16
Иные миры
В Обители Богов ночь не наступала. Девятый Неизвестный решил, что когда-то, наверное, все было иначе, но элен-коферы прихватили с собой смену дня и ночи и времена года, оставив лишь неизменное серебристое однообразие.
Сколько он здесь торчит? Время никак не посчитаешь: никаких примет, не меняются даже звуки. Голод помогал ориентироваться, пока не кончились припасы. Незадолго до этого сильно крутило живот. Пищеварение волшебника плохо переносило скудный рацион.
Фебруарен пытался добраться до Небесной Крепости, минуя сломанный радужный мост. Возможно, юный воин или закаленный солдат и сумел бы вскарабкаться по серой отвесной скале, если, конечно, там не было ловушек – не столь явных, как те, что приметил Фебруарен оттуда, куда все же умудрился влезть.
Пришлось признаться самому себе, что лучшие годы остались позади.
Вероятно, вознесшийся смог бы взобраться на гору и без моста. Превратился бы во что-нибудь пригодное для лазания. Но вознесшегося тут нет.
Пока Фебруарен ничегошеньки не узнал о том, как открыть проход между мирами. Или как выбраться обратно. Модель призвать ему не удалось. Изнутри Обители Богов казалось, что этого огромного механизма вообще не существует.
Волшебник запер сам себя в комнате без дверей.
Силы у него остались, колдовские способности даже увеличились, но толку от них пока было мало, разве что удалось с помощью чар убедить собственный желудок, что его нет.
Отчаяние не сокрушило старика. Была в его характере эта северная твердость. Не сдаваться, биться до последнего, пока не явятся Похитительницы Павших. Ну или кто там теперь заменяет дочерей Серого Странника!
Фебруарен рыскал по гномьему городу, пока не выучил все улицы наизусть. Ничего интересного или ценного не нашел. Элен-коферы, видимо, утащили бы все до последнего кирпичика, но места хватило только на день, ночь и времена года.
В мифах и легендах гномов именно так и описывали.
Наверное, в старых сказках есть большая доля правды. Фебруарен мало знал о Старейших, но пока все сходилось.
Но в Ночи все правда.
Заклинания уже не заглушали голода. Скоро он не сможет мыслить последовательно и логично. Нужно действовать решительно.
От безысходности он соорудил некое примитивное подобие удочки. В маслянистых серых водах гавани что-то водилось. Часто по поверхности расходились волны. Приманки у Фебруарена не было. Если бы он и нашел что-нибудь годное для наживки, то тут же бы съел. Старик сделал блесну, капнул на нее своей крови, потом отправился на причал, залез в брошенную там ладью и с носа забросил удочку. Он надеялся, что рыбачить у него получится лучше, чем охотиться.
Ведь поймать крысу, белку, другого грызуна или птицу из тех, что еще остались в Обители Богов, ему так и не удалось. Звери, как и он сам, страдали от голода, и потому среди них выжили лишь самые приспособленные – старику, непривычному к тяжелому труду, их было не догнать. Фебруарен решил, что твари и сами могут на него охотиться.
Не помогло даже волшебство. Зверье на него не реагировало. Быть может, они так долго прожили в магическом мире, что перестали воспринимать колдовство.
Наверное, с обитателями глубин тоже ничего не выйдет. Но уже через несколько минут удочка дрогнула, и он почувствовал, как леску целеустремленно дернули, – там внизу кто-то тоже желал поужинать. Фебруарен потянул. Там потянули тоже. Старику повезло больше. Он разглядел в воде нечто вроде миниатюрного кракена. Кальмар. Кальмаров Фебруарен ел всю свою жизнь. В Фиральдии их любили. Плохо, что нет чеснока и оливкового масла.
Но миниатюрным создание можно было назвать только по сравнению с настоящим кракеном из морских легенд. Весил «кальмар» больше самого Девятого Неизвестного. Страшилище потянулось к старику щупальцами длиною в дюжину футов. В воду ему не удалось стянуть Фебруарена лишь потому, что у того рычаг оказался лучше.
Сдаваться чудище не собиралось.
Но и Девятый Неизвестный тоже.
Щупальца уцепились за край причала. Кракен подтянулся из воды, повернулся и попытался перелезть через борт. Его глаза…
На изумленного Фебруарена смотрело почти человеческое лицо, перекосившееся от отчаянных усилий. В глазах светился обезумевший от голода разум.
«Кальмар» отцепился от причала, намереваясь, видимо, перевернуть ладью. Судно дернулось, но осталось на плаву. Фебруарен увидел тянущиеся щупальца, а еще увидел, как внезапно вода забурлила и на поверхности показалось три головы, по виду почти человеческие. Потом плечи, потом туловища и руки, сжимающие оружие, – короткие гарпуны впились в неприкрытую спину чудища.
Фебруарен бросил удочку. Самое время. Пора убираться из ладьи. На глазах у волшебника разворачивалась битва. Исхудавшие от голода моры ослабели. И хотя было их трое против одного кракена, старик понимал, что «кальмар» победит. И получит свой ужин.
Взобравшись на причал, Девятый Неизвестный прибегнул к последнему средству – обрушил на чудище парализующее заклинание. Человека бы оно обездвижило на несколько часов, но это ведь не человек. Хотя движения кракена сделались более вялыми.
Фебруарен упал.
И успел сделать это подальше от воды.
Кто-то пел. Жутковатый голос звучал словно бы издалека, и слова были незнакомые, но мелодию он узнал – любовная баллада, которую сочинили в западном Коннеке сотню лет назад. Кловен Фебруарен вспомнил, как занимался любовью под этот припев на кауренском наречии.
Откуда-то несло рыбой.
Волшебник лежал там, где упал, чувствуя правой щекой мокрый холодный камень; ободранные ладони саднило. Он осторожно приоткрыл один глаз, но увиденное так его поразило, что Фебруарен выдал себя.
Футах в пяти, лицом к нему и скрестив ноги, сидела девушка. Она что-то делала и пела за работой. На ней не было ровным счетом никакой одежды.
Если бы волшебнику хватило сил, он бы отвернулся: ладно у девицы стыда нет, ну а у него еще остался, даже после стольких лет. Но сил не хватило, и Фебруарен лишь дернулся и прохрипел что-то нечленораздельное.
Песня сменилась журчащим смехом.
Мора встала на колени, сдвинув наконец ноги, и протянула ему кусок чего-то. Рыбой запахло еще сильнее.
– Ешь!
Старик с трудом уселся и только тут увидел, чем она занималась – срезала мясо со щупальца.
Фебруарен так оголодал, что уже не волновался, чье это мясо и почему от него так мерзко несет рыбой.
Потом желудок воспротивится, ну а пока Фебруарен схватил протянутую еду.
– Меня послали… смотреть, – сказала девушка. – Наш долг. Твое заклятие спасло… многих.
Она, видимо, нечасто разговаривала на человечьем языке, но умение к ней быстро возвращалось.
О морском народе Кловен Фебруарен знал немного, да и то лишь из книг. Эти создания меняли обличье и могли ходить среди людей, но недолго. Отращивать человеческие ноги очень болезненно, и превращались моры лишь в исключительных случаях. На этот раз ноги получились что надо, и девушка намеренно их демонстрировала.
– Слишком много не ешь, – предупредила она. – Маленькими кусочками. Жуй подолгу. А то плохо станет. Окрепнешь, разведи огонь. Свари.
Разговаривала мора на северном граальском наречии. В юности волшебник хорошо его знал, но уже сотню лет как не слышал. Он жестами попросил девушку говорить помедленнее, и сам, следуя совету, стал есть уже не так жадно.
Она уже не замолкала, чтобы подумать, и не делала пауз между словами и фразами, но все равно говорила медленнее, чем обычные люди.
– Ты не единственный волшебник, но твое заклятие было правильным.
Сырой кракен уже не казался вкусным. Видимо, организм намекал Фебруарену, что пора остановиться. Старик постарался сконцентрироваться на девушке и не опускать глаза – смотреть только ей в лицо.
Ведь всего на ладонь ниже подбородка было на что заглядеться.
Видимо, ее и послали говорить за всех моров из-за таких вот отвлекающих свойств.
– Ты, наверное, решил, что мы накормили тебя в благодарность за помощь. Так бы мы и поступили, но не в нынешние отчаянные времена. Мы мирный и гостеприимный народ, но те моры, которые угодили здесь в ловушку, не могут позволить себе оставаться такими. Мы накормили тебя, потому что ты можешь помочь нам выжить. У тебя ноги. Ты отправишься туда, куда не хватит сил добраться даже самым величайшим морам-героям. – Увидев, как нахмурился Фебруарен, она объяснила: – Я не могу далеко уходить от воды. Мне постоянно требуется влага. Прошу тебя, расскажи свою историю.
Тихий плеск воды за спиной Девятого Неизвестного подсказал ему, что девушка с переменчивым обличьем была не единственным его слушателем.
И он рассказал почти всю правду. Намеренно не врал.
– Мы желаем того же самого, – сказала мора. – Открыть путь. Иначе мы все погибнем. А вслед за нами и мир людей. Если только…
– Если только – что?
– Мы зависим от милости элен-коферов. Открыть путь могут лишь они. Только у них достанет умения починить радужный мост. Только элен-коферы спасут моров из племени Тба. И…
Она сделала паузу, явно ожидая, что маг переспросит.
– И что?
– Только ты сможешь дойти до элен-коферов. Только у тебя есть ноги, ты путешествуешь посуху. Только из человеческих уст может раздаться волшебное слово, которое заставит элен-коферов выслушать.
– Волшебное слово? Какое еще волшебное слово? – Фебруарен порылся в памяти, но в известных ему северных мифах ничего такого не упоминалось. – «Румпельштильцхен», что ли?
– Нет! Имя того, кого мы не осмеливаемся называть. Ты упомянул его в своем рассказе.
– Ладно.
Нужно хорошенько все обдумать. Наверное, она имеет в виду Орднана, чье имя нельзя было называть, хотя почему-то все его знали. Но Серый Странник сгинул. Называй его – не называй, силы его сгинули вместе с ним. Как, интересно, мертвый бог заставит элен-коферов что-нибудь выслушать?
– Но я не могу продолжать путь, я заперт здесь.
– Для нас закрыт лишь срединный мир – твой и мой, а элен-коферы спустились в свою собственную обитель.
– Спустились? Я-то думал, они уплыли на божественной золотой ладье.
– Нет, эта ладья стоит у причала позади тебя. Ты с нее рыбачил. Гномы ее использовали, но сами спустились в тот мир, откуда Старейшие вызвали их на заре своего могущества. Тогда они еще были новыми богами, золотыми богами.
Мора умолкла. Старик обрадовался: можно не тратить силы на то, чтобы ее понять.
Девушка оказалась терпеливой. Плескавшиеся в воде моры тоже.
– Истории этого мира я знаю не так хорошо, как следовало бы. Как попасть во владения гномов?
На первый взгляд ответ показался абсурдным. И стало понятно, почему кое-кто решил, что элен-коферы уплыли на ладье.
Насколько знал Фебруарен, постулаты различных вер чаще всего строились на нелепостях, которые отчетливо видны были со стороны. И все же благодаря Ночи каждая такая нелепость становилась правдой. Где-то и когда-то, хотя бы на какое-то время.
Недавно снова явили себя несколько Орудий, древних, могучих и странных. И сам он отправился сюда, чтобы ему помогли справиться с худшими из них.
Фебруарен почти чувствовал кожей мерзлое дыхание Ветроходца.
Нелепо, но реально. Фебруарен снова забрался на гниющий у причала корабль. Он ступал осторожно, опасаясь, что трапы обрушатся даже под его небольшим весом. Но время еще не успело настолько повредить судно.
Ладья была не очень большой, низкие борта невысоко поднимались над пристанью. Фебруарен решил, что осадка даже полностью загруженного судна вряд ли превышала дюжину футов. Верхняя палуба располагалась в шести футах над водой. Широкая, приземистая и безразличная ко всему лоханка напомнила волшебнику одну из его первых жен. Несмотря на свою магическую природу, ладья никак не противилась его присутствию.
Внутри корабль оказался совсем иного размера, чем снаружи. Девятого Неизвестного это совсем не удивило. Пространству пришлось подчиниться воле Ночи.
Под главной палубой располагался грузовой трюм, его собственная палуба состояла из неплотно пригнанных досок, крепившихся к каркасу, а под ней размещался балласт и прятались киль и днище. Нижняя половина корабля напоминала большой пустой ящик, и ящик этот вонял, потому что из него слишком долго не откачивали воду.
Отодвинув крышку люка на главной палубе, волшебник осмотрел трюм и решил, что спуститься без особого риска можно только с носа или с кормовой надстройки. Фебруарену велели лезть вниз. Моры посоветовали воспользоваться именно кормовой надстройкой и спускаться через капитанскую каюту.
Капитанская каюта находилась на главной палубе, сразу за весьма жалким камбузом. Фебруарен обшарил его, но нашел только несколько ржавых ножей и такелажную свайку из черного дерева – видимо, чью-то памятную вещицу. Для инструмента она была слишком тяжелой.
Осмотрев камбуз, Фебруарен спустился по крутой лестнице. Моряки называют такие лестницы трапами. Внизу обнаружилась каюта для двух или трех офицеров, потолок был настолько низким, что даже невысокому человеку приходилось сгибаться в три погибели. Как же здесь мучились рослые моряки? Интересно, им хотя бы гамаки было где повесить?
Да и была ли вообще команда? Нужны ли богам матросы?
Через щели в трюм просачивался свет, но ничего интересного обнаружить внизу не удалось – только пыль и паутину, хотя самих пауков давным-давно переловили крысы и мыши, которые потом сбежали с корабля.
Как сказали моры, лезть нужно было еще ниже. Он спустился на следующую перекошенную палубу, где, наверное, хранили припасы. Потом еще ниже. Старик считал ступени, и по его расчетам выходило, что забрался он уже на пятнадцать футов ниже днища корабля. Трапы закончились. Здесь, как и в первом трюме, через щели в стенах и в грубо сколоченной дверце тоже просачивался изможденный древний свет. Эта дверца теоретически должна была открываться в грузовой трюм, но ведь это уже ниже, чем дно самой гавани.
Фебруарен потянул за подгнившую веревку, и она оторвалась. Зачем ее оставили здесь? Просто так? Или кого-то бросили в этом мире?
Он поддел дверцу самым тонким из найденных на камбузе ножей и поднял деревянную щеколду. Щеколда оказалась настолько хлипкой, что легко поддалась бы, вздумай он просто вышибить дверь.
За дверцей вместо очередного трюма его взору предстал летний горный луг, хотя солнца и не было видно. Справа и слева темнели поросшие негустым лесом холмы, за ними ввысь уходили фиолетово-серые вершины, еще более суровые, чем даже в Джагских горах. Почти на всех пиках белел снег.
Кловен Фебруарен наполовину высунулся из дверцы, все рассмотрел и вернулся обратно в трюм. Там он распахнул дверь как можно шире, заклинил ее украденным ножом, чтобы случайно не захлопнулась, потом отодрал плохо прибитую доску и положил так, чтобы ее конец торчал наружу. Только после этого волшебник шагнул в гномий мир сам.
Сняв заплечный мешок, он вытащил запасную рубашку и пришпилил ее к доске вторым, украденным ножом. Теперь грязная и мятая пожелтевшая тряпка болталась на конце доски, выходившей из не различимого глазом сгустка темноты. Захлопнись дверца, Фебруарен не нашел бы дороги назад, не зная нужной магии.
Волшебнику удалось разыскать несколько булыжников, и он бросил их сквозь портал, чтобы закрепить связь между мирами, а потом медленно поднялся на холм к высокому камню, похожему на одинокого стража.
С каждым шагом из мира чуть уходила серость. Окружающее омыло бледным цветом, цвет этот густел, но ярким, как до`ма, так и не стал. Когда старик, преодолев сотню ярдов, добрался до камня, пейзаж вокруг сделался пастельным.
Менгир покрывали гномьи руны – боги переняли руны у гномов, а потом передали людям, чтобы те могли записать свои молитвы. Кловен Фебруарен посмотрел на три руны, нарисованные на левой ладони, и отыскал три такие же на камне. Каждый символ он обвел указательным пальцем правой руки, одновременно медленно и осторожно проговаривая их имена.
Воздух засиял и содрогнулся, поток его обдал Девятого Неизвестного. Что-то закрутилось, и между камнем и волшебником возник старый, заросший и несказанно удивленный элен-кофер. Гном протер глаза и прищурился, снова протер глаза и прищурился. Он не желал верить в то, что видел.
– Надобны элен-коферы, – объявил Фебруарен на том языке, на котором разговаривал с морами.
Морской народец уверил его, что гномы поймут.
Хотя, если верить тому, что волшебник помнил из северных преданий, элен-коферы должны понять его, на каком бы языке он ни говорил.
Бородатый гном судорожно втянул воздух. Борода его, по всей видимости, начала расти еще до того, как первые люди изготовили свои первые орудия.
– Сын человеческий! – проскрежетал элен-кофер, в его устах это прозвучало хуже самого оскорбительного ругательства.
– Харулк Ветроходец пробудился и разгуливает на свободе. Срединный мир покрывается льдом. Надобны элен-коферы.
У древнего гнома вид был такой, будто бы кто-то лупит по нему невидимой лопатой.
– Пробуждаются и другие подобные Ветроходцу. И нет силы, способной удержать их.
– Прекрати! – приказал элен-кофер, но с таким акцентом, что Фебруарен едва его понял. – Больше… не… говори.
Девятый Неизвестный умолк и принялся прощупывать мир вокруг.
Обитель гномов была полна магии – точно как срединный мир в древности. Здешние Кладези силы, должно быть, просто-напросто выкипают, заливая все вокруг волшебством. Но волшебство это немного отличалось. Фебруарен хватался за него, но оно ускользало, словно ртуть, меж холодными негнущимися пальцами.
– Сын человеческий, перед тобой Корбан Железноглазый.
Разобрав слово «железноглазый», Фебруарен не сразу сообразил, что речь идет о Кор-бене Ярнейне Гьорсоне, сыне гномьего короля из северных сказаний. Он вроде как изготовил несколько магических колец, мечей и молотов для разных богов и героев.
Волшебник сдержался и не сказал Железноглазому, что тот старше, чем рассчитывал Фебруарен, хотя для своего возраста хорошо сохранился. В последнее время чувство юмора совсем оставило старика.
– А я Кловен Фебруарен, Девятый Неизвестный, член коллегии из Брота. Надобны элен-коферы.
Гном что-то проворчал: ему нужно было время подумать.
Фебруарена охватил страх. Дело обещало затянуться. Гномы не бессмертны, но живут с незапамятных времен, спешить они не умеют. Волшебник оглянулся. Проход в Обитель Богов еще был виден. Мир продолжал наливаться цветом, а может быть, просто глаза привыкали.
Корбан Железноглазый повернулся к менгиру, что-то сказал и медленно коснулся ладонями разных рун, называя их имена.
Реальность содрогнулась. Разразился беззвучный гром. Сверкнула темная молния. Все это еще продолжалось, когда подле гномьего принца появились древние старики-элен-коферы, включая и самого Гьора. Все молча пялились на незваного гостя.
И это гордость и слава элен-коферов?
Что-то вид у них дрянной. Может даже, такой же дрянной, как и у Обители Богов.
Видимо, Старейшие успели что-то такое предпринять напоследок – не хотели сгинуть в одиночестве.
Гномы заговорили между собой. Несколько раз Фебруарен слышал, как они упоминали Ветроходца.
– Сын человеческий, – обратился к нему Железноглазый, – ты говоришь, что надобны элен-коферы. Если желаешь, чтобы мы простили твою дерзость, поведай всю правду. Чего ты хочешь? Что собрался делать? Как нашел дорогу в наш мир?
И Фебруарен рассказал. Он не врал и почти ничего не утаивал. Правда, упоминать о том, каким могуществом обладает в срединном мире, не стал. В мифах говорилось, что у элен-коферов есть магический рог, который трубит, стоит при нем солгать. Никакого рога волшебник не увидел, но наверняка он у них наготове.
Элен-коферы принялись совещаться.
Хоть языка Фебруарен не понимал, было ясно: разгорелся спор. Спорящие раскололись на два лагеря и готовы уже были наброситься друг на друга.
Одни настаивали, что ничего предпринимать не следует. На Обитель Богов элен-коферам плевать. Пусть Ветроходец творит в срединном мире что пожелает. Пусть оба эти мира погибнут, раз уж так распорядилась судьба. Участь людей, как и угодивших в ловушку моров, элен-коферов не касается.
Другие утверждали, что мир гномов начал выцветать. Он тоже по-своему умирает. И даже если забыть про уготованную срединному миру участь, Харулк Ветроходец – самый злобный, жуткий, древний и безжалостный враг элен-коферов. Давным-давно им хватило хитрости пленить его, и со временем он явится по их душу, когда станет властелином всех девяти миров. Если кто-нибудь его не остановит.
Фебруарен навострил уши: властелином девяти миров? В мифе упоминалось меньшее количество. И каким таким образом он понял, о чем идет речь? Ведь еще несколько минут назад он впервые услышал гномий язык.
Магия.
Девятый Неизвестный был тем самым человеком – одним на десять тысяч, – который, подумав про магию, не пожал бы плечами и не бросил бы это дело. Он тут же принялся ломать голову, как это работает и почему так произошло.
Спор разгорелся с новой силой. Хотя до драки пока не доходило, старейшины разошлись не на шутку. Уже начиная готовиться к худшему, Кловен Фебруарен вспомнил все мифы об элен-коферах и вздохнул.
Он угодил в типичное предание. Именно в таких преданиях, и не только северных, герой обычно отправляется выполнять различные поручения. Если все пойдет по накатанной, гномы согласятся ему помочь, но только если он отправится в страну великанов и украдет там какую-нибудь вещицу, которую под силу унести только сыну человеческому. А перед этим придется стащить из мира эльфов какой-нибудь волшебный ключ, открывающий туда дорогу. А с ключом этим справится лишь тот, кого швырнули на ледяные просторы ада… А когда герой вернется домой, его женят на дочери короля, а сам король отречется от престола в его пользу.
Да уж, прекрасная награда. Если доживешь, конечно.
Те гномы, которые предлагали ничего не предпринимать, выдвигали веский аргумент: спасать мир – слишком тяжкий труд.
– Решено, – объявил наконец Железноглазый. – Мы пришли к соглашению. Те, кто считает, что элен-коферы должны помочь тебе, вольны так и сделать. Вести уже расходятся. Те же, кто не желает помогать, останутся тут и забудут, что ты пробрался в наш мир. Остальные присоединятся к тебе в Обители Богов.
Железноглазый не упомянул ни о каком волшебном талисмане из предрассветных краев, и Фебруарен не стал ни о чем таком заговаривать.
– Подготовка к походу уже началась, – сообщил Железноглазый.
– Превосходно. А пока у вас не найдется чего-нибудь поесть?
Ел он в последний раз давно. Кракен уже переварился, и волшебник в своем рассказе постоянно упирал на голод.
– Конечно найдется.
Железноглазый похлопал менгир в нескольких местах и что-то просвистел. А потом исчез с громким хлопком, лишь клочок бороды опустился на истоптанную траву. Кловен Фебруарен подошел поближе к менгиру. Видимо, тут у них нечто похожее на Модель.
Начали вновь появляться гномы – на этот раз в боевом облачении. Только вот Фебруарену-то были нужны совсем не бойцы, а волшебники-изобретатели. Мастера-искусники, а не громилы.
Может, у них с собой волшебные инструменты? Трудно сказать. Каждый гном тащил мешок больше собственного роста.
Стоит ли впадать в отчаяние? Гномы, решившие отправиться с ним, были самыми старыми из всех. Самыми седыми и заросшими из целой толпы весьма седых и заросших карликов.
Вернулся Железноглазый с двумя тюками. Меньший он вручил Фебруарену со словами:
– Это тебе.
Под тяжестью мешка волшебник согнулся вдвое.
– Ты что, не слышал, когда я рассказывал? Мне больше двухсот лет.
– Пешком еще под стол ходишь.
– Для человека это невероятно много. Раз уж мы тут про возраст заговорили, почему со мной вызвались пойти только старики?
– Пошли те элен-коферы, которые понимают, что стряслась беда. Они помнят Ветроходца и его братцев. Это молодым кажется, будто старики всё преувеличивают, вечно твердят: вот, мол, раньше времена были суровые, не то что нынче. Кое-кто считает, что с Ветроходцем обошлись жестоко – не стали договариваться по-хорошему, сразу прибегли к силе.
Кловен Фебруарен даже пощупал собственный подбородок – проверил, не отвисла ли челюсть. Элен-коферы же почти бессмертны. Неужели хоть сколько-нибудь взрослое разумное создание способно так думать? Да если бы с Харулком вздумали вести переговоры, он бы первым делом сожрал парламентеров. Раз враг собирается договариваться, значит уже признал возможное поражение и просто хочет выкрутиться.
С Орудиями вроде Ветроходца никакие переговоры вести нельзя. Победа или смерть. Никаких компромиссов Ночь не признавала.
– Не удивляйся так, сын человеческий. Не только твое племя плодит глупцов, – посетовал Железноглазый и быстро сменил тему: – Испытание предстоит суровое. Придется в прямом смысле слова идти между мирами. Никаких тебе восьминогих жеребцов, обернуться ястребами и орлами тоже не выйдет. Волшебства осталось слишком мало. Признаюсь тебе, сын человеческий, я удивлен, что Обитель Богов, как ты говоришь, продержалась столько времени. Там уже все должно было прийти в полный упадок.
Гнома словно бы поразило неожиданное и ужасное подозрение.
– Мы теряем время, – ответил Фебруарен и зашагал вниз с холма к темному, неясному порталу.
Вроде бы обратно на корабль выбирались они не так уж и долго, но этот подъем оказался настоящим испытанием для ослабевшего и не привыкшего к тяжкому труду Кловена Фебруарена. Рухнув на палубу, он почувствовал тяжесть всех своих прожитых лет.
Кое-кто из элен-коферов тоже притомился, вытаскивая наверх огромные мешки. Самые бодрые принялись звать моров с борта ладьи. В мешках гномов лежала в основном еда.
Железноглазый сказал, что моры должны найти следы запечатанного прохода в срединный мир. Сами элен-коферы этого сделать не смогут.
Морской народец не особенно воодушевился. Поев, моры продемонстрировали некоторую враждебность. Ясное дело.
Фебруарен напомнил морам, что элен-коферы снова их кормить не обязаны. Да и позвать гномов предлагали именно они. Так что пусть помогают себя спасти.
Тогда те объявили, что не желают покидать безопасные воды. Кроме кракена, которого им удалось убить, здесь обитала еще белая акула. Недавно она принесла потомство, хотя акулят, скорее всего, уже съели.
Всех маленьких созданий, исключая тех, что умели закапываться глубоко в ил, давно выловили. Остались только крупные хищники, которые присматривались друг к другу и ждали удачной возможности.
Моров было всего шестеро: четверо мужчин, которые попали в ловушку в расцвете лет, женщина, та самая, которая обернулась человеком, и девочка, которую остальные охраняли изо всех сил. Будь это ребенок людей, Фебруарен дал бы ей на вид года четыре.
– Магии почти не осталось, – сказал Корбан Ярнейн. – Нужно расходовать ее очень аккуратно. Когда откроем ворота, израсходуется все.
– Насколько большими должны быть эти ворота? Мой помощник, поджидающий на той стороне, при необходимости и в крысиную нору пролезет.
– Чем больше отверстие, тем больше магии сможем втянуть из внешнего мира.
Элен-коферы надеялись перехватить остатки того колдовского выброса в Андорежском море. Фебруарен обратил внимание, что никто из них не предлагает воспользоваться более доступными запасами магии из их собственного, гномьего мира.
– А сможете втянуть через маленькое отверстие достаточно магии, чтобы сделать портал побольше?
– Сначала нужно найти запечатанный проход, иначе вообще ничего не выйдет. – Железноглазый гневно уставился на оробевших моров, а потом перевел взгляд на укутанную облаками вершину горы.
Почти все остальные элен-коферы ушли осматривать поврежденный радужный мост.
– Сделайте так, чтобы моры могли безопасно проплыть, – сказал Фебруарен. – Даже если при этом силы останется только на дырочку размером с палец.
Железноглазый насупился, что-то пробормотал и сердито кивнул.
– Иначе мы потерпим поражение, даже не вступив в битву.
А этого, конечно, никак нельзя стерпеть. В битве вся соль. Пусть сражение и безнадежное, нужно все равно сражаться, и сражаться хорошо. Где-то там и обретается бессмертие.
Корбан собрал с полдюжины гномов и выстроил их кругом. Все смотрели внутрь этого круга, кроме самого Гьорсона, повернувшегося к гавани.
Моры испуганно зароптали и сбились в кучу между ладьей и причалом. От страха, что какие-нибудь страшилища непременно настигнут их, они не могли сдержать слез.
В сотне ярдов от ладьи на поверхности показался акулий плавник. Тварь направилась прямо к гномам.
Рядом с причалом всколыхнулся ил, забурлила вода. Высунулись щупальца. Кловен Фебруарен рубанул по одному – тому, что потянулось к элен-коферам. Кракен тут же переключился на волшебника.
Гномы искусно играли на голодном отчаянии морских чудищ.
Кракену так и не удалось пообедать Девятым Неизвестным.
Акула добралась до причала, и он содрогнулся от удара. Еще один кракен всплыл и ринулся в смертельную схватку.
Довольные элен-коферы разорвали круг.
– Потешнее собачьих боев, – заметил Гьорсон. – Сын человеческий, спроси моров, остались ли тут еще чудища?
Морские люди ответили, что о других чудищах ничего не знают.
Акула разорвала первого кракена на куски. Но второй ухватился за нее и не отпускал, держась подальше от страшных челюстей. Своим клювом он распорол акуле шкуру. В воду потекли акулья кровь и кракенов ихор.
– Если тут еще кто и обитает, – заметил Фебруарен, – то уж точно приплывет, почуяв такое.
– Эти кракены разумны, – посетовал Железноглазый. – Но их разум чужд нашему, ты даже представить себе не можешь насколько. Прохвост их сотворил. Случайно. Длинная жуткая история: там тебе и великаны, и кровосмешение, и неудавшаяся месть. Кракены ненавидят Старейших тем сильнее, что ничего с этим поделать не могут.
– Ого!..
– И почти так же сильно ненавидят детей человеческих. Матерью всех кракенов была смертная дочь Прохвоста. Эти – последние. Если только кто-нибудь не сбежал в срединный мир, пока проход еще был открыт.
Во внешнем мире кракены были гораздо больше. Этим по силам утянуть на дно разве что рыбачью лодку.
– Когда ворота закрылись, они наверняка и элен-коферов возненавидели.
– Да уж, больше всех прочих.
– Когда речь заходит о Ночи, – пробормотал Фебруарен, – возможным становится любое зло. Видимо, почти все ужасы – правда.
Акула отчаянно билась и извивалась, но в конце концов опустилась на дно. Несколько минут ничего не происходило. После этого она вынырнула, подпрыгнув так высоко, что на мгновение зависла над водой. Потом рыба-убийца перевернулась и рухнула в волны прицепившимся кракеном вниз. От неожиданности тот разжал щупальца.
– Ну вот и все, акула расправится с кракеном, а потом истечет кровью, – подытожил Железноглазый и махнул своим спутникам.
Гномы погрузились на корабль и приняли на борт подгнившие швартовы. Моры принялись яростно возражать. В гавани меж тем продолжалась битва. Кракен тщился снова уцепиться за акулу.
Элен-коферы где-то разыскали весла.
– Эту ладью построили мы, – объяснил Гьорсон. – Со всем искусством, на которое были способны. В ней скрыто гораздо больше, чем доступно твоему взгляду. Видел бы ты ее новой, когда магия существовала повсюду. Достаточно было лишь сказать, в какой корабль превратиться и куда плыть. И грести не нужно.
Бьющаяся в предсмертной агонии акула врезалась в борт, проломив дыру и испортив весла. Весла заменили, а Фебруарен и Корбан полезли вниз заделывать пробоину.
Наконец акула затихла. Двое моров набрались храбрости и вызвались отыскать портал в срединный мир. Им удалось это сделать всего за несколько минут. Но вот найти место, через которое можно пробиться наружу, оказалось труднее.
К тому времени Фебруарена и Железноглазого сменили внизу гребцы – в веслах уже не было нужды. Гьорсон о чем-то постоянно переговаривался с морами.
– Теперь я вижу очертания прохода, – сказал он, повернувшись к Девятому Неизвестному. – Но не вижу слабых мест. В те далекие времена мы хорошо потрудились.
Далекие времена? Но ведь прошло только несколько лет.
– Постараемся открыть, что сможем. Будем надеяться, магии там хватит, – сказал Железноглазый и усмехнулся в бороду. – А не выйдет – поселишься с нами. Есть у меня внучатая племянница, которой весьма по вкусу придется человечий волшебник.
– Если понадобится, – отозвался Фебруарен, которому такое мрачное будущее совсем не улыбалось, и начал размышлять над другими способами.
В легендах говорилось, что мир гномов тоже как-то связан со срединным миром. Быть может, вознесшегося можно протащить в Обитель Богов обходным путем?
Как это понравится Корбану Ярнейну? Может, внучатой племяннице захочется поиграть с новехоньким Орудием?
Фебруарен оглянулся на гавань. На причал вернулись гномы, которые осматривали радужный мост. Вид у них был не очень-то радостный.
Гьорсон же смотрел только на ворота. Он собрал своих спутников, пошептался с ними, а потом они все вместе сотворили что-то непонятное, указывая на портал, туда, где проход касался неподвижной воды.
Вспыхнула рубиново-красная точка.
Фебруарен смотрел во все глаза, но границы миров не различал. Небо и гавань так и остались, где были. И все же там, где загорелся рубиновый огонек, расходившиеся от ладьи волны плескались обо что-то невидимое. Вдалеке, высматривая в воде добычу, кружили морские птицы, но близко не подлетали, – по всей видимости, ни ладью, ни гавань они не видели.
Гномы разошлись, многие отправились на весла. Корабль, переваливаясь, вернулся к причалу.
– Нужно больше помощников, – пояснил Железноглазый. – Особенно из тех, кто еще в те времена закрывал проход.
Любопытно. Гьорсон постоянно говорит о проходе так, будто его закрыли давным-давно.
Ладья подошла к причалу, и остальные элен-коферы взобрались на борт. Гномы – народец весьма суровый, но эти были слишком молчаливы и мрачны даже для гномов. Несколько карликов пошептались с Железноглазым, пока ладья отходила от причала.
– Мост можно починить, – пересказал Корбан Фебруарену. – Мы не утратили секретов и еще можем строить из радуги, но потребуется время и много волшебства. А волшебства у нас нет. Придется добывать в срединном мире. Но даже если и восстановим мост, неизвестно, удастся ли освободить Старейших.
– Почему же?
– Потому что сложнейшее волшебство, которое удерживает богов внутри, сделано так, что проложить путь смогут только сами Старейшие или кто-то родной им по крови. Твой одержимый, видимо, гений. Откуда он узнал? Да и знал ли? Заточил их еще более умело, чем они сами заточили древних богов. Никому даже не пришлось оставаться тут и поддерживать запирающие заклятия. Я трепещу.
«А еще привираешь», – подумал Фебруарен.
– Если только сам одержимый не отыщет нужный инструмент, – продолжал Железноглазый, – надежды нет. Те, кто может открыть проход, сами внутри. Даже Прохвост. Что поразительно, ведь ему всегда хватало сообразительности выкрутиться.
Фебруарен задумался. В вознесшемся есть частички Всеотца и Похитительницы Павших Арленсуль. Наверняка он воспользовался ими, чтобы заточить их божественных родственничков. Поможет ли это знание сломить барьеры?
Должно.
Вознесшийся скажет точно. Элен-коферы – непревзойденные маги-изобретатели и маги-строители, ему нужно будет только их направить.
Меж тем элен-коферы гомонили без остановки, размахивая руками и демонстрируя необычайное оживление. Фебруарен не понимал, что происходит.
Рубиновая точка росла, разгоралась все ярче. Красные капли стекали по невидимой поверхности и падали в мертвые бесцветные воды.
Раздался оглушительный треск. Ладью окатило водой, а затем тряхнуло ветром, принесшим с собой чуждые запахи. Ветер не утихал, свистел.
– Получилось! – обрадовался Гьорсон. – Ну почти.
Сияющая щель, словно прорубленная в воздухе мечом, начиналась от самой воды и уходила вверх фута на три. В самой своей широкой части, у воды, она достигала дюйма. Сквозь нее проникал солнечный свет, ветер и запахи. Как же ярко!
– Я и не осознавал, как же тут тускло, – признался Фебруарен.
Зрение постепенно приспособилось. Там, снаружи, сверкало синее море.
В серые воды божественной гавани возле разрыва начали просачиваться завитки цвета. Фебруарен почувствовал, как вместе с ветром и запахами веет силой.
Элен-коферы запели.
– Магия вернется, – сказал Железноглазый.
Вернется из мира, где иссякают Кладези силы. Фебруарен задумался: иссякает ли сила во всех мирах?
И напомнил себе, что те миры, которые существуют теперь лишь для немногочисленных верующих, уж точно умирают.
Белая акула с трудом вынырнула на поверхность между ладьей и причалом. Она еще не умерла, но уже доживала свои последние минуты. Рыба-убийца окинула корабль злобным взглядом.
Из щели продолжал просачиваться цвет. По гнилым доскам ладьи пробежала россыпь золотых искр.
Должно быть, снаружи осталось еще немало волшебства из того выброса в Андорежском море.
В щель заглянул огромный китовый глаз.
Девятый Неизвестный приветливо помахал рукой.
Через прореху начал протискиваться червячок.
Многоцветья прибавилось. Вот оно волной устремилось вверх, окрашивая корабельный борт. Кловен Фебруарен открылся навстречу силе.
Как только Ветроходец ощутил открывшуюся Обитель Богов, Девятый Неизвестный сразу же это понял.
Железноглазый вскрикнул.
Раньше Харулк не ведал о вплеснувшейся на западе силе, но теперь он узнал. И устремил свое внимание на неожиданную смертельную угрозу.
