15
Не то место, не то время
До Каурена совершенный добрался к вечеру. Заходящее солнце щедро поливало все вокруг золотым светом, которым так славился Коннек. Свечка собирался обойти город стороной, но обстоятельства вынудили его изменить планы.
Год назад монах укрылся бы за стенами Каурена, чтобы спастись от патриарших захватчиков и воскресших Орудий Ночи, теперь же путешественникам угрожали разбойники и странствующие члены Конгрегации по искоренению богохульства и ереси – охотники на еретиков. Двое покойных патриархов выпустили буллы, запрещающие Конгрегацию, но буллы эти не возымели действия в Арнгенде: там с благословения Анны Менандской мрачные монахи множились быстрее мышей. А теперь на престол уселся новый патриарх – Безмятежный, и пакостники из Конгрегации повылазили отовсюду и стали вмешиваться во все и везде, исключая разве что те восточные коннекские графства, где местные власти охотно позволяли им приносить пользу – в качестве мишеней на стрельбище.
Странствующему мейсальскому старцу разбойники были не страшны – местное привычное зло. Головорезы знали, что у святых людей нечего красть, даже за лохмотья не выручишь и гроша. А вот братья из Конгрегации с радостью лишили бы совершенного жизни. Этих злодеев в Коннеке расплодилось пока не так много, но они были настолько уверены в правоте своего дела, что многим недоставало храбрости им перечить. Члены Конгрегации фанатично составляли списки, в том числе и тех людей, за счет которых можно поживиться.
За их спинами стояли арнгендские воины – участники священного похода.
Сам король Регард шел во главе войска на Каурен, истребляя по пути еретиков.
Жители города во многом успели оправиться от прошлых тягот. Созрел урожай. Виноградники, судя по виду, удалось восстановить, а разрушенные дома отстроить. Но прохожие, попадавшиеся монаху, не улыбались. Кауренцы казались уставшими и измученными, хотя и не теряли надежды. Даже перед лицом очередного захватчика.
Коннек поддерживал величайший военачальник своего времени.
Супруга Питера Навайского приходилась сестрой герцогу Тормонду, и король Питер гарантировал Каурену независимость и безопасность. Питер Навайский – герой сражения при Лос-Навас-Де-Лос-Фантас, самый любимый и почитаемый на чалдарянском западе монарх. Даже Безмятежный не осмеливался им помыкать. Вздумай патриарх прибегнуть к разглагольствованиям и угрозам – вполне возможно, править ему вскоре станет нечем, разве что Кройс останется. Даже союзники, которых с таким трудом нашли его предшественники, могут от него отвернуться.
Среди преданных сподвижников Питера числился и Джейм Касторигский. Большой любви друг к другу дирецийские монархи не питали, но навайская звезда влекла за собой Джейма. А Джейма боготворила Граальская императрица Катрин. А уж ей-то не хуже Питера достанет сил испортить жизнь любому патриарху.
Слушая все эти разговоры по пути из Сен-Пейр-де-Милежа, брат Свечка испытывал множество разных эмоций и все больше отдалялся от совершенства.
Он до последнего собирался обойти Каурен стороной, но тем днем ему пришлось прятаться от арнгендских разведчиков. Они беспрепятственно разъезжали вокруг города. Сам Регард задержался в Альтае, досаждая тамошним кротким людям, сочувствующим мейсальской вере, но вокруг крупных коннекских городов рыскали его вооруженные отряды. Представление Регард устроил отменное.
Кроме таких вот представлений, Анна Менандская пока мало чего добилась от тех дворян, которых угрозами вынудила отправиться в священный поход против коннекских еретиков. Усердствовали разве что фанатики из Конгрегации. А их предводители, как все прекрасно знали, ни на что не годились.
Брат Свечка вошел в Каурен как раз перед тем, как закрыли ворота. В годы его юности эти ворота вообще никогда не запирали. Зачастую их даже никто не охранял: старики-стражники просто не выходили на службу. А теперь с каждым путником с глазу на глаз беседовал молодой, подтянутый и недоверчивый солдат – обычно из Диреции. Эти солдаты действовали умело, обладали военным опытом и знали местное наречие. Досматривающий задавал вопросы, а его товарищи внимательно наблюдали. Агентов из Конгрегации обычно быстро выдавали их лживые речи.
– Будьте поосторожнее, совершенный, – тихо сказал один из привратников. – Нам пока не удалось справиться с уличными шайками.
Бандиты, нападавшие на людей из-за их вероисповедания, стали привычной частью городской жизни.
– Я здесь уже бывал и знаю, куда лучше не забредать. Но спасибо, что напомнил.
– Тогда удачи, и пусть погода вам благоприятствует, – пожелал солдат, поскольку обычным «храни вас господь» ищущих свет не напутствовали.
– И тебе, юноша. И тебе.
Хороших солдат выбирал король Питер (или, скорее, королева Изабет).
Иногда Свечке казалось, что Изабет любит Каурен гораздо больше, чем ее брат: герцог Тормонд воспринимал свои обязанности как тяжкое бремя.
Вот так брат Свечка вошел в столицу Коннека, которую заложили еще до того, как люди стали вести летописи. Он не знал точно, что будет делать, но одно знал наверняка – без помощи местной общины ищущих свет ему не обойтись. Одному в городе ему не выжить: денег нет, родных тоже, от всего этого он отказался, встав на путь совершенных.
Не располагая особым выбором, монах направился туда, где жили ткачи, красильщики и кожевники. Представителям этих ремесел мейсальская вера была близка. Именно там Свечка обычно и останавливался. Если кауренские мейсаляне успели оправиться после осады и захвата Каурена, его примут, как обычно, радушно.
Добрался он незадолго до темноты.
Скверные вести. Слишком уж хорошо все знали брата Свечку – его заметили, и известия о его приходе опередили его самого. Совершенный еще только свернул на улицу, где жили ткачи, кожевники и прядильщики, исповедовавшие мейсальскую веру, а его уже встречал дубильщик Раульт Арчимбо. За мужем едва поспевала госпожа Арчимбо. От них обоих несло дубильней, как, впрочем, и от всего квартала. Вонь эта не ослабевала ни в какую погоду – только усиливалась.
На Арчимбо сказались беспокойные времена: дубильщик почти так же исхудал, как после той мрачной зимы, когда они укрывались в Альтае. Жена его, напротив, ела вволю и показалась совершенному даже моложе, чем он помнил.
Супруги радостно обняли брата Свечку.
– Мы боялись, что вы пропали, совершенный. Никто не знал, что с вами сталось.
– Я жил в уединении. Хотел снова стать совершенным. Но мирские хлопоты не отпускают меня.
– Идемте-идемте. Вы, конечно же, остановитесь у нас.
– Как раз к ужину подоспели, – добавила госпожа Арчимбо.
Когда они добрались до дома дубильщика, вся округа уже знала, что в Каурен вернулся брат Свечка. Десятки людей высыпали на улицу, чтобы на него взглянуть. Трудно теперь будет ускользнуть незамеченным.
– У вас дома стало как будто тише и просторнее, – заметил монах.
Госпожа Арчимбо суетилась, доставала хлеб, сыр, вино, оливки и всевозможные соленья.
– Когда детей нет, ужасно тихо, – согласился Арчимбо. – И пусто.
Брат Свечка ничего не ответил, побоявшись разбередить свежую рану. За последние несколько лет каждая семья в Каурене кого-то да потеряла – люди погибали от вражеских мечей или от болезней и голода, следующих за битвами и сражениями.
– Арчимбо не любит об этом говорить, – вмешалась женщина. – Не хочет признавать собственные ошибки.
Ее муж что-то пробормотал, но спорить не стал. Ищущие свет признавали мужчин и женщин равными, и это считалось одним из самых страшных грехов мейсальской ереси.
– Сомс объявился. А мы уже начали искать для Кедлы нового мужа. – (Кедла была дочерью кожевника.) – Наплел какой-то чуши собачьей, не говорит ни где был, ни что делал все это время. Солдаты из его отряда сказали – он сбежал с поля брани еще до начала сражения. Кое-кто думает – Сомс сдался без боя и теперь, вполне возможно, шпионит на Конгрегацию. Так и не смог объяснить, почему не разыскал нас тогда в горах. Ведь знал же, что Кедла на сносях. – Госпожа Арчимбо едва сдерживала гнев. – И уже снова ее обрюхатил.
Арчимбо запыхтел, как закипающий чайник. Гневался он даже сильнее жены, но ничего не говорил, не желая упасть в глазах совершенного. Не дело ищущим свет заниматься такими дрязгами.
– Проклинаю себя, – призналась жена дубильщика. – Все я виновата. Сама подтолкнула его к Кедле. Ей и дела в общем-то не было до мальчишки. Это я заставила Арчимбо пойти к их семье.
Брат Свечка еще тогда удивился этому браку. Хотя для Арчимбо союз был выгоден: семейство Сомса считалось весьма почтенным.
– Теперь Сомс всем владеет, – продолжала госпожа Арчимбо. – Видать, только потому и вернулся. В живых остался лишь его дед, и Сомс сделался единственным наследником.
– На их семью обрушилось столько несчастий и в такой короткий срок, – проворчал Арчимбо. – Говорили, это все из-за Сомсовых грехов. А в итоге выгадал-то как раз Сомс.
– Настоял, чтобы Кедла и малыш Раульт переехали к нему, – гневно пожаловалась госпожа Арчимбо и, чуть подумав, добавила: – Хотя Кедла не возражала.
– Важничает теперь. Совершенный, мое дитя сбилось с пути и, быть может, никогда не вернется к свету. Нам очень-очень нужна ваша помощь.
– Нынешние времена подвергают испытаниям веру каждого из нас, – ответил совершенный и постарался припомнить, сколько же Кедле лет.
Видимо, еще и восемнадцати нет. В таком возрасте человек склоняется к разным философским учениям.
Начали прибывать гости, и разговоры о семейных делах закончились. Среди местных мейсалян брата Свечку всегда очень любили.
В Каурене поздно ложились и за ужин садились не раньше десяти или одиннадцати. Вставали горожане с рассветом, но днем, в самые жаркие часы, отправлялись вздремнуть. Совершенного уже настигла усталость, а собравшиеся все еще оживленно беседовали.
На следующее утро пожаловал совсем другой гость. Пришел он рано, хотя и не на рассвете. Вот с какой скоростью разлетались по городу новости.
Еще полусонный, брат Свечка узрел перед собой Бикота Ходье, главного герольда герцога Тормонда. В такую раннюю пору совершенный не сразу вспомнил о хороших манерах.
– Ходье? Это вы? Я-то думал, вы погибли, сражаясь с войсками главнокомандующего. Вы же были с сэром Эарделеем Данном?
– Несомненно, на мою смерть кое-кто надеялся. А я, как обычно, их разочаровал. Герцог желает видеть вас в Метрелье. Пожалуйста, не расстраивайте его.
– Нет, не могу. – В том числе и из-за Тормонда Свечка не хотел заходить в Каурен.
– Вы проявите неуважение: здешних своих друзей навестили, а его не хотите.
– Знаю-знаю.
Да, Тормонд – его друг. Или был другом давным-давно, в их общей молодости. В некотором роде другом. А теперь Свечка и герцог – всего лишь двое усталых стариков.
Брат Свечка давно не бывал в крепости Метрелье.
– Вижу, тут кое-что улучшили.
– Дирецийцы, которые служат Изабет, весьма напористы, – пожал плечами Ходье. – Хотя здесь в основном подновили лишь ворота, остальное – только слегка. Им важно в первую очередь отстроить городские стены и ворота.
Брат Свечка заметил это, еще когда входил в Каурен, а кроме того, заметил караулы на улицах, состоящие как из местных солдат, так и из дирецийцев.
– Думаете, осады не миновать?
– Решение за королем Регардом. А значит, за его матерью. Король Питер сделает так, чтобы Каурен смог оказать сопротивление.
– Его воины, как я вижу, повсюду. Сколько их здесь?
– Меньше, чем хотелось бы многим, больше, чем хотелось бы друзьям патриарха.
– Значит, вы и сами не знаете.
– Умно, совершенный, но на этот вопрос ответа нет. У меня, во всяком случае. Может, принципат де Герв или граф Алпликово смогли бы ответить. В гарнизоне постоянно сменяются солдаты. А еще они не желают, чтобы шпионы что-нибудь разузнали. Дирецийцы явились сюда, чтобы научить наших людей защищаться. И в основном все учатся с охотой.
Член коллегии занимается в Каурене тем, что идет вразрез с интересами патриарха?
– Значит, после того разгрома, который устроил главнокомандующий, уцелевшие осознали, что делают что-то не так.
– Как пить дать, брат. Как пить дать. Подождите здесь, а я пойду узнаю, когда герцог сможет вас принять.
Брат Свечка остался в одной из тихих комнат Метрелье. Ему и раньше приходилось здесь ждать, и обычно перед аудиенцией у Тормонда кто-нибудь являлся обсудить со Свечкой дела с глазу на глаз.
В этот раз вышло иначе: Ходье не было целых полчаса, но за это время в тихую комнату никто не заглянул.
– Он готов, брат. Когда увидите его, поймете, почему пришлось ждать. Предупреждаю, он изменился, и притом к худшему.
К худшему? И еще жив?
– Простите, брат, не хотел сгущать краски. Но, повторяю, вы все поймете.
И Свечка понял. Почти. Совершенному еще больше захотелось впасть в отчаяние.
Великий Недотепа, Тормонд IV, последний из своего рода, ведь наследников у него не осталось, превратился в настоящую развалину. Герцог сидел в кресле на колесах, изо рта у него текла слюна, от него дурно пахло, и от слабости он не мог даже поднять упавшую на грудь голову. Застывшей позой Тормонд больше напоминал куклу, а не живого человека.
– На этот раз виноваты не колдовство и не яд, а старость и плохое здоровье, – пояснил Ходье.
Брат Свечка понял, что это прощальная встреча. Раздражение из-за того, что его притащили в Метрелье, улетучилось.
– Он отдал последние распоряжения? Хочет, чтобы свершили церковный обряд или консоламентум?
Консоламентумом называлось таинство, свершавшееся, когда умирал ищущий свет.
– Это же Великий Недотепа, таким он и остался во всем. Епископ Клейто, епископ Лекро и совершенный брат Непорочность – все трое стояли перед ним. Его светлость так и не выбрал ни одного из них.
Наверняка виноват в этом брат Непорочность, подумал брат Свечка. Он ничего не мог с собой поделать, но, когда речь заходила о брате Непорочность, тут же вспыхивал, будто кремнем ударяли по кресалу, и милосердие его покидало. А еще Свечка удивился, услышав о епископе Лекро. Когда-то тот был его другом, потом Лекро разоблачили, когда он медленно травил Тормонда по приказу Безупречного V. В награду его должны были возвысить, когда бротская церковь утвердится в Каурене.
Хотя на словах Брис Лекро поддерживал местных сторонников антипатриарха.
– Что герцог умеет – так это прощать, – сказал Бикот Ходье, заметив удивление Свечки. – Безупречный умер, патриаршее войско нам больше не угрожает, вот он всех и помиловал. Даже тех дворян, которые во время священного похода вели дела с главнокомандующим. Нам приходится за это расплачиваться: теперь эти изменники плетут козни с арнгендцами.
Брат Свечка опустился перед герцогом на колени. Суставы возмущенно заскрипели. Монах вгляделся в стоящего за креслом Тормонда брата-целителя: вроде бы он тот, за кого себя выдает, не больше и не меньше.
Совершенный подумал, что пособника Конгрегации непременно бы выдал взгляд.
Глаза у Тормонда блеснули. Его ясный рассудок был заперт в плену у немощного тела. Говорить герцог почти не мог.
Аудиенция проходила в зале, где брат Свечка уже не раз до этого встречался с Тормондом и его советниками. Герцог всегда спрашивал мнение совершенного по любому поводу, но никогда к нему не прислушивался. На этот раз в зале было промозгло, сыро, мрачно и пусто. Только Ходье, брат-целитель, герцог и совершенный. А ведь обычно тут собиралось человек двадцать-тридцать, все шумно спорили, в очагах ревело пламя.
– Если сложить наши годы, получится более двух веков, – заметил брат Свечка. – А вот священник еще совсем мальчишка.
– Я могу дать ему настой, который ненадолго вернет ему власть над собственным телом, – предложил целитель. – Мы редко его используем, настой забирает все оставшиеся силы. Подходящее ли сейчас время?
Целитель наклонился и повторил вопрос прямо в ухо Тормонду.
Брат Свечка увидел, как во взгляде герцога мелькнул озорной огонек. Тормонд кое-как сумел кивнуть.
Священник торопливо вышел из зала.
– Этот настой творит чудеса, – пояснил Ходье. – Но цена чересчур высока. Четверть часа он едва-едва здоров, а потом долгие часы такой, как сейчас, или даже хуже. Не расходуйте понапрасну то короткое время, что у нас есть.
Совершенный не нашелся с ответом. Он подвинул кресло, в котором сидел герцог, а сам уселся на скамейку напротив, стоять на коленях на жестком дубовом полу ему не хотелось.
– Много воды утекло с нашей последней встречи.
Тормонд издал какой-то булькающий звук.
В зал вернулся брат-целитель.
– Зрелище не из приятных, но только так и можно это сделать.
Священник ухватил Тормонда за жидкие волосенки и запрокинул ему голову. Рот у герцога открылся. Выждав пять ударов сердца и удостоверившись, что прочистилось дыхательное горло, брат-целитель влил в старика содержимое маленькой глиняной чашки. Походило снадобье на черный чай, но запаха брат Свечка никакого не почувствовал. Хотя теперь обоняние у него, как и все остальные чувства, работало уже совсем не так, как раньше.
Целитель ущипнул герцога за нос, чтобы тот сглотнул.
Тормонд проглотил настой, не подавившись.
Вскоре начались перемены. Разительные перемены.
– Почти волшебство, – сказал Ходье, видимо, в шутку.
Щеки Тормонда порозовели, исчез частичный паралич, прекратила капать слюна. Герцог с трудом поднял голову.
– Шард анде Клэрс, мой самый верный друг.
Отношения между Тормондом IV и окружающим миром можно было назвать жалкими, и все по вине самого Тормонда: он никогда не брал на себя ответственность, позволял другим манипулировать собою и упрямо настаивал на неверных решениях в самые неподходящие времена. Все старались воспользоваться им, исключая разве что сэра Эарделея Данна, который погиб, защищая Каурен, да брата Свечки, который в прошлой своей жизни был Шардом анде Клэрсом и еще в детстве играл с будущим герцогом, невзирая на разницу в их положении.
– Я здесь.
– Тебя наверняка пришлось тащить сюда силком.
Тормонд пришепетывал, глотал слова и уж совсем не болтал без умолку, как бывало прежде, но его хотя бы можно было понять. Было очевидно, что говорить он желает с братом Свечкой.
– Бикот, найди Изабет и приведи сюда. Никаких отговорок. Форнье, раздобудьте кофе. Его уже давно должны были принести.
– Как пожелаете, ваша светлость, – с поклоном отозвался священник.
– Как спокойно он это воспринял, – заметил брат Свечка, оглядывая комнату в поисках подозрительных теней.
– Шард, он хороший человек, в отличие от многих своих собратьев. Времени у нас мало. Ты должен меня выслушать. – Герцог поманил совершенного пальцем. – Среди прочих многочисленных недугов в последнее время меня стали одолевать приступы прозрения: вижу то, что, видимо, видят Орудия Ночи, когда заглядывают в будущее. Обычно это происходит, когда заканчивается действие настоя.
Свечка что-то осторожно промычал в ответ.
– Шард, в будущем нас не ждет ничего хорошего.
Вряд ли можно назвать это откровением.
Тормонд взял руки брата Свечки в свои, и при этом что-то скользнуло из его рукава в рукав монаха. Совершенный и виду не подал.
– Совсем ничего хорошего. Грядут страшные горести. Коннек охватит пламя. Избежать этого нельзя. Скажи графу Реймону, что я сожалею. Хотя и не знаю, что именно следовало сделать иначе, чтобы вышло лучше, чем есть сейчас. Передай ему мое благословение. Передай, пусть спасет все, что сможет.
Во взгляде герцога промелькнула тьма. Действие настоя достигло пика.
Форнье вернулся и принес с собой кофе и чашки. Так быстро, что брат Свечка и правда поверил, что кофе готовили заранее.
Спустя несколько мгновений в зал ворвались королева Изабет и несколько дирецийцев. Все они хмурились. Поскольку Тормонд так и не смог сделать ничего путного, его владения почти стали частью Наваи, а люди короля Питера совсем не радовались, когда в замок неожиданно являлись старые знакомцы герцога и устраивали переполох.
Никого из спутников королевы брат Свечка не узнал.
Он незаметно переложил полученный от герцога пакет во внутренний карман сутаны.
Брат Свечка знал Изабет с самого ее рождения, хотя и не близко. Она всегда питала к нему более теплые чувства, чем он к ней, хотя монах и не понимал почему.
– Что тут происходит? – спросила Изабет с тревогой.
– Ваш брат послал за вами, не я, – отозвался совершенный, махнув рукой в сторону герцога.
– Изабет, присядь, – велел Тормонд своей сестре, – и выслушай. Быть может, я разговариваю в последний раз.
И герцог принялся рассказывать – торопливо, словно бы поведать нужно было многое, а времени не хватало. Его осеняли пророческие видения. Катастрофы уже не избежать, но самые страшные подробности еще не определены.
Дважды хотела Изабет прервать брата, и дважды брат Свечка молча останавливал ее. Шла зловещая гонка со временем. Тормонд не успеет, если его прерывать.
Столь желанных всеми подробностей герцог не раскрыл. С пророками всегда так, хотя брат Свечка и допускал, что любое будущее, пока оно еще не свершилось, изменчиво. Создания Ночи видели возможности, но не могли определить ни время, ни место, пока не произошло само событие.
И все же кое-какие вероятности вероятнее прочих. И все, о чем говорил Тормонд, не сулило Каурену ничего хорошего.
Постепенно осмысленный рассказ перешел в булькающее бормотание. Но герцог все еще, хоть и безуспешно, пытался говорить.
Изабет поглядела на совершенного, и тот не отвел глаз.
– Начнется, когда мы еще не будем готовы, – сказала королева.
– Будущее всегда наступает, когда мы не готовы. Что ни делай, а в засаду попадешь неожиданно. Но он сообщил многое, чем вы сможете воспользоваться.
В некотором роде. Люди, вовлеченные в грядущий ураган, слишком много о себе думают и не просчитывают варианты в долгосрочной перспективе.
– Нужно рассказать обо всем Питеру, – отозвалась Изабет. – Это ему предстоит принимать решения. А вы не тратьте время понапрасну, отправляйтесь наставлять свою паству.
У Свечки были и другие обязательства. Вполне возможно, ни одно из них выполнить ему не удастся.
Герцог утверждал, что самые ужасающие его предсказания наиболее вероятны.
Тормонд действительно умирал, сомнений в этом не было никаких. Он назвал три даты – все как одна неподходящие. В двух случаях можно было принять меры, и меры эти находились полностью в ведении отца Форнье.
– Что бы вы ни делали, говорите ясно и ничего не приукрашивайте, – посоветовал брат Свечка. – Вашему мужу предстоит сделать нелегкий выбор. Нужно сообщить ему все, что только можно.
Изабет смерила монаха долгим взглядом. Она уже не была ребенком. На брата своего королева совсем не походила: в отличие от него, она способна была на скорые решения.
– Вы верите тому, что он нам рассказал, совершенный?
Брат Свечка не стал ее поправлять. Изабет намеренно использовала его титул, чтобы слышали ее спутники. Большинство дирецийских дворян исповедовали епископальную чалдарянскую веру, хоть и относились к патриарху с презрением. Они охотно истребили бы членов Конгрегации – в основном потому, что эти фанатики представляли угрозу светской власти дворянства.
Вера Изабет вызывала подозрения. Она ведь родом из этого гнездилища ереси. Королеве следует проявлять осторожность.
– Я верю в его видения, – ответил брат Свечка. – Моя религия убеждает, что следует принимать все как есть. Ночь есть, есть и Орудия. Никто не может отрицать их существование лишь потому, что так удобнее.
Его слова ни в коей мере не противоречили чалдарянской доктрине. Она признавала существование Орудий, вот только называть их следовало не иначе как демонами.
Но такого рода правда была не по душе тем, кто находил прибежище в Конгрегации по искоренению богохульства и ереси. Тем, кто вознамерился самого господа бога заставить соответствовать своим представлениям.
– Я сыграл ту роль, которую мне уготовил ваш брат, – продолжал Свечка. – Сделал так, что он сказал свое слово и ваши люди его услышали.
На лице Изабет отразилось сомнение.
Эта усталая седеющая женщина всю свою жизнь была вовлечена в политические дела брата и мужа, на ее долю мало выпало той роскошной дворцовой жизни, которой обычно живут высокородные дамы. С того самого времени как на Коннек посыпались нескончаемые несчастья, королева едва ли успевала наслаждаться обществом мужа и сына. А сын этот уже, наверное, выучился ходить, говорить и досаждать своим нянькам. Только тут брат Свечка понял, что даже не знает, как его зовут.
Он смущенно спросил Изабет.
И та в ответ назвала ему целый ворох имен. Дирецийцы любили называть детей в честь всех любимых предков и святых.
– Но обычно мы зовем его Питер или маленький Питер, – с тоской ответила королева.
Вскоре Свечка удалился. Бикот Ходье проводил его до ворот.
– Брат, я не могу вас довести до са́мого города. Теперь за Тормондом нужно неотступно присматривать. Иногда после настоя Форнье он сильно мучается.
– Понимаю. Дорогу знаю. Я еще не такой дряхлый, просто хожу помедленнее.
Оказалось, что в город совершенный идет не один. Вскоре он обнаружил за собой хвост – за ним увязалась парочка типов, движимых явно недобрыми намерениями. Но им пришлось от этих намерений отказаться: из Метрелье бодрой рысью выехали с полдюжины дирецийских солдат. По чистой случайности они как раз направлялись в ту же сторону, что и совершенный.
– Не понимаю, что это такое было, – признался брат Свечка чете Арчимбо, когда те вернулись из дубильни.
– Наверняка мерзавцы из Конгрегации, – предположил Арчимбо. – Захватить известного еретика брата Свечку для них настоящая удача.
Спорить совершенный не стал. Быть может, Арчимбо и прав. Что у кого творится в голове – не угадаешь.
– Возможно. Надо отправляться в путь, пока я не привлек ненужного внимания.
А он мог это сделать, и еще как.
Добравшись до дома Арчимбо и убедившись, что никто его не преследует, монах открыл пакет, который тайно передал ему герцог Тормонд.
Содержимое этого пакета потрясет весь Коннек.
Внутри были герцогская печать, герцогский перстень и реликвия святого Домино, хранившаяся в семействе герцогов Кауренских со времен Древней Империи. Этими предметами мог владеть лишь истинный герцог Кауренский. Атрибуты власти. Также в пакете были исписанные мелким почерком листы – копии бумаг, подтверждающих законное право семейства герцога Тормонда на Коннек. Их оригиналы тоже восходили ко временам Древней Империи. Каждая копия заверена, везде под присягой подтверждается, что все до последнего слова соответствует оригиналу. На каждой странице многочисленные подписи свидетелей – уважаемых религиозных деятелей Каурена.
И самый важный документ – тот самый, который вполне может потрясти мир: Тормонд IV законным образом усыновляет графа Реймона Гарита из Антье и назначает его полноправным наследником.
Никто не обрадуется. Вот уже много лет велись споры о том, кто станет преемником Тормонда. Главным претендентом был Питер Навайский. Ведь последние десять лет единственной наследницей герцога оставалась Изабет.
После падения Древней Империи усыновление было не слишком распространено, самые сознательные императоры древности прибегали к нему, когда хотели обеспечить себе дельного преемника, однако эта юридическая процедура по-прежнему не утратила своей силы. Если только предоставлялись бесспорные доказательства и не к чему было придраться.
Брат Свечка прочитал список свидетелей: все – весьма уважаемые люди, исключая разве что епископа Лекро. Но Лекро помиловали.
Слишком уж их много. Да, люди честные и движимые, несомненно, преданностью и лучшими побуждениями, но кто-нибудь обязательно проболтается. Такова уж человеческая природа. Поползут слухи (если уже не поползли), и кто-нибудь честолюбивый и не лишенный злодейских наклонностей постарается расстроить планы Тормонда.
Именно поэтому брат Свечка и сказал Арчимбо, что пора отправляться в путь. Нужно убраться подальше, пока кто-нибудь не заподозрил, что впавший в грех старый мейсалянин-совершенный по наущению Тормонда IV тайком вынес из Метрелье символы герцогской власти.
Монах решил было посвятить Арчимбо в свою тайну. Дубильщик был человеком хорошим и думал о Тормонде лучше, чем большинство его соотечественников. Полезно для осуществления герцогского плана. Но у Арчимбо своя жизнь, жена, семья, дубильня, уважаемое место в общине. Не дело подвергать его такой ужасной опасности.
И Арчимбо, и его жена уговаривали совершенного остаться. Кауренские мейсаляне не хотели его никому отдавать. Брат Непорочность, единственный совершенный в округе, им не нравился.
То же самое Свечке сказали и позже, на вечернем собрании. Ищущие свет развлекались вовсю. Начались оживленные перепалки. Все как один утверждали, что на встречах никогда не бывает так радостно, когда нет Свечки, когда он не учит их (иными словами, не разрешает споры).
В тот вечер брат Свечка старался больше обычного. Нужно было предупредить мейсалян, что снова грядут темные времена.
– Будущие испытания гораздо тяжелее тех, что устроил нам главнокомандующий. Главнокомандующий был мягче и благороднее тех, кто явится сейчас. Прошлые невзгоды, хоть и ужасные, длились около года, а будущие могут затянуться на несколько поколений. До тех пор, пока не сожгут последнего мейсалянина.
Конгрегации понравилось сжигать еретиков.
Тормонд в своих пророчествах не упомянул о бесконечных преследованиях – больше упирал на ближайшее будущее. Но в каждом слове угадывалась охватившая грядущее сокрушительная тьма.
– Разбудите меня, пожалуйста, на рассвете, – попросил в самом конце встречи брат Свечка. – Путь до Альтая неблизкий, хочу выйти пораньше.
Врать было неприятно, да и толку от этого вранья, по всей видимости, немного. Любой, кто вознамерится отобрать у него драгоценную ношу, мигом поймет, что монах отправился передавать послание Тормонда графу Реймону. И тогда придется действительно идти сначала в Альтай, а потом оттуда через дикие земли на восток.
Добравшись до самых северных ворот Каурена, брат Свечка обнаружил, что они заперты. Там толпилось множество солдат, что-то стряслось. Похоже, прямо в воротах совсем недавно произошла кровопролитная схватка.
Но ни солдаты, ни ополченцы не разыскивали старика, укрывавшего символы герцогской власти. Монах подошел к дирецийцу, который был вроде бы занят меньше остальных, и спросил, что случилось и когда откроют ворота.
– Там снаружи люди короля Регарда, отец. Ночью хотели захватить ворота, им помогал кто-то из горожан. Но ничего не вышло. Уцелевшие зализывают раны, но уходить не торопятся. Если хотите выбраться из Каурена, идите к другим воротам. Враг тут слишком занят, за всеми воротами не уследит.
Поблагодарив солдата, брат Свечка удалился. Судя по всему, защитники готовились к вылазке.
Свечку позабавило, что его назвали отцом. Хотя, возможно, в Диреции так уважительно обращаются к пожилым людям, а не только к церковникам.
Монах отправился в восточную часть города. Через какие-нибудь ворота его выпустят, и он найдет дорогу в Кастрересон.
