на запястье. Перед Джейн сидела какая-то лас-вегасская версия Фрэнка Риццоли. Может быть, она зашла не в тот дом, попала в параллельную вселенную и встретила мамочку-андроида и дискотечного папочку?
– Я возьму Реджину, – сказал Габриэль и благоразумно исчез в коридоре.
Трус.
– Мы с твоей матерью наконец пришли к взаимопониманию, – заявил Фрэнк.
– И что это значит?
– Мы собираемся наладить нашу жизнь. Вернуться к тому, что было прежде.
– Это с твоей блондинкой или без нее?
– Да что с тобой такое, черт побери? Хочешь все порушить?
– Ну, что касается порушить, ты и сам в этом преуспел.
– Анжела, скажи ей!
Джейн посмотрела на мать, которая стояла, уставившись в пол:
– Это то, чего ты хочешь, мама?
– Все будет хорошо, Джейни, – тихо произнесла Анжела. – У нас все получится.
– Что-то не слышу в твоем голосе энтузиазма.
– Я люблю твою мать, – сказал Фрэнк. – Мы одна семья, мы создали дом, и мы будем жить вместе. Вот что имеет значение.
Джейн переводила взгляд с одного родителя на другого. Отец смотрел на нее, раскрасневшийся и воинственный. Мать избегала встречаться с ней глазами. Джейн столько всего хотела сказать, столько должна была сказать, но время истекло – Габриэль уже стоял у входной двери со спящей дочерью на руках.
– Спасибо, что посидела с Реджиной, мама, – поблагодарила Джейн. – Я позвоню.
Они подошли к машине. Габриэль уложил дочь на заднее сиденье, и тут дверь дома открылась и появилась Анжела с плюшевым жирафом Реджины.
– Если вы забудете Бенни, она будет орать так, что вам не поздоровится, – сказала она, протягивая жирафа Джейн.
– Ты в порядке, мама?
Анжела обхватила себя руками и оглянулась на дом, словно кто-то другой должен был ответить на этот вопрос за нее.
– Мама?
Анжела вздохнула:
– Так должно быть. Фрэнки этого хочет. И Майк тоже.
– Не моим братьям это решать. Тут только твой голос что-то значит.
– Он так и не подписал бумаги на развод, Джейн. Мы все еще муж и жена, а это что-то да значит. Это значит, что по-настоящему он нас никогда не бросал.
– Это значит, что он не прочь иметь и то и другое.
– Он твой отец.
– Да. И я его люблю. Но я и тебя люблю, а вид у тебя вовсе не счастливый.
В темноте подъездной дорожки Джейн увидела, как мать пытается улыбнуться отважной улыбкой:
– Мы – одна семья. Я сделаю так, что все будет хорошо.
– А что Винс?
При упоминании имени Корсака улыбка сошла с лица матери. Она прижала руки ко рту и отвернулась.
– О боже. О боже… – Мать начала рыдать, и Джейн обняла ее. – Я тоскую по нему, – сказала Анжела. – Каждый день тоскую. Он не заслужил этого.
– Ты любишь Винса?
– Да!
– Ты любишь отца?
Анжела задумалась.
– Конечно люблю. – Но настоящий ответ содержался в этой паузе, в этих секундах тишины, прежде чем она набралась сил возразить тому, что говорило ее сердце. Она отстранилась от Джейн, глубоко вздохнула и выпрямилась. – Не волнуйся за меня. Все будет хорошо. Езжайте домой, кладите скорее внучку в постель.
Джейн проводила мать взглядом. Она увидела в окно, как Анжела села на диван напротив Фрэнка, который так и не встал с кресла. Как в прежние времена, подумала Джейн. Мать в своем углу, отец – в своем.