30
Каурен, танец смерти
Кауренская павана продолжалась своим чередом, неизбежно становясь все мрачнее. К королю Регарду присоединились соотечественники, и он тут же начал действовать весьма агрессивно. Противник превосходил его числом, но Регард тем не менее чаще одерживал победы, чем терпел поражения, а все благодаря напору и свирепости. Король рвался в бой, часто не думая о последствиях.
А вот защитникам Каурена свойственна была медлительность. Они обычно старались разузнать все, что только возможно, прощупать почву и только потом делали ход. Размещенный в городе дирецийский гарнизон перенял эту дурную привычку.
Городки и за́мки один за другим попадали в руки врага. С каждым днем силы арнгендцев крепли.
Мать короля была убедительна как никогда.
Победы Регарда заставили выступить в поход войска Наваи и Касториги. Король Питер прихватил с собой четыре тысячи закаленных бойцов Чалдарянской Реконкисты, а Джейм Касторигский – двенадцать сотен воинов, сражавшихся в кровавой битве у Лос-Навас-Де-Лос-Фантас. Позади шагали четырнадцать сотен солдат, предоставленных другими королями и герцогами.
Дирецийские владыки намеревались не позволить Безмятежному и церковникам воцариться в Коннеке.
А еще в Каурен стекались тысячи коннектенцев. Как только соберутся все защитники города, арнгендские разбойники столкнутся с многократно превосходящим их противником.
На этот раз Регард решил собрать все силы воедино, а не воевать небольшими разрозненными отрядами, атакующими во всех возможных направлениях. Он хотел с наскока взять сам Каурен.
Перспектива воцарения в Коннеке Безмятежного и Анны Менандской вызвала такое недовольство, что несколько графов, которые во время недавней неразберихи отвернулись от герцога Тормонда, теперь предложили ему своих солдат и рыцарей.
Войска предложила даже Терлиага. По просьбе Питера королева Изабет поблагодарила терлиагцев, но попросила их оборонять свое собственное побережье. Нельзя позволить Безмятежному и дальше насаждать религиозную вражду.
Благоразумные терлиагцы согласились.
Брат Свечка считал, что благоразумие их заключалось в том, что они умудрились выставить себя в выгодном свете, предложив помощь, которую навайцы непременно должны были отвергнуть. Использовать праманских солдат против чалдарян в назревавшей чалдарянской религиозной сваре – такой ход мог разгневать даже лучших друзей Питера.
Совершенный остановился в доме Кедлы Ришо, дочери Раульта Арчимбо. Ее мужу Сомсу гость был весьма не по душе, но молодой человек держал язык за зубами. У Сомса и так не было друзей, и новых врагов он наживать не хотел. Брат Свечка считал его мерзким типом. Очень-очень мерзким типом.
Ищущие свет не раз напоминали монаху, что Сомс вернулся из плена другим человеком и наверняка теперь служит Арнгенду или даже Конгрегации. Свечка в ответ улыбался и кивал. Быть может, это и правда. Скорее всего, правда. Ну и хорошо – для брата Свечки. Сейчас Сомс оказался в безвыходном положении и не осмелится пойти против совершенного. К тому же он, видимо, надеется передать монаха в руки своих хозяев после падения Каурена.
В обмен на Свечку Сомс мог выторговать безопасность для себя и своих родных.
Поэтому пока в доме врага монах чувствовал себя более свободно. Кедла была воспитана в мейсальской семье, это тоже гарантировало ему неприкосновенность. У девушки, конечно, были свои недостатки, но служить ворогу она не станет.
Среди кауренских мейсалян Свечке жилось спокойно. К северу от города свирепствовал Регард. С каждым днем арнгендский король становился все сильнее, а потому у дирецийских союзников Тормонда и тех кауренцев, которые не желали, чтобы выбранный герцогом преемник получил власть, не осталось времени выслеживать беглого совершенного.
В своих редких проповедях монах всегда поддерживал решение Тормонда усыновить графа и, хоть и пристыженно, пел Реймону дифирамбы. Исключительно как коннекский патриот.
Время все убыстряло бег, приближая конец света. Каурену отчаянно недоставало подготовки. И все же никто не ожидал, что арнгендские воины подойдут к городу так скоро.
Брат Свечка часто поднимался на заполненную людьми стену. Он не особенно усердствовал с маскировкой и обычно являлся в сопровождении Кедлы и ее отпрысков. Иногда с ним приходили другие пожилые мейсаляне, которые старательно готовились бросить вызов судьбе. Несколько раз монах замечал вдалеке дым, но откуда он шел, было неясно. Враг подобрался к городу, но не торопился повторять прошлые ошибки: арнгендцы не уничтожали ресурсы, которые, возможно, позже понадобятся им самим.
Регард был уверен, что сможет легко справиться с защитниками Каурена в окрестностях города.
Поговаривали, что молодой король вообще отличается самоуверенностью – вдали от своей матери.
Иногда случались стычки. Наместник короля Питера граф Дигрес Алпликово считал, что нужно, немилосердно терзая врага, истощить его силы, лишить сна и покоя, выбить из колеи и вынудить перейти в глухую оборону. Пусть ни один арнгендский отряд фуражиров или патрульных не сумеет выполнить свое задание, не нарвавшись на дирецийцев, которые привыкли использовать подобную тактику против праман.
Пошли слухи, что Регард собирается навязать им битву и взять Каурен. Молодой король свято верил в превосходство арнгендских рыцарей над всеми прочими.
– Ночь никогда не оставляет подобную гордыню безнаказанной, – заметил брат Свечка. – Или это спесь? У нас появился шанс. Быть может, скоро все колокола в церквях Арнгенда провозгласят траур.
– Будем надеяться, – отозвалась Кедла.
Переехав к Сомсу, девушка сделалась замкнутой, но свирепостью теперь не уступала Сочии Рольт. Поднявшись на стену, Кедла оставляла детей на попечение монаха, а сама помогала артиллеристам на ближайшей катапульте. В случае поражения кауренских женщин ожидала гораздо более страшная участь, чем кауренских мужчин.
На глазах у старика вершилась легенда. Если, конечно, дело дойдет до осады.
Весна с запозданием все же заявила о себе, но зима отказывалась сдавать позиции. Снова и снова возвращались холода, а противоборствующие армии все множились, устраивали засады и маневры. Внезапно налетавшие снежные бураны осложняли всем жизнь и вызывали всеобщее недовольство. Когда закончился последний снегопад, пришли сильные морозы, которые причиняли гораздо больше неприятностей захватчикам, чем защитникам.
Арнгендцы рассеялись в поисках укрытия и попрятались куда только смогли. Войско их разделилось на три основные части и уйму отрядов поменьше. Регард вместе с тремя тысячами человек занял замок Репор-анде-Буш. В окружении священников, которых приставила к нему мать, король смирял себя постом и молитвой. В Репор-анде-Буш с превеликим трудом вместилось только две сотни и восемь десятков, остальные Регардовы подданные разбрелись в тоске и печали по берегам речушки, которую кто-то называл Энвилом, а кто-то Оуксвассом. В этот узенький, мелкий и грязный поток стекала вода с покрытых виноградниками холмов позади за́мка и с болотистых низин между Репор-анде-Бушем и Кауреном. И воды этой, гадкой на вкус, арнгендским солдатам едва-едва хватало.
В трех милях к северо-западу от Репор-анде-Буша каптал дю Дейз и четыре тысячи человек нашли какое-никакое, а прибежище в узкой глубокой лощине, которую местные прозвали Клоакой. На дне ее можно было укрыться от холодного кусачего ветра. Арнгендцы сгрудились там и совсем не рвались вылезать, но в лощине не было еды, почти не было воды и фуража, а на растопку годился лишь кустарник.
Третья часть войска под командованием кузена Анны Менандской Габанда, с которым ехали самые ярые фанатики, собралась вокруг Пик-анде-Саля, в шести милях к северу от Клоаки. Правый фланг и арьергард разместились на горной пустоши, где в самые черные времена укрывались коннектенцы. После недавних холодов отряд Габанда насчитывал полторы тысячи человек. Там не было недостатка в фанатиках всех мастей.
Еще несколько тысяч арнгендских солдат разбились на небольшие группки и распределились на расстоянии дня пути от города. Все молились о хорошей погоде.
Казалось, ситуация складывается весьма благоприятно для навайских военачальников: враг рассеялся, приуныл, страдает от голода, многие солдаты ни разу не участвовали в настоящей битве. Граф Алпликово рассчитывал положить конец притязаниям Арнгенда на Коннек, чтобы, по крайней мере, это поколение арнгендцев больше сюда не совалось. Если дирецийцы проявят тот же напор, что и в сражении у Лос-Навас-Де-Лос-Фантас, арнгендцы, возможно, больше не появятся.
Достаточно одной молниеносной и кровавой схватки. Нужно захватить короля Регарда. Вместо выкупа он пообещает покинуть Коннек, никогда больше не терзать этот край и не покушаться на владения Питера Навайского и его союзников.
Те, кто предался совсем уж радужным мечтаниям, полагали, что коннектенцы сумеют подавить влияние мерзкой Конгрегации, когда ее перестанет поддерживать Арнгенд.
Вместе с сотней других коннектенцев брат Свечка поднялся на стену. В основном там собрались старики, женщины и дети. На руках у монаха лежал младший отпрыск Кедлы, а старшего, закутанного в тяжелый поношенный плащ, держал Раульт Арчимбо. Кое-кто бросал на Раульта злобные взгляды – он ведь был не так уж стар и вполне мог бы сейчас держать оборону вместе с остальными защитниками города.
Кедла стояла рядом с совершенным. Ее муж был неподалеку, но согреть жену ему в голову не приходило.
На Сомса бросали еще более злобные взгляды, чем на Раульта, но он не обращал внимания. Лицо молодого человека выражало презрение, беспокойство и даже страх. Это был не самый удачный день в жизни Сомса Ришо.
Потрепанные с виду навайцы выдвинулись в сторону Репор-анде-Буша. Стяга короля Питера видно не было. Ходили слухи, что король всю ночь пил и забавлялся с женщиной, притом вовсе не с Изабет Кауренской. Во главе войска встал граф Дигрес Алпликово, тот самый, который, если верить сплетням, томился от безответной любви к королеве Изабет.
Брату Свечке показалось, что навайцы не слишком-то довольны своим нынешним командиром.
Слева от навайцев шли касторигцы. Король Джейм должен был вклиниться между Репор-анде-Бушем и Клоакой, чтобы каптал дю Дейз не сумел прийти на подмогу королю Регарду.
Позади навайцев шагало кауренское ополчение. Свечка удивился, увидев, как их много. И еще больше удивился, увидев стяг герцога Тормонда.
– Как он еще сумел влезть в доспехи? Лет двадцать их не доставал, – сказал совершенный Раульту.
Зато другие коннекские отряды пока не показывались. Солдаты рассеялись по округе, пытаясь укрыться от непогоды, и не спешили на общий сбор. Слишком уж большая царила неразбериха.
Хотя оба короля накануне и собирались ринуться в бой, ни Питер, ни Регард к сражению оказались не готовы. Когда лучники пустили первые стрелы, оба монарха еще почивали. Питера мучило тяжелейшее похмелье. Его люди с превеликим трудом подняли своего владыку, одели, облачили в доспехи, вооружили и усадили на коня. Из Метрелье он выезжал под суровым взглядом королевы Изабет. Во взгляде этом полыхала такая ярость, что, даже несмотря на похмелье, Питер поспешил на битву, лишь бы не объясняться с женой.
Своих рыцарей он нагнал, когда сражение уже погрузилось в хаос. Противники не придерживались никакой стратегии – просто рубили любого, кто подвернется под руку. Некоторые из навайцев лишь молча взирали на битву и ничего не предпринимали, потому что приказов не получили, а инициативу проявлять не умели. Многие арнгендцы вели себя точно так же. Да и кауренцы не совались в пекло.
– Я все это будто бы уже видел, – проворчал стоявший рядом с братом Свечкой Раульт Арчимбо.
– Так и есть, отец, – отозвалась Кедла. – Только в прошлый раз там был главнокомандующий. И он к сражению был готов.
– Да, так отделал нас, что мы ополоумели от страха и сбежали в Альтай, точно крысы, – прорычал Арчимбо и смерил сердитым взглядом Сомса.
Совершенный заметил, что Кедла на мужа даже не посмотрела.
– Тогда все было иначе, – продолжал Арчимбо.
Именно. В патриаршем войске царили жесткая дисциплина и безукоризненное подчинение офицерам. Для его солдат убийство было всего лишь каждодневной работой.
Только когда навайцы подошли уже на расстояние полета стрелы, арнгендцы наконец разбудили своего монарха. Ночь Регард провел с конюшим по имени Тиери. Он был совершенно уверен, что сражения в ближайшее время не будет, – слишком уж дурная стояла погода.
Однако враг считал иначе. Его отряды принялись прощупывать арнгендцев. Испуганные придворные доложили королю о гибели нескольких любимчиков Анны.
Ситуация казалась отчаянной.
Регард не торопился. О бегстве он и слышать не желал. Король прочел все полагавшиеся утренние молитвы, да еще потребовал, чтобы ему даровали благословение, каким надлежит осенять воина перед битвой.
Некоторые вельможи в ожидании короля ударились в панику – в особенности те, кого привела в Коннек жадность, а вовсе не вера. Несколько десятков рыцарей бросили Регарда на милость господню и уехали, не дождавшись, пока он закончит молиться. Среди прочих – три его кузена, дядя по матери и последний из прикормленных Анной церковников, епископ Мортимар дю Бланк. Дю Бланк возглавлял арнгендское подразделение Конгрегации по искоренению богохульства и ереси.
Были явлены недобрые знаки: оруженосцы Регарда, надевая на него кольчугу, порвали на ней ремни. Пока искали новые, пришла весть о том, что на поле боя окончательно воцарился хаос.
Еще несколько трусов решили, что дома они принесут гораздо больше пользы, чем в Каурене. Пусть Анна рвет и мечет, но она-то не проткнет их мечом и не оставит валяться в мерзлой коннекской грязи.
Несколько отрядов из тех графств, которые еще раньше переметнулись от Тормонда IV к Шарльву Полоумному, отказались сражаться – им совсем не хотелось становиться врагами Питера Навайского.
У навайцев возникли похожие затруднения: многие союзники из Диреции отказывались лезть на рожон, если войском командует не король Питер.
Меж тем король Джейм Касторигский превысил свои полномочия. Он не блокировал дорогу в Каурен, а обрушился на Клоаку, хотя лощина совсем не подходила для кавалеристской атаки.
В Репор-анде-Буше Регард как раз садился в седло, и тут у него порвалась подпруга. Король упал, больно ударившись затылком и левым плечом. К счастью, череп остался цел, только головокружения начались. А вот ушибленное плечо не давало как следует поднять щит.
К тому же во время падения он подвернул правую ногу. Кто-то из оруженосцев потом утверждал, что слышал, как хрустнула кость. Сам Регард уверял, что лишь чуть повредил лодыжку и колено.
Еще несколько десятков приунывших вояк поняли, что с такими дурными знамениями не поспоришь, и тоже потихоньку бежали на север.
Когда Регард все же взгромоздился на своего огромного боевого коня чалой масти, тот заупрямился – еще один дурной знак.
Когда король Арнгенда наконец выехал навстречу героям Лос-Навас-Де-Лос-Фантас, его сопровождали едва ли две сотни копейщиков.
Питер Навайский явился на поле боя, страдая от сильнейшего похмелья, но все еще навеселе. Он выбранил графа Алпликово за то, что тот не предпринял решительных действий, а потом объявил общий сбор и принялся распекать проклятых графов-недоумков и князей-болванов за то, что те не выполняют приказы Алпликово.
Кое у кого из подтянувшихся дворян вид был глуповатый, кое у кого – возмущенный, некоторые вскользь дали королю понять, что, проявив неуважение к своей королеве, Питер и сам упал в их глазах.
Дело было даже не в том, что он изменил Изабет с другой женщиной, а в том, что сделал он это в замке своей жены и ничуть не скрываясь.
Питера Навайского чтили почти все чалдаряне и уважали даже его враги, но все же главное место в сердцах миллионов занимала добрая королева Изабет. Ее обожатели верили, что королева непременно станет святой.
Трезво мыслить и принимать разумные решения в таком состоянии Питер не мог. И его союзники это видели.
В тот самый момент, когда им требовалась лишь вера, вера оставила их.
Когда королю Регарду удалось наконец построить своих людей, он повел их в бой. Однако вперед двинулись не все – c десяток всадников остались на месте.
Хотя Регард и собирался в наступление медленно и вяло, навайцы оказались не готовы. Зато их было много, а вот арнгендцы в основном следовали за королем лишь из чувства долга.
Когда дело дошло до рукопашной, навайцы проявили больше рвения.
Регард пробивался к королю Питеру, не сводя глаз с его стяга.
На короля арнгендцев то и дело накатывали приступы головокружения, он с трудом держался в седле. Друзьям приходилось следить, чтобы он не упал с коня.
Никто не знал, кто, кому и какие нанес потери. Неразбериха только усиливалась. Каждый бился сам за себя. Вот-вот должны были сказаться численный перевес и опыт навайцев, но им не удалось добиться преимущества. Граф Алпликово так и не сумел правильно выстроить войска. Король Питер явился слишком поздно. Многие его рыцари вообще не знали, что он сражается среди них. Некоторые, пытаясь взять в кольцо разрозненные и обескураженные силы арнгендцев, увязли в болоте.
В какой-то момент Регарда сбили с лошади. Его тут же окружили подданные, и королю удалось снова забраться в седло, пока враги, приняв желаемое за действительное, кричали, что он погиб.
Сражение оказалось одним из самых неудачных и нелепых в истории, несмотря на то что бились ветераны, опытные бойцы и знаменитые полководцы. А все потому, что никто и понятия не имел, что нужно делать.
Казалось, эта бессмысленная, вялая и хаотичная схватка длится уже целую вечность. Королевский скакун, который уже достаточно натерпелся, взбрыкнул и рванулся вперед, не разбирая дороги. Питер упал.
На битвы с праманами король обычно надевал скромный, ничем не примечательный доспех, чтобы оставаться неузнанным. Князья-прамане из Диреции считали короля демоном во плоти и всю свою стратегию неизменно выстраивали так, чтобы в первую очередь расправиться с ним. Вот и в Коннеке Питер по привычке надел такой же доспех, хотя его и сопровождал знаменосец.
Ошеломленный падением, король не успел назвать себя. И простой пехотинец, который мог бы сказочно разбогатеть, получив выкуп за Питера Навайского, вместо этого просто-напросто прикончил никому не известного рыцаря, с помощью кирки пробив дырку в его шлеме.
Никто ничего не заметил. И ничего не понял. Неразбериха продолжалась. Граф Алпликово изо всех сил пытался восстановить порядок, но безуспешно. Он начал выводить рыцарей из сражения, чтобы они перестроились.
Кауренские ополченцы наблюдали за происходящим с холма, располагавшегося в нескольких сотнях ярдов, и ничего не предпринимали, потому что никто не отдал им приказа.
Коннекские графы не показывались, хотя на их бивуаки отправили гонцов.
Тормонду IV дали глотнуть лекарства, а потом выпихнули вперед, чтобы подбодрить подданных. Но сил ему хватило только на то, чтобы прямо держаться в седле.
Наблюдатели на крепостной стене вопили от ярости и отчаяния. Кто осмелился послать Тормонда в битву? Коннектенцы плакали. Даже самые рьяные миролюбцы были согласны в одном: кому-нибудь – кому угодно – всего-то и нужно отдать приказ, и тогда арнгендцев немедленно опрокинут. Они рассеяны, ими никто не управляет, численный перевес не на их стороне. Король Регард постоянно падает с коня. Лишь по какому-то возмутительному чудовищному недоразумению навайцы еще не сокрушили врага.
А скоро ведь подоспеют арнгендские подкрепления из Клоаки и Пик-анде-Саля, а за ними и другие отряды, поменьше.
Появление короля Джейма и его касторигских воинов застало каптала дю Дейза врасплох. Затаившиеся в Клоаке арнгендцы были уверены, что из-за морозов враг нападать не станет. Бегущие в панике фуражиры принесли вести о наступающем неприятеле за несколько мгновений до того, как на арнгендцев обрушились касторигцы.
Король Джейм на поле боя проявлял такой же свирепый напор, как и в делах любовных. В тот день он не пожелал воспользоваться знаниями, накопленными полководцами за многие века, и не стал ждать, пока его силы соберутся и построятся, чтобы нанести максимальный урон врагу, – касторигцы просто бросились вперед, рубя всех направо и налево.
Началась страшная бойня. По большей части гибли те, кто не принадлежал к рыцарству, а таких в любом лагере большинство. Рыцари же, успевшие надеть доспехи и взобраться на коней, справлялись неплохо.
Как и в той битве, что кипела поблизости от Каурена, схватка все продолжалась и продолжалась; арнгендцы и касторигцы уже едва не падали от усталости. Король Джейм все еще возглавлял своих воинов. Резня достигла такого эпического размаха и столько народу бежало с поля боя, что преимущество оказалось на стороне касторигцев. Пал каптал, пали почти все его капитаны и рыцари – те, кто не успел сбежать.
Советники убеждали Джейма оставить поле брани, пока у людей и коней еще хватает сил вернуться в Каурен. К арнгендцам в любой момент могло подойти свежее подкрепление.
Но молодого короля охватила жажда крови и жажда победы, он отказался. Джейм намеревался провести ночь в захваченном лагере и думал, что перепуганный Габанд не рискнет выйти из Пик-анде-Саля.
Но Габанд рискнул. После вынужденного шестимильного перехода его солдаты устали, но не так сильно, как касторигцы. К арнгендцам примкнули товарищи, сбежавшие из Клоаки, которые теперь изображали рвение, чтобы искупить собственную трусость.
Людям Габанда недоставало опыта. Многие были всего-навсего ни на что не годными выродками, которые прибились к Конгрегации или обычному духовенству, пытаясь скрыть врожденную трусость. Они проявляли ужасающую жестокость по отношению к уже плененному и безоружному врагу, но демонстрировали гораздо меньше рвения, когда речь шла о разгневанных вооруженных рыцарях.
Сначала всем казалось, что сейчас повторится дикая резня, учиненная этим утром. Те, кому не хватило смелости тогда, не преисполнились ею и теперь. Многие снова обратились в бегство.
А потом вдруг один из сражавшихся на стороне Арнгенда епископов по чистой случайности сбил короля Джейма с полумертвого от усталости коня. Юноша оказался в самой гуще схватки.
Это уже потом каждый епископ – из тех, кому удалось уцелеть, – начнет утверждать, что это именно его заслуга. Даже Габанд не станет исключением, хотя десятки свидетелей клялись, что в тот момент он с товарищами уже успел отъехать на несколько миль от схватки, полагая, что негоже таким солидным людям сложить голову ни за что ни про что.
Но уже не важно было, чья это заслуга. Быть может, тот первый удар вообще по ошибке нанес касторигский воин.
Мужество покинуло касторигцев, и они отступили. Пало, шестнадцатилетний брат Джейма, пытался послать их в бой и отбить тело короля, но никто не пожелал за ним следовать. Советники заявили, что тело можно выкупить потом, и под их натиском принц отступил и повел уцелевших подданных на юг.
Никто на самом-то деле не видел, как погиб король, но все были совершенно уверены, что Джейм мертв.
При отступлении касторигцам удалось сохранить боевой порядок и дисциплину: они заманивали в засаду своих преследователей и убивали всех попавшихся на пути арнгендцев.
Вот уже много часов подряд брат Свечка качал головой. Это стало напоминать нервный тик, но справиться с собой монах не мог. Как и все остальные кауренцы и дирецийцы, совершенный поверить не мог, что коннекские ополченцы за весь день так ничего и не предприняли. Ведь любому дураку было понятно, что следует делать. Старик начал разговаривать сам с собой: не иначе как в приступе безумия покинул он Сен-Пейр-де-Милеж, нужно скорее возвращаться в навайский Медьен, пока после нынешнего умопомешательства враги не захватили город и не выгнали из него ищущих свет и самих кауренцев.
Мирское взяло верх. Неожиданно брат Свечка перестал бормотать, осознав вдруг, что все, кто стоял рядом с ним на стене, куда-то подевались. Он смутно помнил, что Раульт и Кедла пытались его увести. Наверное, в конце концов страх оказался сильнее, и они ушли.
Совершенный все стоял и смотрел. Бедствия, которые, вероятно, еще аукнутся в веках, произошли лишь потому, что его старый друг так и не смог ни на что решиться. Хотя стоит признать, сегодня Тормонду пришлось приложить все силы, чтобы только не умереть и удержаться в седле.
– Совершенный! – нетерпеливо позвал кто-то.
Наверное, его окликали уже не в первый раз.
Брат Свечка обернулся:
– Ходье! Почему вы не с герцогом?
– Потому что Изабет велела мне оставаться здесь и заняться вами.
– Нечем тут заниматься. Что сделано, то сделано. Все символы власти и бумаги теперь у графа Реймона.
– Знаю. – Глашатай Тормонда сделал шаг вперед, оставив позади сопровождавших его дирецийцев. – Но быть может, передачу власти следует отложить. Сами посудите. Король Питер не прибегнул к своему военному гению, ведь в случае победы он почти ничего не выигрывает. Тормонд еще жив, но сделать ничего не может, а вельможи ничего делать не станут, потому что боятся потерять герцога в этом сражении. Консулы попрятались по углам.
Ходье все говорил и говорил, обращаясь скорее к своему родному городу. Монах молча слушал. Препоны, связанные с престолонаследием, возникали всегда и везде и неизменно вызывали бесчисленные беды, несчастья и неразбериху. Должен быть другой способ.
Но вряд ли он появится при жизни совершенного.
Любой план, любой замысел, любой социальный эксперимент терпел неудачу, как только в него вмешивались люди.
– Ходье, арестуйте меня, если вам так нужно. Вы понапрасну тратите время – и свое, и мое. А времени у меня осталось не много. Нынче я всего-навсего наблюдатель.
Старик чуть подвинулся и оперся на зубец крепостной стены. Трудившиеся неподалеку на воротах плотники как раз начали возводить защитные заграждения.
Ходье прислонился к соседнему зубцу.
– Тормонд все знал. Прошлой ночью он почти не сомкнул глаз. Герцог так сожалеет о своих поступках. Как только разум и тело снова стали повиноваться ему, он решил, что сегодня ему следует отправиться на битву. Пусть Каурен вспоминает потом, как Великий Недотепа защитил свой город. Он бы погиб героем. А потом другой герой, более уверенный в себе и более жестокий, – граф Реймон – за него бы отомстил. Тормонд придумал эту легенду.
– Но?
– Но возникло затруднение с Питером Навайским. Питер хочет стать великим защитником чалдарянского мира и превзойти Граальских императоров и даже императоров древности. Несмотря на все его победы, за пределами Диреции никто не считает короля таким уж великим властителем. И Питер убежден, что, только добавив к своим владениям Коннек, он добьется желаемого.
– Об этом ему нужно договариваться с графом Реймоном.
Самолюбие у Гарита непомерное. Он – дитя своего сословия, но при этом еще и ярый патриот, который вполне может присягнуть на верность королям Наваи, если это поможет ему спасти родной край.
– Думаю, чего-то в этом роде королева и надеется добиться, – сказал Ходье.
– Королева?
– Изабет. Я же говорил. Это она меня послала. Королева знает, как разрешить дилемму. Думаю, хочет, чтобы вы отнесли послание графу Реймону.
– Пресвятой Аарон! Взгляните на меня! Через неделю мне стукнет шестьдесят семь. Мои старшие товарищи поумирали все. Еще одно путешествие через весь Коннек мне не пережить.
– Вполне возможно. Но решаю здесь не я. Мое дело – отвести вас к Изабет. Отпираться будете перед ней.
Брат Свечка посмотрел вниз – на ту часть поля боя, что открывалась со стены. Там по-прежнему царила неразбериха. Казалось, все еще может окончиться благополучно, если только кауренское ополчение что-нибудь предпримет.
Вельможи из окружения герцога, делавшие вид, что управляет ополчением именно Тормонд, приняли решение вернуться в город. И это как раз тогда, когда показались немногочисленные коннекские рыцари.
Когда начали прибывать остатки арнгендцев из Клоаки и Пик-анде-Саля, граф Алпликово приказал навайцам отступать вслед за кауренцами. Он не знал, что подкрепление к арнгендцам идет ничтожное. От касторигского войска, которое отступало на запад, не было никаких вестей.
Позже выяснится, что в тот день пало четыре тысячи арнгендцев и их союзников. Еще больше потом погибло от ран. Потери навайцев, касторигцев и их союзников составили около тысячи четырехсот человек, из них сотня была захвачена в плен.
Среди кауренских ополченцев Тормонда IV погибло двадцать три человека, и только шестеро от рук врага.
Брат Свечка вошел в зал, где сидела Изабет. Королева была мрачнее тучи. Она только что отпустила посланцев в забрызганных грязью и кровью и пропитанных по́том одеждах. Совершенный догадался, что вести они принесли неутешительные.
– Питера считают погибшим, – сказала Изабет.
Солнце опустилось уже к самому горизонту, и сквозь высокие стрельчатые окна лился золотой свет. «Как это не к месту», – подумал брат Свечка.
– И Джейма тоже, – добавила Изабет. – Касторигцы отступают. Говорят, они сильно ослабили арнгендцев и перебили во множестве тех, кто бежал с поля боя.
Свечка вздохнул и снова посмотрел на поток яркого света, заливавшего зал. Знак грядущей тьмы. Совсем как в старой пословице о том, что темнее всего перед рассветом, только сейчас все наоборот.
Вошел гонец с новой вестью. Кауренские вельможи все решили за Тормонда, ополчение отступает в город, так и не нанеся врагу ни одного удара.
Внезапно Изабет показалась монаху постаревшей.
– Вспомните, каким предстал перед вами в последний раз Тормонд, – сказала она.
– Осмелюсь напомнить, это было не так давно.
– Да, разумеется. Но сегодня утром брат пребывал в более плачевном состоянии, чем тогда. Несмотря на все усилия волшебников и лекарей. Ему не следовало ехать. Теперь, после гибели Эарделея Данна, у нас никого не осталось. Мас Кребет и Кастерен Граут ни на что не годны.
Изабет говорила о консулах. В Каурене консулы были чем-то вроде мэров.
– Остались вы, ваше величество, – заметил Ходье.
– Чепуха! Они не пошли бы за женщиной.
– Быть может, и следовало попытаться, но теперь уже поздно, – вздохнул Свечка.
– Кто знает? Джейм погиб. Питер погиб. Тормонд тоже недолго протянет. Граф Реймон на другом конце Коннека, а Регард под стенами. Так что, как бы то ни было, остаюсь только я. Вот и выясним, кто пойдет за женщиной.
Совершенный не знал, что и сказать. Дело, ради которого его привели в Метрелье, под натиском недавних событий отодвинулось на второй план. Мир изменился для всех и каждого вне зависимости от занимаемой стороны.
– Скоро вернутся навайские владыки, – сказала Изабет. – Могут начаться волнения. Мне необходимо собраться с духом.
Брат Свечка все понимал. Теперь, когда нет короля Питера, который мог бы обуздать дирецийцев, они, скорее всего, будут обращаться с Кауреном как с захваченным городом, а не как с союзным владением. И оправдание у них есть: кауренцы имели численный перевес и могли сокрушить арнгендцев, но так ничего и не предприняли.
Этого им не простят.
– Нужно действовать быстро, – заявил Ходье.
Изабет нетерпеливо взмахнула рукой:
– Сегодня я стала вдовствующей королевой-матерью, но сын мой – еще дитя. В обычных обстоятельствах граф Алпликово сделался бы регентом до совершеннолетия маленького Питера. Я буду этого добиваться. Сегодня судьба растоптала все наши планы. Жив он или мертв, брата я потеряла. Больше с ним уже не будут считаться принцы и патриархи, которым он раньше, по крайней мере, не давал покоя.
В зал вбежал младший камергер.
– Шайка пробротских епископальных чалдарян во главе с братьями из Конгрегации пытается захватить северные ворота, – доложил он.
– Ясно, на чьей они стороне? – спросила Изабет.
– Да, ваше величество.
– Тогда убейте их. Сдадутся – сбросьте со стены.
– Но, ваше величество… – ужаснулся камергер.
– Всех без исключения. Если у них есть родные, перебейте и родных.
Слова королевы тоже потрясли брата Свечку, но не помешали ему мыслить трезво. Если действовать жестоко сейчас, можно в будущем спасти многих. Да и не особенно у него выходило сочувствовать тем, кто желал сжечь его живьем.
Камергер удалился.
– Я сделаю все, что смогу, пока у меня не отнимут это право, – сказала Изабет.
Монах промолчал. Очень выразительно промолчал.
– Короля Джейма ведь тоже убили, – задумчиво сказала королева.
– Даст Бог, смерть заберет и короля Регарда, – пробормотал Ходье.
– Даст Бог. Несколько раз сообщали, что он пал. Но он снова и снова восстает из мертвых.
– Зачем я здесь? – осмелился наконец поинтересоваться брат Свечка.
– Потому что вы – шпион графа Реймона Гарита и его верный сторонник.
– Я бы так не сказал.
– А я скажу. Вы были другом Тормонду. Так он думал. И мне, хотя и не близким. Прикажи я бросить вас в колодец, совесть бы меня не замучила. Итак, граф Реймон.
– И что с ним?
– Вот именно. Тормонд сделал Реймона наследником. Все, кто мог помешать графу вступить в права наследования, сегодня погибли. Я желаю знать, чего нам ждать от Антье? Хочет ли Реймон сделаться герцогом? Что он за человек?
– Да, хочет. А человек он упрямый. Граф Реймон Гарит – как раз такой правитель, каким коннектенцы всегда мечтали видеть Тормонда, только в два раза свирепее. Он станет герцогом, потому что тогда у него появится власть покарать любого иноземца, который не пожелает оставить в покое самого Гарита, Антье и весь Коннек.
– Быть может, этот человек понравится мне больше, чем тот граф Реймон, которого я помню.
– Должен вас предупредить: если Реймон станет герцогом, начнется война.
– Война уже идет.
– В этой войне будут участвовать все до последнего человека – мужчины, женщины, дети, и продлится она, пока не сложит голову сам Реймон Гарит. Или пока Арнгенд и Брот не забудут про Коннек. И даже после смерти Реймона война не прекратится – графиня Сочия еще более кровожадна, чем ее супруг.
Вбежал очередной младший камергер и сообщил, что капитаны ополченцев, которые за весь день так ничего и не предприняли, теперь намерены чего-то требовать.
– Где Алпликово? Он мне нужен. Скажите, я к ним скоро выйду.
Найти Алпликово и препроводить его к королеве удалось не сразу. Вид у графа был неважный. Ему даже раны не успели перевязать – Алпликово готовил оборону Каурена и не мог отвлекаться на лекарей.
– Граф, сможете вы выдержать все тяготы, что ложатся на плечи главнокомандующего? – спросила Изабет.
– Как и всегда, сделаю то, что должен. Больше никого не осталось.
– Возможно, вы правы. Соберите надежных людей и приведите их сюда. Быстро. Кауренские вельможи вздумали чего-то требовать. После того, как они обошлись с нами сегодня на поле битвы, я не намерена потакать их желаниям.
– Прекрасно вас понимаю, ваше величество.
– Совершенный.
Погруженный в мрачные раздумья, брат Свечка так удивился внезапному вниманию королевы, что даже не напомнил ей, что называть его совершенным не подобает.
– Да, ваша светлость?
А королева Наваи не стала напоминать, что ей не нравится, когда к ней обращаются «ваша светлость».
– Теперь мне некогда с вами беседовать. Будьте под рукой.
– Как пожелаете.
– Пока я желаю, чтобы вы разыскали моего брата. Кто-то привез его в город. Полагаю, еще живого. Разыщите герцога, не отходите от него ни на шаг, позаботьтесь о нем. Ходье, следуйте за совершенным как тень. Куда он – туда и вы. Делайте все, что он скажет.
– Воля ваша, – хмуро отозвался герольд.
Монах и королевский глашатай удалились. Оба старика были рады, что встреча с королевой наконец закончилась.
Изабет велела арестовать предводителей кауренского ополчения. Расстроило это разве что родню этих предводителей. Вскоре поползли слухи о том, что кое-кто из них подкуплен Конгрегацией (или Анной Менандской, или патриархом) и именно поэтому ополченцы не вступили в бой. Объяснять происшедшее изменой было удобнее, чем нерешительностью и неумением.
Кауренцев охватил гнев. Вымещали его в основном на пробротских епископальных чалдарянах. Те, кого хоть на мгновение могли заподозрить в симпатиях к Броту, не осмеливались показаться на глаза – их бы мигом сбросили со стены под ноги сбитым с толку арнгендцам, которые пытались начать осаду.
К городу стягивались небольшие разрозненные арнгендские отряды.
Регард едва мог пошевелиться. Каждое движение причиняло боль, вдобавок из-за недавнего сотрясения мозга он то и дело терял сознание. Но король понимал, какая представилась возможность, и намеревался ударить по Каурену, пока не оправились защитники.
Его желания почти никто не разделял.
Те, кто уцелел в бою и не дезертировал, были до крайности измотаны и выполняли свои обязанности по инерции, а солдаты из подтягивавшихся отрядов страдали от голода, усталости и холода. Меж тем схватиться предстояло с решительными еретиками. На этот раз они не сбегут в Альтай. Во всяком случае, не сейчас.
Солнце село. Осадные работы вяло продолжались при свете костров и факелов. В полумраке трудно было разглядеть стрелу в полете, а значит и увернуться.
Бикот Ходье отловил парочку надежных стражей и заставил их сопроводить себя и совершенного.
– На всякий случай. Вдруг кто-нибудь решит воспользоваться такой возможностью.
Монах что-то проворчал, но спорить не стал – и так едва-едва поспевал. Он понимал, что Каурен на грани хаоса и проходимцы будут цепляться за любые возможности, пусть даже существующие лишь в их воображении.
Еще до того, как герольд и совершенный отыскали Тормонда, по приказу графа Алпликово начались аресты городских магнатов и капитанов ополчения. Герцога быстренько доставили в особняк консула сьора Кастерена Граута. Граут и его приятель консул сьор Мас Кребет не явились на утренний смотр, а значит не выступили вместе с ополчением. Большое упущение со стороны Кребета, ведь главной его обязанностью было предводительствовать городскими рекрутами, когда их призывали в войско.
Брат Свечка даже подумал, а нет ли доли истины во всех этих слухах про подкуп?
Консулы гостям не обрадовались, но сьор Кастерен Граут вполне осознавал шаткость своего положения и устроил целый спектакль, в красках расписывая, как его беспокоит здоровье герцога.
Тормонд действительно был очень плох. Брат Свечка заявил, что перевозить его нельзя, и послал за отцом Форнье. И за надежными солдатами – на случай, если Грауту и Кребету придет в голову еще какая-нибудь глупость.
– Мы немилосердно вас загоняли, – призналась Изабет. – И вы делали все, что могли. Но пока вы снова не отправились странствовать в глуши, у меня к вам еще одна просьба. Завтра арнгендцы собираются штурмовать северные ворота, а защищают их в основном ищущие свет. Если бы вы с моим братом отправились туда, это придало бы мейсалянам сил.
Кауренцы почти растеряли боевой дух. Те, кому казалось, что после победы короля Регарда они не сильно пострадают, открыто заявляли, что нужно устроить переговоры и обсудить сдачу города. Но те, кому угрожали Конгрегация и церковь, считали иначе, а с ними и королева Изабет, действовавшая от имени Наваи, своего сына и покойного мужа.
Силы навайцев понемногу таяли, потому что Изабет постоянно рассылала гонцов во все концы владений Питера. Они должны были предупредить о возможной смуте каждый гарнизон, каждого наместника.
Было очевидно, что, несмотря на преданность графа Алпликово и его соратников, удержать все завоевания Питера будет трудно. Самого Алпликово королева отправила в Оранью – принять бразды правления и позаботиться, чтобы маленькому Питеру не навредили интриганы и злоумышленники.
Брат Свечка понял, чего добивалась Изабет, – они с Тормондом должны были стать символами кауренского сопротивления, безобидные старики, на которых держится воспрянувшая уверенность кауренцев.
Королева была умной женщиной.
После того как отец Форнье привел герцога в чувство, Тормонд хотя бы мог стоять, пусть и с посторонней помощью. Вместе с братом Свечкой он поднялся на стену в двух дюжинах ярдов западнее северных ворот, где коннектенцев надежно прикрывали гурдиции. Совершенный надел непривычную для себя белую сутану. Защитники города, многих из которых он знал, приветствовали их радостными криками. Всего в десяти футах госпожа Арчимбо с дочерью и их соседки управлялись с небольшой баллистой.
А где же Раульт и другие мужчины? На стене были только женщины да старики вроде самого брата Свечки.
Вероятно, всех мужчин, которые еще способны были ходить, собирали для контрнаступления. Если вспомнить прошлую осаду, она вполне могла закончиться печально.
Арнгендцы подтаскивали к стенам осадные орудия. Это было нелегко, приходилось карабкаться вверх по склону, да еще под вражеским огнем. Временами под огнем в самом буквальном смысле – кауренские баллисты стреляли горящими снарядами. С вершины холма, да еще и со стены, защитникам было удобно целиться.
Однако горящие снаряды не причиняли противнику особого вреда. Две осадные башни арнгендцы укрыли сырыми, только что освежеванными шкурами. Какой-то умник догадался прикрыть мокрой соломой ставни амбразуры, поднимать их было тяжело, зато они не горели. Точно так же поступили и с «черепахой», тащившей таран. Другие колесные сооружения, поменьше, должны были прикрывать саперов, которые будут подкапываться под стену. Саперы, скорее всего, прорывали туннели и в других местах.
Король Регард успел собрать множество артиллерийских приспособлений, обычных для того времени, подготовил свои орудия, обеспечил им защиту, а потом напал на неумех, засевших на стенах под прикрытием оборонительных галерей.
Окруженный герольдами и знаменосцами, король и не думал прятаться. Фигура его в сверкающих доспехах и роскошном плаще была прекрасной мишенью, да и целились в него и его свиту со стен чаще всего.
Любому, кто пригляделся бы хорошенько, стало бы ясно: с Регардом что-то неладно. Он едва волочил ноги, шатаясь от слабости и приступов головокружения. Но покидать поле боя король отказывался, то и дело подбадривал своих рыцарей и направлял артиллеристов. С яростным пылом он атаковал кауренцев, выхватывая у кого-нибудь из пехотинцев арбалет и выпуская стрелу по защитникам. Стрелял Регард превосходно. Оборонительные галереи спасли немало жизней.
Брат Свечка не мог не поражаться свирепости женщин-мейсалянок, управлявшихся с ближайшими к нему катапультами и баллистами.
– Если они прорвутся в город, нам достанется больше всех, – объяснила ему Кедла.
У нее обнаружился настоящий талант. Девушка возглавила артиллеристок на своей баллисте, и каждый ее выстрел достигал цели. Благодаря меткости Кедлы вышли из строя несколько вражеских осадных машин. Вдобавок она прикончила солдат, которые пытались подобраться к ближайшей осадной башне.
Неожиданно открывшийся дар взволновал защитников на городской стене. К баллисте стали подходить любопытные, чтобы узнать, как Кедле удается так метко стрелять. Объяснить она не могла. Боеприпасами ее артиллеристок снабжали в первую очередь, а рядом с орудием постоянно дежурил старый механик – на случай, если возникнет нужда в починке.
Девушка улыбнулась совершенному свирепой улыбкой, и ему вспомнилась Сочия Рольт. Монах заставил себя улыбнуться в ответ, а потом пошел посмотреть, как устанавливают специальное орудие – нечто наподобие военных машин, которые в древние времена использовали на боевых кораблях.
Прикрывающая арнгендский таран «черепаха» подобралась к воротам. Сидевшие внутри ее солдаты затянули песню.
Услышав за спиной чей-то оживленный спор, совершенный оглянулся.
На стене появился Сомс Ришо. Он пришел с твердым намерением увести отсюда Кедлу, хотя все стоявшие рядом женщины поносили его на чем свет стоит. Сомс гневно оглядывал их, словно стараясь запомнить каждую в лицо.
Кедла уходить не пожелала. Да и ее компаньонки ясно дали Сомсу понять, что не отпустят ее.
Кто же остался с детьми, недоумевал брат Свечка.
Внезапно Сомс взвизгнул от боли – это теща, госпожа Арчимбо, хорошенько заехала ему тупым концом стрелы, которую как раз собиралась установить в баллисту.
Брат Свечка снова посмотрел вниз. Под стеной, прямо над арнгендской «черепахой», раскачивался на цепи «дельфин» – каменный груз весом в целую тонну, подвешенный на длинной стреле. Совершенный никак не мог понять, откуда взялось такое название: груз напоминал скорее мужской член, а не обитателя морских глубин. Но, как бы то ни было, удары он наносил сокрушительные.
После первого же удара массивная деревянная «черепаха» затрещала и покорежилась. Солдатам, отвечавшим за стрелу, понадобилось двадцать минут, чтобы под огнем противника снова запустить механизм. Второй удар сокрушил «черепаху» и ранил нескольких арнгендцев. После третьего удара «дельфин» рухнул в двух ярдах позади, теперь осадную машину точно невозможно будет оттащить от стены и починить.
Опытные дирецийские воины тут же выскочили через специальный проход для вылазок, перебили солдат, защищавших таран, а «черепаху» подожгли.
Теперь, прежде чем подтаскивать к воротам новый таран, арнгендцам придется сначала убирать горящие обломки.
Защитники, управлявшие стрелой с «дельфином», переместили орудие так, чтобы атаковать засевших под стеной саперов, которым и так уже приходилось укрываться от горячего песка, едкой извести и зажигательных снарядов.
Время от времени брат Свечка беседовал с герцогом – словно бы Тормонд все понимал и действительно командовал обороной. Герцога усадили таким образом, чтобы его видели находившиеся поблизости защитники. Все они тоже притворялись, что старик ими командует.
На самом же деле, насколько видел брат Свечка, никто не командовал никем. Люди просто делали то, что считали нужным, стараясь понять, где от них больше пользы.
Сомс Ришо ушел, но спустя примерно час вернулся и снова принялся бранить Кедлу. Вел он себя довольно грубо. Правда, товарки Кедлы тоже встретили его далеко не ласково.
В конце концов совершенный потерял терпение и решил наставить нерадивого мужа на путь истинный. Артиллеристки чуть сдвинули в сторону щиты на галерее, чтобы Кедла смогла выстрелить.
Осаждавшие давно ждали такой возможности.
Ришо шагнул под стрелу баллисты, чтобы не дать Кедле выстрелить, и арнгендский арбалетчик угодил ему прямо в правый висок.
– Тринадцатый! – донесся до них голос с пейлским акцентом.
Никогда еще брат Свечка не видел такого хладнокровного убийства: Кедла Ришо отомстила за мужа, пока тело его еще билось в агонии, а меткий арбалетчик поздравлял себя с удачным выстрелом.
Постепенно арнгендское войско охватило смятение. Когда брат Свечка осмелился наконец посмотреть вниз, он увидел, что Регарда с двух сторон поддерживают герольды. Короля пронзила пущенная Кедлой стрела. Он не умер сразу, но жить ему осталось недолго: рана в живот медленно, но верно сведет его в могилу. Такое ранение мог исцелить лишь самый лучший волшебник, а в армии, которой управляет Конгрегация, такой вряд ли сыщется.
Кедла не стала дожидаться, когда заражение крови сделает свое дело, и послала вторую стрелу. Та пронзила королевского конюшего Тиери, самого короля да еще вошла в бедро королевского духовника Симона дю Монтриера.
От неожиданности монах вздрогнул и обернулся. Тормонда подвели к стене, чтобы он посмотрел на врага. Герцог что-то пробулькал. Совершенному показалось, что Тормонд сказал: «От такого удара им не оправиться».
– Здесь вершится история, – задумчиво проговорил брат Свечка. – Переломный момент. Три короля за одну неделю. Возможно, три самых могущественных владыки запада. Теперь все изменится.
Будущее не сулило ничего хорошего. Вполне возможно, эти несколько дней навсегда перечеркнули все победы, одержанные в кальзирском священном походе, на острове Артесипея и при Лос-Навас-Де-Лос-Фантас.
Но так думал лишь совершенный. На крепостной стене все пели и плясали от радости и громко поносили врагов. Позже, когда из боя вернутся ополченцы, в городе устроят праздничную попойку. Они одержат такую сокрушительную победу, что ноги сумеют унести лишь самые шустрые мерзавцы из Конгрегации и арнгендские трусы.
Каурен спасли, хоть и невероятной ценой. Но над остальным Коннеком все еще нависала мрачная туча.
