Глава пятая
Единственным невинным человеком, пострадавшим в результате этой аферы, стал сотрудник Евратома, которого Дикштейн прозвал Жестким Воротничком.
Уйдя от наружки во Франции, Дикштейн вернулся в Люксембург по шоссе: в аэропорту его наверняка ждала засада. По пути он заехал в Париж, вернул арендованный автомобиль и взял новый, воспользовавшись услугами другой компании.
В первый же вечер в Люксембурге Дикштейн отправился в гей-клуб и, заказав пива, стал дожидаться Воротничка, однако первым пришел его друг-блондин. Молодой – пожалуй, около двадцати пяти – тридцати, широкоплечий; под двубортным пиджаком явно угадывалась хорошая форма. Он прошел в кабинку, которую они занимали прошлый раз; возможно, они встречались здесь каждый вечер. Юноша двигался изящно, словно танцор или вратарь футбольной команды. Он заказал выпить и посмотрел на часы, не замечая пристального внимания Дикштейна. Спустя несколько минут появился Воротничок, одетый в красный свитер с треугольным вырезом и белую рубашку. Как и в прошлый раз, он направился прямо в кабинку. Любовники взялись за руки и, похоже, очень обрадовались друг другу. Дикштейн приготовился разрушить их уютный мирок.
Он подозвал официанта.
– Передайте, пожалуйста, бутылку шампанского мужчине в красном свитере вон за тем столиком. А мне – еще пива.
Официант сперва принес ему пиво, затем вручил сладкой парочке шампанское в ведерке со льдом и указал на Дикштейна. Тот приветственно поднял бокал и улыбнулся. Воротничок изменился в лице.
Дикштейн поднялся и вышел в туалет. Чтобы убить время, он принялся умываться. Через пару минут вошел молодой блондин и начал причесываться, дожидаясь, пока они останутся наедине. Наконец он заговорил:
– Оставьте моего друга в покое.
Дикштейн улыбнулся.
– Пусть он сам меня об этом попросит.
– Вы – журналист? А если ваш редактор узнает, что вы посещаете подобные заведения?
– Я на вольных хлебах.
Юноша подошел ближе. Он был ростом повыше Дикштейна и килограммов на десять тяжелее.
– Оставьте нас в покое, – повторил он.
– Нет.
– Зачем вам это? Что вам надо?
– Малыш, ты мне не нужен. Иди-ка лучше домой, а с твоим другом я сам поговорю.
– Ах ты скотина! – воскликнул юноша и схватил Дикштейна за грудки одной рукой, вторую он сжал в кулак и приготовился нанести удар, но не успел.
Дикштейн резко ткнул его пальцами в глаза; светловолосая голова рефлекторно мотнулась назад и в сторону; поднырнув под занесенную руку, он со всей силы ударил парня в живот. Тот согнулся пополам, задыхаясь. Дикштейн нанес ему еще один прицельный удар в переносицу. Раздался хруст, хлынула кровь; юноша мешком свалился на кафельный пол. Что ж, хватит с него.
Дикштейн быстро вышел, на ходу поправляя галстук и приглаживая волосы. Шоу уже началось: немецкий гитарист пел о «голубом» полицейском. Дикштейн уплатил по счету и вышел. Краем глаза он заметил, что Воротничок с озабоченным лицом направляется в туалет.
Несмотря на теплую летнюю ночь, его била дрожь. Он дошел до ближайшего бара и заказал себе бренди. Здесь было шумно и накурено, на барной стойке работал телевизор. Дикштейн уселся в углу, отвернувшись лицом к стене.
Они не станут сообщать в полицию. Инцидент смахивал на драку из ревности – ни Воротничок, ни руководство клуба не захотят выносить такие вещи на публику.
Юношу отведут к врачу и скажут, что он нечаянно наткнулся на дверь.
Дикштейн выпил бренди и взял себя в руки. Что поделать, шпионам приходится идти и на такое, а без них ни одно государство долго не протянет. Видимо, нет на свете способа жить достойно. Даже если он оставит эту профессию, на его место придут другие. Приходится быть плохим, чтобы выжить. Помнится, доктор Вольфганг в лагере говорил примерно то же самое.
Дикштейн давно уже понял: смысл жизни заключается не в выборе между «хорошо» и «плохо», а в том, победил ты или проиграл, хотя порой эта философия не приносила утешения.
Он вышел из бара и направился к дому Воротничка: нужно ковать железо, пока горячо. Света в мансарде не было, и Дикштейн приготовился ждать.
Начало холодать. Он принялся ходить туда-сюда, чтобы согреться. Все-таки европейская погода действует угнетающе. В это время года в Израиле просто рай: долгие солнечные дни и теплые ночи, здоровый физический труд, разговоры и смех по вечерам. Ему очень захотелось домой.
Наконец они появились. Голова у блондина была забинтована, он шел, держась за руку друга, словно слепой. Остановившись возле двери, Воротничок принялся искать ключи. Дикштейн перешел улицу; они стояли к нему спиной и не слышали, как он подошел. Воротничок открыл дверь, обернулся, чтобы помочь юноше войти, и увидел Дикштейна.
– Господи! – вздрогнул он от неожиданности.
– Что? Что такое? – заволновался блондин.
– Это он.
– Мне нужно с вами поговорить, – сказал Дикштейн.
– Звони в полицию! – воскликнул юноша.
Воротничок взял его под локоть и попытался пройти. Дикштейн протянул руку и загородил дверной проем.
– Впустите меня, или я устрою скандал на всю улицу.
– Он не отстанет, пока не добьется своего, – пробормотал Воротничок.
– Но чего ему надо?
– Сейчас объясню, – пообещал Дикштейн. Он вошел в дом и стал подниматься по лестнице.
Поколебавшись, любовники последовали за ним.
Все трое поднялись наверх; Воротничок отпер дверь, и они вошли. Дикштейн огляделся. Квартира оказалась просторнее, чем он себе представлял. Старинная мебель была подобрана со вкусом, обои в полоску, многочисленные картины и цветы в горшках придавали помещению элегантность. Воротничок усадил друга в кресло, помог ему прикурить и присел рядом в ожидании.
– Я – журналист, – начал Дикштейн.
– Журналисты берут у людей интервью, а не избивают их до полусмерти, – перебил его Воротничок.
– Я его не избивал – всего лишь пару раз ударил.
– За что?
– Так он первым набросился – разве он вам не сказал?
– Не верю.
– Вы хотите потратить время на спор?
– Нет.
– Вот и хорошо. Я хочу написать статью о Евратоме, и статью громкую – это важно для моей карьеры. Как вариант, можно выбрать тему преобладания гомосексуалистов на ответственных постах в столь весомой организации.
– Козел вонючий! – не сдержался блондин.
– Как скажешь, – невозмутимо ответил Дикштейн. – Однако я могу и передумать, если найдется тема поинтереснее.
Воротничок провел рукой по седеющим волосам; Дикштейн заметил прозрачный лак на ногтях.
– Кажется, я понял, – протянул он.
– Что? Что ты понял? – заволновался блондин.
– Ему нужна информация.
– Вот именно, – кивнул Дикштейн.
Воротничок немного успокоился. Теперь настало время изобразить дружелюбие, проявить человечность, расслабить их. Дикштейн заметил графин с виски на отполированном до блеска столике.
– Послушайте, я воспользовался вашим уязвимым положением – вы меня за это ненавидите, понимаю, но поверьте – ничего личного, работа есть работа, – сказал он, разливая маленькие порции. – Разве что еще я пью ваш виски.
Он протянул им стаканы и снова уселся.
Повисла пауза.
– И что же вы хотите знать? – спросил Воротничок наконец.
– Так. – Дикштейн сделал крошечный глоток: виски он терпеть не мог. – Евратом отслеживает все перемещения расщепляющихся веществ в пределах и за пределами стран-участниц, верно?
– Да.
– Если кто-то захочет перевезти хоть один грамм урана из пункта А в пункт Б, он должен спросить у вас разрешения.
– Это так.
– И у вас хранятся записи всех выданных разрешений.
– В компьютерной базе.
– Я знаю. И вы можете распечатать список всех запланированных перевозок урана, на которые выдано разрешение?
– Да, мы распечатываем его раз в месяц.
– Отлично, – сказал Дикштейн. – Мне нужен этот список.
На сей раз молчание затянулось. Воротничок выпил немного виски. Дикштейн к своему больше не прикоснулся: два пива и бокал бренди за вечер и без того превышали его двухнедельную норму спиртного.
– А зачем вам список? – спросил блондин.
– Хочу проверить все поставки. Подозреваю, что реальность отличается от цифр на бумаге.
– Я вам не верю, – заявил Воротничок.
А он не глуп, отметил Дикштейн.
– Ну и зачем же мне, по-вашему, список?
– Не знаю. Но вы – не журналист, и вообще, вранье все это.
– А какая разница? Думайте что хотите – у вас все равно нет выбора.
– Есть, – возразил Воротничок. – Я подам в отставку.
– В таком случае, – медленно произнес Дикштейн, – я из вашего друга котлету сделаю.
– Мы обратимся в полицию! – пригрозил блондин.
– А я уеду – скажем, на год. Но потом-то все равно вернусь – и вот тогда тебя мама родная не узнает.
Воротничок в изумлении уставился на Дикштейна.
– Да кто вы такой?!
– Какое это имеет значение? Вы же понимаете, что я сдержу свое слово.
– Понимаю… – Воротничок спрятал лицо в ладонях. До него медленно доходила вся серьезность ситуации: его загнали в угол, выбора действительно нет. Дикштейн умолк, дав ему время осознать это в полной мере.
Наконец он мягко нарушил молчание:
– Распечатка получится объемистая.
Воротничок молча кивнул, не поднимая глаз.
– Ваш портфель проверяют перед выходом из здания?
Тот покачал головой.
– Распечатки хранят где-то под замком?
– Нет. – Воротничок постарался собраться с мыслями. – Нет, – устало повторил он, – это не секретная информация, всего лишь конфиденциальная.
– Хорошо. Значит, завтра надо продумать все детали – какую копию взять, что сказать секретарю и так далее. Послезавтра вы принесете бумаги домой. Я оставлю записку с подробной инструкцией о том, как передать документы мне. – Дикштейн улыбнулся. – После этого мы, скорее всего, больше не увидимся.
– Да уж надеюсь, – пробормотал Воротничок.
Дикштейн встал.
– Отдохните пока от звонков, – сказал он, выдергивая телефонный шнур из розетки.
Блондин уставился на выдернутый провод; кажется, его зрение понемногу восстанавливалось.
– Боитесь, что он передумает?
– Это тебе надо бояться, – ответил Дикштейн и вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь.
В жизни невозможно угодить всем и сразу, особенно в КГБ. Обойдя своего шефа по делу Дикштейна, Давид Ростов приобрел злейшего врага и стал страшно непопулярен среди лояльных к начальству. Отныне Феликс Воронцов был готов на все, чтобы его уничтожить.
Впрочем, Ростов этого ожидал и нисколько не сожалел о своем решении пойти ва-банк. Напротив, он был даже рад и уже планировал покупку стильного английского костюма в спецсекции на третьем этаже ГУМа, как только получит туда пропуск.
Сожалел он лишь о том, что оставил лазейку для Воронцова: реакцию египтян следовало учесть. С этими арабами вечная проблема – толку от них ноль, их никто и не воспринимает всерьез. К счастью, Юрий Андропов, глава КГБ и доверенное лицо Брежнева, сразу понял, что Воронцов пытается перехватить проект, и не допустил этого.
Итак, вследствие собственной оплошности придется работать с чертовыми арабами – что и говорить, приятного мало. Ростов собрал свою небольшую команду: он, Николай Бунин и Петр Тюрин за долгие годы прекрасно сработались. А вот Каир был дырявым как решето: чуть ли не половина информации, проходящей через них, тут же просачивалась в Тель-Авив. Посмотрим, как себя покажет Ясиф Хасан.
Ростов отлично помнил Хасана: богатый баловень, праздный и надменный, умный, но без огонька, с узкими взглядами и обширным гардеробом. В Оксфорд он попал благодаря состоятельному отцу, и сейчас это раздражало Ростова гораздо больше, чем тогда. С другой стороны, знакомого проще контролировать. Нужно сразу дать понять, что его присутствие в команде – всего лишь дань политическим условностям. Однако при нем следует быть предельно осторожным: выдашь слишком мало информации – Каир пожалуется в Москву, слишком много – и Тель-Авив начнет совать палки в колеса.
Все это было чертовски неудобно, а главное – некого винить, кроме себя.
Ростов нервничал всю дорогу до Люксембурга. По пути он сменил три самолета и два паспорта: прибывающих из СССР местные иногда брали на заметку.
Разумеется, в аэропорту его никто не встретил. Ростов взял такси и поехал в отель.
Зарегистрировавшись под именем Дэвида Робертса, он получил от администратора записку. Направляясь к лифту, Ростов вскрыл конверт, на листке бумаги было написано: «Номер 179».
Он дал на чай носильщику, поднял трубку и набрал 179.
– Алло?
– Я в 142-м номере. Через десять минут приходи на совещание.
– Ладно. Слушай, это ведь…
– Заткнись! – оборвал его Ростов. – Никаких имен! Жду через десять минут.
– Да, конечно, извини! Я…
Ростов повесил трубку. Что они там, в Каире, с ума посходили?! Берут на работу кого попало! Это ж надо – называть настоящие имена по телефону! Все оказалось еще хуже, чем он предполагал.
В прежние времена Ростов любил перестраховываться: выключал свет и садился напротив двери с оружием наготове на случай ловушки. Сейчас он считал подобные меры паранойей, годной разве что для сериалов, и даже не брал с собой пистолет – ведь в аэропорту могли проверить багаж. Хотя, разумеется, предосторожность никогда не помешает, и кое-какие «штучки» у него при себе имелись, включая электрическую зубную щетку для глушения «жучков», крошечный «Полароид» и шнурок-гарроту.
Ростов быстро распаковал небольшой чемодан: бритва, зубная щетка, пара немнущихся рубашек и смена белья; затем налил себе шотландского виски из мини-бара – преимущество работы за границей. Ровно через десять минут раздался стук в дверь. Ростов открыл, и Ясиф Хасан вошел в номер, широко улыбаясь.
– Ну, здравствуй!
– Здравствуй, – ответил Ростов, пожимая ему руку.
– Сколько мы не виделись? Лет двадцать? Как жизнь?
– Работаю.
– Кто бы мог подумать, что мы снова встретимся – да еще из-за Дикштейна!
– Угу… Присаживайся. – Ростов сел, и Хасан последовал его примеру. – К вопросу о Дикштейне: мне нужны последние данные о его местонахождении. Что произошло после того, как ваши люди засекли его в аэропорту Ниццы?
– Он посетил АЭС с экскурсией, а потом ушел от нас.
Ростов недовольно цокнул языком.
– Этого нельзя допускать.
Хасан улыбнулся заискивающе, словно продавец.
– Ну, если бы он не смог засечь слежку и уйти от нее, мы бы им сейчас не занимались, правда?
Ростов пропустил реплику мимо ушей.
– Он был на машине?
– Да, арендовал «Пежо».
– Что тебе известно о его передвижениях до того, в Люксембурге?
– Неделю Дикштейн проживал в отеле «Альфа» под именем Эда Роджерса. – Хасан говорил энергично, переняв деловую манеру Ростова. – При регистрации он указал адрес парижского отделения журнала «Сайенс интернешнл»: такой журнал действительно существует, но адрес в Париже используется только для пересылки; хотя у них числится внештатный сотрудник Эд Роджерс, о нем ничего не слышно уже больше года.
Ростов кивнул.
– Типичная моссадовская легенда – просто и надежно. Что еще?
– В ночь перед его отъездом на рю Дик произошел инцидент: двоих парней жестоко избили. Судя по всему, работал профессионал: характерные переломы – ну, ты понимаешь. Полиция не стала заниматься расследованием – те двое оказались известными грабителями и частенько паслись возле гей-клуба.
– Нападали на гомиков?
– Похоже, да. Короче, явной связи с Дикштейном нет, кроме того, что он был в это время в городе и в принципе способен на такое.
– Этого вполне достаточно. Думаешь, он – гомосексуалист?
– В его досье ничего такого не значится. Видимо, все эти годы он тщательно скрывал свою сущность.
– Ну да, конечно – так тщательно, что, будучи на задании, поперся в гей-клуб. Где логика?
Хасан гневно сверкнул глазами.
– Ну а что он там делал, по-твоему?
– Полагаю, встречался там со своим «голубым» информатором. – Ростов встал и принялся мерить шагами комнату. Он взял верный тон с Хасаном, но лучше не перебарщивать, пора разрядить обстановку. – Давай подумаем. Что ему понадобилось на атомной станции?
– После Шестидневной войны у израильтян с французами испортились отношения: де Голль прекратил поставки оружия. Возможно, «Моссад» планирует ответный удар – например, взорвать реактор?
Ростов покачал головой.
– Нет, они не настолько бесшабашные. Да и кроме того, с чего бы тогда Дикштейну лететь в Люксембург?
– Кто его знает…
Ростов снова сел.
– Что-то тут должно быть такое, ключевое… Почему твой банк открыл здесь филиал?
– Это значимая европейская столица: Европейский инвестиционный банк, несколько институтов ЕЭС…
– Каких институтов?
– Секретариат Европарламента, Совет Европейского союза, Европейский суд. Ах да, и Евратом.
Ростов уставился на Хасана.
– Евратом?!
– Это аббревиатура Европейского сообщества по атомной энергии…
– Я знаю, что это, – перебил его Ростов. – Разве ты не видишь связи? Дикштейн приезжает в Люксембург, где находится главное управление Евратома, и тут же едет на атомную станцию.
Хасан пожал плечами.
– Интересная гипотеза. Что ты пьешь?
– Виски – угощайся. Насколько я помню, французы помогали Израилю строить реактор. Теперь, когда их помощь прекратилась, Дикштейн мог вынюхивать какие-нибудь секретные технологии.
Хасан налил себе виски и присел.
– Как мы с тобой скоординируемся? Мне велено оказывать тебе содействие.
– Моя команда прилетает сегодня вечером, – сказал Ростов. «Оказывать содействие», как же! Будешь выполнять мои приказы как миленький», – подумал он. – У меня два постоянных оперативника – Николай Бунин и Петр Тюрин; они привыкли к моему стилю работы. Ты будешь сотрудничать с ними и выполнять их распоряжения. Они профессионалы, у них многому можно научиться.
– А мои люди…
– Они нам не понадобятся, – перебил его Ростов. – Лучше всего действовать небольшой группой. Итак, первым делом надо засечь Дикштейна здесь, в Люксембурге, если он вернется.
– Мой человек круглосуточно дежурит в аэропорту.
– Он это наверняка учел. Нужно установить наблюдение за другими точками. Дикштейн может пойти в Евратом…
– Это в комплексе «Жан Монне».
– Можно подкупить администратора в отеле «Альфа», но туда тоже вряд ли… И еще – ночной клуб на рю Дик. Так… Ты сказал, что он взял напрокат машину?
– Да, во Франции.
– Ну, теперь-то он наверняка от нее избавился – вам же известен номер. Позвони в эту контору и выясни, где была оставлена машина: хотя бы примерное направление узнаем.
– Хорошо.
– Москва уже разослала его фотографию, наши ребята будут начеку. – Ростов допил свой виски. – Мы его поймаем – так или иначе.
– Ты правда в это веришь? – спросил Хасан.
– Я играл с ним в шахматы и знаю, как работает его ум. Начало стандартное и предсказуемое, затем неожиданный ход – как правило, весьма рискованный. Нужно всего лишь подождать, пока он высунется, – и можно рубить голову.
– Насколько я помню, ты проиграл тот матч, – сказал Хасан.
Ростов оскалился по-волчьи.
– То игра, а то жизнь.
Существует два типа «хвостов»: «уличные художники» и «бульдоги». Первые считают слежку за людьми особым видом науки или искусства – сродни актерскому мастерству, поэзии или молекулярной физике. Это перфекционисты, способные мгновенно превратиться в невидимку. У них специально подобранный скромный гардероб; они тренируют непроницаемое выражение лица перед зеркалом; они знают десятки уловок с дверями магазинов и очередями на автобус, детьми и полицейскими, очками, сумками и изгородями. Они презирают «бульдогов», которые полагают, что «следить» равно «следовать», и тащатся за объектом, как собака за хозяином.
Николай (Ник) Бунин работал по второму методу. Это был молодой головорез из тех, что становятся либо полицейскими, либо преступниками – как повезет. Нику повезло попасть в КГБ, в то время как его брат поставлял гашиш из Тбилиси в Московский университет (где его в числе прочих покуривал и сын Ростова, Юрий). Официально Ник работал шофером, неофициально – телохранителем, и уж совсем тайно – профессиональным бандитом.
Именно он засек Пирата.
В ночном клубе Ник произвел фурор: высокий, широкоплечий блондин с водянистыми зелеными глазами и нежной кожей – несмотря на свои двадцать пять, он все еще не брился и очень смущался по этому поводу.
Он появился в семь тридцать, вскоре после открытия клуба, и просидел всю ночь в углу с мрачным видом, потягивая водку со льдом и наблюдая. Кто-то пригласил его на танец, но Ник на плохом французском велел ему отвалить. На второй вечер завсегдатаи клуба решили, что он чей-то брошенный любовник, поджидающий в засаде. Было в нем нечто грубое, маскулинное: мощные плечи, кожаная куртка, суровое выражение лица – с такими брутальными самцами часто встречаются рафинированные интеллигенты.
Впрочем, сам Ник даже не подозревал о подобных тонкостях. Ему показали фотографию мужчины и велели пойти в клуб его высматривать – он запомнил лицо и отправился на задание. По большому счету ему было все равно куда идти – в церковь или в бордель. Разумеется, он не упускал случая отбить кому-нибудь почки, но в целом его интересовала лишь регулярная зарплата и два выходных в неделю, которые он посвящал своим пристрастиям: водке и книжкам-раскраскам.
Когда появился Нат Дикштейн, Ник и бровью не повел. Ростов считал, что своими успехами тот обязан четкому, бесстрастному выполнению приказов, и чаще всего это было именно так.
Дикштейн сел за столик, заказал себе пива и принялся не спеша прихлебывать. Судя по всему, он тоже кого-то ждал.
Ник вышел в холл и позвонил в отель. Ростов взял трубку.
– Это я. Объект вошел.
– Отлично! Что делает?
– Ждет.
– Хорошо. Один?
– Да.
– Оставайся на месте. Звони, если что.
– Ясно.
– Я сейчас пришлю Петра, он будет ждать снаружи. Если объект выйдет из клуба, иди за ним, по дороге меняйтесь с Петром. Араб заберет тебя на машине… минутку… зеленый «Фольксваген».
– Ладно.
– Возвращайся в бар.
Ник повесил трубку и вернулся за свой столик, не глядя по сторонам.
Через несколько минут в зал вошел привлекательный, хорошо одетый мужчина лет сорока. Оглядевшись, он прошел мимо столика Дикштейна и направился к бару. Последний подобрал со стола какой-то клочок бумаги и положил в карман. Все произошло очень быстро, и лишь внимательный наблюдатель смог бы заподозрить что-то неладное.
Ник снова вышел в фойе.
– К нему подошел гомик и передал какую-то бумажку вроде билета.
– Может, театральный билет?
– Не знаю.
– Они разговаривали?
– Нет, гомик просто бросил бумажку на стол, проходя мимо. Они даже не посмотрели друг на друга.
– Ладно, продолжай наблюдение. Петр дежурит снаружи.
– Погодите… он вышел в фойе! Идет в гардеробную… Передал бумажку… Ах вот это что – номерок!
– Продолжай. – Голос Ростова был совершенно спокоен.
– Гардеробщик выдает ему портфель… Он оставляет чаевые…
– Значит, ему что-то принесли. Так…
– Объект покидает клуб.
– Следуй за ним.
– Вырвать у него портфель?
– Не надо. Нам нельзя светиться, пока не узнаем, что к чему. Просто выясни, куда он идет, и не высовывайся. Давай!
Ник повесил трубку, сунул гардеробщику деньги со словами: «Я спешу, это за выпивку» – и поднялся по лестнице вслед за Дикштейном.
Толпы людей совершали вечерний променад, направлялись в кино или рестораны. Ник повертел головой, оглядываясь: объект двигался по противоположной стороне улицы, метрах в пятидесяти. Он перешел дорогу и последовал за ним.
Дикштейн шел в быстром темпе, глядя прямо перед собой, под мышкой он держал портфель. Пару кварталов Ник плелся следом. Если бы Дикштейн в этот момент оглянулся, то заметил бы парня, который уж мелькал в клубе, и заподозрил бы неладное, но тут Ника догнал Петр, тронул за руку и двинулся дальше. Ник отступил в укромное место, откуда можно было видеть напарника. Теперь, если бы Дикштейн оглянулся, то увидел бы только незнакомого Петра. Такую слежку очень трудно распознать; с другой стороны, чем больше расстояние, тем больше людей понадобится для регулярной смены «хвоста».
Вскоре возле Ника затормозил зеленый «Фольксваген». Ясиф Хасан перегнулся через пассажирское сиденье и открыл дверцу.
– Новое распоряжение, – сказал он. – Запрыгивай.
Ник сел в машину, и Хасан развернулся обратно в сторону Рю Дик.
– Молодец, хорошо сработал, – похвалил Хасан.
Ник промолчал.
– Теперь ты должен вернуться в клуб, найти «курьера» и проводить его домой.
– Так велел полковник Ростов?
– Да.
– Ладно.
Хасан остановился возле клуба. Ник вошел и встал в дверях, внимательно оглядываясь.
«Курьера» уже не было.
Распечатанный список занял больше сотни страниц. Перелистывая с таким трудом добытые листки, Дикштейн пал духом – ему не удавалось разобрать ни слова.
Вернувшись к первой странице, он еще раз вгляделся в нагромождение букв и цифр. Может, это код? Хотя вряд ли: распечатку ежедневно использовали обычные офисные сотрудники, так что все должно быть просто и понятно.
Дикштейн попытался сосредоточиться. Так… «U234» – это изотоп урана. «180КГ» – 180 килограммов. «17Ф68» – скорее всего, дата: семнадцатое февраля текущего года. Постепенно из хаоса начал проглядывать смысл: географические названия стран Европы, слова «поезд» и «грузовик» с указанием расстояния, аббревиатуры «ООО», указывающие на названия фирм. Наконец схема прояснилась: в первой строчке указано количество и тип материала, во второй – фамилия и адрес поставщика и т. д.
Воодушевленный, Дикштейн принялся разбирать дальше. В распечатке содержались данные о шестидесяти поставках товара. Условно их можно разбить на три группы: большие объемы сырой урановой руды поступали из Южной Африки, Канады и Франции на европейские фабрики; топливные элементы – оксиды, металлический уран или обогащенные смеси отправлялись с заводов на атомные реакторы; наконец, израсходованное топливо из реакторов шло на переработку. Кроме того, было еще несколько нестандартных партий плутония и трансурановых элементов, извлеченных из отработанного топлива – их посылали в лаборатории при университетах и исследовательских институтах.
Голова начала раскалываться, а в глаза словно насыпали песка, но все же он нашел то, что искал. На самой последней странице партия товара была помечена как «неядерная». Физик из Реховота вкратце рассказал ему о неядерном использовании урана и его смесей в фотографии, для окрашивания стекла и керамики, а также в роли промышленного катализатора. Разумеется, уран способен расщепляться в любом случае, даже примененный в мирных целях, так что правила Евратома действовали и здесь. Однако вполне возможно, что для промышленного производства меры предосторожности будут менее жесткими.
Объем груза составлял двести тонн желтого кека (оксида урановой руды), товар находился на заводе в Бельгии, недалеко от голландской границы. Завод принадлежал «Сосьете Женераль де ля Шими» – крупной корпорации с головным офисом в Брюсселе. Данную партию у них приобрел немецкий концерн «Ф. А. Педлер» из Висбадена с целью «производства урановых смесей – в частности, карбида урана – в промышленных масштабах». Дикштейн припомнил, что карбид служит катализатором для выработки синтетического аммиака.
Однако, похоже, они не собирались перерабатывать уран самостоятельно – по крайней мере на первой стадии. Как выяснилось, «Педлер» запросил разрешения на транспортировку желтого кека по морю в Геную, где он должен пройти «обработку для неядерного использования» компанией «Анджелуцци э Бьянко».
По морю! Это значит, что через европейский порт груз будет проводить третья сторона.
Дикштейн принялся читать дальше. Так… По железной дороге партию отправят в доки Антверпена, там погрузят на теплоход «Копарелли» до Генуи, а из генуэзского порта до складов «Анджелуцци» – по шоссе.
Перед транспортировкой желтый кек – похожий на песок, только ярче цветом – упакуют в двухсотлитровые бочки общим числом пятьсот шестьдесят штук. Для их перевозки на разных этапах понадобятся одиннадцать вагонов, целое судно и шесть грузовиков.
Внимание Дикштейна привлек морской отрезок пути: через Ла-Манш, Бискайский залив, вдоль атлантического побережья Испании, через Гибралтарский пролив и еще две тысячи километров Средиземного моря.
За это время может случиться все, что угодно…
Сухопутные перевозки просты и управляемы: поезд отходит в полдень и прибывает на следующее утро в восемь тридцать; грузовик перемещается из пункта А в пункт Б по шоссе в потоке других машин, включая патрульные; самолет поддерживает связь с диспетчером на земле. А вот море совершенно непредсказуемо, здесь царят свои законы: путешествие может занять десять дней или двадцать, возможны штормы, столкновения и проблемы с двигателем, незапланированные порты захода и внезапная смена маршрута. Попробуй угнать самолет – через час тебя покажут в новостях по всему миру, а вот судно может исчезнуть на сутки, на неделю или даже навсегда.
Дикштейн почувствовал прилив энтузиазма: кажется, решение совсем близко. Угнать «Копарелли»… А потом что? Перетащить груз в трюм пиратского судна – на «Копарелли» наверняка должны быть подъемные краны. С другой стороны, такая операция на море довольно рискована. Дикштейн нашел предполагаемую дату рейса: ноябрь. Плохо… Поздней осенью штормы – частое явление, даже на Средиземном море.
Дикштейн взглянул на часы: было далеко за полночь. Он принялся раздеваться. Нужно разузнать побольше о «Копарелли»: тоннаж, местонахождение, экипаж, владелец, схема судна. Завтра он поедет в Лондон: в агентстве Ллойда можно навести справки о чем угодно.
И еще одно предстоит выяснить: кто преследует его по всей Европе? Во Франции им занималась целая команда; сегодня из клуба его провожал какой-то мрачный тип. Дикштейн заподозрил было слежку, но тип уже исчез – совпадение или тут работает еще одна группа?
Если его и вправду засекли сегодня, нужно принять меры предосторожности. Даже если тип ему померещился, в аэропорту лучше не светиться.
Он подошел к телефону и набрал номер администратора:
– Разбудите меня в шесть тридцать, пожалуйста.
– Хорошо, сэр.
Он повесил трубку и лег в постель. Наконец-то у него появилась конкретная цель: «Копарелли». Четкий план пока не готов, но общая схема уже вырисовывается. Несмотря на непредвиденные трудности, сочетание неядерного груза с морским путешествием было весьма заманчивым. День прожит не зря, подумал он, выключил свет и закрыл глаза.
«Давид Ростов всегда был заносчивым ублюдком, и с годами он не изменился», – думал Ясиф Хасан. «Ты не учел одну вещь…», «Твои люди больше не понадобятся», «Поезжай за ними и не высовывайся» – и все это свысока, со снисходительной улыбочкой. А теперь еще: «Посиди на телефоне, а я пока съезжу в посольство». Хасан приготовился работать под началом Ростова как полноправный член команды, но, похоже, его статус был еще ниже. Занимать в иерархии место после Ника Бунина по меньшей мере оскорбительно!
Правда, у Ростова имелись некоторые основания: не то чтобы русские умнее арабов, но все же КГБ – объективно более крупная, могущественная и профессиональная организация, чем египетская разведка. Так или иначе, выбора не остается – высокомерие Ростова придется терпеть. Каиру только на руку, что КГБ охотится за их злейшим врагом, и если бы Хасану пришло в голову пожаловаться, отстранили бы скорее его.
Вообще-то Ростову не стоит забывать, что именно арабы первыми засекли Дикштейна. «Без меня и расследования бы никакого не было», – мрачно думал Хасан.
С другой стороны, ему хотелось завоевать уважение Ростова, добиться его доверия, вместе обсуждать планы, делиться мнениями. Он стремился доказать, что ничуть не хуже Бунина или Тюрина.
Зазвонил телефон. Хасан поспешно снял трубку.
– Алло?
– Ростов на месте? – спросил Тюрин.
– Его нет. Что случилось?
Тюрин поколебался.
– А когда вернется?
– Не знаю, – соврал Хасан. – Докладывай.
– Ладно. Клиент сошел с поезда в Цюрихе.
– В Цюрихе? Так, дальше.
– Сел в такси, поехал в банк, спустился в хранилище, к сейфам; оттуда вышел с каким-то портфелем.
– А потом?
– Поехал в автосалон в пригороде и купил «Ягуар», заплатив наличными из портфеля.
– Ясно. – Хасан уже догадался, что за этим последует.
– Выехал из Цюриха на машине, выбрался на трассу Е17 и увеличил скорость до двухсот двадцати километров в час.
– И тут вы его потеряли, – подытожил Хасан, одновременно тревожась и злорадствуя.
– У нас были только такси и посольский «Мерседес».
Хасан мысленно представил себе карту автодорог Европы.
– Он может поехать куда угодно – во Францию, Испанию, Германию, Скандинавию… А если повернет назад, то в Италию, Австрию… Короче, исчез с концами. Ладно, возвращайтесь на базу. – Он повесил трубку, не давая Тюрину времени усомниться в правомочности его приказа.
Итак, великий и могущественный КГБ вовсе не безупречен… Конечно, Хасан был бы рад увидеть, как они коллективно упадут лицом в грязь, однако радость омрачалась страхом – неужели Дикштейн действительно ушел?
Он все еще размышлял о том, что следует предпринять, когда вернулся Ростов.
– Ну, что?
– Твои люди его потеряли, – ответил Хасан, пряча улыбку.
Ростов нахмурился.
– Как?
Хасан рассказал.
– И где они теперь?
– Я велел им возвращаться, наверное, уже едут.
Ростов крякнул с досады.
– Я тут обдумывал, что нам делать дальше, – осторожно начал Хасан.
– Искать Дикштейна, – рассеянно ответил Ростов, копаясь в своем чемодане.
– Само собой, но не только.
Ростов повернулся к нему.
– Короче?
– Нужно взять в обработку нашего «курьера» и выяснить, что он передал Дикштейну.
Ростов замер, обдумывая эту мысль.
– Да, пожалуй.
Хасан воодушевился.
– Надо его найти…
– Нет ничего невозможного. Возьмем под наблюдение ночной клуб, аэропорт, отель «Альфа» и офис Евратома…
Хасан молча рассматривал длинную сухощавую фигуру Ростова, его бесстрастное лицо с высоким лбом и коротко стриженными седеющими волосами. «Я прав, – думал он, – и ты должен это признать».
– Ты прав, – сказал наконец Ростов. – Мне следовало об этом подумать.
Хасан почувствовал прилив гордости. Может, русский – не такой уж и ублюдок, в конце концов?
