Книга: Богач, бедняк
Назад: 4
Дальше: 6

5

— Зачем ты каждый раз приходишь за мной? — недовольно ворчал Билли, когда они шли домой. — Что я, маленький, что ли?
— Скоро уже будешь всюду ходить сам, — сказала она, машинально беря его за руку у перехода.
— Когда?
— Скоро.
— Когда?
— Когда тебе исполнится десять лет.
— Черт побери!
— Ты ведь знаешь, что нельзя так говорить.
— А папа говорит.
— Ты не папа.
— Ты тоже иногда так говоришь.
— Ты не я. И я тоже зря так говорю.
— Тогда почему все-таки говоришь?
— Потому что сержусь.
— А я тоже сейчас сержусь. Все ребята ходят домой одни, и мамы не встречают их у калитки, как маленьких.
Гретхен знала, что это правда, и понимала, что она слишком беспокойная мать и когда-нибудь поплатится за это, но ничего не могла с собой поделать. Ей страшно было даже подумать, как Билли будет ходить по Гринич-Виллидж, где столько машин.
— Когда? — снова упрямо спросил Билли, пытаясь вырвать свою ручку из ее руки.
— Когда тебе будет десять лет, — повторила она.
— Целый год еще! — захныкал Билли. — Это бесчеловечно.
Она рассмеялась, нагнулась и поцеловала его в макушку.
Билли тут же отпрянул в сторону:
— Сколько раз я просил тебя не целовать меня при всех!
У дома их встретили Рудольф и Джонни Хит. Оба держали в руках по бумажному пакету, откуда торчала бутылка.
Последние шесть месяцев Рудольф часто приезжал в Нью-Йорк. Между Колдервудом и конторой Джонни Хита велись какие-то дела, но, как Рудольф ни старался объяснить ей их суть, она так и не могла до конца понять. Кажется, все это было каким-то образом связано с решением создать корпорацию «Д.К. Энтерпрайсиз» — двумя первыми буквами название было обязано инициалам Дункана Колдервуда. Ясно было одно: в результате ее брат станет богатым человеком, развяжется с универмагом и по крайней мере полгода будет проводить вне Уитби. Он уже попросил ее подыскать ему в Нью-Йорке небольшую меблированную квартиру.
Рудольф и Джонни выглядели возбужденными, точно уже успели выпить. По обернутым золоченой фольгой горлышкам бутылок Гретхен догадалась, что они принесли шампанское.
— Привет, мальчики, — поздоровалась она. — Почему вы не предупредили меня, что придете?
— А мы и сами не знали, — ответил Рудольф. — Это экспромт. Решили кое-что отпраздновать. — Он поцеловал ее в щеку. От него не пахло вином.
В гостиной царил беспорядок. Теперь Гретхен работала здесь, предоставив комнату наверху в полное распоряжение сына. На столах и даже на диване валялись книги, блокноты, исписанные листы бумаги. Гретхен не отличалась педантизмом в работе, а ее редкие попытки навести порядок лишь увеличивали царящий в комнате хаос. Она стала заядлой курильщицей, и все пепельницы были полны окурков. Даже Вилли, сам далеко не аккуратный, периодически жаловался: «Это не дом, черт побери, а редакция какой-то паршивой газетенки!».
Гретхен заметила, как Рудольф окинул комнату неодобрительным взглядом. Может быть, он осуждает свою сестру, сравнивает ее с той чистюлей, какой она была в девятнадцать лет? Ее вдруг охватила беспричинная злость на педантичного, отутюженного брата. Я веду хозяйство и еще зарабатываю на жизнь, не забывай об этом, братец.
— Билли, иди наверх и делай уроки, — сказала она, с подчеркнутой аккуратностью, вешая свое пальто и шарф на вешалку.
— Ну-у… — притворяясь разочарованным, протянул тот, хотя сам был рад поскорее уйти к себе в комнату.
Гретхен достала три бокала.
— Что же вы празднуете? — спросила она Рудольфа, открывавшего шампанское.
— Мы добились своего, — сказал Рудольф. — Сегодня наконец было подписание. Теперь мы можем всю оставшуюся жизнь пить шампанское утром, днем и вечером.
— Замечательно, — без всякого выражения сказала Гретхен. Ей было непонятно, почему Рудольф целиком отдает себя работе, и только работе.
Они чокнулись.
— Итак, за процветание корпорации «Д.К. Энтерпрайсиз» и за ее председателя правления, новоиспеченного магната, — провозгласил Джонни, и мужчины рассмеялись. Нервы у них все еще были натянуты до предела. Они походили на людей, случайно оставшихся в живых после катастрофы и теперь истерически поздравлявших друг друга со спасением.
Рудольф не мог сидеть на месте. Он безостановочно бродил по комнате с бокалом в руке, открывал книги, в беспорядке лежащие на письменном столе, листал газету. За последнее время он сильно похудел и выглядел нервным, глаза блестели, а щеки ввалились.
В противоположность ему Джонни, больше привыкший к деньгам и неожиданным поворотам судьбы, круглолицый, сдержанный и невозмутимый, теперь почти с сонным видом спокойно сидел на диване.
— Если у Вилли есть голова на плечах, — сказал Джонни, — ему следует выпросить, занять иди просто украсть приличные деньги и вложить их в «Д.К. Энтерпрайсиз». Я говорю совершенно серьезно. У этой компании огромное будущее.
— Вилли слишком горд, чтобы попрошайничать, слишком известен, чтобы одалживать, и слишком труслив, чтобы красть, — сказала Гретхен. На столе зазвонил телефон. — Наверное, это он. Спешит сообщить, что не сможет прийти к ужину. — И, сняв трубку, заранее обиженным голосом произнесла: — Алло? — Затем озадаченно передала трубку брату. — Это тебя.
— Меня? — удивился Рудольф. — Никто не знает, что я здесь.
— Попросили мистера Джордаха.
— Да, я слушаю, — сказал он, беря трубку.
— Джордах? — Голос был хриплый и таинственный.
— Да.
— Это Эл. Я поставил за тебя на сегодняшний вечер пятьсот долларов. Хорошие ставки — семь к пяти.
— Одну минутку… — начал Рудольф, но на другом конце провода уже повесили трубку. — Очень странно… Какой-то Эл. Говорит, поставил за меня пятьсот долларов на сегодняшний вечер при ставках семь к пяти. Уж не играешь ли ты потихоньку на бегах, Гретхен?
— Я не знаю никакого Эла, и у меня нет пятисот долларов. К тому же спросили мистера Джордаха, а не мисс Джордах. — Гретхен печаталась под девичьей фамилией, и в телефонной книге ее телефон тоже числился под фамилией Джордах. — Наверное, перепутали номер.
— Маловероятно, — заметил Рудольф. — Сколько может быть Джордахов в Нью-Йорке? Ты когда-нибудь встречала других Джордахов?
Гретхен отрицательно покачала головой. Рудольф взял телефонную книгу и открыл ее на букву «Д».
— Джордах Т. Девяносто третья улица. — Он медленно закрыл справочник и положил его на стол. — Джордах Т. — Он повернулся к Гретхен: — Ты думаешь, это он?
— Надеюсь, нет, — ответила она.
— В чем дело, в конце концов? — спросил Джонни.
— У нас есть брат, Томас Джордах, — сказал Рудольф.
— Самый младший ребенок в семье. Тот еще ребенок! — криво усмехнулась Гретхен.
— Мы не виделись с ним десять лет, — сказал Рудольф.
— Джордахи на редкость дружная семья, — заметила Гретхен. После утомительного дня шампанское мгновенно подействовало на нее, и она легла на диван.
— А что он делает, этот ваш братец? — поинтересовался Джонни.
— Не имею ни малейшего понятия, — ответил Рудольф.
— Если из него выросло то, что должно было вырасти, наверное, скрывается от полиции, — съязвила Гретхен.
— Я все-таки выясню. — Рудольф снова открыл справочник и набрал номер. Ему ответила женщина. Судя по голосу, молодая. — Добрый вечер, мэм, — вежливо и официально сказал Рудольф. — Могу я поговорить с мистером Томасом Джордахом?
— Нет, не можете, — отрезала женщина. У нее было высокое, почти визгливое сопрано. — А кто его просит? — В голосе звучало подозрение.
— Его друг, — ответил Рудольф. — Мистер Джордах дома?
— Он спит, — рассердилась женщина. — У него вечером матч. Ему некогда разговаривать по телефону. — И она бросила трубку.
Во время разговора Рудольф держал трубку далеко от уха, а женщина на другом конце провода говорила громко, так что Гретхен и Джонни все слышали.
— Похоже, это наш Томас, — сказала Гретхен.
Рудольф взял с кресла возле стола «Нью-Йорк таймс» и открыл на спортивной странице.
— Вот оно что, оказывается. — И он прочитал вслух: — «Гвоздь вечерней программы — поединок Томми Джордаха с Вирджилом Уолтерсом, средняя весовая категория, десять раундов, Саннисайд-гарденз». Я пойду.
— Зачем? — удивилась Гретхен.
— Как-никак он мой брат.
— Я прожила без него десять лет и проживу еще двадцать, — сказала Гретхен. Снова зазвонил телефон. Рудольф поспешно снял трубку, но это был Вилли.
— Привет, Руди. — Судя по шумному фону, он звонил из бара. — Нет, не зови ее. Просто передай, что, к сожалению, у меня сегодня деловой ужин и я приду поздно. Пусть не дожидается и ложится спать.
— Можешь не передавать, о чем он говорил, — улыбнулась Гретхен с дивана и повернулась к Джонни. — Как ты думаешь, не пора ли нам открыть вторую бутылку?
Пока они распивали вторую бутылку, Гретхен позвонила и вызвала приходящую няню, и они выяснили, где находится Саннисайд-гарденз, потом Гретхен причесалась и переоделась в темное шерстяное платье, хотя была не совсем уверена, что это comme il faut для боксерского матча.
Когда они приехали в Саннисайд-гарденз, состязания уже начались. Билетер провел их к местам в третьем от ринга ряду. Гретхен заметила, что в зале очень мало женщин и нет ни одной в черном платье.
Она до этого ни разу не была на боксе и выключала телевизор, когда передавали репортажи с рингов. Сама мысль о том, что взрослые люди могут бессмысленно мордовать друг друга за деньги, казалась ей скотской. У людей, окружавших ее сейчас в зале, были лица, вполне подходящие для любителей подобных зрелищ. Гретхен была уверена, что никогда в жизни не видела столько уродов сразу.
Во втором поединке противник разбил боксеру бровь и оба мужчины вымазались в крови. При виде крови толпа взвыла, и от этого воя Гретхен чуть не вырвало. К моменту, когда объявили главный поединок, она сидела бледная, едва сдерживая тошноту. Сквозь слезы и застилавший глаза сигаретный дым она увидела, как на ринг ловко поднялся мужчина в красном халате, и узнал Томаса.
Удивительно, но Томас внешне почти не изменился. Разве что литые тренированные мышцы выдавали в нем бойца-профессионала. А лицо оставалось все тем же: чистым, привлекательным, мальчишеским. Пока рефери объявлял условия боя, Томас непрестанно улыбался, но Рудольф видел, как он раза два нервно облизнул губы.
Его противник, поджарый негр, был значительно выше Томаса, и руки у него были гораздо длиннее. Он переминался с ноги на ногу, будто отплясывал боевой танец, и кивал своему тренеру, нашептывавшему ему на ухо последние советы.
С застывшей на лице страдальческой гримасой Гретхен не сводила глаз с брата. За его мальчишеской улыбкой она угадывала скрытую злобу, желание причинить боль, предвкушение удовольствия от страданий другого — все то, что отталкивало ее от Томаса, когда они жили в Порт-Филипе. Конечно, думала она, этого и следовало ожидать. Именно так он и должен был кончить — зарабатывать на жизнь кулаками.
Оба были сильными, оба одинаково быстро двигались. Негр действовал менее агрессивно, но длинные руки помогали ему лучше защищаться. Томас постоянно наступал, наносил удар за ударом, заставляя негра пятиться, а загнав в угол и прижав к канатам, просто избивал.
«Убей черномазого!» — кричали из задних рядов всякий раз, когда Томас наносил подряд серию ударов. Гретхен морщилась — ей было стыдно находиться здесь, стыдно за всех, кто сидел в этом зале. Ах, Арнольд Симс, ты, что ковылял в больничном халате и говорил: «У вас красивые ноги, мисс Джордах», ах, Арнольд Симс, мечтавший о Корнуолле, прости меня за сегодняшний вечер!
Матч продлился не десять, а всего восемь раундов. У Томаса текла кровь из носа и была разбита бровь, но он не отступал и, неуклонно надвигаясь на противника, как бездушный, жестокий робот, выматывал негра. В восьмом раунде негр уже едва шевелил руками. Сильным ударом в лоб Томас бросил его на пол. Когда судья досчитал до восьми, негр, шатаясь, еле поднялся на ноги, и Томас — лицо в крови, но на губах улыбка — тотчас снова безжалостно бросился вперед и обрушил на негра град ударов. Гретхен показалось, что он успел ударить его в эти считанные секунды по меньшей мере раз пятьдесят. Негр свалился лицом вниз под оглушительный рев зала. Он попытался подняться, даже привстал на одно колено. Томас, чуть пригнувшись, ждал в углу, настороженный, окровавленный, неутомимый. Казалось, он хочет, чтобы противник поднялся, хочет продолжить бой, и Гретхен готова была поклясться, что в глазах Томаса мелькнуло разочарование, когда негр беспомощно рухнул на пол и рефери досчитал до конца.
Ее тошнило. Прижав ко рту платок, она с удивлением ощутила аромат духов, такой чуждый в Пропитанном зловонием зале. Съежившись и глядя в пол, она сидела не в силах поднять глаза. Ей было страшно, что она упадет в обморок и тем самым объявит всему миру о своем роковом родстве со зверем, одержавшим победу на ринге.
Рудольф на протяжении всего матча не произнес ни слова, и только губы у него порой неодобрительно кривились — грубая кровавая драка, ни стиля, ни красоты.
Боксеры покинули ринг. Негру, замотанному в полотенце и халат, помогли пролезть между канатами. Том ушел, улыбаясь и победоносно махая зрителям рукой. Окружавшие его люди одобрительно похлопывали его по спине.
Публика начала расходиться, но Гретхен и Рудольф продолжали молча сидеть, избегая смотреть друг на друга. Наконец, все еще боясь поднять глаза, Гретхен глухо сказала:
— Идем отсюда.
— Мы должны сходить к нему.
— Зачем?
— Мы пришли сюда, мы видели его на ринге, мы обязаны с ним встретиться, — твердо сказал Рудольф.
— Он не имеет к нам никакого отношения. — Она сама знала, что говорит неправду.
Томас, обмотанный вокруг пояса полотенцем, сидел на грязном топчане для массажа. Врач накладывал ему швы на разбитую бровь. Рядом стояло несколько мужчин — Рудольф узнал их: они окружали Томаса в его углу на ринге. Какая-то молодая женщина в плотно облегающем крутые бедра платье тихонько вздыхала каждый раз, как врач вонзал иголку в кожу. У нее были абсолютно черные волосы. На полных ногах — черные нейлоновые чулки. Выщипанные высокие брови — две тонкие, словно нарисованные карандашом ниточки — придавали лицу удивленное кукольное выражение. В комнате висел застоявшийся запах пота, массажной мази, сигарного дыма и мочи — дверь из раздевалки в уборную была открыта.
— Ну, вот и все, — сказал врач, отступая назад, и, склонив голову набок, полюбовался своей работой. — Через десять дней снова можешь драться.
— Спасибо, док, — ответил Томас и открыл глаза. Он увидел Рудольфа и Гретхен. — Господи Иисусе! — Он криво усмехнулся. — А вам какого черта здесь надо?
— Сегодня днем мне позвонил какой-то Эл и сообщил, что поставил за тебя на сегодняшний вечер пятьсот долларов при ставках семь к пяти, — сказал Рудольф.
— Молодец старина Эл, — буркнул Томас и с беспокойством взглянул на крутобедрую брюнетку, точно хотел скрыть от нее это известие.
— Поздравляю с победой, — сказал Рудольф, шагнул вперед и протянул руку. Секунду Томас колебался, затем улыбнулся и тоже протянул брату свою покрасневшую, опухшую руку.
— Я рада за тебя. Том, — сказала Гретхен. Она не могла заставить себя произнести «поздравляю».
— Да? Спасибо, — с веселым удивлением глядя на нее, ответил Томас. — Давайте-ка я вас всех познакомлю… Это мой брат Рудольф и моя сестра Гретхен. А это моя жена Тереза, мой менеджер Шульц, тренер Пэдди… ну и все остальные, — он небрежно махнул в сторону собравшихся мужчин.
— Очень приятно познакомиться, — сказала Тереза. В ее голосе звучало подозрение, как и днем, когда она отвечала Рудольфу по телефону.
— А я и не знал, что у тебя есть родственники, — удивился Шульц.
— До сегодняшнего дня я и сам не был в этом уверен, — ответил Томас. — Как говорится, наши пути разошлись.
— Ну что ж, вероятно, у вас есть о чем поговорить, обменяться новостями. Пошли, ребята, — Шульц надел пиджак, с трудом застегнул пуговицу на выпиравшем животе. — Ты сегодня отлично работал, Томми, — сказал он напоследок, выходя за дверь вместе с врачом и остальными.
— Итак, милая семейка вновь воссоединилась, — улыбнулся Томас. — Полагаю, такое великое событие надо отпраздновать. Как по-твоему, Тереза?
— Ты никогда не говорил мне, что у тебя есть брат и сестра, — визгливым обиженным голосом ответила Тереза.
— Я просто как-то забыл о них за эти несколько лет, — сказал Томас и спрыгнул с топчана. — А теперь, если дамы выйдут, я оденусь.
Женщины вышли в корр. Гретхен была рада уйти из душной, смрадной комнаты.
— Если дамы выйдут, — передразнила Тереза, на ходу сердито надевая старое манто из рыжей лисицы. — Можно подумать, я никогда не видела его голым. — Она с явной враждебностью оглядела строгое черное платье Гретхен, ее туфли на низком каблуке и простое спортивное пальто с поясом. Она, вероятно, сочла туалет Гретхен вызовом собственному стилю — своим крашеным волосам, обтягивающему платью, слишком чувственным и слишком полным ногам, броско намазанному лицу. — Я и не знала, что Томми вышел из такой благородной семьи, — ехидно заметила она.
— Мы не такие уж благородные, не беспокойтесь, — ответила Гретхен, направляясь к единственному стулу, в надежде прекратить этот разговор. — Если вы не возражаете, я присяду. Я очень устала. — Тереза раздраженно повела плечами под рыжей лисой, потом начала нервно расхаживать по коридору. Ее высокие каблуки-шпильки нетерпеливо цокали по бетонному полу.
Томас одевался медленно. Время от времени он с улыбкой поглядывал на брата и, удивленно качая головой, повторял: «Черт возьми».
— Как ты себя чувствуешь, Томми? — спросил Рудольф.
— Нормально. Правда, завтра утром буду мочиться кровью. Этот мерзавец два раза здорово саданул меня по почкам. А в общем-то матч прошел неплохо, как ты думаешь?
— Да, — сказал Рудольф. У него не хватило духу признаться, что, на его взгляд, это была заурядная, грубая драка.
— Я с самого начала знал, что уложу его. Хотя ставили не на меня, — продолжал Томас. — Семь к пяти! Недурно. Я на этом заработал семьсот долларов. — Он сейчас походил на хвастливого мальчишку. — Жаль, правда, что ты сказал об этом при Терезе. Теперь она знает, что у меня завелись деньги, и вцепится мне в горло мертвой хваткой.
— Вы давно женаты? — спросил Рудольф.
— Официально два года. Она забеременела, и я решил: черт с ним, женюсь. Она вообще-то ничего. Немного глуповата, но ничего. Зато парень получился мировой! — Он недоброжелательно взглянул на Рудольфа. — Может, я пошлю мальчишку к дяде Руди, чтобы тот сделал из него джентльмена, а то вырастет нищим, тупым боксером вроде отца.
— Мне бы хотелось на него взглянуть, — сухо сказал Рудольф.
— Пожалуйста, приходи к нам в любое время, — ответил Томас, натягивая черный свитер. — А ты женат?
— Нет.
— Как всегда, самый мудрый в семье. А Гретхен замужем?
— Давно. Ее сыну уже девять лет.
— Этого следовало ожидать, — кивнул Томас. — Она и должна была выскочить замуж рано. Сногсшибательная дамочка! Стала еще красивее. И все такая же дрянь, как раньше?
— Не надо, Том, — попросил Рудольф. — Она была замечательной девушкой и стала очень хорошей женщиной.
— Вероятно, в этом я должен положиться на твое слово, — рассмеялся Томас, тщательно причесываясь перед треснувшим зеркалом на стене. — Откуда мне знать? Я всегда был в семье чужим.
— Ты никогда не был чужим.
— Кому ты это рассказываешь, братишка?! — Томас положил расческу в карман и в последний раз критически взглянул в зеркало на свое опухшее, в синяках и шрамах лицо с заклеенной пластырем бровью. — Да, я сегодня красив. Если б я знал, что ты придешь, обязательно бы побрился. — Он отошел от зеркала и надел поверх свитера светлый твидовый пиджак. — Судя по твоему виду, Руди, у тебя дела — порядок. Ты похож на какого-нибудь вице-президента банка.
— Не жалуюсь, — сказал Рудольф, хотя ему не понравилось сравнение с вице-президентом.
— Да, между прочим, — продолжал Томас, — несколько лет назад я ездил в Порт-Филип и узнал, что отец умер.
— Он покончил жизнь самоубийством.
— Знаю. Мне рассказала миссис Джардино из овощной лавки. Наш дом снесли. В подвале свет не горел, и никто не встречал блудного сына, — добавил он насмешливо. — А как мама, еще жива?
— Да. Она живет со мной.
— Тебе повезло, — усмехнулся Томас.
Пока брат одевался, Рудольф следил за неторопливыми движениями его прекрасного, наводящего страх своей силой тела и испытывал странное чувство, сочетавшее в себе жалость и любовь, желание каким-то образом спасти этого смелого, мстительного человека, еще почти мальчишку, от других таких вот вечеров, от стервы жены, от орущей толпы, от бодрых врачей, накладывающих швы, — от всех этих случайных людей, окружающих его и живущих за его счет.
Дверь широко распахнулась, и в комнату ворвалась Тереза. Ее покрытое толстым слоем грима лицо дышало злобой.
— Вы что, намерены здесь всю ночь трепаться? — сердито осведомилась она.
— Сейчас, сейчас, дорогая, мы уже готовы, — ответил Томас и, повернувшись к Рудольфу, добавил: — Мы собирались где-нибудь поужинать. Может, вы с Гретхен присоединитесь к нам?
— Мы идем в китайский ресторан. Я обожаю китайскую кухню, — заявила Тереза.
— Боюсь, сегодня не получится, Том. Гретхен надо домой, чтобы отпустить няньку, — сказал Рудольф и, заметив, как Томас покосился на жену, понял — он думает: брату стыдно показываться на людях с моей женой.
— Ничего не поделаешь, — Томас добродушно пожал плечами, — как-нибудь в другой раз. — И уже в дверях вдруг резко остановился, точно что-то вспомнил: — Да, завтра случаем ты не будешь в городе около пяти?
— Томми, — громко сказала его жена, — мы идем ужинать или нет?
— Помолчи, — оборвал ее Томас. — Так как, Руди?
— Да, — ответил Рудольф. Завтра ему предстояла встреча с архитекторами и юристами. — Я буду у себя в гостинице. Отель «Уорвик» на…
— Я знаю, где это, — сказал Томас. — Я приду.
Они вышли в корр. У Гретхен было бледное, напряженное лицо, и Рудольф на какое-то мгновение пожалел, что привел ее с собой. Но жалость тотчас исчезла. В конце концов, она взрослый человек, подумал он, нельзя же ей вечно прятаться от всего. Достаточно уже того, что она умудряется десять лет избегать встреч с матерью.
Проходя мимо дверей другой раздевалки, Томас снова остановился.
— Мне надо заглянуть сюда на минутку, попрощаться с Вирджилом. Пойдем со мной, Руди. Скажи, что ты мой брат, и похвали его. Ему станет немного легче.
— Мы, кажется, никогда не уйдем из этого проклятого места, — буркнула Тереза.
Томас, не обращая на нее внимания, открыл дверь и пропустил Рудольфа вперед. Негр все еще не переоделся.
Свесив руки между колен, он понуро сидел на топчане, а рядом на складном стуле молча сидела хорошенькая цветная девушка, вероятно, его жена или сестра. Белый ассистент-угловой осторожно прикладывал пузырь со льдом к огромной шишке над глазом боксера. Глаз совсем заплыл.
— Как ты себя чувствуешь, Вирджил? — спросил Томас, участливо обнимая своего противника за плечи.
— Да не очень, — ответил тот. Рудольф увидел, что ему не больше двадцати лет.
— Вирджил, познакомься с моим братом Руди. Он пришел сказать тебе, что ты отлично дрался.
— Да, это был замечательный бой, — подтвердил Рудольф, пожимая негру руку и преодолевая желание сказать: «Бедняга, никогда больше не надевай боксерские перчатки».
— Он ужасно сильный, этот ваш брат, — заметил Вирджил.
— Просто мне повезло, — сказал Томас. — Здорово повезло. Пришлось наложить на бровь пять швов.
— Я не нарочно, Томми. Честное слово, не нарочно…
— Конечно. Я знаю, — успокоил его Томас. — Никто и не говорит, что нарочно. Я просто заглянул попрощаться с тобой и убедиться, что у тебя все в порядке. — Он снова крепко обнял его за плечи.
— Спасибо, большое спасибо, — сердечно поблагодарил Вирджил.
— Проклятые менеджеры! — выходя в коридор, выругался Томас. — Ты заметил, этого мерзавца не было в раздевалке. Он даже не подождал, чтобы узнать, куда отправят Вирджила — домой или в больницу! Бокс — дерьмовая профессия!
На улице остановили такси. Гретхен настояла, чтобы сесть рядом с шофером, а Тереза устроилась сзади между Томасом и Рудольфом. От нее исходил сильный запах духов, но, когда Рудольф опустил стекло, она запротестовала:
— Ради бога! Ветер испортит мне прическу.
Рудольф извинился и поднял стекло.
Они молча ехали в сторону Манхэттена. Тереза то и дело подносила к губам руку Томаса и целовала ее, словно закрепляя этим свое право собственности.
Когда они пересекли мост, Рудольф сказал:
— Мы выйдем здесь. Том.
— Вы правда не можете с нами поужинать? — снова неуверенно спросил Томас.
— Там лучшие китайские блюда в городе, — сказала Тереза. Поездка прошла спокойно, она больше не чувствовала никакой опасности и могла позволить себе быть гостеприимной: кто знает, может, в будущем ей это пригодится. — Вы просто не понимаете, какого удовольствия себя лишаете.
— Мне надо домой, — заявила Гретхен. Голос ее дрожал, она была на грани истерики. — Я обязательно должна вернуться домой.
Если бы не Гретхен, Рудольф остался бы с братом. После такого шумного триумфа было жаль, что Томас вынужден ужинать в печальном одиночестве с болтливой женой там, где никто его не знает, никто не будет приветствовать. Надо как-нибудь непременно возместить этот день.
Шофер остановил машину, и Гретхен с Рудольфом вышли.
— Пока, родственнички, — засмеялась Тереза.
— Значит, завтра в пять, Руди, — сказал Томас, и Рудольф утвердительно кивнул.
— Спокойной ночи, — еле слышно прошептала Гретхен. — Береги себя.
Когда такси отъехало, Гретхен схватила Рудольфа за руку, точно боялась упасть. Рудольф остановил другое такси и сказал шоферу адрес. В машине Гретхен не выдержала, прижалась к Рудольфу и разрыдалась. У него на глаза тоже навернулись слезы. Он крепко обнял сестру и гладил ее по голове.
Наконец, перестав плакать, Гретхен выпрямилась и вытерла платком слезы.
— Извини. Нельзя быть таким жутким снобом, как я… Бедный мальчик, бедный мальчик…
Когда они вошли, приходящая нянька спала на диване в гостиной. Вилли еще не было. Никто не звонил, сказала нянька, а Билли читал, пока не заснул, тогда она тихонько поднялась к нему, стараясь не разбудить, и погасила свет.
Гретхен налила в два стакана виски с содовой и села на диван, поджав под себя ноги. Рудольф устроился в большом кресле. Горела только одна настольная лампа. Измученные, они медленно пили, благословляя тишину.
— Ему это доставляло удовольствие, — наконец нарушила молчание Гретхен. — Тот парень был уже совсем беспомощным, когда он ударил его еще столько раз подряд… Раньше я думала, что это просто несколько необычный способ зарабатывать на жизнь — не более того… Но сегодня все было совсем не так, правда?
— Да, это необычная профессия, — согласился Рудольф. — Трудно понять, о чем думает человек, когда он дерется на ринге.
— А тебе не было стыдно?
— Я бы сказал, что мне не было радостно. Но в Америке по меньшей мере десять тысяч боксеров. И каждый из них чей-то сын, брат.
— А мне почему-то кажется, это мы виноваты: ты, я, наши родители — в том, что он варится в этом котле… Боже, как все запуталось! Как мы все запутались! Да, все. И ты тоже. Скажи, хоть что-нибудь в жизни доставляет тебе удовольствие?
— У меня другой подход к жизни.
— Ты монах-коммерсант, — резко сказала Гретхен. — Вместо обета нищеты ты дал обет богатства. В конечном счете так, наверное, лучше, да?
— Не говори глупостей. — Рудольф теперь жалел, что поднялся с ней в квартиру.
— А два других обета, — продолжала Гретхен, — обет целомудрия и обет послушания. Целомудрия во имя нашей девы-матери, так, что ли? А послушания — Дункану Колдервуду, преподобному настоятелю торговой палаты Уитби?
— Теперь все будет иначе, — ответил Рудольф, хотя ему было неприятно защищать себя и что-то объяснять.
— Ты хочешь сбежать из монастыря, святой отец? Собираешься жениться, погрязнуть во грехе и послать Дункана Колдервуда ко всем чертям?
— Глупо срывать на мне свое раздражение, Гретхен, — стараясь говорить спокойно, заметил Рудольф и встал.
— Прости, — извинилась Гретхен, но голос ее был по-прежнему жестким. — Я гораздо хуже всех в нашей семье. Я живу с человеком, которого презираю, я занимаюсь сволочной, мелкой и бесполезной работой, я самая доступная женщина во всем Нью-Йорке… Тебя это шокирует, братец?
— Мне кажется, ты незаслуженно присвоила себе этот титул.
— Шутка. Тебе нужен список? Начнем с Джонни Хита. По-твоему, он так хорошо относится к тебе только за твои прекрасные глаза?
— А что обо всем этом думает Вилли? — спросил Рудольф, пропуская мимо ушей ее колкость. Не важно, как и почему начались их отношения — сейчас Джонни Хит его друг.
— Вилли не думает ни о чем. Ему бы только ходить по барам да изредка побарахтаться в постели с какой-нибудь пьяной девицей. Он довольствуется в этой жизни минимумом работы и минимумом порядочности. Если бы у него каким-то образом оказались скрижали с текстом десяти заповедей, первое, о чем бы он подумал, — это какому туристическому агентству можно загнать их подороже для рекламы экскурсий на гору Синай.
Рудольф расхохотался. Гретхен тоже невольно рассмеялась:
— Неудачный брак, как ничто другое, развивает в человеке красноречие.
— А Вилли знает твое мнение о нем?
— Да, и полностью согласен. В том-то и весь ужас! По его собственным словам, никто и ничто в этом мире не вызывает у него восхищения, а меньше всего он сам.
— Почему же ты тогда живешь с ним? — напрямик спросил Рудольф.
— Помнишь, я как-то послала тебе письмо, просила приехать в Нью-Йорк? В то время я почти решила развестись и хотела спросить у тебя совета.
— Что же заставило тебя передумать?
Гретхен пожала плечами.
— Заболел Билли. В общем-то пустяк. Вначале врач думал, у него аппендицит. Мы с Вилли просидели у его постели всю ночь. И когда я увидела, как Билли лежит бледный и страдает, а Вилли суетится вокруг него, и поняла, как он любит мальчика, мне вдруг стало страшно. Я не могла вынести мысли, что и мой сын попадет в эту печальную графу статистических исследований — несчастный ребенок из разбитой семьи, вечно тоскующий по нормальному дому, в будущем неизбежно вынужденный обратиться к психоаналитикам. Но… — голос ее вновь стал сухим, — этот очаровательный приступ материнской сентиментальности прошел. Если бы наши родители разошлись, когда мне было девять лет, возможно, я была бы лучше, чем сейчас…
— Короче говоря, сейчас ты решила развестись?
— Если суд оставит Билли со мной, — ответила Гретхен. — Но именно на это Вилли никогда не согласится.
Рудольф помолчал, отпил виски.
— Ты хочешь, чтобы я узнал, можно ли его как-то заставить? — Он никогда не стал бы вмешиваться, если бы не видел сегодня, как она рыдала в такси.
— Если ты думаешь, что это поможет, — пожала плечами Гретхен. — Я хочу спать с одним мужчиной, а не с десятью. Мне хочется быть честной и делать что-нибудь полезное, нужное.
Где-то вдалеке часы пробили час ночи.
— Что же, — сказала Гретхен, — наверняка Томми и та особа уже доели свой китайский ужин. Неужели в истории Джордахов этот брак окажется первым счастливым? Неужели он и его жена любят, уважают и лелеют друг друга, преломляя вместе китайский хлебец и согревая своими телами пышное брачное ложе?
Щелкнул замок входной двери.
— А-а, — протянула Гретхен, — увешанный медалями ветеран вернулся домой.
— Привет, дорогая. — Держась подчеркнуто прямо, Вилли вошел в комнату и поцеловал Гретхен в щеку. — А как поживает наш принц коммерции? — Он помахал Рудольфу рукой.
— Поздравь его, — сказала Гретхен. — Он сегодня подписал соглашение.
— Поздравляю. — Вилли, прищурившись, оглядел гостиную. — Боже, какая темень! О чем вы тут говорили? О смерти? О могилах? О черных делах, совершаемых в ночи? — Он подошел к бару и налил себе виски. — И как же вы провели сегодняшний вечер?
— У нас была семейная встреча, — сказала Гретхен с дивана. — Мы ходили на бокс.
— Что? — недоуменно спросил Вилли. — О чем она говорит, Руди?
— Она тебе потом расскажет. — Рудольф встал. — Мне пора идти. — Он чувствовал себя неловко в присутствии Вилли, и ему не хотелось притворяться, словно этот вечер ничем не отличается от других, делать вид, что Гретхен ничего ему не сказала. Он нагнулся над диваном и поцеловал сестру. Вилли пошел проводить его до дверей.
— Спасибо, что зашел и составил компанию моей старушке, — сказал он, — я теперь чувствую себя не таким дерьмом — как ни говори, оставил ее одну на весь вечер, Но, понимаешь, это было просто необходимо.
Рудольф слышал, как Вилли закрыл за ним дверь на цепочку, и ему хотелось сказать: «Опасность не снаружи, Вилли. Ты запираешь ее сейчас в квартире вместе с собой».
Назад: 4
Дальше: 6