Глава 40
Ноэль сидела в кладовой, закрыв глаза, ее чувства были напряжены, а магия пыталась обнаружить хоть какие-нибудь признаки жизни. Или Разрушенных.
Что касается Ведуна крови по имени Эдуан, то она была слепа к его Нитям, как и раньше. О его чувствах она могла судить, лишь посмотрев на его лицо, и это было просто ничто по сравнению с тем, что она могла бы увидеть в Нитях. И хотя Ноэль верила, что Эдуан не убьет ее – и, вероятно, не скормит Разрушенным, – не было никакой «верушта».
Ме-верушта. Самая священная фраза номаци. Она означала: «Верь мне, как если бы моя душа была твоей».
Именно это Мать-Луна сказала номаци, выводя их с востока, охваченного войной. Именно это говорят родители, целуя на ночь своих детей. Именно это говорят друг другу люди, связанные Нитью сердца, в своих брачных обетах.
Если Эдуану известна эта фраза, это значит, что он жил с племенем номаци… Или что он сам был номаци.
Каким бы ни был источник его знаний, это не имело значения. Он помог Ноэль, а теперь исчез.
Магия Ноэль насторожилась – она почувствовала разрушенного аспида, околачивающегося у окна. Три извивающиеся Нити смерти двигались вместе с ним; такие же, как она видела над трупом в Веньязе. Такие же, как те, что она видела глазами Кукловода.
Но эти Нити были больше. Толще и странным образом длиннее. Растягивались тонкими завитками, исчезающими в небе, как марионетки на сцене…
У Ноэль оборвалось дыхание. Кукловод. Она смотрела на труды Кукловода. Эти разрезанные Нити дотягивались до самого Познина – а это значило, что Кукловодиха каким-то образом разрушила всех этих людей с большого расстояния.
Нет, не «каким-то образом». С помощью Ноэль.
«Вот почему он дал мне это грандиозное задание на завтра, – сказала Кукловод. – Так что спасибо тебе – ты сделала все это возможным. Это сладкое знание, и все имена, спрятанные в твоей памяти, просто осчастливили короля».
Внезапно Ноэль будто закипела под своей накидкой. Задыхалась в этой кладовой. Горела внутри своей собственной головы.
Кукловодиха нашла имя Сафии и, очевидно, Лейну тоже… а теперь еще это. Она заставила этих людей разрушиться, это все ее вина.
Нужно было сильнее сопротивляться Кукловоду. Нужно было не спать и держаться подальше от призрачной хватки этой женщины. И нужно было сказать Сафи. С самого начала сказать о том, что Кукловод выуживает имена и ворует мысли.
Ноэль хотелось блевать…
Нет, ее вырвало. Одышка и жажда одолели ее, потому что эти разрушенные аспиды были на ее совести. Она убила их своей слабостью. Своими секретами.
Новый набор Нитей мерцал в сознании Ноэль.
Яркие, живые Нити продирались сквозь тошноту. Она знала эти Нити – именно этот оттенок решительного зеленого и обеспокоенного бежевого.
Иврена. Монахиня была прямо за окном.
В один миг приступы тошноты Ноэль были погашены прохладой. Иврена была рядом, и, если Разрушенные убьют ее, это тоже будет на совести Ноэль.
Она моментально выскочила из кладовой в разбитое окно. Стекло зацепилось за ее накидку, но застежка выдержала.
Ноэль прыгнула на узкую улицу – вправо, туда, откуда она чувствовала Нити Иврены.
Полил дождь, обжигая рану на лице. Шторм становился сильнее – небеса ожили. Все катилось, неслось в одном направлении: к причалу.
Краем глаза, сквозь дождь, Ноэль увидела что-то белое. Она побежала быстрее, крича:
– Иврена!
Белое пятно остановилось. Соткалось в седовласую фигуру Иврены. Она обернулась, и на ее лице было написано удивление, но Нити были голубыми от облегчения.
Что-то черное двигалось вдоль крыши. Из темной витрины.
Разрушенные.
– Сзади! – завопила Ноэль, обнажая саблю.
Было слишком поздно. Разрушенные окружали Иврену, и монахиня скрылась под смертельной ордой.
Ноэль неслась по дороге так быстро, как только могла, крича и размахивая саблей. Ее ножи рубили головы, вонзались в ноги. На стенах вокруг и на накидке Ноэль лопались пустулы. Шипела кислота.
Но Ноэль снова и снова замахивалась и рубила, выкрикивая имя Иврены.
Вскоре уже некого было убивать. Разрушенные бежали… А там, где упала Иврена, не осталось ничего, кроме большого красного пятна.
Ноэль повернулась, лихорадочно ища двери и тени.
Но монахиня исчезла, как и Разрушенные.
Поэтому Ноэль зажмурилась, защищаясь от шторма и ища поблизости Нити. Вот. С другой стороны ближайшего переулка набор перепуганных белых Нитей, переплетенных с серой болью. Много серой боли.
Ноэль шла против ветра, сильнее укутавшись в накидку Эдуана. Он не обманул: кажется, Разрушенные не учуяли ее.
Она дошла до перекрестка узких улиц.
По земле тянулся кровавый след, уже смываемый дождем.
Ноэль ускорила шаг и шла по следам крови Иврены, но ливень быстро их смыл. Она напряглась, пытаясь почувствовать Нити монахини, но вскоре потеряла из виду и их. Они двигались так быстро. Гораздо быстрее, чем Ноэль могла двигаться в такую погоду. И гораздо быстрее, чем могла бы двигаться Иврена.
Когда Ноэль протолкнулась на знакомую узкую улицу, в нескольких кварталах показалась избитая волнами бухта. Она находилась на западной окраине города, где Ноэль раньше не бывала. На нее обрушилась стена песка и морских брызг, шторм еще усилился. Древесина трещала, здания рушились.
Вытянув руку, чтобы защитить лицо, Ноэль лихорадочно искала какие-то признаки Иврены. Белую вспышку или мерцание Нитей монахини. Но ничего не было видно. Ноэль даже почти уже не чувствовала Разрушенных – кажется, они бежали прочь из города, направляясь на север.
Небо прорезала молния. Ноэль закрыла глаза от света и жара. Магия обрушилась на нее, дрожала на ее коже, в ее легких. Ноэль привалилась к ближайшей стене и скорчилась в своей накидке.
«Ты потеряла ее. На Иврену напали Разрушенные, которых породила ты, а потом ты ее потеряла, Ноэль. Иврена погибнет, и ты виновата в этом».
Одну бесконечную секунду Ноэль была парализована чувством вины. Ненавистью к себе, к своей магии, к Кукловоду.
Но затем шторм утих. Шум и жестокий дождь отступили…
И Нити вспыхнули в сознании Ноэль. Живые Нити. Она поднялась, отбросив накидку и молясь, чтобы это была Иврена.
Устремив взгляд вперед, она медленно пошла туда.
Медленно и осторожно.
Ураган теперь уходил, скручиваясь в спираль над морем, подобно черной змее. Но на причале, в начале следующей улицы, Ноэль почувствовала Нити, такие голубые, каких никогда не видела.
Горе.
Нити вспыхнули красным.
Ярость.
Потом два цвета смешались, и Ноэль узнала их владельца. Мерик – в ярости и с разбитым сердцем…
И тьма, пронизывающая его.
Черные Нити.
Разрушение.
Ноэль спотыкалась, в груди все переворачивалось. Мерик сейчас разрушится, и виновата будет Ноэль. Она никогда не сможет простить себя за то, что случилось сегодня, – и, если погибнет Мерик, Сафи ей тоже не простит.
Ноэль ускорила бег. План вырисовался в ее мозгу. Она сбросила накидку Эдуана, чтобы этот Разрушенный пришел к ней.
Это было не мудро, не логично – и даже не этично. Ноэль молила Мать-Луну, чтобы та простила ей это и ее упрямство, но Ноэль не была уверена, простит ли сама себя. Однако план может сработать, и это спасет Мерику жизнь.
Все, что нужно – небольшой порез.
* * *
Мерик наблюдал, как угасал шторм Куллена. Слезы и ветер почти ослепили его, ярость и горе почти искалечили его. Райбра ошиблась. Она сказала, что Куллен не умрет. Она ошиблась и заплатит за это…
Горячие молнии извивались вдоль тела Мерика.
Она ошиблась, и она заплатит.
Больше жара. Дольше. Горячее. Как будто смола кипит в его венах.
Это не просто чувство, в его венах действительно была смола. Мерик выпрямился на краю разбитой улицы и увидел свои руки и грудь. Что-то черное под кожей. «Я разрушаюсь», – ошеломленно подумал он. Потом боль, и ярость, и жар стали невыносимыми. Тьма застелила глаза.
Но Мерик сопротивлялся. Он вцепился в муку внутри. Пытался вырвать ее.
Вдалеке раздался рев эха. «Ветер, – вяло подумал он. – Мои ветра».
Потом пронеслась другая мысль. Заскользила по позвоночнику, заменяя мучительную смолу.
Голод.
Что-то видно. Дыра в черном занавесе, сквозь которую видно еду, идущую к нему.
Все еще далеко, в конце улицы, но все равно это еда. Которая придаст сил.
Голод.
Мерик дернулся вперед, не совсем уверенный, что он за существо – с ногами, крыльями или плавниками. Но когда он приказал своему телу добраться до фигуры впереди – до девушки с короткими черными волосами и вытянутыми руками, – тело послушалось.
Голод. Дергаясь, он двигался вперед, осваиваясь со своими крыльями и ногами. Девушка будет легкой добычей. Она была неподвижна. Как лед.
Лед, подумал он с восторгом. Идеально для его кипящего желудка. Он пошел быстрее. Вскоре он уже бежал, ковыляя, но быстро.
Девушка пошевелила руками. Теперь он уже был так близко, что мог видеть ее поднятые руки и раскрытый рот. Мог видеть магию, ледяную, всепоглощающую, которая выступала на ее коже…
ЩЕЛК.
Мерик упал. Пустулы лопнули, и наружу сочилось горячее масло. Кипяток. Ему кажется, он кричит.
ЩЕЛК.
Его спина выгнулась. Точно, он кричит. Внутри было так много огня – больше, чем может выдержать любое тело. Это его убьет. Он хотел, чтобы это его убило…
ЩЕЛК.
Позвоночник прогнулся вперед. Он перевернулся на бок. Лед – долгожданный, благословенный лед – щекотал его вены. Но этого недостаточно. Всегда недостаточно, потому что с этой прохладой пришли мысли, воспоминания, ярость…
Потом рядом прозвучал голос. Голос без эмоций, который мог бы быть опорой в бурю.
– Поднимайся, – сказал голос. Он гремел, как костяной гонг. – Сафи все еще там. Мне нужна твоя помощь, чтобы забрать ее. Так что поднимайся.
Голос был прав, и при звуке этого имени – Сафи, – похожего на зажженный маяк, остатки смолы и смерти ускользали из вен Мерика.
– Пойдем, – прохрипел он, – пойдем за ней.
* * *
Смех щекотал горло Сафи, когда она смотрела на Ванессу сонным взглядом. Конечно, это императрица Марстока. Кто еще мог бы драться кистенем? Или решиться на такое сумасшествие – самой преследовать Сафи?
Шел дождь. Сильный, как бык, ветер все крепчал – и волны разбивались о ноги Сафи, угрожая залить всю улицу. Ураган ревел на другом конце города, но Сафи не спускала глаз с императрицы Ванессы. Если она разрушена…
Но боги, могла ли она убить императрицу?
Взгляд Сафи метнулся к кистеню, который лежал на расстоянии вытянутой руки от Ванессы, и его нельзя было сбрасывать со счетов. Если императрица разрушена, это оружие – единственная надежда для Сафи…
Ванесса не шевелилась. Она перестала расцарапывать свои руки, не двигалась и пристально смотрела куда-то за Сафи.
– Спаси меня Шелок, – сказала она. По крайней мере, Сафи показалось, что она это сказала, по тому, как шевелились ее губы. Ураган был слишком силен, чтобы Сафи слышала что-нибудь, кроме него.
«Если она разговаривает, то она не разрушена», – подумала Сафи. Потом она совершила ошибку, проследив за взглядом Ванессы.
Шторм стихал, одинокая фигура виднелась в его эпицентре. Молния осветила его черный, дикий силуэт, когда он, извиваясь и закручиваясь, уходил к морю.
Куллен.
Все ли с ним в порядке? Нет – ее магия завизжала.
Он… разрушен?
«ПРАВДА».
О боги. Сафи покачнулась. Потом упала – но, несмотря на панику, клокочущую в груди, она не опускала голову, продолжая следить за улицей. За причалом…
Мерика не было видно. Конечно, его не убили.
Нет, нет, нет…
Нет. Он был жив. Ее магия сказала об этом. Но куда он исчез?
Она стряхнула капли с ресниц и выпрямилась. Дождь прекращался. Рядом с переулком был нетронутый дом – ураган был там, и, может быть, Мерик укрылся в тени.
Но, прежде чем Сафи двинулась в ту сторону, Ванесса сказала:
– Сдавайтесь, императрица.
Черт. Очень медленно Сафи повернулась к Ванессе, которая держала наготове свой кистень.
Сафи облизала губы. На вкус кровь и соль. Может, если удастся отвлечь Ванессу, она сможет отправиться навстречу Мерику или на поиски Ноэль.
– Почему… вы? Почему было не отправить за мной солдат? Зачем вы рискнули собой?
– Потому что мы служители нашего народа. Если нужно замарать чьи-то руки, то пусть они будут моими.
Сафи моргнула. Потом надтреснуто рассмеялась. В этом отношении Ванесса была такой же, как Мерик. Но все равно…
– Нет, это не просто… замарать руки, императрица Ванесса. Ураган чуть не убил вас… Не говоря уже о том, что вы чуть не разрушились.
– Если награда достаточно велика, можно и рискнуть.
Ох. Эти слова заставили Сафи вздохнуть, и что-то глубинное, древнее вспыхнуло, проснувшись, где-то в самом сердце. Ее наградой была пища для нации. Безопасность людей, которых она любит.
Эта награда была велика, и ради этого стоило рискнуть жизнью.
– Сдавайтесь. – Ванесса взмахнула рукой – той, в которой был кистень, – и железный шип угрожающе качнулся. – Вы бессильны, императрица Сафия, так что сдавайтесь.
«Ложь», – прошептала ее магия, и с этим уколом силы все события последних дней захлестнули ее. Поток лжи о ней, которому люди верили.
…Возвращайся к тому эгоистичному, равнодушному существованию, которое тебе всегда нравилось… Это тебя уже не касается… Только ты могла быть такой отчаянно глупой… Ты бессильна…
Все это ложь. Ложь, ложь, ложь. Сафи не была в плену у самой себя или своих ошибок – и ей не нужно было менять себя. Все необходимое уже есть у нее внутри – инструменты Мустефа и Хабима, университетское образование и твердая, непоколебимая любовь ее сестры по Нити… А теперь есть и Мерик.
Мерик, который не отказался от своего договора или от команды – даже когда все было против него.
Ноэль, которая не сдалась перед лицом боли и ненависти – и которая никогда не бросила бы и никогда не бросит Сафи.
А это значило, что и Сафи нельзя было отказываться от себя. Мерик и Ноэль сейчас сами могли о себе позаботиться, но кое-что могла сделать только Сафи.
И было самое время.
Одним движением Сафи сделала Ванессе подножку и ударила ее в нос. Императрица потеряла равновесие и рухнула на спину.
И Сафи побежала к третьему причалу. Не оглядываясь и ни о чем не думая. Сафи была именно такой, и такой ей и хотелось быть. Сгусток мышц и силы, натренированный драться за любимых и за то, во что она верила. Ее жизнь не закончится в Веньязе. Как не закончится она в этой гонке к последнему причалу.
Ее корабль только отплывал. Паруса только-только наполнялись ветром. И Ноэль, и Мерик – ее семья по Нити – придут за ней. Всегда. Как и она пришла бы за ними.
Теперь Сафи знала это. Она чувствовала это в самой глубине своей магии, и с каждым взрывным: «Правда! Правда! Правда!» – в ее груди Сафи ускоряла бег.
Краем глаза она заметила аспидов. Размытые черные пятна на крайних улицах Лейны. Но они были слишком медлительны – они не догонят ее раньше, чем она окажется там, где должна.
Она хотела не свободы. Она хотела во что-то верить – награда, достойная того, чтобы бежать к ней, драться за нее и стремиться к ней, несмотря ни на что.
И теперь она получила эту награду. Она бежала ради Нубревены. Ради Мерика. Ради Ноэль. Ради Куллена и Райбры, ради Мустефа и Хабима, но, прежде всего, ради себя самой.
Она – Сафия фон Хасстрель, и всегда будет что-то ей по силам.
Десять шагов до причала.
Пять.
Что-то маленькое и сильное – как рукоять кистеня – ударило в колено Сафи. Она упала, но инстинкт взял верх. Она неуклюже покатилась… И снова продолжила свой забег.
Ударившись о первую доску причала, она почувствовала сокрушительную боль.
Такую дикую, что она заслонила собой все.
Такую оглушающую, что больше Сафи ничего не слышала.
Сафи закричала. Упала вперед, подмяв под себя руки.
Левая нога. В нее попал шипастый кистень.
Хрустнули кости. Хлынула кровь.
Но она была на причале, и, идет кровь или нет, нужно было выполнить договор. Просто необходимо.
Да, да, да.
Черные сапоги окружали Сафи со всех сторон. Через несколько секунд двое аспидов подняли Сафи и заковали ее в наручники.
Когда императрица приблизилась, выкрикивая приказы на марстокийском, который был слишком сложен для Сафи, она с удовлетворением увидела фингал, расцветший на императорском лице. И да, императорский нос тоже сильно кровоточил. Это доставило Сафи огромное удовольствие.
Двое аспидов сжали плечи Сафи, несмотря на то что она не смогла бы бежать – даже идти не смогла, – как бы ни старалась. Вообще-то, если бы не их руки на ее плечах, она была не уверена, что смогла бы даже устоять, пока Ванесса не прыгнула к ней.
И, хотя единственным желанием Сафи было зажмуриться, плакать, умолять кого-то вылечить ее ногу – встретив взгляд Ванесса, она просто стояла и смотрела на императрицу.
В конце концов Ванесса улыбнулась. Ужасной улыбкой: между зубов текла кровь.
– Теперь тебе от меня не уйти.
– Я… и не пыталась, – прохрипела Сафи, хотя все, чего ей хотелось, – это кричать. Она заставила себя отрывисто рассмеяться. – Если тебе нужна моя магия… Если ты считаешь, что я очень сильна… То ты ошибаешься. Я отличаю правду от лжи, и все. И даже когда я знаю правду… Это не значит, что я всегда ее говорю.
Челюсти Ванессы сжались. Она наклонилась ближе, как будто пытаясь прочесть тайны в глазах Сафи.
– В таком случае, как получить твою преданность? Как убедиться, что ты будешь говорить мне правду? Назови свою цену.
Сафи уставилась на распухшее, фиолетовое лицо императрицы и взывала к своему дару в поисках ответа на вопрос, была ли Ванесса искренней. Это казалось невозможным… Но, несмотря на пылающую боль, ее магия утвердительно переливалась.
И улыбка победительницы приподняла уголки губ Сафи – хотя это могла быть и гримаса боли. Сложно было сказать.
– Я… хочу торговать с Нубревеной, – прохрипела Сафи, – хочу, чтобы вы отправили гонца в Ловатц, и хочу, чтобы вы обсудили экспорт еды взамен на… На что-нибудь, что могут предложить нубревенцы.
Ванесса приподняла окровавленную бровь, а ветер взметнул над ее лицом мокрые волосы.
– Зачем тебе это?
– Затем же, зачем и вам. – Сафи повернула голову, чтобы взглянуть на город – и тут же пожалела об этом. От быстрых движений слишком большая кровопотеря. Впрочем, от любых движений. – Я замараю руки ради моего народа. Я буду бежать так далеко… как придется, и буду драться так упорно… как смогу. Если это необходимо, чтобы помочь им, то я это сделаю.
К удивлению Сафи, Ванесса слабо – и искренне – улыбнулась.
– Договорились, императрица Сафия.
– Тогда моя магия к вашим услугам.
От облегчения – или, может быть, от потери крови – Сафи вздрогнула. У нее определенно слипались веки.
Сафи неуверенно взглянула на улицу, с которой, как она предполагала, исчез Мерик. Совсем рядом она в последний раз видела и Ноэль. Поначалу Сафи слышала только воду, плескавшуюся о док. Чувствовала только мягкий, очищающий дождь на щеках. Думала только о своей семье.
Кивнув в ту сторону, она молча прощалась. Молясь, чтобы с ними все было в порядке… Зная, что они придут за ней.
Затем глухой топот сапог аспидов прорвался сквозь мысли Сафи и принес мучительную боль.
– Мы полетим, – сказала Ванесса, обращаясь к ближайшему аспиду, – к нашему кораблю. Вы сможете, императрица?
– Да, – выдохнула Сафи, покачнувшись и прислонившись к одному из поддерживающих ее мужчин. Улыбнувшись ему, она сказала:
– Я Сафия фон Хасстрель, и я могу… все, что угодно.
Когда эти слова слетели с ее языка, магия ожила… И замурлыкала, как лев в луче солнца.
«Правда, правда, правда», – сказала она.
Всегда было и всегда будет правдой.
