10

Джонни вонзает кончик ножа в брюхо антилопы и через шкуру и плоть добирается до жировой оболочки, в которой находятся внутренние органы. Всего минуту назад он свалил это животное одним точным выстрелом, и теперь, когда он потрошит антилопу, я смотрю, как стекленеют ее глаза, словно смерть дохнула на них холодным туманом, заволокла их дымкой. Джонни действует со сноровистой ловкостью охотника, которому не впервой свежевать тушу. Одной рукой он раскрывает брюхо, другой отводит внутренние органы в сторону от ножа, чтобы случайно не разрезать их и не загрязнить мясо. Работа эта ужасная, но в то же время требующая точности и умения. Миссис Мацунага с отвращением отворачивается, но остальные глаз не могут оторвать. Для этого мы и приехали в Африку: наблюдать жизнь и смерть в буше. Сегодня нас ждет ужин из жареного антилопьего мяса, и цена нашей еды – смерть этого животного, которого потрошит Джонни. Над теплой тушей поднимается запах крови, дух настолько сильный, что повсюду вокруг нас приходят в движение падальщики. Мне кажется, я их слышу – они подбираются ближе, шурша травой.

Над нами, как всегда, кружат хищные птицы.

– В кишках полно бактерий, поэтому я их удаляю, чтобы не испортить мясо, – поясняет Джонни, не прекращая работать. – И помимо всего прочего, легче будет тащить тушу. Ничто не пропадет, все будет съедено. Падальщики вычистят все, что мы оставим. Лучше сделать это здесь, чтобы не привлекать их в лагерь.

Он вскрывает грудную клетку, чтобы извлечь сердце и легкие. Несколькими движениями ножа разрезает трахею и крупные сосуды, и органы выходят из груди, как новорожденный из чрева, скользкие и покрытые кровью.

– Боже мой, – стонет Вивиан.

Джонни смотрит на нее:

– Вы ведь едите мясо, правда?

– После того, что я видела? Не знаю, смогу ли.

– Я думаю, мы все должны это видеть, – говорит Ричард. – Мы должны знать, откуда берется наша пища.

Джонни кивает:

– Совершенно верно. Наш долг, долг хищников, состоит в том, чтобы знать, как на нашем столе появляется стейк. Выследить животное, убить. Выпотрошить, освежевать. Мужчины – охотники, и мы занимались этим с начала времен.

Он извлекает из таза мочевой пузырь и матку, потом берет горсть внутренностей и швыряет их в траву.

– Современные мужчины не знают, что такое выживать. Они приходят в супермаркет, раскрывают бумажник и платят за стейк. Но смысл мяса совсем в другом. – Он встает, опустив обнаженные руки, перемазанные кровью, и смотрит на выпотрошенную антилопу. – Вот в чем смысл.

Мы стоим вокруг добычи, наблюдаем, как последние капли крови вытекают из нутра туши. Выброшенные внутренности уже начинают высыхать на солнце, и число хищных птиц в небе увеличивается, они горят желанием наброситься на вызревающую мертвечину.

– Смысл мяса, – говорит Эллиот. – Никогда не думал об этом так.

– В буше ты понимаешь свое истинное место в этом мире, – говорит Джонни. – Здесь вы имеете возможность вспомнить, кто вы есть на самом деле.

– Животные, – бормочет Эллиот.

Джонни кивает:

– Животные.

Это то, что я вижу, оглядывая вечером сидящих у костра. Кружок кормящихся животных, вгрызающихся зубами в мясо жареной антилопы. Прошел всего день, как мы застряли в этом глухом уголке Африки, но мы уже успели деэволюционировать в наши прежние, дикие ипостаси самих себя: едим руками, жир стекает по нашим подбородкам, наши лица в черных пятнах от обуглившегося жира. По крайней мере, мы можем не бояться, что умрем здесь с голоду, – буш кишит мясом копытных и крылатых. Джонни со своим ружьем и ножом прокормит нас.

Он сидит в тени вне нашего кружка, смотрит, как мы едим. Жаль, я не могу понять выражение его лица – оно закрыто для меня сегодня вечером. Как он смотрит на нас – с презрением? Бестолковые клиенты, беспомощные, как птенцы, которым нужно класть пищу в рот. Может быть, он винит нас в смерти Кларенса? Он подбирает пустую бутылку виски, которую выкинула Сильвия, и кладет в брезентовый мешок, куда мы складываем мусор, чтобы не оставлять его где попало, – Джонни настаивает на этом. Таким образом мы демонстрируем уважение к земле. Мешок с мусором уже позвякивает пустыми бутылками, но опасность вскоре остаться без выпивки нам не грозит. У миссис Мацунаги аллергия на алкоголь, Эллиот пьет мало, а Джонни, кажется, полон решимости не прикасаться к алкоголю, пока нас не вызволят отсюда.

Он возвращается к костру и, к моему удивлению, садится рядом.

Я смотрю на него, но его глаза прикованы к огню. Он тихо говорит:

– Вы хорошо справляетесь с ситуацией.

– Правда? Я так не думала. Считала, что не очень.

– Спасибо вам за помощь сегодня. Снять шкуру с антилопы, разрубить тушу – это немало. Вы в буше как дома.

Я смеюсь, услышав эти слова:

– Я-то как раз и не хотела сюда ехать. Хотела горячий душ и настоящий туалет. Это путешествие – демонстрация моей верности мужчине.

– Вы поехали, чтобы угодить Ричарду.

– Кому же еще?

– Надеюсь, это произвело на него впечатление.

Я скашиваю глаза на Ричарда, но он не смотрит на меня. Он слишком занят – болтает с Вивиан; ее футболочка в обтяжку не оставляет сомнений, что бюстгальтера на ней нет. Я снова перевожу взгляд на огонь:

– Продвинуться в жизни только и можно, угождая мужчине.

– Ричард сказал, что вы продаете книги.

– Да, управляю книжным магазином в Лондоне. В реальном мире.

– А этот мир нереальный?

Я оглядываю тени вокруг костра:

– Это фантазия, Джонни. Что-то похожее на роман Хемингуэя. Уверена, вскоре это будет описано в одном из триллеров Ричарда. – Я смеюсь. – Не удивляйтесь, если вы там будете изображены негодяем.

– А какая у вас роль в его романах?

Я вглядываюсь в огонь. И задумчиво говорю:

– До недавнего времени я была возлюбленной.

– Теперь уже нет?

– Ничто не остается неизменным, правда?

Нет, теперь я камень на шее. Надоевшая подружка, с которой должен расправиться негодяй, чтобы у героя появилась новая возлюбленная. Я все знаю о том, как делаются мужские триллеры, потому что продаю эти романы бессчетному количеству бледных, рыхлых мужчин, каждый из которых мнит себя Джеймсом Бондом.

Ричард знает, как разбудить их фантазии, потому что сам их разделяет. Даже сейчас, когда он протягивает руку с серебряной зажигалкой, чтобы дать прикурить мистеру Мацунаге, он изображает из себя утонченного героя. Джеймс Бонд никогда бы не позволил себе чиркнуть обычной спичкой.

Джонни берет палку и ворошит костер, заталкивает бревно поглубже в огонь.

– Для Ричарда это, возможно, только фантазия. Но у этой фантазии настоящие зубы.

– Вы, конечно, правы. Это не фантазия. Это сущий кошмар.

– Значит, вы правильно понимаете ситуацию, – бормочет он.

– Я понимаю, что все изменилось. Это больше не развлечение. – После паузы я добавляю: – И мне страшно.

– Не надо бояться, Милли. Быть внимательной – да. Но не бояться. Возьмите такой город, как Йоханнесбург, – вот где страшно. Но здесь? – Он качает головой и улыбается. – Здесь все пытается выжить. Поймите это, и тогда вам станет ясно, что и вы заняты тем же.

– Вам легко говорить. Вы выросли в этом мире.

Он кивает:

– У моих родителей была ферма в провинции Лимпопо. Каждый день, выходя в поле, я проходил мимо леопардов – они сидели на деревьях и глядели на меня. Я познакомился со всеми ими. А они – со мной.

– И ни один из них ни разу на вас не напал?

– Мне хочется думать, что у нас – у меня с леопардами – было соглашение. И это было уважение между хищниками. Но это не означает, что мы доверяли друг другу.

– Я бы боялась выйти из дома. Здесь столько возможностей умереть. Львы. Леопарды. Змеи.

– У меня ко всем им здоровое уважение, потому что я знаю, на что они способны. – Он усмехается, глядя в огонь. – Когда мне было четырнадцать, меня укусила гремучая змея.

Я смотрю на него:

– И вы еще улыбаетесь?

– Это случилось исключительно по моей вине. Мальчишкой я коллекционировал змей. Ловил их и держал в разных контейнерах у себя в спальне. Но как-то раз оказался слишком самоуверенным, и змея меня укусила.

– Господи Исусе. Что же случилось потом?

– К счастью, это был сухой укус, без яда. Но это научило меня тому, что беззаботность наказуема. – Он печально покачал головой. – Хуже всего, что мать заставила меня выпустить моих змей.

– Не могу поверить, что она вообще позволила вам их собирать. Или что она позволяла вам выходить из дома, когда рядом леопарды.

– Но это именно то, что делали наши предки, Милли. Мы все оттуда. Какая-то ваша часть, древняя глубинная память в вашем мозгу, признает этот континент своим домом. – Он тихонько протягивает руку и прикасается к моему лбу. – Так вы здесь и выживаете, глубоко погружаясь в эти древние воспоминания. Я помогу вам их найти.

Внезапно я замечаю, что Ричард смотрит на нас. Джонни тоже чувствует это, и на его лице мгновенно появляется широкая улыбка.

– Дичь, приготовленная на костре, – есть ли что-нибудь вкуснее, а? – громко спрашивает он.

– Она гораздо нежнее, чем я предполагал, – говорит Эллиот, облизывая пальцы. – У меня такое чувство, будто я вхожу в контакт с первобытным человеком, живущим во мне.

– Что, если вы с Ричардом разделаете следующую добычу, когда я ее пристрелю?

У Эллиота испуганный вид.

– Э-э, я?

– Вы видели, как это делается. – Джонни смотрит на Ричарда. – Как по-вашему, сможете?

– Конечно сможем, – говорит Ричард, в упор глядя на Джонни.

Я сижу между ними, и хотя Ричард бóльшую часть трапезы не замечал меня, теперь он кладет руку мне на плечи, словно заявляя права собственности. Словно видит в Джонни соперника, готового меня похитить.

При этой мысли мое лицо заливает румянец.

– Да что говорить, мы все готовы взяться за дело. Можем начать прямо сегодня – приступим к дежурству. – Он протягивает руку к винтовке, которая всегда рядом с Джонни. – Не можете же вы не спать всю ночь.

– Но ты никогда не стрелял из такого ружья, – говорю я.

– Научусь.

– Ты не считаешь, что это Джонни должен решать?

– Нет, Милли, я не считаю, что, кроме него, никто не может контролировать оружие.

– Что ты делаешь, Ричард? – шепчу я.

– Такой же вопрос я мог бы задать и тебе.

Взгляд, которым он удостаивает меня, радиоактивен. Все у костра замолкают, и в тишине мы слышим далекие вопли гиен, пожирающих брошенные нами внутренности антилопы.

– Я уже попросил Исао заступить сегодня ночью на второе дежурство.

Ричард удивленно смотрит на мистера Мацунагу:

– Почему его?

– Он хорошо разбирается в оружии. Я его проверил.

– Я первый снайпер в нашем токийском стрелковом клубе, – говорит мистер Мацунага, гордо улыбаясь. – Когда вы хотите, чтобы я заступил на дежурство?

– Я разбужу вас в два часа, Исао, – говорит Джонни. – Так что ложитесь спать пораньше.

Ярость в нашей палатке похожа на какого-то зверя, на монстра со сверкающими глазами, который готовится к прыжку. И видит этот монстр только меня, жертву, в меня он готов вонзить когти, и я говорю с ним тихим, спокойным голосом, надеясь, что когти не вцепятся в меня и эти глаза выгорят сами по себе. Но Ричард не позволяет ярости затихнуть.

– Что он тебе говорил? О чем вы ворковали, как два голубка? – вопрошает он.

– А о чем, по-твоему? Как нам продержаться эту неделю!

– Ага, значит, речь о выживании?

– Да.

– А Джонни крупный специалист по выживанию, и именно поэтому мы оказались в заднице.

– Ты винишь в этом его?

– Он сам продемонстрировал, что ему нельзя доверять. Но ты, конечно, ничего не видишь. – Он смеется. – Знаешь, для этого есть название. Это называется «охотничья лихорадка».

– Как?

– Это когда женщины влюбляются в проводников по бушу. Им достаточно увидеть мужчину в одежде охотника, и они тут же ложатся под него.

Это самое наглое оскорбление, какое он мог придумать, но я беру себя в руки, потому что никакие его слова теперь меня оскорбить не могут.

– Знаешь, что я о тебе поняла? Ты настоящий сукин сын.

– По крайней мере, это не я хочу трахаться с африканским проводником.

– А откуда ты знаешь, что я с ним уже не трахалась?

Он поворачивается на бок, спиной ко мне. Я знаю: ему не меньше, чем мне, хотелось бы выскочить куда-нибудь из палатки, но выходить наружу небезопасно. В любом случае идти нам некуда. Я могу только отодвинуться как можно дальше от него и молчать. Я больше не знаю, кто этот человек. Что-то в нем изменилось, произошла какая-то трансформация, пока я смотрела в другую сторону. И это сделал буш. Ричард стал мне чужим. А может, он всегда был чужим. Я как-то читала про жену, которая лишь через десять лет узнала, что ее муж – серийный убийца. «Как она могла этого не видеть?» – спрашивала я себя, читая ту статью.

Но теперь я понимаю, как это могло произойти. Я лежу в палатке с человеком, которого знаю четыре года и которого, как мне казалось, я любила, и чувствую себя при этом как жена серийного убийцы, узнавшая наконец всю правду о муже.

За стенками палатки я слышу глухой стук, треск, потом костер начинает гореть ярче. Это Джонни подбросил горючего в костер, чтобы отпугивать зверей. Слышал ли он наш разговор? Знает ли, что сам является причиной нашего раздора? Возможно, он сталкивался с этим тысячу раз на других сафари. Пары расходятся, обвиняют друг друга во всех смертных грехах. Охотничья лихорадка. Явление настолько распространенное, что даже заслужило собственное название.

Я закрываю глаза, и перед моим мысленным взором появляется образ. Джонни в высокой траве на рассвете, силуэт его плеч на фоне восходящего солнца. Может быть, эта лихорадка коснулась и меня? Он тот, кто защищает нас, помогает выжить. Когда он увидел антилопу, я стояла рядом с ним, так близко, что увидела, как напряглись мышцы на его руке, поднявшей ружье. Я снова ощущаю нервный трепет при выстреле, словно сама нажала на спусковой крючок, словно сама убила антилопу. Это наша общая добыча, соединившая нас кровью.

Да, Африка изменила и меня.

Я задерживаю дыхание, видя силуэт Джонни за стенкой палатки. Он проходит мимо, и его тень ускользает. Когда я засыпаю, мне снится не Ричард, а Джонни, он стоит в траве, такой высокий и прямой. Джонни, с которым я чувствую себя в безопасности.

До следующего утра, когда я просыпаюсь и узнаю новость: исчез Исао Мацунага.