Глава 28
(Написано на оборотной стороне рекламного проспекта, валяющегося на тротуаре Главной улицы)
– Да пребудет с тобой сила.
С этими словами Сара отправляет меня вверх на холм, к дому Фонтейнов. Я все в том же черном коктейльном платье, на шпильках и с сексапильными буферами. Всю дорогу я повторяю, точно мантру: Я автор своей истории и могу рассказывать ее, как захочу. Это мое соло. Я скаковая лошадь. Да, это выставляет меня тем еще фриком, но зато я благополучно добираюсь наверх. Через пятнадцать минут я стою перед Maison Fontaine, и вокруг меня шелестит сухая летняя трава, воздух гудит от невидимых насекомых, что наводит меня на мысль: «А Рейчел-то как узнала, что случилось с Джо?»
Я выхожу к подъездной дорожке и вижу мужчину в черном, с копной белых волос. Он размахивает руками, как безумный, и кричит что-то на французском изящной даме в черном платье (которое ей, кстати, по размеру). Та, судя по виду, в полном бешенстве. Она шипит ему в ответ на английском. Мне что-то не хочется попадаться этим пантерам на глаза, поэтому я делаю крюк и ныряю под огромную иву. Она по-королевски правит всем двором; мерцающие волны листьев ниспадают с древнего ствола, как складки шикарного бального платья. Отсюда меня никто не заметит.
Мне нужно немного успокоиться. Я нарезаю круги по своей новой сверкающей зеленой квартире, пытаясь придумать, что же я скажу Джо. Мы с Сарой как-то упустили этот пункт из виду.
И тут я слышу: из дома доносятся звуки кларнета. Мелодия, которую Джо написал для меня. Мое сердце колотится надеждой. Я подхожу к дому с той стороны, где растет моя ива, и, все еще скрытая покрывалом листвы, встаю на цыпочки и вижу в окно Джо. Он в гостиной, играет на басовом кларнете.
И так начинается моя шпионская карьера.
Я говорю себе, что вот закончится песня – и я позвоню в звонок и встречу трудности в буквальном смысле лицом к лицу. Но Джо играет мелодию еще и еще, и вот я уже лежу на спине, слушая божественную музыку. Я достаю из сумочки (позаимствовала ее у Сары) ручку и бумагу, набрасываю стихотворение, беру палку, нанизываю на нее страницу и втыкаю в землю. Музыка приводит меня в экстаз. Я снова ощущаю его поцелуи, снова пью сладкие капли дождя с его губ…
Мечтания мои прерывает разъяренный голос ДагФреда:
– Чувак, меня скоро родимчик хватит. Сколько уже можно, одна и та же песня два дня подряд, я больше так не могу! Когда с моста будешь бросаться, нас позови. Почему бы тебе просто не поговорить с ней?
Я вскакиваю и бегу к окну – просто Джеймс Бонд в платье. Пожалуйста, Джо, скажи, что поговоришь с ней, телепатически умоляю я его.
– Исключено.
– Ну давай, Джо. Ты просто жалок.
Голос Джо, напряженный и резкий, чуть не срывается на крик:
– Да, да, я жалок! Она лгала мне все это время. Как и Женевьева. Как и папа врет маме, если уж на то пошло…
Ох. Ох. Да, ну и облажалась же я.
– Да ладно тебе, что теперь вспоминать. Иногда все сложнее, чем кажется.
Золотые слова, ДагФред.
– Только не для меня.
– Тащи сюда свою трубу, надо репетировать.
Все еще спрятавшись за деревом, я слышу, как репетируют Джо, Маркус и ДагФред. Происходит это так. Три ноты – телефонный звонок – Маркус: Привет, Эми — пять минут – Маркус: Салют, Софи — ДагФред: Привет, Хлоя — пятнадцать минут – Привет, Николь. Они, как валерьянка для кошек. Помню, когда я была у Джо в гостях, телефон звонил, почти не переставая. И наконец Джо произносит: «Выключайте телефоны, или мы не доберемся до конца песни». Но как раз когда он заканчивает фразу, звонит его собственный телефон, и братья смеются. Я слышу, как он говорит: «Привет, Рейчел». Вот тут-то я и отдаю концы. Привет, Рейчел. Он произносит это радостным голосом, будто ожидал этого звонка. Может, даже не мог дождаться.
Я вспоминаю святую Вильгефортис, которая легла спать красавицей и проснулась с огромной бородищей и усами. Надеюсь, с Рейчел случится то же самое. Сегодня же ночью.
А потом я слышу: «Да, ты была совершенно права. Эти мастера горлового пения из Тувы просто великолепны».
Звоните в службу спасения!
Ладно, Ленни, успокойся. Хватит шагать туда-сюда. И не думай о том, как он хлопает ресницами этой Рейчел Бразил. Как улыбается ей, целует ее, как она ступает по небу от его поцелуев… Что я наделала? Я ложусь на спину под зонтом дрожащих листьев, освещенных солнцем. Меня размазало от одного телефонного звонка. А каково ему было смотреть, как я целую Тоби?
Я – полный отстой, что тут еще скажешь?
Что тут еще скажешь: я так влюбилась, что это чувство вопит во мне, как сраные оперные певцы.
Но чтобы он с ЭТОЙ СУЧКОЙ РЕЙЧЕЛ?
Не кипятись, говорю я себе, подумай разумно. Сколько у нее есть безобидных, совершенно не романтичных причин звонить ему. Но я не могу придумать ни одной, хотя стараюсь так усердно, что не слышу гула грузовика, когда он паркуется у дома. А вот хлопанье двери я слышу. Я встаю, выглядываю из-за плотной завесы ветвей и чуть не падаю в обморок: на крыльце стоит Тоби. Это еще что за хрень? Он медлит, не решаясь нажать звонок, глубоко вдыхает и жмет на кнопку. Ждет. Звонит снова. Делает шаг назад, смотрит в сторону гостиной, откуда доносятся раскаты музыки. Стучит в дверь. Музыка замирает, сердце мое колотится в пятках, дверь открывается, и я слышу голос Тоби: «Джо дома?»
Блин.
Из гостиной доносится голос Джо:
– Что тут непонятного? Я не хотел говорить с ним вчера и не хочу говорить сегодня.
Маркус возвращается к нему в комнату:
– Да поговори ты с ним, и все.
– Нет.
Но, судя по всему, Джо все-таки пошел к двери, потому что я слышу приглушенные голоса, вижу, как двигаются губы Тоби, хотя слов разобрать не могу.
Я совсем не думала этого делать. Так случилось. Просто в моей голове опять заела мантра про историю и лошадь, и я почему-то решила – будь что будет, я больше не хочу прятаться в дереве. Собрав волю в кулак, я раздвигаю ветви.
И первым делом замечаю небо: такая бескрайняя синева, такие пронзительно-белые облака, что я в восторге от того, что у меня есть глаза. Что плохого может случиться под этим небом, думаю я, переходя лужайку и пытаясь не шататься на шпильках. Родители-пантеры скрылись из виду: возможно, они решили шипеть в сарае. Тоби оборачивается, видимо, расслышав мои шаги.
– Ленни?!
Дверь открывается, и из нее кубарем вываливаются все трое Фонтейнов.
Первым заговаривает Маркус:
– Ну и дела!
У Джо отвисает челюсть.
Да и у Тоби тоже.
– Ни хрена ж себе! – высказывается ДагФред. С его лица не сползает обычное обалдело-счастливое выражение.
Вчетвером они похожи на выводок онемевших утят. Я не могу не думать о том, как возмутительно коротко мое платье, как сжимает оно мою грудную клетку, как растрепаны мои волосы, как алы мои губы. Мне хочется умереть. Хочется закрыться руками. Обещаю, что ни разу в жизни больше не буду разыгрывать из себя femme fatale, оставлю эту роль другим femmes. Я мечтаю сбежать, но в таком случае они будут таращиться на мою задницу в этом микроскопическом кусочке ткани, который притворяется платьем. Хотя подождите-ка… Я гляжу на их осоловелые лица. Сара что, была права? Может, это сработает? Неужели парни действительно такие примитивные существа?
– Ну ты и горячая штучка, Джон Леннон, – с энтузиазмом высказывается Маркус.
Джо злобно зыркает на него:
– Заткнись ты, Маркус.
К нему вернулись ярость и самообладание. Нет, Джо уж точно не примитивный. И я сразу понимаю, что это был ужасный, ужасный ход.
– Что с вами обоими не так? – говорит он мне и Тоби, возмущенно вскидывая руки, точь-в-точь как его отец.
Он протискивается мимо братьев и Тоби, спрыгивает с крыльца и подходит ко мне так близко, что я прямо-таки чую его бешенство.
– Ты что, не врубилась? Что ты вообще тут делаешь? Все кончено, Ленни, все кончено. – Прекрасные губы Джо, которые целовали меня и шептали нежности в мои волосы, искажаются от этих чудовищных слов. Земля уходит у меня из-под ног. Но ведь люди не теряют просто так сознание, правда? – Так вот, пусть до тебя наконец дойдет. Ты все испортила. Все.
Я в ужасе. Я убью Сару. И опять я поступила как последняя пони: знала же, что это не сработает. Что он не простит мою невероятную измену только потому, что я втиснулась в это до смешного крошечное платье. Как я могла так поступить?
И тут я понимаю. Конечно, я могу быть автором своей собственной истории, но ведь и другие – тоже авторы, и иногда истории просто не совпадают.
Джо делает шаг в сторону дома. И пусть на нас смотрят три пары глаз, пусть слушают три пары ушей. Он не может просто так уйти, не дав мне ничего сказать, не дав шанса объяснить, что случилось и что я чувствую. Я хватаю его за край футболки. Он резко поворачивается и, глядя мне в глаза, отталкивает мою руку. Не знаю, что он заметил такого в моем лице, но взгляд его вдруг смягчается.
Я стою и наблюдаю, как утихает ярость Джо. Теперь он кажется таким хрупким и обессиленным, как маленький отчаявшийся мальчик. Мое сердце болит от нежности. Я хочу дотронуться до его прекрасного лица. У него трясутся руки.
А я трясусь с головы до ног.
Он ждет, пока я заговорю. Но, наверное, мои слова убежали к какой-то другой девочке, потому что у себя я их не нахожу. Ничего у себя не нахожу.
– Мне так жаль, – только и говорю я.
– Мне плевать. – Голос его прерывается.
Он смотрит себе под ноги. Я тоже опускаю взгляд и вижу, как у него из джинсов торчат голые ступни. Такие длинные, тощие и с пальцами, как у обезьяны. Я раньше не видела его без ботинок и носков. Такие длинные пальцы – он мог бы играть ими на рояле.
– Твои ноги, – бессмысленно говорю я. – Я никогда раньше не видела твои ноги.
Эти идиотские слова повисают между нами, и я знаю, что на какую-то долю секунды ему хочется рассмеяться, протянуть руку и притянуть меня к себе, подразнить меня за то, что я сказала такую глупость, когда он готов меня убить. Я читаю его лицо, как раскрытую книгу. Но все это исчезает так же быстро, как и появилось, и остается только беспощадная боль в неподвижных глазах и серьезный, без намека на улыбку, изгиб рта. Он никогда не простит меня.
Я лишила радости самого радостного человека на Земле.
– Мне так жаль, – повторяю я. – Так…
– Боже, да перестань уже! – Его руки налетают на меня, как сбрендившие летучие мыши. Я заново разожгла в нем ярость. – Мне плевать, что тебе жаль. Ты просто не понимаешь…
Я не успеваю больше ничего сказать: он разворачивается и несется обратно в дом.
Маркус со вздохом качает головой и следует за братом, а за ним и ДагФред.
А я остаюсь стоять. Слова Джо все еще обжигают мне кожу, и я думаю, как же глупо было прийти сюда в этом микроскопическом платье и на гигантских шпильках. Я стираю пение сирен со своих губ. Мне тошно от себя. Я не попросила у него прощения, ничего не объяснила, не сказала, что он – самое потрясающее, что случилось со мной в жизни, что я люблю его, только его и никого больше. Вместо этого я сказала, что у него есть ноги. Ноги.
А вы еще говорите о том, что от волнения люди заикаются. Тут я вспоминаю «Привет, Рейчел», и в моей голове, как коктейль Молотова, взрывается ревность и смешивается с отчаянием, дополняя и так неприглядную картину.
Мне хочется запинать это безупречное небо ногами.
Я так увлеклась самобичеванием, что совсем забыла, что Тоби еще тут.
– Чувствительный паренек, – произносит он.
Я поднимаю глаза. Он сидит на веранде, опершись на локти и вытянув ноги вперед. Наверное, пришел сюда прямо с работы: вместо обычных лохмотьев, в которых он катается на скейте, на нем заляпанные грязью джинсы, такие же ботинки и рубашка на пуговицах. Только пистолета не хватает, а так, ни дать ни взять, персонаж с упаковки Мальборо. Он выглядел так в тот день, когда похитил сердце моей сестры: революционер Бейли.
– Вчера он чуть не пристукнул меня своей гитарой. Думаю, сегодня – это прогресс.
– Тоби, что ты тут вообще делаешь?
– А ты что, зачем пряталась в дереве? – отвечает он вопросом на вопрос и кивает в сторону ивы.
– Пришла извиниться.
– Я тоже. – Он вскакивает на ноги. – Пытался объяснить ему, что к чему.
Его слова удивляют меня.
– Я отвезу тебя домой.
Мы забираемся к нему в грузовик. Меня ужасно мутит от этого худшего соблазнения в истории, и в довершение всего я уверена, что Джо смотрит за нами из окна. И подозрения снова вскипают в его горячей голове, когда я уезжаю от него вместе с Тоби.
– И что ты ему сказал? – спрашиваю я его, когда мы покидаем территорию Фонтейнов.
– Ну, из тех трех слов, что я успел сказать вчера, и семи сегодняшних он должен был уяснить, что я прошу его дать тебе второй шанс и что между нами ничего нет, мы просто оба были в отчаянии…
– Ого, как мило с твоей стороны. Ты, конечно, лезешь не в свое дело, но все равно…
Он бросает на меня быстрый взгляд и снова смотрит на дорогу:
– Я видел вас тогда под дождем. Я видел, что ты чувствуешь.
Голос его бурлит от эмоций, которых я не понимаю и, возможно, не хочу понимать.
– Спасибо, – тихо говорю я, вопреки всему растроганная тем, что он сделал – вопреки всему и одновременно из-за всего этого.
Он не отвечает. Глядит прямо на солнце, которое заливает весь мир неподобающим великолепием. Грузовик несется среди деревьев; я высовываю руку, пытаясь поймать ветер в ладонь, как делала Бейлз. Я скучаю по ней и скучаю по себе – такой, какой была рядом с ней, скучаю по всем нам, какими мы были в прошлом. Мы больше не станем теми людьми. Она забрала их с собой.
Я замечаю, что Тоби нервно стучит пальцами по рулю. Все стучит и стучит. Тук. Тук. Тук.
– Что такое?
Он крепко вцепляется в руль обеими руками.
– Я правда люблю ее, – говорит он прерывающимся голосом. – Больше всего на свете.
– Ох, Тоби… Я знаю. – Единственное, что я понимаю из всего этого хаоса, – это то, что все, что случилось между нами, случилось потому, что мы оба слишком сильно любим Бейли. – Я знаю, – повторяю я.
Он кивает.
Мне приходит в голову вот что: Бейли так любила и меня, и Тоби, что мы оба заполняли ее сердце почти целиком, и, может, дело именно в этом. Может, мы думаем, что если будем вместе, то ее сердце заживет.
Он останавливает грузовик перед домом. Солнце струится в кабину, купая нас в лучах света. Я смотрю из окна и вижу, как Бейлз выбегает из дома, спархивает с крыльца и прыгает в ту же машину, где сейчас сижу я. Так странно… Я целую вечность ненавидела Тоби за то, что он отнял у меня сестру, а теперь жду, что он вернет мне ее.
Я открываю дверь и ставлю одну шпильку на землю.
– Ленни…
Я оборачиваюсь.
– Рано или поздно он сдастся. – Тоби улыбается искренней, доброй улыбкой. Он склоняет голову на руль. – Я тебя оставлю на какое-то время, но если тебе что-нибудь будет нужно… позови меня, ладно?
– И ты меня, – выдавливаю я сквозь комок в горле.
Наша любовь к Бейли трепещет между нами: она словно живое существо – хрупкое, как маленькая птичка, и такая же ненасытная в своем желании летать. Мое сердце болит за нас обоих.
– Не натвори глупостей на своем скейте, – говорю я.
– Не натворю.
– Ладно.
Я выскальзываю наружу, захлопываю дверь и иду домой.
