– Введите пленников, – велела капитан Дракеша.

Глубокой ночью «Ядовитая орхидея» стояла на якоре под безлунным, усеянным звездами небом. У поручней на юте, подсвеченная алхимическими фонарями, грозно высилась Дракеша. С плеч капитана ниспадал кусок брезента, долженствующий изображать мантию, а голову – подобием традиционного парика веррарского судьи – покрывала кипа каболки. Все моряки «Ядовитой орхидеи» столпились вокруг пленников.

Девятнадцать матросов «Красного гонца», уцелевшие в утреннем сражении, сейчас смущенно переминались на шкафуте, связанные по рукам и ногам. Локк неуклюже придвинулся к Жану и Джебрилю.

– Секретарь суда, что за жалкий сброд вы нам доставили? – спросила Дракеша.

– И впрямь сброд, ваша честь, – признала лейтенант Дельмастро, одной рукой сжимая пергаментный свиток, а другой придерживая такую же копну каболки, норовящую сползти с головы.

– Все до одного – задохлики, выродки и забулдыги, – вздохнула Дракеша. – Что ж, ничего не поделаешь. От праведного суда им не уйти.

– Верно, ваша честь.

– В чем их обвиняют?

– О ваша честь, от их жутких преступлений кровь в жилах сиропом слипается! – Дельмастро развернула свиток и провозгласила: – Эти мерзавцы, дерзновенно презрев любезное гостеприимство самого́ архонта Тал-Веррара, бессовестно сбежали из роскошных апартаментов, предоставленных означенным архонтом не где-нибудь, а в Наветренном Утесе, и, более того, нагло похитили линейный корабль военно-морского флота, находящегося в ведении упомянутого архонта, будь он неладен, с коварным намерением превратить его, то бишь украденное судно, в пиратский корабль.

– Какой позор!

– Вот именно, ваша честь. Смею заметить, дело чрезвычайно запутанное. В довершение всего некоторых пленников обвиняют в подстрекательстве к бунту, а некоторых – в преступном невежестве и неосведомленности.

– Как это? Одних обвиняют в одном, а других – в другом? Нет, в моем суде такого беспорядка я не допущу. Всех скопом следует обвинить во всем.

– Есть, ваша честь! Так и запишем: бунтовщиков обвинить в преступном невежестве, а невежд – в непозволительном бунтовстве.

– Великолепно. Нет, превосходно и весьма поучительно. Наверняка мое решение войдет в анналы истории.

– Ваша честь, об этом напишут толстые тома.

– А еще в чем эти охальники замечены?

– В разбойном нападении и вооруженном грабеже под красным флагом, ваша честь. Пиратский набег в водах Медного моря сего двадцать первого дня месяца фесталя нынешнего года.

– Отвратительный, невообразимо гнусный поступок! – выкрикнула Дракеша. – Не забудьте сделать пометку в ваших записях, что от омерзения судья едва не лишилась чувств. А желает ли кто-нибудь выступить в защиту обвиняемых?

– Нет, ваша честь. У пленников нет ни медяка за душой.

– Ах вот как?! А по законам какой державы их следует судить?

– Ваша честь, ни одна держава на свете не признает их существования и не выразит желания их защитить.

– Вот незадача… Что ж, этого и следовало ожидать. Вполне естественно, что эти несчастные создания, лишенные благотворного влияния и вдохновляющего примера своих соплеменников, чуждаются добродетели, как морового поветрия. А нельзя ли изыскать доводы для смягчения наказания?

– Увы, ваша честь, это вряд ли выполнимо.

– В таком случае для создания всеобъемлющего представления о нравственном облике подсудимых необходим еще один, последний штрих. Секретарь суда, что именно известно о сообщниках и ближайшем окружении обвиняемых?

– Ваша честь, по моим сведениям, эти несчастные якшаются с офицерами и матросами «Ядовитой орхидеи».

– О боги! – вскричала Дракеша. – Я не ослышалась? Вы упомянули «Ядовитую орхидею»?

– Да, ваша честь.

– Виновны! Виновны по всем статьям! Виновны в глубочайшей мере! Виновны в самых страшных злодеяниях, известных человечеству! – Дракеша содрала с головы дурацкий каболковый парик и швырнула его на палубу.

– Замечательный приговор, ваша честь.

– Итак, по решению суда, незыблемого в своей верховной власти и неколебимого в своих воззрениях, за прегрешения и проступки, совершенные в море и против моря, преступники будут отданы морской пучине. За борт их! И да не торопятся боги смилостивиться над их пропащими душами.

Толпа с восторженными воплями набросилась на пленников и поволокла их к левому борту, где у поручней лежала грузовая сеть, прикрепленная со всех сторон к разостланному на палубе парусу. Бывших матросов «Красного гонца» согнали на сеть, а несколько десятков моряков, возглавляемые Дельмастро, отправились к кабестану – вертикальному вороту, установленному на палубе.

– К исполнению приговора готовьсь! – отдала приказ Дракеша.

– Навались! – крикнула Дельмастро.

На нижних реях фок– и грот-мачт установили тали – сложную подъемную систему блоков и тросов, – и, как только моряки начали вращать кабестан, углы паруса и прикрепленной к нему сети стали подниматься; через несколько секунд все пленники оказались в прочном парусиновом мешке, будто звери, пойманные в охотничьи тенета. Локк вцепился в грубую сеть, стараясь не попасть в самую гущу тел, плотно прижатых друг к другу. Матросы беспомощно толкались, вертелись и сыпали проклятьями, а тем временем парусиновый мешок, покачиваясь, повис в пятнадцати футах над темной водой за бортом.

– Секретарь суда, приведите приговор в исполнение! – скомандовала Дракеша.

– Опускай!

«Не может быть…» – только и успел подумать Локк.

Мешок с пленниками стремительно погрузился в воду. Те самые люди, которые в относительном молчании вступили в смертельную схватку с джеремитами на борту «Зимородка», сейчас беспомощно вопили и проклинали все на свете. В воде туго стянутый мешок немного разошелся, так что барахтаться стало чуть просторнее, однако странно было ощущать, как парусина с сеткой, просевшая под весом тел, опускалась в толщу воды, будто на пуховую подушку.

Мешок, погрузившись в волны, черпнул темной теплой воды; крики и барахтанье стихли, и Локку стало не по себе – но почти сразу же парусиновый невод вытащили на поверхность и оставили болтаться у борта. Пленники оказались словно бы в огромном чане, вода в котором доходила им до пояса.

– Эй, никого не покалечило? – крикнул Жан, держась за сетку как раз напротив Локка.

Между приятелями на дне мешка барахтались люди, и Локк с досадой заметил, что Жан даже не пытается подобраться к нему поближе.

– Очень смешно, – пробормотал Стрев, отфыркиваясь и одной рукой хватаясь за сетку, – другая рука, сломанная, была на перевязи.

В сражении на «Зимородке» пострадали многие матросы помойной вахты, но ни переломы, ни резаные и колотые раны, ни синяки и шишки не освобождали от обряда посвящения в пираты.

– Ваша честь! – воскликнула Дельмастро.

Локк взглянул наверх, в отверстие мешка: лейтенант, перевесившись через поручень левого борта, осветила пленников фонарем; судя по всему, мешок висел футах в четырех от корпуса «Ядовитой орхидеи».

– Ваша честь! А они не тонут…

– Как это – не тонут? – с напускным изумлением переспросила Дракеша, снова нахлобучивая на голову дурацкий каболковый парик. – Канальи! Дерзкие наглецы! Да как вы смеете противиться решению суда?! Сказано ведь – утопить. Секретарь суда, придумайте что-нибудь. Окажите содействие в потоплении.

– Есть, ваша честь, будет исполнено. Эй, помпы на палубе, готовьсь! Качай!

Моряки подтащили к поручню парусиновый шланг, и на пленников бурным потоком обрушилась тугая струя морской воды. «Ну, это еще терпимо», – подумал Локк, поспешно отворачиваясь, но тут ему в лоб с чавканьем ударило что-то тяжелое и влажное.

Обстрел комками пакли, щедро пропитанной жиром, оказался долгим и основательным. Все моряки «Ядовитой орхидеи» выстроились у борта и с удовольствием швыряли в пленников тряпье, обрывки старых канатов и пеньки, клочья ворсы и пакли, вывалянные в той самой вонючей жиже, которой Локк каждое утро обмазывал мачты. Вскоре вся одежда пленников и поверхность воды в мешке покрылись толстым слоем прогорклого жира.

– Ваша честь, – завопила Дельмастро. – Они все равно не тонут!

– Ах, не тонут! – Замира стянула парик с головы. – Проклятье! Ими даже море гнушается. Что ж, придется их на борт взять.

Канаты натянулись, и парусиновое узилище медленно поползло наверх – как раз вовремя. Локк невольно содрогнулся, ощутив, как под ненадежным колеблющимся днищем мешка проплыла какая-то неведомая громадная тварь, но, к счастью, пленников уже подняли высоко над волнами.

Однако мучения бывших матросов «Красного гонца» этим не ограничились – из воды их вытащили, но на палубу не опускали; мешок болтался в воздухе над бортом.

– Расстопорить вертушку! – крикнула Дельмастро.

Одна из моряков проворно вскарабкалась на рей и высвободила вертлюжный гак, прикрепленный к деревянному канифас-блоку, – подвижный, вращающийся вокруг своей оси крюк, на котором висела сеть с пленниками; обычно этими талями пользовались для подъема и переноски в трюм тяжелых грузов крупного размера. Вот таких, как сейчас…

Моряки, собравшись под сетью, стали ее толкать, и вскоре мешок с пленниками закружился с тошнотворной быстротой. Перед глазами Локка мелькала то темная вода за бортом, то яркие фонари на палубе… темная вода… яркие фонари… вода… фонари.

– О боги… – простонал кто-то и тут же шумно блеванул.

Пленники беспомощно забарахтались, стараясь держаться подальше от бедолаги. Локк что есть силы вцепился в сеть, не обращая внимания на толкотню и суматоху.

– Эй, им помывка не помешает! – крикнула Дельмастро. – Помпы качай!

Тугая струя морской воды хлестнула по парусиновому мешку, который продолжал вращаться, и Локка каждые несколько секунд окатывало солеными брызгами. Его замутило, голова кружилась, но уязвленная гордость заставила его отчаянно сдерживать рвоту, хотя остальные с воодушевлением предавались этому увлекательному занятию.

Из-за борьбы с головокружением он не сразу заметил, что вращение прекратилось, а парусиновый мешок опустили на борт; лишь когда стенки обвисли, а сеть под пальцами обмякла, Локк сообразил, что пришло долгожданное освобождение, и без сил рухнул на твердые планки палубы. Впрочем, хоть сетка и прекратила свою круговерть, теперь поплыл мир перед глазами, причем сразу в нескольких направлениях. Ощущение было не из приятных, и Локк в изнеможении закрыл глаза, что совершенно не помогло, а, наоборот, только ухудшило его состояние: теперь его мутило в кромешной тьме.

Он распростерся на палубе, а через него с проклятьями и стонами переползали люди. Наконец его вздернули на ноги; от резкого движения желудок едва не взбунтовался. Локк кашлянул, стараясь сдержать рвотный позыв. От дурноты и головокружения чудилось, что подошедшая к пленникам Дракеша, уже без брезентовой мантии и дурацкого парика, нелепо накренилась в сторону.

– Море вами гнушается, – сказала капитан. – Вода вас отвергает. Видно, не время вам еще тонуть. Возблагодарите Ионо! Возблагодарите Улькриса!

Морского бога именовали Улькрисом в далеком Джереше, теринцы это имя почти не употребляли.

«Похоже, на корабле немало людей с восточных островов», – подумал Локк.

– Владыка Алчных вод, спаси и сохрани! – хором воскликнули моряки «Ядовитой орхидеи».

– Вы теперь с нами, в междумирье, – сказала Дракеша. – Земля вас не приемлет, и море вами гнушается. Вы, как и мы, нашли прибежище в дощатом челне, под холстиной. Палуба – ваша твердь, паруса – ваши небеса. Лишь этот мир вам достался, иного вам не дано. Иного вам не надобно! – Она выступила вперед, занеся над пленниками обнаженный клинок. – Ежели хотите обрести право на этот мир, согласны ли вы ради этой милости мне ноги облобызать?

– Нет! – хором ответили бывшие матросы «Красного гонца», предупрежденные об этой части обряда.

– А согласны ли вы с благоговейным поклоном прильнуть к моему драгоценному перстню?

– Нет!

– А согласны ли вы преклонить колена перед титулованными ничтожествами и дармоедами?

– Нет!

– А будете ли вы тосковать по земле, по законам и владыкам, будете ли тянуться к ним, как к мамкиной титьке?

– Нет!

Дракеша вручила Локку кинжал:

– Тогда даруй себе свободу, брат!

Локк, все еще нетвердо стоявший на ногах (его поддерживали два моряка «Ядовитой орхидеи», которым он был за это безмерно признателен), неуклюже разрезал веревки, стягивающие запястья, а потом занялся путами на ногах. Обернувшись, он увидел, что почти все бывшие матросы «Красного гонца» сохраняют вертикальное положение исключительно при помощи моряков «Ядовитой орхидеи». Поблизости мелькнули знакомые лица – вот Стрев, Джебриль, Альваро… а за их спинами – Жан, обеспокоенно смотревший на приятеля.

Локк смешался, затем перевел взгляд на Джебриля и протянул ему клинок:

– Даруй себе свободу, брат.

Джебриль с улыбкой взял клинок и ловко перерезал свои путы. Жан негодующе уставился на Локка, но тот отвел глаза. Кинжал продолжали передавать из рук в руки, раз за разом звучали слова: «Даруй себе свободу, брат!»

Наконец все стихло.

– Своими руками даровав себе свободу, вы присоединились к пиратскому братству Медного моря, – провозгласила Дракеша. – И к команде «Ядовитой орхидеи»!

Даже умудренный жизнью вор никогда не упустит случая обучиться новой премудрости (если доживет, конечно). В тот день Локк старательно постигал неведомую прежде науку правильного разграбления захваченного корабля.

В очередной раз обойдя нижние палубы «Зимородка», Локк убедился, что все матросы Флейта найдены и отправлены под замок, после чего отправился на ют, где у гакаборта уже лежали трупы Искупителей; тела погибших матросов «Ядовитой орхидеи» перенесли на шкафут и почтительно накрыли парусиной.

Локк торопливо огляделся: человек сорок с корабля Дракеши перебрались на «Зимородок» и полностью завладели флейтом. Моряки «Ядовитой орхидеи» карабкались по вантам и производили какие-то сложные манипуляции с якорями; к тридцати матросам «Зимородка», оказавшимся на верхней палубе, приставили охрану. Жан и Дельмастро стояли у штурвала; Утгар с небольшим отрядом отводили или относили раненых к правому борту, куда только что пришли капитан Дракеша и магистра Треганна. Локк направился к ним.

– Магистра Треганна, у меня тут вот… болит, зараза, – сказал Стрев, баюкая изувеченную руку. – Сломана, наверное…

– Еще как сломана, дурень безмозглый, – буркнула Треганна, склоняясь над матросом в пропитанной кровью рубахе. – А будешь и дальше без толку махать, вообще отвалится. Посиди пока.

– Но…

– Сначала я займусь тяжелыми увечьями, а с легкими потом разберемся, – пробормотала она и, натужно опираясь на трость, медленно опустилась на колени рядом с раненым моряком «Зимородка».

Повернув набалдашник, Треганна вытащила из трости тонкое длинное лезвие и вспорола им рубаху моряка.

– Впрочем, если невмоготу терпеть, – невозмутимо продолжила магистра, – то можно пробить тебе голову, и тогда мое внимание уж точно обеспечено. Согласен?

– Не-а… – пробормотал Стрев.

– Тогда терпи, жди своей очереди.

– Ах, вот вы где, Равейль! – сказала Дракеша, обходя Треганну и раненых. – Говорят, вы отличились.

– Неужели?

– На корабле от вас толку, как от жопы без дырки, но о ваших подвигах в бою я уже наслышана.

– Боюсь, слухи несколько преувеличены.

– Что ж, «Зимородок» наш, капитана вы мне привели. А сорвав цветок, надо побыстрее собрать с него нектар, пока погода не испортилась или еще какой корабль не появился.

– А это судно вы тоже прихватите?

– Нет. Не люблю волочить за собой сразу два захваченных корабля и их команды. Отберем деньги, ценности и груз – и дело с концом.

– И потом корабль сожжете или потопите?

– Что вы! Оставим на «Зимородке» припасы, чтобы команде до ближайшего порта хватило, и отпустим восвояси. У вас есть другие предложения?

– Нет, капитан, просто я… я ожидал гораздо худшего.

– Надеюсь, вы не думаете, что мы исключительно по доброте душевной проявляем милосердие к тем, кто сдался? – усмехнулась Дракеша, окинув взглядом раненых моряков «Зимородка», которыми занималась Треганна. – На долгие объяснения времени нет, однако если бы не проклятые Искупители, то вообще никто бы не пострадал. Из каждых пяти кораблей, которые мы захватываем, четыре сдаются без боя, сопротивляется лишь тот, кто успевает натянуть бритвенные сети и подготовить лучников. В общем, всем известно, что мы оставим команду в живых и беспрепятственно отпустим судно, только ценности отберем. Вдобавок простым матросам совершенно не хочется рисковать жизнью, защищая грузы, которые им не принадлежат.

– Весьма разумный подход.

– И не только мы так считаем. Сами видите, что происходит, когда для охраны нанимают Искупителей лишь потому, что они за это денег не просят. Обычно никакой охраны и вовсе нет, владельцам торгового судна нет смысла на нее тратиться. Путь из восточных земель в Тал-Веррар занимает четыре-пять месяцев, груз везут дорогой – пряности, драгоценные металлы и редкие породы древесины, – так что, даже если из трех кораблей до порта дойдет лишь один, владельцы внакладе не останутся, да еще и с огромной прибылью товар продадут. А если судно, пусть и ограбленное, вернется, то хозяевам это тоже на руку. Поэтому мы корабли и не уничтожаем. К тому же, раз мы не буйствуем и к торговым портам не приближаемся, толстосумы считают нас чем-то вроде стихийного бедствия, с которым проще смириться.

– Гм, и с чего же следует начинать сбор нектара?

– Самое ценное – судовая казна, – объяснила Дракеша. – Деньги, необходимые на текущие расходы, взятки и тому подобное. Найти их сложнее всего, потому что обычно их либо прячут в каком-нибудь укромном уголке, либо в редких случаях вообще сбрасывают за борт. Так что с капитаном Нерой придется повозиться, глядишь, он и признается, в какую дыру денежную суму схоронил.

– Вот черт! – ожесточенно воскликнула Треганна, вытирая окровавленные руки о штаны и глядя на обмякшее тело несчастного. – Капитан, этого уже не спасти. У него грудная клетка пополам разрублена, легкие наружу…

– Умер? – спросил Локк.

– Откуда мне, простому лекарю, такие тонкости знать? – съязвила магистра. – Вообще-то, в тавернах судачат, что коли легкие наружу, то все одно не жилец.

– А… да-да, конечно, – кивнул Локк. – Скажите, а есть еще умирающие, которым не обойтись без вашей неотложной помощи?

– Нет, хвала богам, – вздохнула Треганна.

– Капитан Дракеша, – сказал Локк, – капитан Нера – человек весьма мягкосердечный. С вашего позволения, мне хотелось бы предложить следующее…

Чуть погодя он привел на шкафут капитана Неру со связанными за спиной руками и подтолкнул его к Замире Дракеше, что стояла, обнажив один клинок, у тела матроса, над которым озабоченно склонилась Треганна. Погибшего переодели в чистую рубаху, скрыв под ней смертельную рану; небольшое пятно крови создавало впечатление, будто матроса еще можно спасти.

Дракеша, направив острие сабли в грудь Неры, невозмутимо произнесла:

– Приятно познакомиться, господин капитан.

Нера негромко застонал, чувствуя, как острый изогнутый клинок скользнул к горлу.

– Ваш корабль перегружен, того и гляди потонет, – продолжила Дракеша. – А все потому, что золота на нем слишком много. Чем скорее судовую казну с него снимем, тем лучше.

– Но… я не знаю, где она… – заныл Нера.

– Разумеется. А по моему слову морские гады огнем пышут, – ухмыльнулась Дракеша. – Если не признаетесь, я ваших раненых за борт отправлю.

– Но… прошу вас, мне приказано…

– Приказано не мной, – веско сказала Дракеша.

– Я… мне…

– Магистра, как там раненый? – спросила Дракеша.

– Плясать ему рановато, но жить будет.

Капитан Дракеша свободной рукой ухватила Неру за ворот, сделала два шага вправо и, не глядя, ткнула саблей в горло трупа. Треганна в притворном испуге отшатнулась, подтолкнув ноги мертвеца так, что он как будто забился в предсмертной судороге. Нера охнул.

– Увы, лекарям не все подвластно, – сказала Дракеша.

– Тайник – в стене моей каюты, рядом с компасом над койкой, – зачастил капитан Нера. – Умоляю, только никого больше не убивайте!

– А я никого и не убивала, – усмехнулась Дракеша.

Она выдернула клинок, обтерла его о камзол Неры, поцеловала капитана в щеку и с улыбкой объяснила:

– Ваш матрос умер от ран, а остальных мой лекарь быстро на ноги поставит.

Повернув Неру спиной к себе, Дракеша перерубила веревку, связывавшую ему руки, и подтолкнула его к Локку:

– Равейль, отведите его к команде «Зимородка», а потом извлеките судовую казну из тайника.

– Есть, капитан.

Пираты освобождали корабль от грузов так же резво, как молодожены срывают с себя свадебные одеяния перед брачным ложем. Локк, впервые столкнувшийся с таким огромным количеством награбленного, споро принялся за дело, чувствуя, как исчезает усталость. Моряки «Ядовитой орхидеи», обмениваясь с ним добродушными шутками, работали сноровисто, быстро и умеючи.

Сначала унесли все ценное, но небольшое по размерам добро: бутылки вина, парадные наряды капитана Неры, мешки кофейных зерен и чая из камбуза, арбалеты из скромных запасов в оружейной «Зимородка». Дракеша лично занялась отбором навигационных инструментов, приспособлений и песочных часов, оставив Нере лишь все самое необходимое для того, чтобы добраться в порт. Затем Утгар с боцманом осмотрели флейт от носа до кормы, отдавая приказы матросам помойной вахты, которые перетаскивали на «Орхидею» тюки алхимической пакли для конопачения, рулоны парусины, плотницкий инструмент, бочонки смолы и бухты канатов.

– Знатная добыча! – воскликнул Утгар, вручив Локку пятидесятифунтовую бухту каната и ящик железных напильников. – В Порт-Транжире за них дорого просят. Как по мне, так лучше этим товаром без посредников запасаться. С абордажной скидкой, так сказать.

Наконец настал черед и содержимого грузовых трюмов «Зимородка». На палубе открыли все решетки люков, а между двумя кораблями протянули сложную систему подъемных талей, так что к полудню на «Ядовитую орхидею» уже спешно переправляли ящики, бочки и тюки, обернутые в непромокаемый брезент. Нера не соврал – среди грузов был и скипидар, и промасленные брусья ведьмина дерева, рулоны шелков, ящики отличного янтарного вина, заботливо обмотанные овчиной, и бочонки сыпучих пряностей. Воздух пропитался запахами гвоздики, имбиря и мускатного ореха; Локк два часа работал у лебедки, и вспотевшую кожу тонким слоем облепила ароматная коричная пыль.

К пятому часу пополудни Дракеша решила положить конец перераспределению богатств. Тяжелогруженая «Ядовитая орхидея» низко сидела на сверкающей глади моря, а опорожненный флейт легонько покачивался на волнах, как хрупкая оболочка насекомого, угодившего в сети паука. Разумеется, с «Зимородка» вынесли не все – команде оставили бочки с водой и солониной, дешевым элем и ржавкой; Дракеша милостиво велела не трогать те ящики и тюки, которые были уложены слишком глубоко в трюмах. И все же насильственная разгрузка прошла на удивление расторопно – в любом порту торговцев обрадовало бы такое умелое и спорое обращение с грузом.

На корме «Зимородка», у гакаборта, Замира Дракеша, формально будучи служительницей Ионо, провела ритуальную службу прощания с погибшими, благословив их в последний путь. Мертвецов, завернутых в парусину, утяжеленную оружием Искупителей, опустили за борт, а самих Искупителей бесцеремонно скинули в море. Локк шепотом спросил Утгара, отчего джеремиты не получили прощального напутствия.

– Это не в издевку, – ответил Утгар. – По их вере смерть уже считается божественным благословлением, а значит, ничего страшного, если трупы джеремитов за борт просто так сбрасывают. Так что запомни, на случай если вдруг еще раз придется с Искупителями столкнуться.

Долгий, полный трудов день близился к концу. Капитана Неру и команду отпустили на волю; лучники Дракеши по-прежнему сидели на реях «Ядовитой орхидеи», дожидаясь, пока не разберут сложную паутину талей. Шлюпки подняли на палубу, затем поставили паруса, и немного погодя, препоручив разграбленный «Зимородок» воле богов, «Ядовитая орхидея» помчалась по волнам со скоростью восемь узлов, держа курс на юго-восток.

Весь день Локк с Жаном почти не виделись, да и особо не искали встречи друг с другом; Локк трудился не покладая рук, а Жан оставался на юте, рядом с лейтенантом Дельмастро. Встретились приятели только на закате, когда всю помойную вахту собрали для посвящения в пираты.

Все новички и половина основной команды «Ядовитой орхидеи» увлеченно несли Хмельную вахту, благо винный погреб корабля существенно пополнился за счет отменных вин из трюмов «Зимородка». Локк изумленно глядел, как драгоценное вино, стоившее в Каморре не меньше двадцати крон за бутылку, хлещут, как дешевое пиво, поливают им друг друга или просто выплескивают на палубу. Команда «Орхидеи» наконец-то приняла бывших матросов «Красного гонца» как своих – играли в кости, устраивали шуточные бои, распевали веселые песни, перешучивались и перемигивались; a какая-то женщина вот уже час как увела Джебриля в кубрик на нижней палубе.

Локк стоял в тени, у трапа правого борта, ведущего на ют; между ступеньками и бортом оставалось узкое пространство, где при желании хватало места худощавому человеку. На шкафуте с Равейлем заговаривали тепло и сердечно, однако среди всеобщего веселья Локк ощутил себя лишним, а его отсутствия никто не заметил. В руках он держал кожаную кружку, полную драгоценного синего вина – на берегу за него пришлось бы отсыпать немало серебра, – но так его и не пригубил.

Сквозь шумную толпу Локк разглядел у противоположного борта одинокую фигуру друга, заметил, что к Жану решительно направляется невысокая женщина, и со вздохом отвернулся.

За бортом катились черные студенистые волны, увенчанные шапками тускло светящейся пены. «Орхидея» стремительно мчалась по ночному морю – из-за груза в трюмах корабль приобрел бо́льшую остойчивость и с легкостью рассекал воду.

– Совсем еще юным мичманом, первый раз с офицерской саблей на боку выйдя в море… – негромко произнесла капитан Дракеша. – Я солгала капитану. Не призналась в краже бутылки вина.

Локк, вздрогнув от неожиданности, посмотрел вверх – Дракеша стояла у поручней на юте.

– Не только я, конечно, – продолжила она. – Нас восемь было в мичманском кубрике. Бутылку мы позаимствовали из личного капитанского погреба, да вот как опустошили, то сдуру не додумались за борт отправить.

– Это когда вы в сири… на сиринийском флоте служили?

– Да. На морском флоте ее блистательного королевского величества, владычицы Присносущей Сиринии. – Белозубая улыбка Дракеши призрачно сверкнула во тьме, будто морская пена на черных волнах. – Капитан нас не разжаловала, плетьми не выпорола, в цепи не заковала, чтобы на суше суду предать… Нет, она заставила нас снять бом-брам-рей с грот-мачты, – разумеется, на корабле был запасной, но капитан велела нам рей снять, лак и пропитку с него отскрести… Вы наверняка себе представляете – десятифутовая дубовая балка, толще мужского бедра. В общем, капитан отобрала у нас сабли и приказала этот рей съесть – весь, до последней щепки.

– Съесть?!

– Фут с четвертью на каждого, – кивнула Дракеша. – Как угодно, но съесть. Вот мы его месяц и ели – стружкой и опилками, варили и толкли в труху, жевали и заглатывали через силу, каждый день по кусочку. Дурно было, конечно, но рей мы съели.

– О боги…

– А потом капитан нам объяснила, что теперь-то уж мы никогда не забудем простой истины: любая ложь в команде разрушает корабль, подтачивает его, превращает в труху – вот как мы рей.

– Ах вот оно что… – вздохнул Локк и пригубил теплого изысканного вина. – Значит, пришла пора со мной разобраться?

– Не желаете ли ко мне присоединиться?

Сообразив, что это не приглашение, а приказ, Локк поспешно взбежал по трапу.

– Вот уж не думала, что вершить правый суд так утомительно, – вздохнула Эзри, подходя к Жану, который стоял у левого борта «Орхидеи» и смотрел в ночь. На южном небосводе появился полумесяц, яркий, как серебряная монетка, – одна из лун осторожно выглядывала из темноты, будто раздумывая, стоит ли оно того.

– День долгий выдался, лейтенант Дельмастро, – улыбнулся Жан.

– Жером, – сказала Эзри, легонько касаясь его руки, – еще раз назовете меня лейтенантом, убью.

– Будет исполнено, лей… ле… ну, то есть не лейтенант, а слово, которое начинается с ле… Вдобавок один раз сегодня вы меня уже пытались убить. И что из этого вышло?

– Все вышло как нельзя лучше, – ответила она, прислонясь к борту.

Доспехи Эзри сняла, оставшись в рубахе тонкого полотна и бриджах – ни чулок, ни сапог; легкий ветерок ерошил темные кудри, свободно рассыпавшиеся по плечам. Внезапно Жан сообразил, что Эзри, всем телом навалившись на леер, едва держится на ногах, но изо всех сил старается это скрыть.

– Вы сегодня слишком близкое знакомство с клинками свели, – заметил он.

– Случалось и поближе познакомиться, – ответила она. – А вот вы… вы… знаете, а вы отличный боец.

– Ну, это…

– О боги, у меня просто мысли путаются… Любому дураку ясно, что вы отличный боец. На самом деле я хотела сказать что-то остроумное.

– Считайте, что вы это сказали… – Жан смущенно почесал бороду, ощущая, как радостно замирает сердце, а по телу растекается жар. – А давайте мы оба притворимся, что ведем легкий и непринужденный разговор? Потому что все мое остроумие куда-то улетучилось, хотя я его целыми днями оттачивал, беседуя с бочонками в трюме.

– Ах, вы его оттачивали…

– Понимаете, у Джебриля очень утонченный вкус и весьма высокие запросы, поэтому его внимание можно привлечь только интересной беседой…

– Чего-чего?

– А разве вы не знали, что мне нравятся только мужчины? Особенно высокие мужчины?

– Так, Валора, один раз я вас носом в палубу уже ткнула! Повторения захотелось? Сейчас устроим.

– Ха! В вашем-то состоянии?

– Будь я в другом состоянии, вы бы уже давно с жизнью расстались.

– Ну не станете же вы меня избивать на виду у всех…

– Еще как стану!

– А, ну да, конечно.

– Да вы поглядите, как народ веселится! Даже если я под вами костер разведу, никто этого не заметит. А кубрики на нижней палубе забиты милующимися парочками, будто оружейный ларь арбалетными стрелами. На всем корабле ни одного тихого уголка не осталось – тишина и покой только за бортом, да и то футах в трехстах, не ближе.

– Нет уж, увольте – я не знаю, как по-акульи сказать «я невкусный».

– В таком случае придется вам смириться с нашим обществом. Мы и без того устали ждать, когда вы, драйщики, наконец-то себя проявите. – Эзри усмехнулась. – Вот сегодня все и перезнакомятся поближе.

Жан изумленно вытаращил глаза, не зная, как быть дальше. Улыбка Эзри превратилась в недоуменную гримасу.

– Жером, со мной что-то не так?

– В каком смысле?

– Вы от меня все время отодвигаетесь и голову странно запрокидываете, как будто…

– Ох, черт! – Он положил руку на плечо Эзри, которая тут же накрыла ее своей ладонью, и расхохотался. – Понимаешь, я очки выронил, когда ты… ну, когда мы встретились, а ты нас искупаться заставила. Я же близкослепый, вблизи вижу плохо, вот и откидываю голову, стараюсь тебя видеть четче, а не расплывчато.

– Ой, извини, пожалуйста! – прошептала она.

– Да не за что извиняться! Я на все готов, лишь бы тебя видеть.

– Я…

– Ага, знаю, – сказал Жан и вздохнул поглубже – радостное возбуждение теснило грудь. – Нас с тобой сегодня чуть не убили. Да ну их, игры эти! Давай лучше выпьем?

– Поглядите, – сказала Дракеша.

Призрачный след корабля за кормой озаряло сияние двух кормовых фонарей в форме огромных, с человеческую голову, стеклянных орхидей с прозрачными лепестками, тянущимися к черной воде.

– О боги… – прошептал Локк, всматриваясь в сверкающий пенистый след, где едва заметной зловещей тенью скользило какое-то неведомое чудовище, пряча в волнах извивы длинного гибкого тела.

Дракеша, упираясь сапогом в леерное ограждение, с довольной улыбкой поглядела за корму.

– Что это? – потрясенно спросил Локк.

– Трудно сказать… Может, змеекит, а может, морской дьявол, кракен или еще кто-нибудь из глубоководных гадов.

– А оно нарочно за нами плывет? Преследует?

– Да.

– А… оно хищное?

– Если кружку за борт уроните, прыгать за ней не советую.

– А не проще ли его стрелами утыкать?

– Может, и проще, только это чудище наверняка плавает быстрее нас.

– Ну да…

– Видите ли, Равейль, если выпускать стрелы в каждую здешнюю тварь, то очень быстро без стрел останешься, – вздохнула Дракеша и огляделась, не слышит ли кто их разговора.

У штурвала, ярдах в девяти от них, стоял рулевой.

– Вы сегодня отличились, Равейль, – заметила Дракеша.

– Так ведь ничего другого не оставалось.

– Кстати, я сочла ваше стремление первым пойти на абордаж откровенно самоубийственной затеей.

– Так оно и было, капитан. И вообще… весь этот бой… Если честно, я чудом уцелел и плохо помню, что произошло. Слава богам, от страху не обосрался, и то хорошо. Ну, да вы и сама знаете, как оно бывает.

– Знаю. А еще знаю, что не все следует приписывать счастливой случайности. Все только и говорят что о ваших подвигах. Ваше воинское мастерство весьма необычно для скромного мастера мер и весов.

– Видите ли, взвешивать и отмерять – скучное занятие, а я – человек увлекающийся.

– Похоже, люди архонта вас завербовали не случайно.

– Это почему?

– Помните, я обещала вам разобраться в вашей странной истории, Равейль? По-моему, мне это удалось. Поначалу вы мне очень не понравились, но впоследствии мое мнение изменилось к лучшему. Я начинаю понимать, каким образом, несмотря на вопиющее невежество в мореходном деле, вам удалось завоевать доверие команды вашего бывшего корабля. Вы – весьма изобретательный плут.

– Повторяю, взвешивать и отмерять очень скучно, а…

– Значит, вы занимаетесь скучным делом, однако совершенно случайно обладаете необычайной склонностью к шпионажу, прекрасно меняете личины и вдобавок способны увлечь за собой людей, и это не говоря о вашем умении владеть оружием и о тесной дружбе с прекрасно образованным Жеромом Валорой?

– Ах, мы росли на радость нашим матерям…

– Не люди архонта переманили вас у приоров, – с уверенностью заключила Дракеша, – а приоры велели вам поступить к архонту на службу. Вы – агенты-двойники, провокаторы, в задачу которых входило подорвать репутацию архонта. Именно поэтому, а не из-за какого-то вымышленного оскорбления вы и похитили у него корабль.

– Но…

– Нет, Равейль, не пытайтесь меня переубедить. Иных объяснений попросту не существует.

«О боги, какой невероятный соблазн! Она сама чуть ли не умоляет меня поддержать ее заблуждение», – подумал Локк, глядя на призрачный след за кормой корабля, где по-прежнему вилась темная тень неведомого чудища. Что делать? Согласиться с Дракешей? Заверить ее в подлинности личин Равейля и Валоры и дальше поступать, исходя из этого? Или… Локк со стыдом вспомнил упреки Жана. Действительно, приятель корил его не из соображений веры и не из-за своей привязанности к Дельмастро – нет, все дело было в разнице подходов. Что лучше – отнестись к Дракеше как к очередному простаку, которого легко облапошить, или счесть ее союзником?

Времени на раздумья не оставалось. Срочно требовалось принять решение: положиться на собственное чутье и втянуть Замиру в игру или последовать совету Жана и… довериться капитану Дракеше? Локк лихорадочно размышлял: насколько верно его чутье? А чутье Жана? В конце концов, Жан всегда старался уберечь приятеля от ошибок…

– Послушайте… – нерешительно начал Локк. – Пока я обдумываю ответ, позвольте вас кое о чем спросить.

– Попробуйте.

– Нас сейчас пристально разглядывает какая-то чудовищная тварь размером с половину корабля.

– Да. И что с того?

– И вас жуть не берет?

– Со временем ко всему привыкаешь.

– Нет, но есть же еще… Да, в общем-то, все… За всю свою жизнь я провел в море недель семь, не больше. А вот вы давно с морем знакомы?

Она удивленно взглянула на него и промолчала.

– Понимаете, есть вещи, которыми я с капитаном корабля делиться ни за что не стану – хоть в трюм меня заприте, хоть за борт отправьте. Я должен знать, с кем именно я сейчас разговариваю. Хотелось бы поговорить с Замирой, а не с капитаном Дракешей.

Она упрямо хранила молчание.

– Я слишком многого прошу? – осведомился Локк.

– Мне тридцать девять исполнилось, – негромко произнесла она наконец. – В море я вышла в одиннадцать лет.

– Значит, без малого тридцать лет… Ну, как я уже сказал, сам я в море всего лишь несколько недель, но за это время столько всего случилось, аж жуть берет, – и шторм, и бунт, и морская болезнь, и мерцалинки эти проклятые, и чудища неведомые под водой рыщут… Нет, временами весело, конечно, я не жалуюсь. И вообще – я многому научился. Но тридцать лет в море… да еще с детьми… Вам не кажется, что вы слишком полагаетесь на волю случая?

– Оррин, у вас дети есть?

– Нет.

– Еще один непрошеный совет по воспитанию детей – и наша с вами беседа закончится вашим близким знакомством с неведомой тварью за бортом.

– Что вы, я вовсе не об этом! Просто…

– А что, сухопутные жители теперь живут вечно и о несчастьях и думать забыли? И ни гроз, ни бурь на суше не бывает?

– Бывают, конечно.

– Сами посудите, неужели мои дети здесь в большей опасности, чем какой-нибудь дуралей, которого по приказу герцога забрали в солдаты и отправили воевать? Или обитатели нищей слободки, где свирепствует мор, которых вот-вот выжгут заживо? Войны, болезни, налоги, почтительные поклоны, расшаркивания и бесконечный страх… Чудищ предостаточно и на суше, и на море, Оррин, вот только в море они не венценосные.

– А вот…

– А сами вы в раю обитали, прежде чем в Медное море отправиться?

– Нет.

– Так я и думала. Послушайте, – прошептала она, – я по глупости считала, что живу в обществе, где положение человека определяется его умом и приверженностью власть имущим. Принеся клятву верности, я решила, что клятва эта обоюдна и взаимна. Увы, избежать последствий этой глупости мне удалось лишь ценой многочисленных смертей. Или, по-вашему, я должна довериться лживым обещаниям, из-за которых едва не попрощалась с жизнью, и рассчитывать на светлое будущее для моих детей? По чьим законам мне следует жить, Оррин? Какого короля, герцога или императора лучше признать своим великодушным властелином? Кто из этих владык лучше меня рассудит, чего стоит моя жизнь? Ну, не смущайтесь, говорите. А еще лучше – напишите мне рекомендательное письмо.

– Замира, прошу вас, не выставляйте меня защитником всего того, к чему я сам всю жизнь относился с безмерным презрением. По-вашему, я – законопослушный обыватель?

– Нет, конечно же.

– Я расспрашиваю вас не из пустого любопытства и благодарен за вашу откровенность. Скажите, а вот Вольная армада, вся эта так называемая Война за независимость… Если вам так ненавистны законы, налоги и прочие ограничения, налагаемые властью, к чему было за них бороться?

Замира вздохнула, сняла четырехуголку и взъерошила и без того растрепанные ветром волосы.

– Ах, наша недостижимая светлая цель! Наш бесценный вклад в славную историю Тал-Веррара…

– Ради чего вы это затеяли?

– По недомыслию. Мы надеялись, что… О, капитан Бонаэра умела убеждать. У нас был вождь, были великие стремления: шахты на островах заложить, в лесах ценную древесину и смолы добывать, грабить торговые суда до тех пор, пока все государства с выходом к Медному морю не начнут умолять нас о перемирии, – и вот тогда мы бы заставили их принять выгодные для нас торговые соглашения. Мы мечтали о том счастливом времени, когда в Монтьер и Порт-Транжир, освобожденные от тяжкого бремени налогов, стекутся толпы торговцев и начнется эпоха всеобщего благоденствия.

– Весьма благородные замыслы.

– Дурацкие замыслы, если честно. Я тогда только избавилась от одной лживой клятвы и тут же опрометчиво связала себя другой. Бонаэра утверждала, что у Страгоса не хватит сил дать нам серьезный отпор, и мы ей поверили.

– Ах вот в чем дело…

– Веррарский флот настиг нас в открытом море. Сражение было чудовищным, а наш разгром – стремительным. На кораблях Страгоса были не только моряки, но и целая армия солдат, так что в ближнем бою наше поражение было неизбежно. Силы архонта захватили «Василиск» и в плен больше никого не брали, просто вырезали всех подряд, корабль за кораблем. А лучники уничтожали тех, кто пытался спастись вплавь, – ну, до тех пор, пока морские дьяволы не появились. Мне чудом удалось вывести «Ядовитую орхидею» из этой бойни, и мы поплелись в Порт-Транжир. Тем временем веррарцы сожгли Монтьер дотла, никого не пощадили… В то утро пятьсот человек погибло. В общем, торжествующий архонт увел свою эскадру в Тал-Веррар, где устроили грандиозные празднества – победные речи, вино рекой, блуд и пляски до упаду, как же без этого.

– Знаете, захватчики любого города, вот, к примеру, Тал-Веррара, – заметил Локк, – могут либо уничтожить его достаток, либо растоптать его гордость – и им это сойдет с рук. Но попытка уничтожить и то и другое заранее обречена на провал.

– Вы правы, – вздохнула Замира. – Может быть, Страгос и был ничтожеством, однако наши действия привели к тому, что веррарцы его поддержали и он в мгновение ока, как в сказке, превратился в злобного кровожадного демона. – Она прижала четырехуголку к груди и оперлась локтями о поручень. – А мы стали изгоями. Все наши мечты о расцвете и благоденствии архипелага Призрачных ветров рассыпались в прах. Теперь наш дом – вот этот корабль, и в Порт-Транжир мы заходим, только чтобы разгрузить набитые доверху трюмы, иначе моря бороздить тяжело. Надеюсь, вы меня поняли, Оррин. Мне не о чем жалеть – я живу как хочу, иду куда хочу, ни перед кем не отчитываюсь, границ не охраняю. Какой владыка на суше обладает свободой и властью капитана? Медное море – наш единственный благодетель. Когда надо спешить, оно дает нам попутный ветер, когда возникает нужда в золоте – посылает навстречу галеоны…

«Ворам благоденствие, – подумал Локк. – Богачам – назидание».

Вот оно, решение! Он стиснул поручень, изо всех сил сдерживая невольную дрожь.

– Только глупцы согласны отдать жизнь за дурацкие границы на картах, нарисованные невесть кем и неведомо когда, – продолжила Замира. – Попробуй кто мой корабль в воображаемых границах удержать, подниму все паруса и с легкостью ускользну.

– Разумеется, – кивнул Локк. – Однако же я вынужден вас разочаровать. Видите ли, Замира, в последнее время все это несколько изменилось.

– Жером, а ты в самом деле с бочонками беседы вел?

В одном из ящиков, вскрытых в честь Хмельной вахты, обнаружился черный гранатовый бренди, и Жан с Эзри утащили бутылку в свой укромный уголок у поручня.

– Ага. – Жан отхлебнул бренди, жгуче-сладкого и темного, как сгусток ночи. – Видишь ли, бочонки не поднимают тебя на смех, не издеваются и вообще не мешают сосредоточиться.

– Как это?

– Ну, они же безгрудые…

– Ах вот в чем дело. И что же ты этим бочонкам говорил?

– Нет, об этом я пока рассказывать стесняюсь – я еще слишком трезв.

– Тогда представь, что я – бочонок.

– Так ведь бочонки безгру…

– Да-да, это я уже слышала. Не трусь, Валора!

– Значит, я должен представить, что ты бочонок, чтобы рассказать, о чем я говорил бочонку, когда представлял на его месте тебя?

– Совершенно верно.

– Что ж… – Жан жадно отхлебнул вина. – О бочонок, таких чудесных обручей, как на тебе, не сыскать ни на одной бочке в мире! О эти восхитительные обручи, ладные и тугие, будто…

– Жером!

– А твои клепки! – Тут он снова обратился за смелостью к бутылке и чуть погодя продолжил: – Ах, твои клепки не знают себе равных – гладкоструганые, плотно сбитые, с соблазнительными округлостями. Воистину на целом свете нет бочонка прекраснее тебя, о дивное, дивное создание! А твоя затычка…

– Гм. Значит, не желаешь признаваться, о чем с бочонком говорил?

– Нет. Моя трусость придает мне храбрости.

– «О, что за странное существо – мужчина! Обычный разговор превращает его в тварь дрожащую, – продекламировала Эзри. – Он не страшится гнева богов, блистает доблестью в сражениях, однако малейший упрек из уст юной девы повергает его в смятение, а смех ее пронзает грудь, подобно леденящей стали клинка, поражая в самое сердце; горячая кровь, бурлящая в жилах, мгновенно обращается в скисшее молоко, и смелость исчезает, будто и не было ее никогда…»

– Ого, значит, Лукарно цитируем? – Жан задумчиво поскреб бороду. – «О женщина, сердце твое – загадочный лабиринт! Если бы превратить смятение в вино, то пей я его хоть тысячу лет, все равно не упился бы до состояния, которого ты без особых усилий достигаешь за краткий миг между пробуждением и завтраком. А твою изощренную изворотливость встретили бы овацией даже змеи, ежели боги даровали бы им ладони…»

– А, это моя любимая цитата! Из «Семидневной империи», да?

– Верно… Эзри, прости за праздное любопытство, но откуда ты все это зна…

– Ну, ты ведь тоже все это читал, правда? – Она отобрала у Жана бутылку и отхлебнула порядочный глоток. – Ладно, я тебе подскажу. «В моих руках покоился весь мир; императоры поверяли мне свои тайные помыслы, мудрецы раскрывали сокровенные знания, а полководцы делились со мною горечью поражений…»

– У тебя была библиотека? Погоди, у тебя есть библиотека?!

– Была, – вздохнула Эзри. – Я – самая младшая из шести дочерей, и к моему рождению родителям уже прискучила нежная забота об отпрысках. У старших сестер были нянюшки и гувернантки, а моими друзьями стали пыльные фолианты в матушкиной библиотеке. – Она допила бренди и с усмешкой швырнула бутылку за борт. – А ты как дошел до такой жизни?

– Ну, мое образование было весьма беспорядочным. Помнишь такую игрушку – дощечку с отверстиями разной формы, куда надо было вставлять подходящие фишки: квадратики, кружки, звездочки?

– Да, – кивнула она. – Мне такая от старших сестер в наследство досталась.

– Ну, если так можно выразиться, меня учили быть неподходящей фишкой.

– Правда? Неужели у таких, как ты, гильдия есть?

– Есть, конечно. Мы уже много лет признания добиваемся, да все без толку.

– И библиотека у тебя была?

– Что-то вроде того. Книги мы в чужих библиотеках без спросу заимствовали… Да ну, долго рассказывать. Впрочем, для постижения книжной премудрости у меня была еще одна причина, я тебе ее подскажу, – вздохнул Жан и напыщенно продекламировал: – «Глупца, который каждый вечер устраивает представления для одного зрителя, именуют супругом, а того, кто ежевечерне собирает в зале человек двести, провозглашают великим актером».

– О, ты на сцене выступал? Тебя актерскому мастерству обучали?

– Немного, – признался Жан. – Я… мы… – Он покосился на корму и тут же об этом пожалел.

– А, значит, вы с Равейлем… – Эзри с любопытством взглянула на Жана. – Вы что, поссорились?

– Давай не будем о нем говорить, а? – попросил Жан и, внезапно осмелев, робко коснулся ее руки. – Притворимся, что сегодня его как будто не существует.

– И о нем говорить не будем, – сказала Эзри, прильнув к груди Жана, – и вообще ни о ком не вспомним. Сегодня больше никого не существует, кроме нас с тобой.

Жан, онемев, с гулко бьющимся сердцем смотрел на Эзри. В ее глазах отражался свет восходящей луны, кожа пахла бренди, по́том и морем – до боли знакомый, только ей присущий аромат.

– Жером Валора, – усмехнулась Эзри, – ты, конечно, редкостный болван. Тебе что, картинку нарисовать?

– Какую картин…

– Как до моей каюты дойти, – сказала она, схватив его за рубаху. – Под защиту стен, которые нам сегодня ох как не помешают.

– Эзри, – ошеломленно прошептал Жан, – от такого приглашения я бы никогда в жизни не отказался, но тебя утром чуть в клочья не разорвали, ты еле на ногах стоишь…

– Вот именно, – сказала она. – Только поэтому я и уверена, что тебя не сильно изувечу.

– Ах вот как! За такие слова я…

– Вот как раз на это я очень и очень надеюсь, – торжествующе улыбнулась она. – Ну, неси меня в каюту.

Он с легкостью подхватил ее на руки и направился к шканцевому трапу под восторженные возгласы и одобрительный хохот гуляк Хмельной вахты.

– Эй, чтоб к утру мне список представили! Убивать буду всех по очереди, – крикнула Эзри и, взглянув на Жана, лукаво добавила: – Нет, лучше не к утру, а к обеду.

– Прошу вас, выслушайте меня внимательно, – сказал Локк. – И по возможности без предубеждения.

– Постараюсь.

– Ваши умозаключения о нас с Жеромом делают честь вашей проницательности. Однако вы не учитываете того, что я от вас, к сожалению, утаил. Начнем с меня. Воинскому искусству меня не обучали, и боец из меня никудышный. Видят боги, я и глазом моргнуть не успеваю, как все оборачивается фарсом – или трагедией.

– Но…

– Замира, поверьте, четверо джеремитов погибли не моими стараниями, а по собственной глупости. На одного я сбросил бочку, его и раздавило, а еще двоих оглушило, вот я им горло и перерезал. Ну, четвертый на пролитом пиве оскользнулся, я его и прикончил. А наши, как убитых увидали, решили, что я Искупителей в честном бою положил. Поправлять я их не стал.

– Но говорят, что вы на джеремитов первым набросились…

– Верно говорят. Перед смертью люди часто разум теряют. Замира, я бы в схватке десяти секунд не продержался. Меня Жером спас. Жером, и только Жером…

Тут со шкафута донеслись восторженные вопли и взрывы смеха. Локк и Замира обернулись: Жан с лейтенантом Дельмастро на руках, ни на кого не глядя, начал спускаться по шканцевому трапу к офицерским каютам на корме.

– Похоже, я недооценила достоинства вашего друга, – заметила Дракеша. – Не всякому удается завоевать сердце моего лейтенанта, пусть даже и на одну ночь.

– Он и в самом деле человек незаурядных достоинств, – прошептал Локк, глядя в призрачно светящуюся воду за бортом, где рыскали неведомые чудища. – Раз за разом спасает мне жизнь, даже когда я этого не заслуживаю… то есть всегда.

Замира молчала. Чуть погодя Локк продолжил:

– Ну, после того, как Жером в очередной раз меня от смерти спас, я оступился, упал, отполз подальше от бойни и сбежал куда глаза глядят. Вот и все мои подвиги – трусость и необъяснимое, дурацкое везение.

– И все же первым на абордаж пошли вы, совершенно не представляя, что вас ждет на борту флейта.

– Да ну, все это сплошное притворство и обман. Замира, я – лицедей. Фигляр. Обманщик. Актер. Я вызвался повести шлюпки на абордаж не из каких-то благородных побуждений, а исключительно потому, что моя жизнь тогда ничего не стоила, и заслужить уважение окружающих можно было только отчаянным поступком. В душе я дрожал от страха, но изо всех сил сохранял напускное спокойствие.

– Ну, раз вы считаете это необычным явлением, то мне ясно одно – сегодня утром вы впервые приняли участие в настоящем сражении.

– Откуда вы…

– Равейль, перед лицом смерти любой командир изображает спокойствие – это придает уверенности и его бойцам, и ему самому. Делается это для того, чтобы не умирать, как жалкий трус, дрожа от страха. Закаленный в боях офицер знает, какой ценой достигается это спокойствие, а новичок всегда поражается невесть откуда взявшемуся умению притворяться, вот и вся разница.

– Глупости! – возразил Локк. – И вообще я вам не верю. При нашей первой встрече вы меня за человека не считали, а теперь всячески стараетесь оправдать. Замира, мы с Жеромом с приорами дела никогда не имели. Если честно, то мы все это время исполняли и продолжаем исполнять приказы Максилана Страгоса.

– Что?!

– Мы с Жеромом – воры. Воровство – наше призвание и основное занятие. В Тал-Веррар мы приехали, чтобы провернуть одну аферу, а соглядатаи архонта об этом узнали… В общем, Страгос опоил нас ядом замедленного действия, а за верную службу пообещал дать противоядие. Так что, пока мы не придумаем, как с ядом справиться, мы всецело в его власти.

– Зачем ему это?

– Страгос отдал нам «Красного гонца», позволил набрать команду из заключенных Наветренного Утеса, полностью выдумал капитана Оррина Равейля и приставил к нам одного из своих капитанов – того самого, с которым перед самым штормом разрыв сердца приключился. Вот каким образом нам достался корабль, вот как мы якобы обвели архонта вокруг пальца. Все это произошло с ведома и позволения Максилана Страгоса.

– Но ради чего? Ему кто-то из Порт-Транжира досадил?

– Нет, он добивается того же самого, что и семь лет назад, – ему нужна война. Сам он стареет, да и приоры им недовольны. Больше всего на свете он жаждет вернуть себе былую славу, возродить мощь армии и флота, а для этого необходимо дать достойный отпор врагу, грозящему напасть на город. Враг этот – вы, Замира. Страгосу в самое ближайшее время нужен разгул пиратства в Медном море, и чем ближе к берегам Тал-Веррара, тем лучше.

– Пираты Медного моря вот уже семь лет не приближаются к городу – мы хорошо затвердили преподанный нам жестокий урок. А если он сам решит на нас войной пойти, то ввязываться в нее мы не собираемся – проще удрать, поймать нас он все равно не сможет.

– То-то и оно. Он и сам все это прекрасно понимает. Видите ли, Страгос послал нас сюда для того, чтобы поднять пиратов на бунт. Нам приказано заманить вас как можно ближе к веррарскому побережью, чтобы жители города своими глазами увидели в гавани красные флаги пиратских кораблей.

– И как вы собираетесь это устроить?

– Ну, у меня были кое-какие мысли – слухи распускать, капитанов подкупить и все такое. Если бы вы «Красного гонца» не захватили, я бы сам попытался что-то подстроить… Понимаете, мы же не знали, что и как у вас тут происходит. Так что нам с Жеромом без вашей помощи не обойтись.

– О боги, да какой же помощи вы хотите?!

– Нам нужно убедить Страгоса, что мы добились определенных успехов, – а для этого требуется время.

– Нет уж, ради архонта я ничего делать не…

– Что вы, я вовсе не об этом! – воскликнул Локк. – Да поймите же, мы и сами архонту помогать не намерены. Противоядие действует примерно два месяца, а значит, нам с Жеромом через пять недель надо вернуться в Тал-Веррар за следующей дозой. Если Страгос решит, что мы его приказание не исполняем, противоядия нам не видать.

– Жаль, что вы собираетесь с нами расстаться, – сказала Замира. – Что ж, в Порт-Транжире вам долго ждать не придется. Мы в хороших отношениях с капитанами торговых кораблей, они согласятся вас в Тал-Веррар или в Вел-Вираццо доставить – вашей доли добычи с лихвой хватит, чтобы такое путешествие оплатить.

– Замира, вы же умная женщина. Поймите, Страгос со мной не раз беседовал, точнее, он меня наставлял, уму-разуму учил. Как ни странно, он прав – ему не представится другого случая расправиться с приорами и захватить власть в Тал-Верраре. Ему нужен враг – такой, которого наверняка можно сокрушить.

– Но соглашаться на его замысел – чистое безумие!

– Замира, хотите вы этого или нет, не имеет значения. Иного врага ему не отыскать. Ради этого архонт уже пожертвовал кораблем, верным капитаном, заключенными, которых хватило бы на целую галеру, и даже выставил себя на посмешище – и лишь для того, чтобы нас с Жеромом в игру ввести. Пока мы здесь, в Медном море, пока вы нам помогаете, вам будут известны все замыслы архонта – потому, что осуществлять мы их будем вместе с вами, на вашем корабле. Если вы откажетесь от моего предложения, Страгос придумает еще какую-нибудь безумную авантюру, но вы об этом узнаете слишком поздно.

– А зачем мне ввязываться в это дело? – спросила Замира. – Допустим, веррарцы испугаются, отправят архонта громить врага… Какая участь нас ожидает? Семь лет назад мы перед его флотом не устояли, хотя сил у нас тогда было вдвое больше.

– Нет-нет, от вас этого и не требуется. Со Страгосом мы с Жеромом сами справимся. Мы найдем как с ним посчитаться, уж он у нас извертится, словно к нему скорпион в портки заполз. Нам сейчас главное – противоядие отыскать.

– И ради этого вы предлагаете сделать приманкой меня, мой корабль, мою команду и моих детей?

– А по-вашему, Медное море – недосягаемое сказочное королевство? Вы же прекрасно понимаете, что целиком и полностью зависите от Порт-Транжира. Я нисколько не сомневаюсь, что вы с легкостью доберетесь до любого порта, но еще неизвестно, как вас там встретят. Где еще можно сбывать награбленное? Как платить команде? Легко ли отправляться в путь по неведомым морям? Где еще можно безнаказанно нападать на торговые суда вдали от грозных иноземных флотилий? Вся ваша жизнь завязана на Порт-Транжир.

– Странный мы с вами разговор ведем, Равейль, – сказала Замира, нахлобучивая четырехуголку на голову. – О таком меня еще никогда не просили. Не знаю даже, верить вам или нет, а вот в свой корабль я верю. Даже если Порт-Транжир уничтожат, «Ядовитая орхидея» не подведет, от любых преследователей скроется.

– Что ж, ваше право. Забудьте о нашем разговоре, а тем временем Страгос придумает, как еще развязать свою проклятую войну или ее подобие. И вот тогда вам придется бежать, скрываться, уходить в дальние края, забыть о легкой жизни. Вы понимаете, что с флотом архонта силой вам не справиться, так что все, что вам остается, – отступать. Мы с Жеромом – единственные, кто может избавиться от Страгоса иными средствами. С вашей помощью мы уничтожим и архонта, и архонат.

– Как?

– Ну, четкой последовательности действий я пока не представляю, но…

– А ничего более обнадеживающего вы предложить не в состоянии?

– Послушайте, нам известно, что в Тал-Верраре Страгосу противостоят весьма влиятельные лица, – торопливо сказал Локк. – Мы с Жеромом с ними свяжемся, ну и… Видите ли, если архонат упразднят, то в Тал-Верраре установится единовластие приоров, которым воевать совсем не хочется, героические полководцы им изрядно надоели.

– Откуда вам известны желания негоциантов и политиков? Как вы собираетесь их уговорить, находясь здесь, на борту моего корабля, в неделях пути от Тал-Веррара?

– Ну, вы же назвали меня изобретательным плутом, верно? Мне часто кажется, что ничего другого я не умею.

– Но…

– Дракеша, это какой-то кошмар! – раздался негодующий вопль.

Локк с Замирой обернулись: по юту ковыляла Треганна, без трости, сжимая в вытянутых руках жуткую многоногую тварь – паука размером с кошку. Черный панцирь чудовища влажно поблескивал в свете кормовых фонарей, раздутое пузо подрагивало, а острые челюсти грозно сверкали.

– О боги! И правда, кошмар… – выдохнул Локк.

– Треганна, зачем вы вытащили Зекасиссу из клетки?

– Ваш лейтенант едва не снесла парусиновую стенку, разделяющую наши каюты, – раздраженно прошипела Треганна. – И расшумелась так, что спать невозможно. Хорошо еще, что только одна клетка от всей этой возни сломалась и я успела поймать это несчастное, до смерти перепуганное создание, не то бы…

– Ой, она в вашей каюте живет? – ошеломленно спросил Локк; не хватало еще, чтобы мерзкая паучиха по кораблю разгуливала.

– А откуда, по-вашему, берется шелк для перевязки ран? Да не бойтесь вы так, Равейль! Зекасисса – робкое и очень милое создание.

– Треганна, вы же лекарь, – сказала Дракеша. – Вам прекрасно известны ритуалы ухаживания и особенности поведения половозрелых самок.

– Да-да, разумеется, но когда это происходит в шести футах от моей головы, то представляет собой недопустимое вмешательство в…

– Треганна, недопустимым вмешательством сейчас будет любая попытка приструнить Эзри, – веско произнесла Дракеша. – Каюта баталера свободна, вот и перебирайтесь туда, только прежде велите плотнику сколотить временное жилье для Зекасиссы.

– Дракеша, я этого так не оставлю! О нанесенном мне оскорблении…

– …вы забудете минут через десять, а потом станете жаловаться на что-нибудь еще, – улыбнулась Замира.

– А если у Дельмастро от этих прыжков и выкрутасов раны раскроются, то пусть другого лекаря ищет, а шелк для перевязок сама прядет.

– Магистра, по-моему, Эзри сейчас не до этого. А вы ступайте к плотнику, он вам живо клетку для Зекасиссы соорудит.

Треганна, бормоча что-то неразборчивое, удалилась вместе с робким и очень милым созданием, которое сердито размахивало отвратительными членистыми лапами. Локк, обернувшись к Замире, удивленно вскинул бровь:

– И где вы нашли вашего лекаря?

– В Никоре оскорбление, нанесенное представителю королевского рода, карается смертью – преступника запирают в железную клетку и подвешивают ее повыше, так что он медленно погибает от голода. Однажды мы в Никору контрабанду доставляли, там и наткнулись на клетку с умирающей Треганной. Я почти не жалею, что освободила магистру.

– Понятно. Да, так что касается моего…

– Безумного предложения?

– Замира, я же не прошу, чтобы вы привели «Ядовитую орхидею» в веррарскую гавань! Мне нужен всего-навсего один дерзкий поступок, чтобы доложить Страгосу об успешном выполнении приказа. Давайте нападем на корабль где-нибудь неподалеку от Тал-Веррара? Вы же знаете, мы с Жеромом первыми на абордаж пойдем! Как только ограбленное судно вернется в порт, городские купцы испугаются. А мы тем временем ночью тайком проберемся в город, повидаемся с архонтом, разузнаем его замыслы и, главное, получим противоядие, что даст нам еще пару месяцев отсрочки и позволит составить план дальнейших действий.

– Значит, вы предлагаете мне напасть на веррарское торговое судно неподалеку от города, отправить вас на берег в шлюпке, а самой дожидаться вас на рейде? А вас не смущает, что за мою поимку назначена награда в пять тысяч соларов?

– Я, конечно, понимаю, что у вас нет оснований мне доверять, но, согласитесь, я не заслуживаю обвинений в подобной низости. Если бы мы с Жеромом просто хотели вернуться в Тал-Веррар, то не приняли бы участия в утренней вылазке. А если бы я намеревался и дальше вас обманывать или следить за вами, то не стал бы разубеждать вас в том, что мы работаем на приоров. Знаете, мы сегодня с Жеромом поссорились. Джебриль вам наверняка рассказал, что я – посвященный служитель Безымянного Тринадцатого. А вы, пираты, нам сродни. Вот Жером и утверждает, что мы с вами должны быть союзниками. Ведь если по чести разбираться, то обманывать вас негоже, потому что это противоречит всем нашим убеждениям и оскорбляет Многохитрого Стража. К стыду своему, я на Жерома разозлился, обвинил его в излишней чувствительности, а теперь, хорошенько поразмыслив, пришел к выводу, что он все-таки прав. Нам с Жеромом без вашей помощи со Страгосом не справиться, а для этого я должен вам рассказать обо всем начистоту. Вы, конечно, вольны отказаться, но, по-моему, в таком случае вам грозят огромные неприятности – и очень скоро.

Дракеша молчала, сжимая эфес сабли и утомленно закрыв глаза.

– Как бы то ни было, – наконец произнесла она, – сначала нам нужно в Порт-Транжир зайти, товары и захваченный корабль продать, пополнить запасы, кое с кем повидаться. Туда несколько дней пути, и на суше пару дней проведем, а я тем временем обдумаю ваше предложение и дам окончательный ответ.

– Благодарю вас.

– Значит, Леоканто – ваше настоящее имя?

– Ох, лучше зовите меня Равейлем, чтобы не запутаться, – вздохнул Локк.

– Да, конечно. Кстати, не упускайте возможности повеселиться, вы же на Хмельной вахте, до завтрашнего вечера свободны, так что советую провести остаток ночи с пользой.

Локк задумчиво поглядел на кружку синего вина. Может, и правда выпить, в кости сыграть, на пару часов забыть обо всем?

– Знаете, если боги ко мне милостивы, то эта ночь уже принесла пользу, – вздохнул он. – Добрых вам снов, капитан.

Дракеша осталась стоять у поручня на корме, глядя на неведомое чудовище, тенью следовавшее за «Ядовитой орхидеей».

– Больно было? – прошептала Эзри, легонько поглаживая вспотевшую грудь Жана.

– Больно? Что за вздор, женщина?! Не больно, а…

– Да я не об этом! – Она ткнула пальцем в длинный шрам, дугой рассекавший правую сторону груди.

– А, это… Нет, ни капельки не больно. Напороться на парочку «воровских зубов» – все равно что нежиться под теплым весенним ветерком. Мне очень понравилось… Ой!

– Вот дурень!

– О несравненная, почему у вас такие острые локти? Вы их на оселке точите или… Ай!

Подвесная койка, сплетенная из тонкой полушелковой веревки, занимала почти всю каюту – раскинув руки, Жан коснулся бы парусиновых полотен, ограждавших ее с боков, а головой едва не упирался в переборку правого борта. Алхимический шарик, чуть больше монетки, сиял тусклым серебристым светом. В лучах луны темные, как ведьмино дерево, кудри Эзри поблескивали шелковистой паутиной. Жан запустил пальцы во влажные пряди, нежно погладил голову. Эзри благодарно вздохнула и расслабилась.

От жара тел, разморенных лихорадочными бесконечными любовными играми, неподвижный воздух каюты словно бы сгустился. Жан только сейчас полностью оценил размеры нанесенного урона: повсюду в беспорядке разбросана одежда, сабли и кинжалы; сетка с книгами и свитками, подвешенная к потолочной балке, клонится к двери, – видно, корабль кренило на левый борт; на парусиновой перегородке, служившей левой стеной каюты, явственно проступают глубокие вмятины, оставленные двумя парами ног – больших и маленьких.

– Эзри, а в чью каюту мы с тобой едва не вломились? – пробормотал Жан.

– В каюту Треганны, – промурлыкала она. – Эй, а чего это ты вдруг остановился? Мне нравится, когда меня ласкают. Вот, так гораздо лучше…

– А она рассердится?

– Не больше обычного. – Эзри, зевнув, пожала плечами. – Ей же никто не запрещает ко мне ломиться… Мне сейчас некогда о манерах раздумывать, есть занятия поинтереснее. – Она поцеловала Жана в шею, и он задрожал от наслаждения. – Между прочим, Жером, до утра еще далеко. Может, мне эту перегородку хочется снести ко всем чертям…

– Если хочется, так и поступим, – прошептал Жан, устраиваясь поудобнее, чтобы оказаться лицом к лицу с Эзри, и осторожно погладил тугие бинты на ее плечах – единственное, что она благоразумно не стала снимать. Он обхватил ее лицо ладонями, запустил пальцы в густые кудри и поцеловал бесконечно долгим поцелуем, знакомым лишь тем, для кого губы любимой – все еще новая, неизведанная территория.

– Жером… – прошептала она.

– Ох, Эзри, прошу тебя, не зови меня так, когда мы с тобой наедине.

– Это почему еще?

– На самом деле меня зовут иначе… – Он осыпал поцелуями ее шею и тихонько шепнул на ухо свое настоящее имя.

– Жан… – повторила она.

– О боги… скажи еще раз… пожалуйста…

– Жан Эстеван Таннен. Мне нравится.

– Я твой и только твой.

– А взамен я тебе свое имя подарю. Эзриана Дастири де ла Мастрон, – прошептала она. – Леди Эзриана из рода Мастрон в Никоре.

– О боги! Так у тебя и поместье есть?

– Ну это вряд ли. Младшим дочерям, сбежавшим из дома, ни поместий, ни титулов не полагается. – Она снова поцеловала его, шаловливо взъерошила бороду. – Вдобавок я оставила родителям такое прощальное письмо, что они тут же лишили меня наследства.

– Сочувствую.

– Вот еще! – Она погладила его грудь. – Всякое бывает. Главное – не думать об утратах, а в жизни всегда отыщется то, что поможет забыть о прошлом.

– Верно, – согласился он, и на этом разговор оборвался – нашлось занятие поинтереснее.

Полуденная жара, переполненный мочевой пузырь (зря все-таки он выпил три кружки вина), жалобные стоны похмельных страдальцев и острые коготки какой-то крошечной пушистой твари, вцепившейся в загривок, разогнали дурман ярких сновидений. Локк внезапно вспомнил паучиху Треганны, в ужасе перевернулся, стащил с шеи незваного гостя, торопливо заморгал, стряхивая остатки сна, и удивленно поглядел на крохотного черного котенка с узкой мордочкой.

– А это кто еще такой? – пробормотал Локк.

Возмущенно мяукнув, котенок, по обычаю всех кошек, негодующе уставился на него взглядом разгневанного тирана, будто говоря: «О презренный, ты посмел нарушить мой сладкий сон и за это немедленно умрешь страшной смертью». Впрочем, вскоре двухфунтовый малыш сообразил, что сломать шею жертвы мощным ударом карающей лапы вряд ли удастся, а потому вцепился коготками в плечо и завозил мокрым слюнявым носом по Локковым губам. Локк брезгливо отшатнулся.

– О, а вот и Король! – сказал кто-то слева от Локка.

– Да не король, а шут, – буркнул Локк, осторожно прижав котенка к груди, будто хрупкое и чрезвычайно опасное алхимическое приспособление.

Пушистый комочек тут же довольно заурчал.

Оказалось, что слева от Локка растянулся Джебриль – в чем мать родила. Локк удивленно выгнул бровь.

– Король, Король, – улыбнулся Джебриль. – Это котенка так зовут. У него белая манишка, а еще нос вечно мокрый.

– Он самый.

– Значит, Король. Ну все, Равейль, считай, тебя за своего держат. Смешно, конечно.

– Ага, свершилась моя заветная мечта.

Локк оглядел полупустой баковый кубрик: из нескольких углов слышался громкий храп, какой-то бедолага спал беспробудным сном в луже блевотины, но многие уже потягивались, зевали и пробирались к выходу. Жана нигде не было.

– А ты как ночь провел, Равейль? – спросил Джебриль, приподнимаясь на локтях.

– Добродетельно.

– Искренне соболезную, – улыбнулся Джебриль. – Малакасту знаешь? Ну, рыжую такую, из Синего отряда? У нее еще кинжалы на пальцах вытатуированы… По-моему, она… В общем, я всегда думал, что таких женщин на свете не бывает.

– То-то ты рано с пирушки сбежал.

– Ага. Малакаста – очень настойчивая женщина. А уж ее друзья… – Джебриль устало потер виски. – Ох, а боцман из Красного отряда, тот, у которого пальцы на левой руке обрублены… я и не подозревал, что богобоязненные ашмирские юноши на такое способны!

– Юноши? С каких это пор ты парнями интересуешься?

– Так ведь в жизни все попробовать надо, хотя бы разок-другой, – с ухмылкой заявил Джебриль. – Или раз пять или шесть, не помню уже. – Он рассеянно почесал живот и с неподдельным удивлением произнес: – Вот черт! А куда мои портки подевались? Вчера ж вроде были…

Немного погодя Локк, одной рукой придерживая Короля, выбрался на залитую солнцем палубу и зевнул. Котенок сделал то же самое, отчаянно пытаясь вырваться из рук и снова вскарабкаться Локку на загривок.

– Дружиться с тобой я не собираюсь, так что иди отсюда, еще кого-нибудь обслюнявь! – Локк укоризненно поглядел на пушистого черного деспота, бережно опустил его на палубу и, помня о том, что за грубое обращение с корабельными котами можно и за бортом оказаться, осторожно подтолкнул его босой ногой.

– А у тебя есть право этому котенку приказывать? – раздался голос за спиной. – Мало ли, вдруг он сегодня старшина вахты?

Локк обернулся: на полубаке стоял Жан, натягивая рубаху.

– Эх, если б он в рангах разбирался, то наверняка занял бы место где-то посредине, примерно между Дракешей и Двенадцатью богами, – ответил Локк, не сводя взгляда с приятеля. – Ну, привет, что ли?

– Привет.

– Слушай, разговор о том, какой я дурак, грозит затянуться, а меня вчерашнее синее вино мучает, поэтому давай по-быстрому…

– Прости меня, – сказал Жан.

– Нет, это я должен прощения просить.

– Я в том смысле, что мы с тобой отлично умеем друг у друга больные места выискивать.

– Знаешь, среди многочисленных достоинств битвы нет одного – спокойствия она не внушает. Так что я тебя нисколько не виню… ну, за то, что ты мне сказал.

– Мы с тобой обязательно что-нибудь придумаем, – настойчиво зашептал Жан. – Я же понимаю, ты не… я не хотел тебя обидеть…

– Твои упреки я заслужил. Ты во всем прав. Мы с Дракешей полночи беседовали…

– Правда?

– Я ей обо всем рассказал… – Локк нарочито потянулся, торопливо подавая Жану условные знаки: «Обо всем, кроме картенских магов, „Венца порока“, Каморра, наших истинных имен. Все остальное – правда».

Жан удивленно вскинул брови:

– Не может быть!

– Еще как может, – подтвердил Локк, отводя взгляд. – Я же говорю, ты прав был.

– А она что…

– Сначала в Порт-Транжир зайдем, а потом… – Локк жестом изобразил бросок костей и пожал плечами. – В общем, там видно будет. Она обещала дать ответ.

– Понятно. Значит…

– А ты хорошо ночь провел?

– О боги, да, да!

– Вот и славно. Кстати, о том, что я вчера тебе ляпнул…

– Да прекрати ты…

– Нет, я должен у тебя прощения попросить. Я сдуру наговорил тебе кучу таких гадостей… Тьфу, стыдно! Понимаешь, я так привык к своему безнадежному положению, что прячусь за него, как за броню. Это я не из зависти к твоему счастью, просто я со своими бедами слишком сжился. А за тебя я рад. И ты радуйся…

– А я и радуюсь. Еще как радуюсь! – сказал Жан.

– И вообще, я не пример для подражания.

– Значит…

– Все прекрасно, господин Валора, – сказал Локк, чувствуя, как по лицу невольно расплывается счастливая улыбка. – Вот только это синее вино…

– Вино? Какое вино?

– Жером, я, вообще-то, в гальюн собрался, сил нет терпеть, отлить надо, а ты мне дорогу загораживаешь.

Жан сошел с полубака и хлопнул Локка по плечу:

– Ну извини, тогда не буду задерживать. Облегчайся. Даруй себе свободу, брат!