В благородном Хаане стипендия была не роскошью, а образом жизни.

До Завоевания Ксаной на землях рядом с широкими, поросшими тростником отмелями и каменистыми берегами, точно замки из песка, вырастали бесконечные учебные хижины, где наставники, которым платило государство, учили детей бедняков чтению, письму и началам математики. Более способные и обеспеченные дети отправлялись в Гинпен, столицу, где обучались в самых знаменитых частных академиях островов Дара. Многие из величайших ученых провели первые и самые важные годы в лекционных залах и лабораториях академий Гинпена: Тан Фьюджи, философ, превративший управление государством в искусство; Луго Крупо, регент империи и несравненный каллиграф; Ги Анджи, их наставник; Худзо Туан, который с риском для жизни критиковал императора Мапидэрэ в лицо, и многие другие.

В старом Хаане путник мог с обычным крестьянином поговорить о политике, астрономии, сельском хозяйстве или метеорологии и узнать много для себя нового. В Гинпене даже помощник купца умел извлекать кубические корни и без посторонней помощи заполнять магические квадраты. В чайных и тавернах – несмотря на то что там подавали незатейливую еду и дешевое вино – нередко засиживались допоздна самые блестящие умы Дара, за беседами и спорами о политике и натурфилософии. И хотя Хаан не отличался развитой промышленностью, его инженеры и изобретатели создавали весьма популярные в других королевствах Тиро проекты водяных и ветряных мельниц, а также очень точные водяные часы.

Все изменилось, после того как Хаан был завоеван Ксаной. По сравнению с другими королевствами Тиро приказ Мапидэрэ сжечь все книги и казнить ученых нанес страшный удар по духу Хаана. Учебные хижины были заброшены, поскольку больше никто не платил учителям; почти все частные академии в Гинпене закрылись, а те, что продолжали работать, превратились в жалкую тень прошлых блестящих заведений. Теперь педагоги боялись давать честные ответы и еще сильнее опасались задавать настоящие вопросы.

Всякий раз Луан Цзиа, когда думал о том, чтобы отказаться от своей миссии, вспоминал погибших ученых, горящие книги и пустые залы, где, казалось, не смолкало эхо призрачных голосов, выкрикивающих обвинения.

Цзиа служили Дому Хаана с незапамятных времен. За последние пять поколений они подарили своему королевству трех премьер-министров, двух генералов и пятерых придворных прорицателей.

У Луана Цзиа были выдающиеся способности: в пять лет он мог прочитать по памяти триста стихотворений, сочиненных поэтами Хаана, которые писали на классическом ано, а в семь сумел потрясти Королевский колледж предсказателей.

Искусство прорицания издревле процветало на островах Дара, и ни одно королевство Тиро не практиковало его больше, чем Хаан. В конце концов, его земли предпочитал всем остальным Луто, бог предсказаний будущего, математики и науки и невероятный хитрец и обманщик. Слова богов всегда можно было трактовать двояко, а иногда они говорили прямо противоположные вещи, не дав до конца произнести вопрос. Предсказания являлись способом узнать будущее, используя абсолютно ненадежные методы.

Чтобы сделать их более точными, требовалось задать один и тот же вопрос много раз и посмотреть, какой ответ будет повторяться. Например, предположим, король хотел узнать, будет ли урожай и улов рыбы в этом году лучше, чем в предыдущем. Чтобы ответить на его вопрос, собиралась Коллегия авгуров, которая задавала его Луто. Затем они брали высушенные панцири десяти больших морских черепах – посланников Луто, – ставили в ряд на черном песке берега Луто, нагревали десять железных прутов в жаровне, наполненной горячими углями, подогреваемыми печью, а когда они раскалялись докрасна, вынимали их и прикладывали к панцирям до тех пор, пока на тех не появлялись трещины. Дальше авгуры собирались и изучали направление трещин. Если на шести панцирях они шли примерно на восток-запад, а на четырех – на север-юг, это означало, что урожай и улов с шансом три из пяти будет лучше прошлогоднего. Данный результат можно было уточнить, рассчитав, под каким углом трещины расположены относительно сторон света.

Для предсказателя геометрия и другие отрасли математики представляли собой исключительно важные орудия.

Отец Луана занимал пост главного авгура, и в детстве мальчик с интересом наблюдал за его работой. Однажды, ему было тогда лет семь, Луан сопровождал отца на побережье Луто, где собралась Коллегия авгуров, чтобы обсудить ответ на важный вопрос, заданный королем. Пока отец и другие седобородые предсказатели занимались своим делом, мальчик отошел подальше от взрослых и принялся играть. Эту игру он придумал сам. Нарисовав на песке квадрат, а внутри его – круг, он закрыл глаза и стал бросать в него камешки, записывая на листке бумаге, сколько раз камешек попал внутрь квадрата и сколько – внутрь круга.

Отец, освободившись, подошел к нему и удивленно спросил:

– Что это за игра, Лу-тика?

Луан совершенно серьезно заявил, что вовсе не играл, а рассчитывал значение числа Луто, которое представляет собой отношение длины окружности к ее диаметру.

Луан объяснил, что площадь круга – это число Луто, умноженное на квадрат радиуса. С другой стороны, площадь квадрата равна квадрату удвоенного радиуса круга или учетверенного квадрата радиуса круга. Таким образом, получалось, что отношение площади круга к площади квадрата равно одной четвертой числа Луто.

Если бросить достаточное число камешков, соотношение тех, которые упадут в круг, и тех, что приземлятся в квадрате, примерно равно соотношению площадей этих фигур. Деление на четыре позволило Луану узнать само число Луто. Чем больше бросить камешков, тем точнее будет ответ.

Так из случайности Луан получил определенность; из хаоса – порядок; из произвольности – схему, наделенную значением, красотой и безупречностью.

Своими умозаключениями Луан произвел на отца неизгладимое впечатление. Все им сказанное свидетельствовало не только о недюжинном уме, но еще и о набожности. Вне всяких сомнений, бог Луто не оставит своими милостями Луана.

При обычных обстоятельствах Луан Цзиа занял бы место отца и, став главным предсказателем Хаана, посвятил жизнь числам и цифрам, расчетам и теоремам, доказательствам и мистическим выводам – бесконечно завораживающей задаче определения завуалированной воли богов, – но пришел император Мапидэрэ.

Мужчины клана Цзиа бросились на защиту Хаана. Отец Луана изобрел кривые зеркала, которые, фокусируя лишь солнечные лучи, поджигали корабли Ксаны, появлявшиеся у их берегов, а дед придумал лук для стрел с петардами, которые сбивали воздушные корабли Ксаны, если те оказывались слишком близко к земле. Сам Луан, тогда двенадцатилетний мальчишка, предложил укреплять кожу щитов тонкой проволочной сеткой, в результате чего они стали более легкими и надежными, что спасло множество солдат от вражеских стрел.

К несчастью, все эти замечательные изобретения не помогли Хаану, и армия Ксаны, несмотря на большие потери, продолжала неуклонно одерживать победы на море, земле и в воздухе, пока от Хаана не осталась только столица Гинпен. Ксана осадил город, окружив его со всех сторон бесконечными рядами своих солдат, жаждавших захватить Гинпен (так женщины Хаана заворачивались в несколько слоев длинной шелковой ткани для исполнения зимних танцев), однако в городе имелись глубокие колодцы и склады, полные продовольствия, и король Косуги решил, что они смогут выдержать блокаду до тех пор, пока другие королевства Тиро не пришлют им помощь.

Оказалось, что образованность не спасает от алчности: двор Хаана прогнил изнутри. Принц, которому Ксана обещал поддержку в его притязаниях на трон Хаана, согласился тайно открыть ворота города, и за одну ночь Гинпен пал. Король Косуги сдался, но лишь после того, как улицы Гинпена окрасились кровью его жителей, а черный песок на мостовых стал алым, как кораллы, как свежая лава или небо на западе, где садится солнце.

Генерал Юма, захвативший Гинпен, ненавидел клан Цзиа за гениальные военные изобретения, поэтому послал в их имение аж целый отряд, в то время как остальные солдаты грабили город и убивали жителей.

– Лу-тика, – прошептал отец Луану, прикоснувшись к его лбу. – Сегодня клан Цзиа отдаст множество жизней, чтобы доказать свою верность Хаану, преданность богам и презрение к тирану Реону. Но чтобы наши жертвы не были напрасными, зерно клана Цзиа должно быть сохранено, чтобы получить шанс взрасти. Не возвращайся сюда до тех пор, пока не прогонишь завоевателей Ксаны и не вернешь Хаану былую славу.

Один из верных семье слуг по его приказу переоделся солдатом Ксаны, а Луана обрядили в платье служанки, чтобы все выглядело так, будто конвоир ведет пленницу.

– Уходи из Гинпена и сбереги моего сына, последнего из клана Цзиа. Ну, прощайте, да помогут вам боги, – напутствовал их отец Луана.

Мальчик принялся умолять позволить ему умереть вместе с остальными членами семьи, но слуга тащил его по улицам города, торопясь поскорее оказаться за его пределами. Солдаты Ксаны не обращали на них внимания, потому что видели одного из своих товарищей и истерично вопящую пленницу, и не более того. Позже мальчик понял, что, будучи великим предсказателем, отец намеренно выбрал маскировку, которая не выдала бы его врагу.

Хитрость его отца сработала, они сумели благополучно выбраться из города, но позже, ночью, когда остановились переночевать в какой-то деревушке, крестьяне, решив спасти захваченную солдатом Ксаны в плен девушку, убили заснувшего слугу.

Когда встало солнце и наступил первый день долгой осады Хаана, Луан обнаружил, что остался один среди чужих людей, вдали от всех, кого знал.

Из всего клана Цзиа не выжил больше никто.

Луан рос, а Ксана захватывала одно за другим Шесть королевств.

Постоянно убегая, прячась, стараясь не попадаться на глаза многочисленным ищейкам империи, которые выискивали тех, кто лелеял предательские мысли, Луан поклялся отомстить за свою семью и Дом Хаана, дав себе слово, что исполнит последнюю волю отца и Луто и вернет равновесие в мир, перевернутый с ног на голову.

Он не принадлежал к числу тех, кто мог повести за собой солдат на поле брани, и тех, кому было по силам воспламенить толпу страстными речами. В таком случае что же он мог сделать, чтобы исполнить свою клятву отомстить Ксане?

Луан пылко молился снова и снова, пытаясь услышать волю богов:

– Лорд Луто, желаешь ли ты, чтобы Хаан снова поднял голову, а Ксана пал? Что я должен сделать, чтобы исполнить твою волю?

Каждый день, каждый час, каждое мгновение, если не спал, он задавал одни и те же вопросы и искал ответы в знаках богов.

Луан шел по полю, заросшему цветами, и спрашивал себя, почему на нем больше кружевницы королевы Наки, чем льнянки, и что это означает? Поскольку первые белые, а вторые – желтые, цвета Ксаны и Хаана, может быть, они указывают на то, что боги стоят на стороне империи?

Или ответ в форме цветов: в то время как льнянка напоминала клюв сокола-мингена, пави Киджи, изящная кружевница походила на рыболовную сеть Луто. В таком случае, возможно, боги хотели показать, что благоволят к Хаану?

Или – Луан остановился посреди дороги, погрузившись в размышления, – ответ спрятан внутри математической загадки? Сосчитать площадь поверхности лепестков льнянки не составляло особого труда, но вычислить точную площадь зонтиков кружевницы королевы Наки было гораздо сложнее. Из общего центра ответвлялись, переплетаясь, точно кровеносные сосуды, делившиеся на капилляры стебли, которые заканчивались едва заметными, малюсенькими белыми цветами. Луан понимал: для того чтобы узнать площадь поверхности такого растения, ему придется решить множество сопутствующих задач, что будет сродни попыткам определить длину замкнутого контура снежинки. Для этого требовался новый вид математики, который имел бы дело с бесконечно малыми величинами и дробями.

Может, так боги хотели ему показать, что дорога к возрождению Хаана будет длинной и извилистой и потребует тяжелого труда и поисков новых троп, которые помогут решить сложные задачи?

Несмотря на свое мастерство предсказателя, Луану удалось понять только одно: боги отказываются говорить четко и ясно, оставляя его мучиться сомнениями по поводу будущего.

Не в силах получить у богов ответ, что ему следует сделать, Луан сосредоточил все свое внимание на мирских делах. Его знание математики не ограничивалось только вопросами предсказаний. Он умел рассчитать силу и сопротивление, натяжение и момент вращения и понимал, как построить сложный аппарат при помощи рычагов, зубчатых передач и наклонных плоскостей. Могла ли такая машина помочь одинокому убийце добиться успеха там, где потерпели поражение армии Шести королевств?

Прячась от посторонних глаз в темных подвалах или заброшенных лавках, он придумывал способ расправиться с императором Мапидэрэ и, стараясь не привлекать к себе внимание, встречался с аристократами-изгнанниками, разбросанными по всем островам, осторожно выясняя, кто как относится к новому режиму. Когда удавалось отыскать родственную душу, он просил помощи: деньгами, рекомендательными письмами, – а еще ему требовалось место, где можно было бы устроить тайную мастерскую.

И вот наконец в голове Луана созрел дерзкий план. Поскольку символом победы Ксаны считались огромные воздушные корабли с веслами, летавшие благодаря газу с горы Киджи, он решил, что будет справедливо, если императора Мапидэрэ настигнет смерть с воздуха. Почерпнув вдохновение у громадных альбатросов и орлов, живших в скалах вдоль бесцветного побережья Хаана, которые парили в небе по несколько часов, ни разу не взмахнув крыльями, Луан изобрел боевой воздушный змей без веревок, способный поднять в воздух одного наездника и несколько снарядов. Он экспериментировал с моделями все большего и большего размера в отдаленных безлюдных равнинах и ущельях гор Висоти, расположенных вдоль границы прежнего Кокру и Гана, куда не заглядывали шпионы императора.

Несколько раз, когда его опытные модели падали и он оказывался в незнакомой местности, в нескольких днях пути от ближайшей деревни или города, полумертвый, потеряв ориентацию в пространстве, со сломанными костями и дюжиной кровоточащих ран, Луан спрашивал себя, не сошел ли с ума. Глядя, как над головой медленно зажигаются звезды, прислушиваясь к далекому вою волков, он размышлял, насколько коротка человеческая жизнь по сравнению с вечным равнодушием мира природы.

«Может, боги всегда говорят с людьми загадками и их трудно понять, потому что они видят пространство и время не так, как простые смертные?» Для Рапы реки льда, сдвигающегося на несколько дюймов в год, текут так же быстро, как стремительные приливные потоки, а для Каны лава тает и замерзает с такой же регулярностью, как и горные реки. Луто, древняя черепаха, которая прожила миллион тысячелетий, будет жить еще миллионы, в то время как все поколения людей в истории Дара исчезнут с лица земли за несколько движений его наполненных солеными слезами глаз с кожистыми веками.

Богам все равно, кто сидит на троне в Гинпене, думал Луан. Их не волнует, кто умрет, а кто будет жить. Боги не принимают участия в делах людей. Глупо рассчитывать, что человеку по силам разгадать их волю, и так же глупо надеяться, что его месть императору Мапидэрэ что-то для них значит. Планы возмездия могут успокоить лишь его сердце, наполненное болью и яростью.

Проморгавшись, он понял, что снова вернулся в мир людей – мир, которым правит Ксана, где многие смирились с тиранией и где ему еще предстояло исполнить данные самому себе клятвы.

Ему так много нужно сделать! И он бинтовал ноги, закрывал глаза и лежал до тех пор, пока не приходил в себя настолько, чтобы, хромая, выбраться из долины, исправить ошибки в расчетах и построить новую модель.

Покушение на жизнь императора с горы Эр-Мэ, когда процессия Мапидэрэ двигалась по дороге к северу от Дзуди, стала кульминацией нескольких лет тяжелой работы.

Долина Порин, вечно купающаяся в лучах солнца, создавала вертикальные воздушные потоки, которые могли удерживать боевого змея без помощи веревок.

Луан привязал себя ремнями, в последний раз все проверил и полетел в сторону императорской процессии, казавшейся медленно текущей рекой варварского великолепия, раскрасившего плоскую землю внизу, однако потерпел неудачу. Нет, рассчитал он все верно, – просто капитан стражи оказался храбрым воином, способным быстро принимать решения. Луан понимал, что второго шанса у него не будет: теперь на него началась охота по всей империи, он стал единственным, кому едва не удалось покушение на Мапидэрэ.

Может, такова была воля богов: сохранить тирану жизнь? Возможно, Киджи одержал верх над Луто и таким образом сохранил Ксану? Смертному не дано понять, чего хотят боги.

Теперь во всей империи не было места, где Луан мог чувствовать себя в безопасности. Все старые друзья и аристократы Хаана, которые ему помогали, без колебаний отдали бы его в руки людей Мапидэрэ, ведь император объявил, что тот, кто станет его прятать, будет уничтожен, как и пять поколений его семьи.

Так что оставалось лишь одно место, куда Луан мог отправиться: Тан-Адю, удаленный южный остров, где жили кровожадные дикари, державшие всех остальных островитян в страхе и никого не пускавшие на свои земли. Выбирая между известным злом и неизвестным, Луан принял решение в пользу второго, все поставив на одну карту: в конце концов, Луто ведь еще и бог азартных игр.

Луан приплыл к Тан-Адю на плоту, едва живой от жажды и голода, выполз на берег, так чтобы его не достал прилив, и провалился в глубокий сон. Очнувшись, он обнаружил, что его окружает множество ног, а когда поднял голову, увидел обнаженные тела, а потом и глаза воинов Тан-Адю.

Это были высокие, худощавые и очень мускулистые мужчины со смуглой кожей, как у большинства жителей Дара, только раскрашенной сложной темно-синей татуировкой, сиявшей точно радуга в лучах солнца. Светловолосые и голубоглазые воины держали в руках копья, показавшиеся Луану острыми, словно зубы акулы.

Он снова потерял сознание.

Ходили слухи, что адюане дикий народ, к тому же каннибалы, которые безжалостно убивают всех подряд, – по крайней мере, так объясняли многочисленные неудачные попытки некоторых королевств Тиро, особенно Кокру и Аму, покорить остров Тан-Адю. Цивилизованные народы Дара просто не могли вести себя так же, как жители этого маленького острова.

Опасения Луана, к счастью, оказались напрасными: его не убили и не съели. Едва снова придя в себя, он обнаружил, что воины ушли, предоставив ему самому о себе заботиться на их острове.

Луан построил хижину на берегу, в стороне от деревни адюан, стал ловить рыбу и возделывать маленький огородик – этим и кормился. По ночам сидел он на пороге и наблюдал за мерцающими огнями костров в деревне, вокруг которых иногда танцевали и пели юноши и девушки со стройными телами и чудесными голосами, а порой, замерев, слушал старые легенды, которые рассказывали по-новому.

Он не мог поверить в свою удачу и считал, что должен как-то отблагодарить островитян за неожиданное великодушие. Когда ему удавалось поймать особенно крупную рыбу или собрать больше сочных ягод, чем было нужно ему самому, он приносил излишки к деревне и оставлял на околице. Первыми к его хижине стали приходить дети из деревни. Сначала они вели себя так, будто оказались около логова дикого и опасного зверя, и, если Луан давал понять, что видит их, убегали с визгом и хохотом, а если притворялся, что не замечает, дети подходили так близко, что прикидываться больше не имело смысла, и он улыбался им, а самые смелые улыбались в ответ.

С детьми Луан общался при помощи жестов и знаков – их открытые улыбки и заразительный смех позволяли ему чувствовать себя с ними свободно и не стесняться незнания их языка.

Маленькие островитяне сумели до него донести, что жители деревни находят его привычку оставлять им подарки необычной. Он развел руки в стороны и сделал вид, что смущен.

Вскоре дети ухватились за его одежду, превратившуюся в лохмотья, жестами дали понять, что его ждут в деревне. Там должны были состояться танцы и пир, и его пригласили разделить со всеми еду и вино, словно он стал одним из них.

Утром Луан перебрался в деревню и построил себе новую хижину, но только через несколько месяцев, когда немного освоил язык адюан, понял, насколько странным казалось им его поведение.

– Почему ты сторонился нас, как какой-нибудь чужак? – поинтересовался у него Кайзен, сын вождя.

– А разве я не был чужаком?

– Море огромно, островов в нем не много, да и те небольшие. Перед могуществом стихии все мы беспомощные и голые, как новорожденные, поэтому каждый, кто выходит на берег, становится нашим братом.

Луан испытал диковинное чувство, когда услышал слова, наполненные сопереживанием, от людей, которых считали дикарями, и к тому времени уже готов был признать, что ничего не знал про адюан. Оказалось, что многое, считавшееся неоспоримым, не имело к реальности никакого отношения. Так, говоря о знамениях, посланных богами, люди выдавали желаемое за действительное. Луан понял, что нужно видеть мир таким, какой он есть, а не таким, как о нем рассказывают те, кто никогда его не видел.

Адюане прозвали его Тору-ноки, что означало «длинноногий краб».

– Почему вы дали мне такое имя? – спросил он как-то раз.

– Нам показалось, что ты был на него похож, когда выполз из моря.

Луан рассмеялся, и они выпили по чаше крепкого, но сладкого арака, полученного путем брожения кокосовых орехов, от которого начинаешь видеть звезды.

Луан Цзиа с радостью остался бы навсегда с адюанами, приняв их образ жизни и забыв про загадочные знамения богов и невыполнимые обещания, данные в детстве.

Адюане научили его видеть залитый солнцем океан не как скучную водную гладь, а как живое царство с течениями, так же четко проложенными, как дороги на земле; понимать и имитировать крики самых разных птиц, умных обезьян и злобных волков; создавать полезные инструменты из всего, что попадается под руку.

Он в свою очередь научил своих новых друзей предвидеть солнечные и лунные затмения, с точностью определять конец одного и наступление другого времени года, предсказывать погоду и будущий урожай таро.

Жизнь Луана текла гладко на острове до тех пор, пока по ночам не начали его мучить темные сны, от которых он просыпался в холодном поту. Старые воспоминания всплывали на поверхность и отказывались его оставлять. В голове у него звучали голоса умирающих ученых, а перед глазами полыхали костры из книг. Его душа требовала исполнения обещания, которое, как ему казалось, он оставил в прошлом.

– Осина хочет стоять ровно и твердо, – сказал однажды Кайзен, увидев выражение его глаз, – но ветер не перестает дуть.

– Ты все понимаешь, брат, – проговорил Луан.

Они выпили вместе арака, и это было лучше любых слов.

И вот через семь лет после того, как стал Тору-ноки, Луан Цзиа попрощался с народом, который его приютил, и покинул Тан-Адю на сделанном из кокосового дерева плоту, направившись к Большому острову.

За прошедшие годы о нем почти забыли, но Луан продолжал скрываться, путешествуя по рыбачьим городкам залива Затин под видом бродячего сказителя. Так постепенно он обошел весь Большой остров, и картины, представшие взору, произвели на него удручающее впечатление. Империя сумела проникнуть во все уголки и подчинить себе жизнь прежнего Хаана. Люди теперь писали на ксана, одевались по имперской моде и говорили с акцентом завоевателей.

Луан испытывал настоящую боль, когда дети потешались над его произношением, словно он был здесь чужаком. Девушки в чайных играли на лютнях из кокосового дерева и пели песни старого Хаана, сочиненные придворными поэтами, чтобы прославить хрупкую красоту жизни: учебные хижины, академии с каменными залами, мужчин и женщин, спорящих о методах обретения знаний, – но пели так, словно это были песни другой страны и мифического прошлого, не имевшего к ним отношения. Их смех говорил, что они не испытывали боли от того, что у них отняли родину.

Луан Цзиа чувствовал себя потерянным и не знал, что делать.

Однажды брел он по берегу недалеко от маленького хаанского городка, все еще окутанному туманом раннего утра, и увидел старого рыбака, который сидел на мостках, свесив ноги в воду, и держал в руке длинную удочку из бамбука. В тот момент, когда Луан проходил мимо, с ног старика свалились башмаки и пошли ко дну.

– Стой! – воскликнул старик. – Залезь в воду и достань мои башмаки.

Ни тебе «пожалуйста», ни «будь любезен», ни «не мог бы ты». Луана, остававшегося сыном благородного клана Цзиа, возмутил тон старика, но, подавив недовольство, он нырнул в воду и достал грязные рваные башмаки, а когда выбрался на мосток, старик приказал:

– А теперь надень их мне на ноги.

С морщинистого темнокожего лица на Луана смотрели холодные темные глаза, от которых бросало в дрожь.

Старик не сказал «спасибо», не сказал «я тебе благодарен», не сказал «извини, не мог бы ты». Гнев, наполнявший Луана, уступил место любопытству. Он опустился на колени, мокрый после невольного купания в море, и надел башмаки старику на ноги, мозолистые, все в трещинах, с кожей, похожей на шкуру черепахи.

– Ты не так высокомерен, чтобы тебя нельзя было обучить, – заметил старый рыбак и улыбнулся, и Луан увидел два ряда кривых, полусгнивших желтых зубов. – Приходи сюда завтра с самого утра, и, возможно, у меня кое-что для тебя найдется.

На следующий день Луан пришел на мостки до первого удара храмового колокола. Солнце еще не заняло свое место на небе, но старик уже сидел на том же месте, свесив ноги и забросив в воду удочку. Луан подумал, что он больше похож не на рыбака, а на наставника из старой учебной хижины, который ждет, когда придут его ученики, чтобы на рассвете позаниматься часок, а потом отправиться по своим обычным делам.

– Ты молодой, а я старый, – сказал старик, не глядя на Луана. – Ты ученик, я учитель. Почему же ты позволил себе появиться здесь позже меня? Приходи через неделю и на сей раз постарайся сделать все правильно.

Все семь дней Луан размышлял, не покинуть ли городок, сомневаясь, что старик действительно учитель, – скорее просто пустозвон. Но его мучил вопрос: «Что, если?…» – и надежда заставила остаться. В назначенный день Луан пришел на берег еще до того, как встало солнце, однако старик сидел на своем месте, свесив ноги и забросив в воду удочку.

– Ты должен больше стараться. Я даю тебе последний шанс.

Еще через неделю Луан решил прийти на мостки с вечера, принес одеяло, но холодный ветер с моря так и не дал ему уснуть. Выбивая зубами дрожь, закутавшись с головой одеялом, он снова подумал, что ему самое место в сумасшедшем доме.

Старик пришел за два часа до рассвета и с удовлетворением сказал:

– Ты справился. Но почему? Что ты здесь делаешь?

Луан, замерзший, измученный и голодный, уже собрался сказать безумному старику все, что о нем думал, но, заглянув ему в глаза, увидел в свете звезд в них теплый огонь. Вдруг вспомнились глаза отца, когда они наблюдали вместе за звездным небом и он спрашивал, как называются созвездия, планеты и их спутники.

– Потому что мне нужно знать то, что знаешь ты, – ответил Луан и низко поклонился.

Старик с довольным видом кивнул и протянул Луану книгу, очень тяжелую. Свитки с восковыми логограммами использовали для стихов и песен, а книги, подобные этой, переплетенные толстые тома с тонкими листами бумаги, содержали буквы зиндари и числа, подходящие для записей и передачи практических знаний.

Луан пролистал страницы и увидел, что они заполнены чертежами и уравнениями для создания хитроумных машин и нового понимания устройства мира, причем многие представляли собой толкование идей, с которыми он уже был знаком, но смутно.

– Знание законов природы до определенной степени помогает людям понять богов, – сказал старик.

Луан попытался прочитать несколько страниц, и его потрясла насыщенность текстов и одновременно элегантность выкладок. Он понял, что мог бы потратить всю жизнь, изучая записи в этой книге.

Продолжая листать страницы, он обнаружил, что во второй половине нет никаких записей, и озадаченно посмотрел на старика.

Тот улыбнулся и одними губами произнес: «Смотри».

Луан опустил глаза и с изумлением увидел, как на пустой странице появляются слова и цифры. Логограммы выступали над бумагой сначала едва различимыми кляксами, но постепенно обретали четкие очертания и замысловатые детали, становились гладкими. Они показались Луану достаточно плотными и осязаемыми, но когда он попытался к ним прикоснуться, пальцы прошли сквозь них. В следующее мгновение на странице возникли легкие очертания букв зиндари, которые кружились и танцевали, но в конце концов выстроились в четкие, грамотно составленные предложения. Затем пришла очередь рисунков, в первый момент представлявших собой смазанные черно-белые пятна, которые медленно наполнялись яркими, живыми красками.

Слова и иллюстрации обретали форму точно острова, выступающие из моря, или миражи, ставшие плотными и четкими.

– Книга растет по мере того, как растешь ты, – сказал старик. – Чем больше ты узнаешь, тем больше остается знаний, которые ты должен освоить. Она поможет твоему уму, усилит способности увидеть порядок в хаосе, изобрести что-то новое. Ты никогда не сможешь исчерпать ее возможности, потому что она пополняется твоим любопытством. А когда наступит нужный момент, книга покажет то, что ты уже знал, но не осмеливался даже думать об этом.

Луан опустился на колени.

– Благодарю тебя, наставник.

– Я ухожу, – сказал старик. – Если добьешься успеха в своей миссии – истинной миссии, а не той, которую ты таковой считаешь, – мы встретимся во дворе за Великим храмом, посвященном Луто, в Гинпене.

Луан не осмелился поднять голову. Прижавшись лбом к деревянным доскам мостка, он слушал шорох удаляющихся шагов старика, и ему казалось, будто большая черепаха медленно ползет по берегу.

– Мы переживаем больше, чем тебе кажется, – уже издали сказал старик и исчез.

Поскольку у волшебной книги, которую он получил, не было названия, Луан решил, что это будет «Гитре уту». На классическом ано эти слова, принадлежащие Кону Фиджи, великому мудрецу, означали «познай себя».

Путешествуя по Островам, Луан делал в «Гитре уту» записи о географии и местных обычаях. Он рисовал гигантские ветряные мельницы в плодородной Гэфике, которые усмирили могучую Лиру и использовали ее воду для ирригации; он заплатил инженерам в промышленном Гэджире, чтобы те открыли ему секреты сложных механизмов водяных мельниц, работавших на прядильные и текстильные мастерские; сравнивал конструкции боевых воздушных змеев во всех Семи королевствах, обращая особое внимание на их достоинства и недостатки; разговаривал со стекольщиками, кузнецами, колесных и часовых дел мастерами и алхимиками и старательно записывал все, что удавалось узнать. Луан вел дневник погоды, миграции животных, рыб и птиц, а также полезных свойств растений; строил модели, взяв за основу чертежи из книги, и подтверждал теорию практикой.

Луан не знал, к чему именно готовился, но ощущение, что жизнь проходит без пользы, пропало. Теперь он понимал, что знания, которые собирал, пригодятся, когда наступит подходящий момент.

Иногда боги все-таки ясно давали смертным понять, чего хотят.