Глава 13

Я был прав, когда говорил, что злоключения, которые  обрушились на меня как из  рога изобилия, едва я появился в  загородной резиденции сэра Уоткина Бассета, оказали благотворное воздействие на мой характер. Незаметно, шаг за шагом они формировали его, превращая изнеженного завсегдатая клубов и модных бульваров в отважного борца со стальной волей. Если бы гостю,  незнакомому с нравами этого чумного  барака,  вдруг сообщили  о  том, что сейчас  кирпичом упало  на  мою  голову, он, скорее всего, закатил бы глаза и съехал со стула без чувств. Но  я,  закаленный нескончаемыми передрягами, которые составляли обычную,  повседневную  жизнь  в  "Тотли-Тауэрс",  не  впал в  панику  –  я мужественно встретил сообщение Дживса.

Не стану отрицать,  что  я вскочил  с  кресла, будто сиденье  проткнули снизу шилом, но встал я вовсе не для того, чтобы тратить время на бесплодные трепыхания.  Я  бросился к двери и  запер  ее. Потом, сдержанный и  бледный, приблизился  к Дживсу, который  уже  успел  вынуть  каску из  чемодана  и  в задумчивости раскачивал ее за ремешок.

Едва он заговорил, стало ясно, что он ошибочно понял произошедшее.

– Было бы разумнее, сэр, – сказал он с легким упреком, – спрятать ее в более подходящем месте.

Я  потряс  головой.  Кажется,  даже  усмехнулся  – конечно же,  кривой усмешкой. Мой острый ум позволил мне проникнуть в самую глубину события.

– Это не я, Дживс. Это Стиффи.

– Простите, сэр?

– Не моя рука положила эту  каску в чемодан, а рука Стиффи Бинг. Каска была  в  ее комнате. Она боялась,  что  комнату начнут обыскивать, и  хотела спрятать каску в надежном месте. Надежным местом она сочла мою комнату.

Я вздохнул.

– Никогда не думал, что у девушки может быть такой сатанинский ум, что скажете, Дживс?

– Действительно, сэр, эта молодая особа  порой совершает эксцентричные поступки.

– Эксцентричные?  Да  ей  самое  место в  сумасшедшем  доме, примут  с распростертыми объятиями, под  гром фанфар и  барабанный бой. Чем  больше  я размышляю об этой злокозненной козявке, тем сильнее моя  душа содрогается от ужаса. А если заглянешь  в будущее, и вовсе не хочется жить.  Нужно смотреть правде  в  глаза, Дживс: Стиффи, это примитивнейшее одноклеточное  существо, собирается замуж за преподобного Г.  П.  Пинкера,  слабоумного олигофрена, и нет никаких оснований надеяться – эту горькую правду тоже следует признать, –  что  небо благословит их союз.  Конечно,  очень скоро их дом  заполнится топотом  маленьких  ножек, как принято говорить. Но  невольно  задаешь  себе вопрос:  а  не   подвергнется  ли  опасности  жизнь  каждого,  кто  окажется поблизости от этих  ножек, ведь они унаследуют психическую неполноценность и родителя,  и  родительницы, это  мы  тоже  вынуждены  признать.  Дживс,  я с безмерным состраданием думаю о няньках, гувернантках,  учителях частных школ и преподавателях университетов, которые с теплотой и любовью  примут на себя заботу об отпрысках Стефани Бинг и Гарольда Пинкера, не подозревая,  что это не дети, а настоящие  изверги.  Конечно, это чрезвычайно интересный предмет, но непосредственного отношения  к  делу не  имеет,  – продолжал я,  оставив тему, которую  развивал.  – Глядя на эту каску и зная, что в любую минуту к нам  может  нагрянуть  комический  дуэт  Оутс  и Бассет,  мы  должны  что-то предпринять. У вас есть идеи?

– Пока  нет, сэр.  Не  так  легко  найти надежное  укрытие  для  столь громоздкого предмета.

– Вот именно. Эта гадость просто как бельмо на глазу.

– Она, безусловно, привлекает к себе внимание, сэр.

– Еще бы.  Те,  кто моделировал для полицейского  Оутса  каску, не зря трудились.  Им  хотелось  увенчать  его  башку  чем-то  внушительным,  и это блестяще  удалось.  Это  не  какая-нибудь нашлепка на макушку,  а  настоящий котел, его  в самых непролазных джунглях  не спрячешь. Ну  ладно, посмотрим, чего можно добиться с помощью такта и обходительности. Полагаю, они с минуты на  минуту пожалуют.  Ага, вот  и  рука Судьбы,  Дживс, если  чутье меня  не подвело.

Но я ошибся, решив, что в комнату постучал сэр Уоткин Бассет. За дверью раздался голосок Стиффи:

– Берти, впустите меня.

Если  мне кого-то  и хотелось  видеть,  то именно  ее, но  я не  спешил распахнуть   перед   ней  двери.  Из  соображений  осторожности  надо   было предварительно задать несколько вопросов.

– Ваш мерзкий пес с вами?

– Нет. Дворецкий повел его выгулять.

– В таком случае можете войти.

    Она вошла и увидела, что Бертрам Вустер стоит  перед ней  сложив  руки  на  груди и  смотрит прямо  в  глаза суровым взглядом. Однако она как будто не заметила моего грозного вида.

– Берти, дорогой...

Она  осеклась,  услышав вполне  звериный  рык,  который  издал  Бертрам Вустер.

– Забудьте это  ваше  "Берти, дорогой", барышня. У  меня  к вам только один вопрос: это вы положили каску в мой чемодан?

– Конечно, я. Об этом я и пришла поговорить  с  вами.  Вы  помните,  я хотела найти надежное место. Так вот, я долго думала, и вдруг меня осенило.

– А теперь меня осенило.

Видно, мой ядовитый  тон  удивил ее.  Она  захлопала глазками –  такая милая маленькая девочка.

– Но ведь вы не возражаете. Берти, дорогой?

– Ха!

– Но почему? Я думала, вы обрадуетесь, что смогли меня выручить.

– Ну просто на седьмое небо вознесусь от счастья. -Я жалил ее вовсю.

– Я  не могла  рисковать – а вдруг  дядя  Уоткин  найдет  ее  в  моей комнате. 

– Вы предпочитаете, чтобы он нашел ее в моей?

– Почему вы так говорите? Не придет же он обыскивать вашу комнату.

– Вы так считаете?

– Еще бы. Ведь вы – его гость.

– И вы думаете,  это его удержит? – Я сардонически усмехнулся.  – Вы приписываете   этой   болотной  чуме  деликатность  и  уважение  к   законам гостеприимства, о  которых он сроду и не слыхивал.  Он обязательно явится ко мне с обыском,  можете  быть  уверены.  Если  его  нет  до  сих  пор,  то по одной-единственной причине: он все еще охотится за Гасси.

– Вы сказали – за Гасси?

– Носится  по дому как  сумасшедший, да  еще с арапником.  Но ведь  не может  он  рыскать  до  бесконечности,  рано  или  поздно  устанет  и  тогда припожалует к нам, вкупе со сворой ищеек и вооруженный лупой.

Наконец она  прониклась  серьезностью  положения.  От  страха пискнула, глаза увеличились до размера глубоких тарелок.

– Боже мой. Берти, наверное, я вас здорово подставила.

– Это еще слабо сказано.

– И зачем я  только велела Гарольду стащить каску. Очень глупо  с моей стороны, я и сама признаю. Но даже если дядя Уоткин придет сюда и найдет ее, ничего страшного не случится, правда?

– Вы слышали, Дживс?

– Да, сэр.

– Я тоже слышал. Так, так. Вам кажется, ничего страшного?

– Я  хотела сказать, ваша репутация  не очень пострадает,  верно? Всем известно, что вы не можете  спокойно  видеть каску полицейского, у вас  руки чешутся ее стащить. Будет еще одна.

– Ха! А  что  позволяет вам предположить, мисс  Бинг,  что, когда этот варвар ворвется сюда,  как волк  в овчарню,  я  смиренно признаю  вину и  не возвещу правду... Дживс, как там дальше?

– Всему подлунному миру, сэр.

– Благодарю вас,  Дживс. Почему вы  считаете, что я  смиренно  признаю вину и не возвещу правду всему подлунному миру?

Вот не думал, что ее глаза способны увеличиться,  однако ж увеличились, и заметно. Она  снова  испуганно пискнула, да так  громко,  что вернее будет сказать – взвизгнула.

– Но как же так, Берти!

– Что – как же так?

– Берти, послушайте!

– Слушаю.

– Возьмите  вину на себя, ну  пожалуйста. Неужели вы  допустите, чтобы Гарольд пострадал? Вы мне говорили сегодня вечером, что его лишат сана. Я не хочу, чтобы его лишили сана. Что он будет делать, если его лишат сана? Такой поступок  ложится  на  священника  несмываемым пятном. Почему вы  не  можете сказать, что  вы  украли каску? Вас выгонят из дома, только и всего, а вы, я думаю, и без того не жаждете остаться, правда?

– Возможно,  вам  не  известно,  что ваш  дядюшка,  провалиться ему  в тартарары, намерен отправить злоумышленника, совершившего это  преступление, в тюрьму.

– Господь с вами. В крайнем случае оштрафует.

– Увы, нет. Он сам мне сказал: в тюрьму.

– Он просто так это сказал. Наверное, в его глазах...

– Нет, не было в его глазах никакого лукавого блеска.

– Тогда  я  знаю,  что  делать.  Не  допущу,  чтобы  моего  бесценного Гарольда, этого ангела, заставили отбывать срок.

– А что будет с бесценным Бертрамом, с этим ангелом?

– Но Гарольд такая тонкая, ранимая натура.

– Я тоже тонкая, ранимая натура.

– Вам  далеко до Гарольда. Берти, ну пожалуйста,  не упрямьтесь. Вы же настоящий  товарищ.  Помните, вы однажды сказали мне,  что  фамильная  честь Вустеров не позволяет вам бросать друга в беде?

Нашла уязвимое место. Люди, взывающие к фамильной чести Вустеров, почти всегда находят  отклик в душе Бертрама.  По моему железному  фасаду побежали трещины.

– Все это прекрасно...

– Берти, дорогой!

– Да, знаю, но пропади все пропадом...

– Берти!

– А, была не была!

– Вы скажете, что это вы?

– Да уж придется.

Она запела ликующим йодлем  и, не отступи я в сторону, кинулась  бы мне на шею. Она раскинула руки и шагнула вперед явно с этой целью. Но я оказался проворнее, и чтобы  замаскировать свой промах, она принялась вальсировать – без сомнения, это был ее любимый танец.

– Спасибо,  Берти,  дорогой. Я знала,  что  вы согласитесь. Как я  вам благодарна и  как восхищаюсь вами! Вы совсем как  Картер Патерсон... нет, не то... как Ник Картер... нет,  не  Ник Картер. Дживс, кого напоминает  мистер Вустер?

– Сидни Картона, мисс.

– Точно,  Сидни Картона. Но  Сидни  Картон  мелок в сравнении с  вами, Берти.  И  потом,  я думаю, зря мы так волнуемся. Почему вы решили, что дядя Уоткин обязательно найдет  каску,  если придет  сюда  с обыском? Есть  сотни мест, куда ее можно спрятать.

Не успел я сказать "назовите  хотя  бы три", как она подвальсировала  к двери и, продолжая кружиться, исчезла. Ее шаги удалялись,  песня звучала все тише. Мне было не до песен.

– Вот они, женщины, Дживс! – сказал я, криво усмехаясь.

– Увы, сэр.

– Ну что ж, Дживс, – сказал я, протягивая  руку  к  графину,  –  это конец.

– Нет, сэр, не конец.

Я так сильно вздрогнул, что чуть не выбил себе передние зубы.

– Не конец?

– Нет, сэр.

– Неужели вы что-то придумали?

– Да, сэр.

– Но вы только что говорили мне, что ничего не приходит в голову.

– Да, сэр, говорил. Но я все обдумал и готов воскликнуть "Эврика!".

– Что готовы воскликнуть?

– "Эврика!", сэр. Как Архимед.

– Это он воскликнул "Эврика!"? Я думал, Шекспир.

– Нет,  сэр,  Архимед. Я бы  посоветовал  вам выбросить каску в  окно. Маловероятно, что сэру  Уоткину придет в  голову вести поиски  за  пределами дома, а мы потом на досуге ее подберем. – Он  умолк  и стал прислушиваться. – Если  вы одобряете мое предложение, сэр, мне  кажется, стоит поспешить. Я слышу шаги, по-моему, сюда идут.

Он  был  прав.  Дом буквально дрожал  от  топота.  Вряд  ли по коридору второго этажа усадьбы "Тотли-Тауэрс" мчалось стадо  бизонов, оставалось лишь заключить, что сейчас  нас настигнет противник. С резвостью овцы, заметившей приближение  варваров,  я схватил  каску,  подлетел  к  окну  и  швырнул эту мерзость  в  ночь,  И вовремя: дверь тут же отворилась, в комнату вошли – в той  последовательности,  в которой  я  их  представляю,  –  тетя  Далия со снисходительной  улыбкой  на лице, будто она принимает  участие  в  забавной игре, чтобы доставить удовольствие  детям;  папаша Бассет в бордовом халате, и,  наконец, полицейский Оутс  с  носовым  платком,  который он  то  и  дело прижимал к носу.

– Берти, прости, пожалуйста, что потревожили  тебя,  –  с  изысканной учтивостью извинилась старушенция.

– О,  ничуть,  – ответил  я, не уступая ей в галантности. – Чем могу быть полезен честной компании?

– Сэру Уоткину пришла в голову весьма экстравагантная  мысль: он хочет обыскать твою комнату.

– Обыскать мою комнату?!

– Я обыщу ее от пола до потолка, – объявил старый хрыч Бассет с таким видом, будто рассматривал дело на Бошер-стрит.

Я с недоумением посмотрел на тетю Далию.

– Ничего не понимаю. Что происходит?

Она снисходительно засмеялась:

– Ты  не  поверишь,  Берти, но ему  приснилось,  будто его  серебряная корова здесь.

– А разве ее нет на месте?

– Не украли.

– Не может быть!

– Увы.

– Ну и дела!

– Он очень расстроен.

– Я его понимаю.

– Просто не в себе.

– Бедный старикан.

Движимый состраданием, я положил  руку  на плечо Бассета. Вспоминая эту сцену теперь,  я вижу, что мой жест  был ошибкой,  он не произвел  желанного действия.

– Обойдусь  без вашего  соболезнования, мистер Вустер,  и  буду  очень признателен, если  вы перестанете называть  меня стариканом. У меня есть все основания считать,  что в вашей комнате  находится не только  моя серебряная корова, но и каска полицейского Оутса.

Здесь следовало издевательски захохотать, что я и выполнил. Тетя Далия поддержала меня – получился дуэт.

– Какой фантастический абсурд!

– Немыслимая ахинея!

– На кой черт мне ваши коровы?

– И уж тем более полицейские каски.

– Вот именно.

– Что за странная, бредовая идея!

– В жизни не  слышал  такой абракадабры. Уважаемый престарелый хозяин, – обратился я к папаше Бассету, – давайте  сохранять полнейшее спокойствие и постараемся разобраться в этом недоразумении.  Со всей доброжелательностью я вынужден указать вам на то, что еще шаг, – боюсь, вы уже занесли ногу, – и вы сядете в лужу. Имейте в виду, ваш номер не пройдет. Нельзя безнаказанно обвинять  людей  в  столь  чудовищных  преступлениях,  не  имея  ни малейших доказательств.

– У меня, мистер Вустер, доказательств хоть отбавляй.

– Вы заблуждаетесь.  И потому позорно  угодили пальцем в  небо.  Когда было совершено хищение этой дешевой подделки?

Он задрожал от возмущения, даже кончик носа покраснел.

– Это не дешевая подделка!

–  Об  этом будем  спорить  потом.  Важно  другое:  когда  это изделие покинуло ваш дом?

– Оно не покидало моего дома.

– И опять вы заблуждаетесь. Ну так когда ее украли?

– Минут двадцать назад.

– Вот  ваши доказательства и разлетелись в пух  и прах. Двадцать минут назад я был здесь, в моей комнате.

Он растерялся, как я и ожидал.

– Говорите, были в вашей комнате?

– Да, в моей комнате.

– Один?

– Отнюдь нет. Здесь был Дживс.

– Кто такой Дживс?

–  Вы не  знакомы  с Дживсом? Позвольте  вас  представить друг  другу. Дживс... Сэр Уоткин Бассет.

– А кто вы такой будете, уважаемый?

– Попали  в  точку:  это  в  высшей степени  уважаемый   человек.  Мой камердинер. Я питаю к нему глубочайшее уважение.

– Благодарю вас, сэр.

– За что же, Дживс. Я только воздаю вам должное.

Папаша  Бассет  гнусно  ухмыльнулся,  отчего его физиономия  стала  еще безобразнее, если только это возможно.

– Сожалею, мистер Вустер, но я не могу считать ничем не подтвержденное

заявление вашего слуги бесспорным доказательством вашей невиновности.

– Ничем не  подтвержденное, так вы  сказали? Дживс, подите  к  мистеру Споду и пригласите его сюда. Скажите, что он должен прийти и подтвердить мое алиби.

– Слушаюсь, сэр.

Дживс выскользнул, будто танцуя шимми, а папаша Бассет принялся глотать что-то твердое с острыми углами.

– Сэр Родерик Спод был с вами?

– Конечно. Может быть, ему вы поверите?

– Да, Родерику Споду я поверю.

– Ну что ж, отлично. Он сейчас будет здесь.

Старый хрыч вроде бы задумался.

– Та-а-ак.  Видно, я ошибся, заподозрив,  что вы спрятали  мою корову. Наверно, ее похитил кто-то другой.

– Если хотите знать мое мнение, тут орудовали  посторонние, – заявила тетя Далия.

– Возможно, международная банда преступников, –  подкинул мыслишку я.

– Очень похоже.

– Думаю, всем  в  Лондоне  известно, что сэр Уоткин  купил  эту  вещь. Помнится, дяде  Тому она тоже  приглянулась, и, конечно, он рассказывал всем направо и налево, кто стал ее обладателем. Очень скоро новость разнеслась по всем международным бандам. Они всегда держат нос по ветру.

– А уж до чего коварны, – вторила мне тетушка.

Когда я помянул дядю  Тома,  папаша Бассет слегка трепыхнулся. Нечистая совесть, надо полагать, поди избавься от ее угрызений.

– Что  ж, нет смысла больше обсуждать  этот вопрос,  – сказал он.  – Признаю,  что  в отношении коровы вы доказали  свою  непричастность.  Теперь перейдем ко второму обвинению: хищение каски полицейского Оутса. Она, мистер Вустер, находится у вас, мне это доподлинно известно.

– Да неужто?

– Не  посетуйте.  Полицейский  получил достоверные сведения касательно этого  непосредственно  от свидетеля преступления. Поэтому я без  проволочек приступаю к обыску вашей комнаты.

– Вы в самом деле считаете, что подобное возможно?

– Считаю.

Я пожал плечами.

– Хорошо,  – сказал  я, –  отлично.  Если вы так представляете  себе обязанности  хозяина  по отношению  к  гостю, что  ж,  валяйте. Мы  всячески приветствуем проверку. Но должен заметить, у вас весьма экзотические взгляды на  то,  как  следует  развлекать  гостей,  которых  вы  пригласили  к  себе отдохнуть. Не надейтесь, что я еще хоть раз нанесу вам визит.

Я предсказывал Дживсу,  что будет потеха,  когда этот троглодит  и  его коллега примутся обшаривать комнату, и как  в воду глядел. Не помню, когда я еще так веселился.  Но всякому веселью  приходит конец. Минут  через  десять стало ясно, что ищейки сворачивают свою деятельность и собираются отчалить.

Сказать, что физиономия  папаши Бассета была перекошена от злобы, когда он обратился ко мне, оставив поиски, значит не сказать ничего.

– По-видимому, мистер Вустер, я должен принести вам извинения.

– Сэр У. Бассет, никогда в жизни вы не произносили  более справедливых слов, – изрек ответчик.

И, сложив  руки на груди и выпрямившись  во весь  рост, я выслушал  его извинения.

К сожалению, я не могу слово в слово воспроизвести речь,  которую тогда дернул.  Жаль  также,  некому  было  ее   застенографировать,   но   я   без преувеличения скажу, что превзошел сам  себя.  Раза два я в легком  подпитии срывал  аплодисменты,  выступая  на   кутежах   в  "Трутнях",  уж  не  знаю, заслуживало их мое красноречие или нет,  но до таких высот, как нынче, я еще не  воспарял.  Из старика Бассета, как  из  чучела, прямо на глазах  полезла набивка.

Вот я  дошел до заключительной части и вдруг  заметил, что его внимание ускользнуло.  Он больше не  слушал,  он  глядел  мимо меня  на  что-то,  что находилось  вне  моего  поля  зрения.   Судя   по   его  выражению,  предмет действительно   заслуживал   пристального   интереса,    поэтому    я   тоже полюбопытствовал, что там такое.

Внимание  сэра  Уоткина  Бассета  было  приковано   к  его  дворецкому. Дворецкий стоял в дверях, держа в  правой руке серебряный поднос для писем и визитных карточек. На подносе лежала каска полицейского.